Глава 12
Рабочий процесс
«Компартия Китая и китайское правительство искренне желают вместе с партиями, организациями и деятелями различных кругов Тайваня обсуждать государственные дела, вступить в контакты с ними и вести консультации об объединении родины», — сообщил страшно довольный красивый женский голос из радиоточки.
— Грета! — не выдержал Сашка. — Выключи ты это на хрен!
— Не дергайся, — невозмутимо сказала нордическая красавица, восседающая по соседству, продолжая стучать по клавиатуре.
Не девушка — мечта солдата. Натуральная блондинка, с челкой, вечно падающей на удивленные зеленые глаза, длинными волосами, спускающимися ниже лопаток, и чистым симпатичным личиком. Да и все остальное присутствует в полном комплекте, включая очень приличные мозги.
— У нас завтра политинформация. Необходимо быть в курсе мировых событий. Вдруг спросят.
«Об этом, как сообщает агентство Синьхуа, заявил член Политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета КНР…»
Она весело рассмеялась:
— Во дают! Объединяли! А тайванцев спросить не забыли?
— Срочно законспектируй, — желчно посоветовал Сашка, — особенно имя Жуй Хуа. Необходимо правильно произносить.
— Дурак, — беззлобно сказала, поворачивая к нему голову. — Попал в Техцентр — и решил, поймал удачу за хвост? Ты пока сидишь в отстойнике и будешь в дальнейшем изображать пофигиста, выше и не пойдешь. Надо соответствовать политическому моменту. Про кризис в разлагающемся капитализме формулировку правильную запомнить и вставить при необходимости. Хотя бы на словах соответствовать, — после паузы добавила. — Фердыщенко всех фиксирует и каждые полгода характеристику кропает. Он же по жизни не гад, работа такая. Кадры. Летеха наш не вечен. Посидит — и умотает в родную Астрахань.
— Тебе помогло?
— Мне ничто не поможет, — легко согласилась. — Да я — не ты. У меня вечный минус.
Тут крыть было нечем. Вечное поселение с поражением в правах. Шестьдесят лет прошло, а немцы все под подозрением в нелояльности ходят. Советским еще послабления пошли. Уже не требуется регулярно в комендатуре отмечаться и даже разрешили в вузы поступать, при условии возвращения после окончания в районы постоянного проживания. Немецкие же немцы, выселенные в сороковые-пятидесятые из Восточной Европы и советской оккупационной зоны, до сих пор числились за Трудовой армией, покидать местожительство могли исключительно с разрешения куратора из КГБ, на короткий срок и по очень веским причинам вроде болезни. Относительное облегчение вышло советским немцам, когда вместо справки стали стандартно давать шестую категорию гражданства. Лет двадцать назад о таком и мечтать было нельзя.
В теории, сравнивая с выселенцами, им было гораздо легче. На практике случалось очень по-разному. Грета знала и умела ничуть не меньше, а больше него. Сашке совсем не зазорно было при случае посоветоваться, и при этом так и будет, скорее всего, сидеть вечно в здешнем отстойнике для молодых и проверяемых. Без работы не останется: не только военные ЭВМ существуют, и кто-то их должен чинить и налаживать, а вот с зарплатой и категорией — швах. Вечная пятая по максимуму.
«Большие задачи поставлены перед связистами», — сообщило радио.
— Вот оно! Про нас! Запоминай и руку тяни! Глядишь, начальником станешь.
«Им предстоит продолжить формирование единой автоматизированной системы связи на базе новейших систем передачи информации. Шире использовать искусственные спутники Земли. Будет улучшено обслуживание сельских и городских районов. Отмечается возросшая роль соревнования в улучшении качества обслуживания населения. Необходимо активнее применять меры по моральному и материальному поощрению за лучшее обслуживание…»
— Собирайся, — приказал зашедший лейтенант Федор, — повезешь в Светлое их железо. Войсковая часть 65 543. Поставишь на место и проверишь.
— Какое еще Светлое? — изумился Сашка. — Я обещал бегать за пивом, а не ездить… Куда, собственно?
— Совсем рядом, — успокаивающе сообщил лейтенант, ковыряясь в карманах. — Сто двадцать километров. Всего-то три часа. Ага. — Он вытащил из кармана талоны на бензин. — Бери и цени. На казенном поедешь. Еще и останется.
— Давай еще на двадцать литров, — тщательно проверив количество, потребовал Сашка. — «Русич» жрет бензин — как прапорщик водку. И потом, амортизация. Это моя личная собственность. Что они, не могут сами на военном грузовике приехать?
— Не могут. Проверка у них. Что есть отдельный кадрированный полк связи, знаешь?
— Бардак. Человек пятнадцать офицеров, двадцать прапорщиков и взвод солдат.
