Ну вот я и прибыл к новому месту службы.

Покровские казармы, построенные еще при Павле I, и в прошлой жизни поражали меня своей монументальностью: мощный восьмиколонный портик увенчан массивным фронтоном с изображением двуглавого орла. Здесь и дислоцируется запасной батальон Московского 8-го гренадерского полка.

Дежурный унтер-офицер объяснил мне, как найти батальонного адъютанта, и я, пройдя по длинному сводчатому коридору, вошел в канцелярию.

В узкой, плохо освещенной комнате — двое: чубатый писарь в звании ефрейтора и уже знакомый мне поручик Юванен.

Поздоровавшись, предъявляю свое предписание.

— О-о! — вскидывает брови батальонный адъютант. — Отчен ра-ад, што-о имено-о фы тепер пу-утете у на-ас слуши-ить! Приса-ашифайтес! Хоти-итте тча-аю?

Блин! Теперь придется привыкать к чухонскому выговору такого нужного человека, как Юванен. До этого мы встречались трижды — в связи с выдачей жалованья, — но тогда общение ограничивалось двумя-тремя общими фразами. Вообще-то понятно почти все, что он говорит, только некоторые слова трудно разобрать из-за сильно искаженного произношения.

К концу нашего недолгого, но чрезвычайно информативного разговора я уже почти приспособился правильно понимать своего собеседника.

Юванен объявил, что я буду назначен командиром 4-й роты. Сие знаменательное событие произойдет сразу же, как только командир батальона подполковник Озерковский подпишет соответствующий приказ. Но произойдет это не скоро, так как начальство имеет обыкновение появляться не часто и не раньше чем к обеду.

Рота под командованием фельдфебеля только три дня назад прибыла из Сокольнических казарм, где и была сформирована из учебных команд. Унтер-офицеров крайне мало — по одному на взвод. Кроме того, я буду единственным офицером в роте, так как младших офицеров в батальоне нет и не предвидится. Вооружение получено согласно штату, вот только это не карабины, а пехотные трехлинейки старого образца с гранеными штыками…

Вывалив на меня весь этот ворох информации, поручик, видя мое обалделое состояние, вежливо поинтересовался:

— Есчо тча-аю?

Н-да… Начальничек у меня, оказывается, чудненький.

В нехорошем смысле слова.

Если кратко: болванус напыщеннус вульгарис, хоть архетип с него пиши. Холеный, самодовольный, холерик с возмущенными глазами навыкат и подкрученными усами, как у Вильгельма II.

Явился дражайший подполковник уже в пятом часу вечера. Поздоровавшись и выслушав мой доклад, он первым делом посоветовал мне отращивать усы, дабы полностью соответствовать традициям столь славного полка. Потом, не глядя, подмахнул приказ о моем назначении и отбыл «в оперу», на прощанье осчастливив нас с Юваненом откровением, что «с этим быдлом надо построже!».

Судя по отнюдь не восторженному выражению лица батальонного адъютанта, подполковник и для него не был его любимым начальником.

— Флатисла-ав Йу-урьефитч, претпочита-ает комантофать фесьма-а лаконитчно-о! — с иронией произнес поручик, заметив мой задумчивый взгляд.

Позже Юванен со всей возможной политкорректностью в сжатой форме познакомил меня с некоторыми страницами из личной биографии Озерковского.

Сей замечательный тип был незаконнорожденным сыном князя Любомирского. Окончил пажеский корпус и стал служить в лейб-гвардии Кексгольмском полку. В самом начале Мировой войны под Алленштайном от близкого разрыва тогда еще штабс-капитана Озерковского контузило и поцарапало осколком ухо. После чего он впал в прострацию и два месяца мычал и закатывал глаза, а когда заговорил, обнаружилось, что бедняга подхватил синдром «фронтобоязни»: даже от звуков далеких разрывов у него начинался нервный тик. Начальство услало героя в тыл — адъютантом запасного батальона того же Кексгольмского полка, предварительно наградив его орденом Святого Владимира 4-й степени. В 16-м году Озерковский стал капитаном, а полгода назад получил под командование наш запасной батальон, при переаттестации из гвардии став подполковником.

Службой в Москве Владислав Юрьевич тяготился, так как считал ее понижением, отчего старался появляться в части как можно реже.

Вот такая история.

На этом мы с поручиком Юваненом распрощались — под предлогом того, что уже вечер, а необходимые для моего вступления в должность формальности могут быть соблюдены не ранее чем завтра.