— Вот именно. Сейчас они все сразу проводят регламентные работы. А ЭВМ — наша забота. Так что, — Федор посмотрел с сожалением на бумажку и сунул ему еще один талон, — езжай и не выпендривайся. Надо. Давай в темпе.
Сашка повернул направо и попытался рассмотреть ободранный указатель. Улица Красина? Нет у него в указаниях такого места. Какой больной шпиономанией выдумал печатать неправильные карты? Кому надо, все равно со спутника улицы сфотографирует, а честным советским людям страдать.
На углу торчало несколько девиц в мини-юбках и фривольных блузках, слегка прикрытых легкими ветровками (как им не холодно в апреле?), с интересом уставившихся на него. Самое то. Должны знать. Он подогнал машину и притормозил напротив. Не успел рот открыть — они всей стайкой облепили самодвижущийся аппарат с радостным визгом.
— Ай, молодой, красивый, — просовывая скуластую мордочку, в лицо воскликнула самая шустрая, — для тебя что угодно. Всего за трешку. Любые идеи за чирик.
— Тебе сколько лет? — оторопел Сашка. Вблизи она смотрелась не старше пятнадцати. Самое время в школе на уроке сидеть.
— А сколько надо? — игриво подмигивая, спрашивает.
— Дура, — пихая ее в бок, сообщила еще одна, ничуть не старше, — восемнадцать уже. Мы взрослые… Шибко адекватные и совершеннолетние.
— Да ты посмотри на него. Солдатик, недавно прибыл из-за речки. Личико загорелое, деньги на дорогу в кармане. Изголодался по ласке женской. Там же нельзя: — зарежут. А мы все фантазии выполним с охотой. У тебя есть фантазии?
Девицы заржали не хуже кобыл.
— Стоп! — поспешно сказал Сашка. — Я не по этому делу. Мне надо на трассу выехать. И все.
— Да чего ты пугаешься? Мы ласковые и чистые. Непременно понравится.
Он выругался и дернул ручник, собираясь уезжать.
— Ну хочешь, скидку сделаю?
— Да пошли вы… веселушки.
— Прямо езжай, — закричали вслед, — там трасса, да мы все равно лучше тамошних… Зря отказываешься.
Ну не трогают его малолетки, выруливая на удачно обнаруженную за домами дорогу, думал Сашка. И за деньги противно. Такие вот дела. Как там Джулия Робертс в «Красотке» сказанула: «Не целуются в губы». Ай, добродетельные, мечтающие о миллионере. Да кто ж ее целовать-то будет, кроме ненормального американца? Неизвестно, что там раньше в том рту побывало.
А узкоглазые они или нет — дело десятое. Какая разница, не для пропаганды самого передового образа жизни сюда приходят скучающие мужики. В любом городе доблестный защитник Отчизны в погонах легко покажет, где именно собираются подобные девицы. Милиция их редко трогает. Всякое бывает, да в основном «черные» промышляют, им тоже жить надо. Лучше уж в определенных районах под присмотром и со справкой, чем разбегутся по подворотням. Дела своего не бросят, а проблем появится куча.
В речах с трибун об этом не говорят, но мудрые маршалы Победы с приходом к власти всерьез озаботились половым вопросом. Они и сами погулять были не прочь, иные и по две семьи имели.
Нельзя долгое время держать миллионы мужиков вдали от семьи и женщин. Сплошные ЧП начинаются при малейшей возможности, и уж половина холостых офицеров непременно с гусарским насморком в санчасть обратятся. Да и солдаты своего не упустят в обязательном порядке. Мораль моралью, а допустить безобразия или упадка настроения во вверенных подразделениях нельзя.
В результате официально проституции нет, а по жизни — вон она, за трешник любому желающему. И неправы девочки. Местных, конечно, в Афгане трогать не рекомендуется, зато есть вспомогательный контингент женского пола. Ну, эти все больше для больших чинов, обычному капитану редко обломится. Поэтому кто-то в политотделе армии (а скорее, гораздо выше) разрешил набор жриц свободной любви для скучающего контингента военнослужащих. Понятно, соответствующие заведения только в больших городах имеются, зато стимул замечательный для социалистического соревнования воинских частей. Даже орденов не надо — пусти погулять.
Деньги там оставались серьезные, вояки их не слишком ценили — неизвестно, где завтра будешь, и не поедешь ли домой в гробу. Так что всем хорошо было. Девочки приезжали на год, максимум два и увозили вполне приличный капитал. Советские товарищи с удовольствием отрывались, а финчасть Особой армии с чувством глубокого удовлетворения откусывала свой немаленький процент.
Как уж это оформлялось, при полном отсутствии в стране проституции и даже соответствующей статьи в УК, ему не докладывали, или осталось в еще не вылезшей наружу памяти. Само наличие заведений не скрывалось. Иногда и солдатам в виде поощрения прилетали направления. Редко, но случалось.
Дорога по советским понятиям была приличной, во всяком случае, ямы попадались не на каждом метре. Справа железная дорога, слева частоколом развесили ветви деревья. В окно задувал приятный ветерок, внутри играло радио. Попытку в очередной раз поведать о заполнении тружениками села бездонных закромов (где они находятся, интересно знать) Сашка решительно пресек. Поискал, крутя ручку, и наткнулся на концерт по заявкам слушателей. Все лучше, хоть часть песен в ушах давно навязла. Да и просят, если просят, а не сами товарищи с радио отбирают понравившееся в детстве, все больше двадцатилетней или старшей давности. Все равно неплохо.
«Есть только миг между прошлым и будущим…» — выводил задушевный голос под шум проносящихся мимо машин.
Вот именно, мысленно согласился Сашка. Это по-нашему. Прошлое у меня страшно сомнительное, будущего не видно, а живу сегодняшним днем. Никогда Даль не нравился, а песня правильная.
По просьбе бла-бла и в связи с юбилеем бла-бла, сообщило радио, «Дальнобойная». Ага, это где «тормоза не откажут на спуске»…
— Твою мать! — в сердцах ударив по рулю, в голос сказал Сашка. — Есть Бог на свете — напоминает. Позвонить надо. Хорош водила, сплошной тормоз. В конторе кто-то мешал трубку снять — сейчас ищи телефон.
Теперь он погнал «Русича» всерьез. В Светлое требовалось попасть до вечера. Двигатель работал нормально, работников полосатой палочки весь предыдущий час не наблюдалось. Они все больше у городов отираются. Да и договорится без проблем, если что. Путевка у него служебная, не без причины газ давит, а поймать Галю необходимо до пересменки.
На автобусной остановке торчал дед в ватнике и ушанке. В отличие от пресловутых девиц, он явно был не морозоустойчивым. Сашка подвалил, затормозив, и спросил, показывая на крыши домов:
— У вас в деревне телефон есть?
— У нас станица! — гордо ответствовал дед, шевеля мохнатыми бровями. — А телефон имеется. В конторе. А тебе зачем?
— Так позвонить. А для чего он еще нужен?
— Кто ж тебе позволит, милок, — откровенно скалясь, удивился дед. — Не частная лавочка, чай.
Сашка мысленно плюнул. Проще дальше пилить и в поселке искать. Наверняка разрешат, только сначала три часа этих пейзан убалтывать. Хотя раз станица, они, видимо, казаки. Непонятно, откуда им тут взяться, если еще в двадцатые всех выселили, да не его дело.
— Тебе куда?
— Денег не имею, — гордо отворачиваясь, заявил дед.
— Я что, про деньги говорил? — удивился Сашка. — В Светлое еду. Если по дороге — садись. Будешь дорогу показывать и развлекать.
— Точно без денег? — подозрительно спросил дед.
— Не хочешь — как хочешь. Мне по барабану.
— Еду, еду, — поспешно согласился тот, подхватывая большой мешок и поспешно направляясь к машине.
— На заднее сиденье, багажник занят. Не испачкает?
— Ни в жисть. Все аккуратно завернуто, хорошо сложено. Гостинчики дочке везу, — залезая на пассажирское место, сознался. — Сало, еды домашней. Кнура резали. Еще кой-чего по мелочи. Да рази ж на городских харчах проживешь? Категории, снабжение. Через ногу их тудыть. То ли дело у нас в станице. И продукты свои, и молочко парное с-под коровки.
— Из всех молочных продуктов я предпочитаю молочного поросенка, — с готовностью сообщил Сашка.
— А тут сподобилась дура — в училки выбилась, — не слушая, гнул свое дед. — Образованная. В навозе ковыряться не хочет! А кому, едрена вошь, от того хорошо? Поселковые к магазинам прикреплены. Деревенские свое хозяйство имеют. А кто по распределению в село, навроде моей дурищи, так не пришей кобыле хвост. И магазина нет, и огорода. За продуктами в город мотаться, представляешь? Нет, — посмотрев искоса, поправился, — с голода не помрут, картофель там или муки отвалят от обчества, учителям тоже жить треба, но это ж неправильно! Ты уж прикрепи туда или сюда, а не издевайся. И ведь не первый год. А потом удивляются, чего это учителя отработают положенное по распределению — и в города бегут, детишек обиходить некому. И правильно делают! Что за жизнь собачья!
— У вас лучше?
— У нас, — с гордостью подтвердил дед, — колхоз-миллионер. Председатель — мужик во! И нас, справных мужиков, не в обиду слушать считает. Ефимыч, говорит, — это я Ефимыч, — правильно гутаришь, чтоб дети казацкие за землю не просто довольны были, еще и заинтересованы, все у них должно быть не хуже городских. И вещи, и учеба, и даже возможность машину личную приобрести. Быстрее всяких разных… хм.
Он, похоже, понял, что в пылу зарапортовался и намек звучит не слишком удачно.
— Чего-то ты голову морочишь, — пропуская мимо ушей, поинтересовался Сашка. — Откуда взялись-то казаки? Семиреков аннулировали еще в девятнадцатом году, вроде еще восстание было. Выселили кулаков в двадцать первом, а потом и всех прочих в двадцать третьем. Кто в Китай удрать не успел. Ты наверняка из крестьян будешь, — он хохотнул, — воевавших в Гражданскую с казаками. Вот на их земле и раздобрели!
— Да что ты понимаешь! — взвился дед. — Давно неправильная политика энтих большевиков-интернационалистов, забывших о роли казачества в построении Российского государства, осуждена. Вишь, придумали за чужой счет раздувать мировую революцию! Еще Иосиф Виссарионович в тридцать шестом снял все запреты на получение высшего образования и армейскую службу. Пересажал всех энтих и исправил глупости. Махать шашкой только в фильме легко. Враз уши коню поотрубаешь, да и соседу тоже. А в тыща девятьсот сорок девятом вышел указ Верховного Совета СССР, осудивший политику произвола и беззакония в отношении казаков. Наши генералы прекрасно поняли, кто и чего стоит. Нет уж. Опираться в пограничных областях можно только на нас. Не на «черных». Казаки завсегда за власть стоят. Мы люди государственные и долг спонимаем. Вернули нам земли и помощь оказали в переселении назад, на законные земли.
— А киргизов куда дели? — полюбопытствовал Сашка. — Которые осесть на казачьих землях и двадцать с лишним лет прожить успели?
— Кого и выгнали к ихней матери, — сердито сказал дед. — А полезные остались.
— Типа урожай собирают, а вы с плетками ходите. Неудивительно, что богато живете.
— Да что ты понимаешь! Они ж без пригляду и работать не станут. Лодырня. Да и внедряется у нас НХБ.
— Это что?
— Научно-хозяйственный бригадный метод, — странно посмотрев, объяснил дед. — Не слышал?
— He-а. Опять бригадный подряд?
Дед нахохлился и замолчал. Даже не стал заверять в очередном ничегонепонимании. Они долго ехали молча, потом Ефимыч ожил и спросил:
— А тебе куда надо?
— Войсковая часть. По делам. Как проехать, знаешь?
— Ничего не знаю, — сердито сообщил дед и опять замолк.
Возле столба с табличкой «Светлое» начинался другой район. Это сразу было видно. Более или менее приличная дорога точно обрывалась на указателе, и дальше тянулись сплошные выбоины в старом асфальте. Зато метров через двести, не очень удачно спрятавшись за деревом, торчал милицейский «козел». То ли бесшабашных нарушителей правил дорожного движения ловят, превышающих разрешенную скорость, то ли дедов с салом от недавно заколотого кнура. Были бы еще гаишники, а то натурально мусора. Нечего им делать на дороге.
— Останови, — нервно попросил Ефимыч.
— Зачем? — удивился Сашка.
— Надо, ненадолго.
Сашка пожал плечами и затормозил. «Русич» не успел остановиться, как дед распахнул дверцу, резво выскочил наружу и почесал в гости к мусорам. Сунулся в открытое окошко и что-то начал втирать, тыча рукой в его сторону. Сашке страшно не понравилась эта сцена, но смываться себе дороже. Тогда точно прицепятся. Вечная история. Непременно отомстят тебе за благие побуждения шибко благодарные товарищи. Чего этому придурку не понравилось? Везут его — так сиди и не возникай.
Документы на груз, машину и свои — в полном порядке, но незачем лишний раз привлекать внимание. Мусора и есть мусора, сроду ничего хорошего от них не дождешься.
Из «козла» лениво вылез мужик в гражданском и в сопровождении Ефимыча направился к Сашке. Еще один, уже в милицейской форме и с АБСУ через плечо, встал, страхуя. Затвор откровенно, не скрываясь, передернул. Неприятная картина. Приходилось уже видеть такое поведение. Тронешься — тут тебе и всадят очередь в стекло. Сам грешен, тормозили барбухайки и напрашивались на неприятности. Так то с целью было. Выманить на себя смотрящего из местной банды. Ему не могли понравиться чужие ухари на трассе, он и приехал. А его и грохнули, вместе с десятком других духов. Гораздо проще, чем весь аул перетряхивать. А здесь им чего надо?
— Старший лейтенант Алферчик, — представился мусор в гражданском, — предъявите документы.
— А в чем дело? — послушно вручая полный набор, включая путевку, врученную Федором, о направлении в в/ч 65 543, спросил Сашка.
— Скрепки посмотри, скрепки, в военном билете, — зудел настойчиво дед, не особо понижая голос.
— Дедуля, это все в ВОВ осталось. Давно у нас в документах ржавые следы не остаются. Есть другие признаки. Ха, — сказал Алферчик, изучая военный билет, — ты смотри, давно вернулся. Там еще по-прежнему говорят: «Если хочешь жить в пыли, поезжай в Пули-Хумри»?
— «Если хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад», — с раздражением продолжил Сашка, — народный фольклор. Мы под Кандагаром стояли. «Если хочешь в зной и жар, нужно ехать в Кандагар». Кто этого не знает!
— Наверное, плохо подготовленный американский разведчик, — невозмутимо сообщил старлей, — не подозревающий о всем известном НХБ. Совершенно замечательном новом способе борьбы за урожай. С утра до вечера твердят по телевизору и радио, а тут ничего не подозревающий гражданин нарисовался в поисках секретной части. На личном автомобиле. Не иначе, диверсию задумал.
— Я не слушаю, ни радио, ни телевизор. Я отдыхаю. Со своей девчонкой. Имею я право после Афгана забить на новости? Свой долг во как выполнил, — резанул ладонью по горлу.
— Имеешь, — с ухмылкой согласился старлей, — да только бдительность у нас на высоте. Выйдете из машины, товарищ Низин, откройте багажник.
Ругаться не было смысла. Бдительность так бдительность. Хочет любоваться на железо в багажнике — пожалуйста.
— Где стояли под Кандагаром? — вроде бы случайно спросил Алферчик.
— А не скажу, — обрадованно заверил Сашка. — Секретная тайна. Военному под бутылку — запросто, посторонним ни к чему. Не выдам расположения части. Вона номер части — проверяй мое наличие.
— Кириченко! — крикнул старлей, убедившись в отсутствии американского флага и М-16 в багажнике. — На, — вручил тому права и военный билет, — проверь. Звякни по «Алтаю». И в госпиталь и в Техцентр.
Сашка без особой злости захлопнул крышку. Ситуация была достаточно прозрачна. Алферчику человек с автоматом больше не требовался. Уже за страшного врага, прокравшегося через границу в обуви с рисунком лошадиных копыт, его не принимают. Вряд ли и раньше имелась острая необходимость. Не особо мусор волновался, да и какие к черту шпионы. Настучали — проверь. Хуже не будет. А то ведь вредный дедок и выше барабанить начнет. Многие люди в прошлой жизни, видимо, были сосульками, так до сих пор на всех и капают.
— А неплохо отдыхаешь с девчонкой: на машину заработал, — откровенно ухмыляясь, сообщил Алферчик.
Прекрасно видел в документах, на чье имя она записана была раньше и где прописан.
— Говорят, иным деятелям зубы жмут, — задумчиво пробормотал Сашка.
— Так я украинец. А мы — самый жестокий в мире народ. Если что-то хотим узнать, не спрашиваем, а сразу «пытаем». Не журись, хлопчик, жизнь прекрасна, и я тебе завидую. Мне бы после армии хорошую деваху под бок. Каждый нормальный мужчина имеет право налево. Только не стоит забывать и про новости. Во избежание глупых недоразумений. Не по-нашему это — не знать о происходящем вокруг. А вдруг Гондурас зачешется и вся страна забеспокоится.
— Порядок, — доложил вернувшийся Кириченко, возвращая документы.
— Между прочим, — сказал Алферчик, уже садящемуся в машину Сашке, — смотри, кого в машину сажаешь. У нас на трассе шалят. Не первый случай.
Он помахал рукой и двинулся к «козлу».
— А ты куда? — вызверился Сашка на деда, сунувшегося к машине. — Мешок свой забрал — и пошел!..
— Как же это? — изумился тот. — Мы ж не доехали.
— Ты — уже приехал! Вали отсюда, чекист хренов! Пусть тебя товарищи из милиции подвозят.
Он остановился, едва не проскочив по невнимательности телефонную будку в середине поселка. У них тут с телефонизацией точно не все в порядке. Одна штука на центральную улицу.
Настроение было хуже некуда. Опять вляпался на пустом месте. Сплошная невезуха. Хорошо еще, трубку местные ухари не оборвали. И гудок идет. Живем. Сунул монету в прорезь и набрал заветный номер.
— Титаренко, — сообщил знакомый бас.
— Трищ капитан, а можно Галю позвать?
— Ты, что ли, Низин?
— Я.
— Совсем испортился сержант. Можно Машку за ляжку. А обращаться положено соответствующим образом. — Капитан явственно хихикнул.
Сашка по телефонным проводам учуял знакомый запах. Опять Титаренко надрался. Ему в таком состоянии всегда поговорить хочется. Ну не сейчас же!
— А мне ответно послать разрешается? На субординацию уже наплевать. Тем более по телефону. Не морочьте мне мозги.
— Бить будешь? — заинтересованно спросил капитан.
— Пока не за что.
— А она говорила, хороший ты парень. А ты вон какой.
— Иван Иосифович! — сказал с угрозой.
— Нету ее. В палате. Укольчик одному деятелю требуется. Минут через десять вернется.
— Я перезвоню, — не дожидаясь очередного захода с предложением потрепаться, предупредил.
Сашка повесил трубку на место и принялся шарить по карманам. Ну вот — правильно. И монет больше не имеется. Облом продолжается. Убить Федю непременно. За все хорошее.
В конце пустой улицы медленно ползли трое мужиков. Пока дойдут — пять минут минимум. До магазина за углом не больше, и там с гарантией мелочь имеется. Он не стал дожидаться прохожих и рванул бегом. Пока заведешь, пока развернешься, по срокам ничуть не лучше.
В слабо освещенном помещении с неприятным запахом кислой капусты толстая туша продавщицы, еле двигаясь, лениво спрашивала:
— А вам чего?
— Три буханки хлеба, — заискивающе попросила пожилая бабка.
Сашка сунулся к прилавку с просьбой.
— Не видишь, очередь, — высокомерно обрезала его продавщица.
Пришлось ждать. Хорошо еще, бабок этих всего две, и ничего им особенного не требуется.
— А не могу, — с улыбочкой садистки сообщила баба, когда он добрался до прилавка. — Как же я сдачу давать буду?
— А куплю что-нибудь?
— Тогда другое дело.
Сашка обвел взглядом здешний ассортимент товаров и очень хорошо понял Ефимыча, страдающего о питании родной кровиночки. С продовольственного снабжения поселка Светлое недолго и ноги протянуть.
Гнилая картошка в огромном ящике, макароны, сахар, соль, окаменевшая до бесформенности карамель, болгарские соленые помидоры в стеклянной банке, «Завтрак туриста», от которого нормальный турист с негодованием плюется, предпочитая тушенку, осточертевшая в армии «Прима» и хлеб. Даже трех видов. Кирпич, белая булка и что-то сугубо местное, вроде лепешки. Обычной сметаны с пряниками, как в солдатском чапке, не наблюдалось.
— Спички! — обрадованно потребовал, обнаружив коробки по соседству с вездесущим «Агдамом».
— Десять штук, — злорадно потребовала продавщица. — Одну пачку на руки не даю.
— На, — кидая пятнадцатикопеечную монету, со злостью сказал Сашка. Верняк, она прямо на ходу выдумала. Чтоб не давали два одинаковых товара в одни руки — сколько угодно. Заставлять брать сразу несколько — можно исключительно назло. Прекрасно видит — не местный, и завтра его здесь не будет. Жаловаться не побежит.
Сашка сразу засек здорового жлоба, вроде бы случайно двинувшегося за ним. Уж очень рожа сразу не понравились. Носатый, чернявый, и чего делал в скверике напротив магазина, непонятно. Не пил — это точно. А в кармане пальто явно что-то тяжелое. Ай-ай, где твои навыки, разведчик. Расслабился. Трое их было. Получается, сзади топал?
Сашка резко прибавил шаг, заворачивая за угол. Преследователь, уже не скрываясь, что-то крикнул непонятное. Не русский, но и не смутно знакомые афганские наречия. Предупреждает. Так и есть. У машины ковыряются. И ведь не темная ночь, вот суки. Дверь наверняка сломали. А за железки я потом не отчитаюсь.
Они обернулись на крик, и правый вытащил из-под ватной куртки нож, смахивающий на зэковскую поделку. Хозяин их не волновал, и наглости полные штаны. Ну да, не производит он впечатления Рэмбо, но за такие штуки положено наказывать, и всерьез. Вынул оружие — будь готов получить в ответ полной мерой. Стало всерьез весело. Вот сейчас он оторвется на всю катушку. За все сегодняшние неприятности.
Разговаривать было не о чем, и двинувшегося ему навстречу с ухмылкой на бородатой харе, поигрывая при этом ломиком, он встретил отточенным ударом подкованного ботинка в колено. Тут уже не до церемоний и задумчивости. Черномазый даже не крикнул, падая: шок от боли. Коленную чашечку будут долго собирать врачи, и хромота на всю жизнь обеспечена. А ты думал, я шуганусь и шарахнусь назад к твоему приятелю, мысленно сказал падающему с изумленными глазами бандюку и прыгнул навстречу второму, доставая нож.
Время, время. Задний еще ничего не понял. Есть три-четыре секунды.
Замах, перехват, удар локтем, мужик отшатывается, натыкаясь спиной на машину, и открывается. Острием в горло. Тот только булькнул, хватаясь за шею. Поздно, дорогой. Хана пришла. Поножовщина только в кино красочно смотрится. Два-три удара — и труп. Если знаешь куда бить. Сейчас не до раздумий о последствиях. Нельзя оставлять за спиной недобитого.
Разворот. А что это у урки такое интересное в руке? Неужто эсэсовский кинжал? Надо потом проверить клеймо RZM. Или название фирмы «Carl Eickhom». Не всегда ставили, особенно после сорок третьего года. Рублей полтораста легко дадут, но не через магазин. Пропаганда нацизма, блин. Вряд ли фальшак: кому надо такими вещами баловаться?
— Я твою маму, — зарычал тот. В голосе была нешуточная злоба.
Резко отклонился назад и сразу же вбок. Выпад. Ударить в левую подмышку противника не удалось. Этот был молодой, проворный и умел махаться. Жоре до него далеко. Так и рвется, гнида, в атаку. Блок. Вот сука, чуть не достал. Голова просчитывала варианты, тело работало само, на автомате. Отбил, только лезвия звякнули, шаг в сторону — и пинок ногой. Вот так, всаживая клинок в живот, похвалил себя. Денис Григорьевич был бы доволен. Выдернул торопливо, сдвинулся и уже падающему в спину всадил еще раз. После ранения в почку долго не живут. Прощай, козел.
Стоп! А кто такой Денис Григорьевич? Во, блин, память моя замечательная. Все равно спасибо тебе, кто бы ни был. Правильно учил. На совесть. В Афгане не пригодилось — так здесь сподобился.
Оттолкнул ногой в сторону эсэсовский кинжал и двинулся к первому, тихо подвывающему на земле. Тот смотрел мутными глазами и баюкал колено, скрючившись.
— Ты… — поднимая голову на шаги, прохрипел калечный.
Сашка со всей дури зарядил ему ногой в лицо, так что зубы брызнули, а голова с неприятным звуком ударилась об асфальт. Выслушивать ругательства настроения не было.
— Лицом вниз, руки за голову и замер, — скомандовал привычно.
— Э… — промычал тот разбитым ртом, сплевывая кровь. Получилось плохо. Сам себя измазал.
— Где двое, там и трое, — глядя на ломик, задумчиво прокомментировал Сашка. — Начну со второго колена. Две секунды. Время пошло.
Подвывая от боли, урка перевернулся и не притворяясь заорал, когда нога стукнулась, сдвинувшись.
Сашка прошел мимо к телефонной будке, сунул в окошечко монету и набрал знакомый номер. Пальцы не дрожали. И самочувствие вполне приличное. Бодрое. Спина, правда, мокрая, тут ничего не поделаешь. Физические упражнения полезны для здоровья.
Трубку сняли сразу — наверное, Галя уже дожидалась.
— Что случилось?
Раньше он на работу ей не звонил — не было необходимости. Тут недолго напридумывать себе бог знает что.
— Да ничего, — заверил Сашка, — все нормально. В командировку меня Федя загнал. Поселок Светлое. Войсковая часть… хотя это совершенно секретно.
— Связисты, что ли?
— Они. Потеряли связь с внешним миром и без меня никак. Думал, успею вернуться, — не получится. Не раньше завтрашнего. Надо Надю забрать из детского сада. Нехорошо получится — она ждать будет. Лады?
— А что у тебя с голосом?
— У меня? — искренне удивился, рассматривая измазанную кровью машину и сидящего у нее типа, даже после смерти пытающегося зажать порезанную шею. — Я всегда так говорю. Телефон, видимо, паршивый.
— Ты хоть не пей там. Знаю я военные посиделки. Ты же за рулем!
— Галя, — проникновенно сказал Сашка, — мне же нельзя водку пить и жирное есть. У меня этот… гепатит был. Я хоть раз напивался?
— Шутки шутишь, а лет через двадцать будешь ходить и за печень хвататься.
Он еще раз заверил в своем послушании, сообщил, что страшно скучает, любит и вообще страдает в разлуке. Попрощался и дернул рычаг, не вешая трубки. Набрал «02» и, услышав недовольный начальственный голос, четко и точно, как учили, доложил о происшествии.
Любое дело можно изложить максимум в пяти небольших абзацах при написании отчета. Конкретные факты без эмоций. Операция, враг, местность, результат, время. Вечно им приходилось на разборе полетов излагать устно и на бумаге, если очередной проверяющий заявлялся, а начальство многословия не выносило. Делать им нечего художественное изложение читать в стиле «как я провел лето у дедушки в деревне». Они тебе покажут сочинение на свободную тему — мало не покажется.
Уселся на бордюрный камень и вытащил из кармана сигареты. Заодно обнаружил раздавленный синий коробок в кармане. Кто-то его успел зацепить. Не всерьез, но спички пострадали. Пора заводить приличную зажигалку. Почему в Афгане «Зиппо» не спер? Наверняка имелись в продаже. Хотя откуда там оригиналы. А я парень разборчивый. Штамповки не жаловал. Исключительно качественные вещи привез.
Милицейский «козел» появился через четверть часа. Алферчик вылез из него с радостным воплем:
— Беспокойный ты тип, Низин. Сам не отдыхаешь и другим не даешь.
Он мимолетно глянул на трупы и пнул ногой третьего.
— Ба, знакомое лицо. Ну, дождался я светлого часа. Сколько ж можно проводить бессмысленные профилактические беседы. Поедешь теперь, Аслан, на каторгу. Ай-ай, разбойное нападение. Даже не поедешь, а полетишь белым лебедем.
— «Скорую» вызови, начальник, — пробормотал тот, — терпежу нет. Болит.
— А куда нам торопиться? — двинув носком сапога по ноге, отчего урка взвыл, задумчиво поинтересовался Алферчик. — Говорил же тебе, обормоту, не якшайся со всякими разными. Да ты же борзый. Все вы строите из себя невесть что, пока не влетите. Ходите, землю пачкаете, нормальным людям жить мешаете. Больничку тебе, — он опять ударил по ноге, — все тебе будет по высшему разряду. Кто такие твои дружбаны?
— Сегодня только познакомились.
— Нехорошо врать, Аслан. Следствие в моем лице может и обидеться.
Подошел второй милиционер, шмонавший покойников, и почтительно вручил какие-то бумажки, добытые из карманов.
Старлей глянул и восхитился:
— Надо же, соплеменники из самого Экибастуза прибыли. Не захотели в шахте честно трудиться на благо Родины. И что характерно, отметки комендатуры не имеется. Срок они себе намотали заранее.
— Им уже все равно.
— А тебе нет. Ты же у нас теперь паровозиком пойдешь. Туту. Организатор и духовный руководитель банды. Третьего дня на трассе машина пропала с гражданином Омельченко. Ваша работа?
— Докажи, начальник!
— Значит, не хочешь по-хорошему. Ну смотри. Каждый выбирает свою судьбу.
Он повернулся и направился к Сашке.
— Что же ты, голубь сизокрылый, мне лишнюю работу делаешь? — присаживаясь на бордюрный камень рядом, спросил недовольно. — Не мог заодно и третьего к Аллаху отправить?
— А стоило?
— Все лучше, чем лечить, кормить и перевоспитывать. Эти непрошибаемые. Слишком много гонору. Гуманист был товарищ Сталин. Взял и сослал нам на шею всем народом. Нет, неправильно это. Каждому свое. Предателей к стенке, хучь всем аулом, а баб с детишками трогать зачем? Если уж неймется, разбросать отдельными семьями по всей стране. И дать возможность выслужиться. А то получается, самых что ни есть врагов советской власти на государственные харчи, да еще и всей командой прислал. Они ж еще и сплотились на почве ненависти. Обидели их безвинно. А так и есть. Каждому по делам его. Закон. Всех подряд за что? Еще ведь фронтовики были — так из частей выдергивали и тоже в общую кучу без вины. Да их холить и лелеять необходимо было и против своих козлов настраивать. А получилось чисто по-нашенски. Несправедливо. Они же нам на голову вот таких и воспитывают. Мужчинами себя мнят. Абреками. Трое на одного с ножами.
— Кстати, а кинжал забрать можно? Честный трофей.
— Ну ты вообще, — восхитился Алферчик. — Это же вещественное доказательство. Хоть руками не лапал?
— Нет.
— Отпечатки снимем. Проверим, что за деятелем числится. Сердце мне вещует, второй Аслан. Давно тюряга по нем плакала. Кстати, я еще и твой отберу. Под расписку. А ты как думал? Давай, давай!
Сашка нехотя достал «Сапера» и протянул настырному менту.
— Ого, — сказал тот, изучая, — хорошая вещь. Месяца через три назад получишь. Пока то, пока се. Если не стырят. Шутю.
— И что дальше?
— А что тут дальше? — искренне удивился Алферчик. — Чистая самооборона при разбойном нападении. Был бы кто другой — еще имеет смысл покопаться в мотивах и что вы не поделили. А так все налицо. Гражданин подвергся нападению со стороны лишенцев. Никаких личных счетов быть не может. Эти приехали, да еще и без документов, ты опять же не здешний. Все кристально ясно. Даже на суд вызывать не станут. Я бы тебе медаль выдал за наведение порядка на улицах, у меня три висяка, и, кроме этих, больше некому, но поверишь, не в моей компетенции. Щас, — доставая из планшета бумаги, — заполним протокольчик — и свободен. Имя, фамилия, дата рождения, прописка. Э… дай лучше сюда паспорт. Зафиксируем все важнейшие подробности без ошибок.
