Глава 25
В начале октября катамаран получил имя «Мечта» и был спущен на воду. Неделю я плавал на нем сначала вдоль пляжа, а потом и вокруг острова, выискивая недостатки, но хоть сколько-нибудь серьезных так и не вылезло. То есть был один, вполне ожидаемый – из-за малой для такого водоизмещения площади парусности без помощи движков мой корабль не потрясал воображение скоростными качествами. При ветре порядка восьми метров в секунду он еле-еле разгонялся до десяти километров в час. Получилось же так потому, что я не рискнул снабжать его высокой мачтой (из соображений, как бы не перевернулся), а обошелся шестиметровой. Кроме увеличения устойчивости, это облегчало работу с парусами – ведь опытных яхтсменов на островах не могло быть по определению. Но зато при включенных движках и с голой мачтой «Мечта» разгонялась до пятнадцати, а при постановке еще и парусов – до двадцати километров в час.
После прибрежных испытаний мы с Тонгой сплавали на Питкэрн и забрали оттуда Власа, потому как свою роль преподавателя русского языка он уже выполнил. Причем парень возвращался не один, а с молодой женой Кириа, уже приученной откликаться на имя Кира.
В общем, настала пора последней репетиции перед броском через океан, то есть экспедиции на Мангареву. И тут встал вопрос, кто из нас будет в ней участвовать.
С одной стороны, нужны были все трое. Ведь там вполне могут воевать, а значит, присутствие на борту человека с реальным и немалым боевым опытом лишним никак не будет. Причем если дело действительно дойдет до столкновений, то не исключено, что кого-нибудь ранят и тогда понадобится врач.
Но у проблемы, как это всегда бывает, имелась и другая сторона. Женя и слышать не хотел насчет уплыть куда-то на целую неделю, если не больше. А вдруг тут без него начнут рожать? Тем более что Маше в общем-то было уже почти пора.
Из этих же соображений у меня просто не хватило совести настаивать на участии в экспедиции дяди Миши, чему он был явно рад, хоть и старался этого не показывать. В общем, на Мангареву я отправился в компании капитана Тонги, матроса Власа и недавно поженившихся стрелков Хани и Тима, для которых это плавание получалось свадебным путешествием. Корабль был вооружен двадцатисемимиллиметровой пушкой моей конструкции, которая, как ни странно, после небольших доработок начала вполне прилично стрелять. Правда, я рассчитывал на дальность в полтора километра, а получился всего один, но и это было очень неплохо. Кроме нее, на борту имелся восьмидесятимиллиметровый миномет, тоже с дальностью стрельбы примерно в километр, одна пенопластовая лодка-торпеда и одна двухмоторная летающая модель, способная с пикирования сбросить двухлитровую бутылку из-под пепси, наполненную самодельным напалмом и снабженную взрывателем. Из стрелкового оружия наличествовали две маузеровских винтовки и два югославских калаша. Кроме того, я взял с собой «глок». Наган, к этому времени окончательно превратившийся из оружия в символ власти, был временно оставлен дяде Мише.
Мы двинулись к цели не совсем прямо, а небольшим зигзагом, сразу взяв на четыре градуса севернее, чем это требовалось для плавания на Мангареву. В двухстах пятидесяти километрах от Хендерсона находился совсем маленький островок Оэно, и было решено по дороге ненадолго заскочить туда.
Это был классический атолл, то есть коралловый остров, окруженный кольцевым рифом, образующим лагуну, и я хотел посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного. Да и вообще расширить кругозор, потому как до сих пор атоллов мне видеть не приходилось.
Ветер нам благоприятствовал, то есть дул с юга со скоростью порядка семи метров в секунду, что позволяло на экономичном режиме дизелей держать скорость пятнадцать километров в час, при кратковременных усилениях ветра разгоняясь до восемнадцати. В общем, хоть до Оэно было и немного подальше, чем до Питкэрна, мы, выйдя в поход ранним утром, достигли промежуточной цели своего путешествия в половине шестого вечера. Никаких особых облаков над этим клочком земли не было, да и откуда им взяться, если он представлял собой сильно уменьшенную копию Хендерсона. Та же известковая плешь, покрытая кустами и редкими пальмами у берегов, только выпирающая не на двадцать метров, как наш остров, а самое большее на пять-шесть.
Я приник к биноклю, и мне показалось, что примерно из центра острова вроде поднимается слабый дымок, но вскоре или перестало казаться, или он, если даже был, исчез.
По картам двадцать первого века выходило, что в лагуну есть проход с северной стороны, и мы, огибая риф, направились туда. Но, получив возможность взглянуть на этот якобы проход вблизи, я велел становиться на якорь метрах в пятидесяти от рифов и доставать надувную лодку. Вот на ней тут можно будет проплыть, да и то соблюдая определенную осторожность.
Только тем, что мы с Тонгой смотрели не на берег, а на рифы, оценивая проход в них, и можно объяснить, что первой заметила на острове нечто необычное Ханя.
– Там, кажется, корабль, – не очень твердо сказала она. А потом добавила гораздо определеннее: – И человек. Совсем старый, на нашем острове таким был только Увака-ау, но он давно умер. Или как вождь на Питкэрне.
Глянув в сторону берега, я убедился в правоте девушки.
Кроме собственно острова Оэно, в лагуне присутствовала совсем небольшая песчаная коса длиной около километра, а в ширину где-то от пятидесяти до семидесяти метров, расположенная как раз между нами и большим островом. Кое-где на ней торчали заросли чахлого кустарника, которые и помешали сразу увидеть то, что находилось в мелком проливе между косой и островом.
А торчала там полузатонувшая лодка, причем довольно большая, примерно с один корпус «Мечты». Собственно, она и не тонула только потому, что явно лежала килем на дне. А рядом с ней на берегу действительно стоял человек, опирающийся на довольно длинную палку.
В бинокль сразу стало видно, что лодка вся в каких-то заплатах, но в ней один черт полно воды. А человек действительно довольно старый по местным меркам, потому как тут мало кто доживал до седых волос. И опирается он не на палку, а на совершенно явное копье.
Тем временем лодка была надута, и Влас уже крепил к ее транцу мотор «Салют». Затем мы с ним спихнули лодку на воду, я перебрался туда, подождал, пока моему примеру последуют Ханя с Тимом, вооруженные калашами, и дернул за шнур. Моторчик заурчал, и лодка двинулась в лагуну.
Поначалу я смотрел в основном вперед и вниз, опасаясь напороться на что-нибудь, но скоро мы преодолели опасное место и, прибавив скорости, двинулись вдоль косы. Я опять взял бинокль, и увиденное мне не очень понравилось.
Старик стоял не просто так. Вот ей-богу, по нему было видно, что человек смотрит на приближающуюся лодку и прикидывает, как бы подороже продать свою жизнь! Кроме того, он был явно ранен. Правая нога, выше колена обмотанная какими-то большими зелено-рыжими листьями, ниже повязки посинела и опухла. В чем дело? Он что, уже видел европейцев, потому как Ханя с Тимом в своих шортах, футболках и бейсболках как-то не очень походили на полинезийцев? Или тут что-то другое?
На всякий случай я решил до прояснения ситуации не приближаться к берегу менее чем на тридцать метров, но когда до него оставалось примерно вдвое больше, старик вдруг на глазах расслабился, положил копье и даже не сел, а практически упал на песок. Да он небось только сейчас рассмотрел, кто плывет, понял я и направил лодку прямо к островитянину, на всякий случай пересел и, перехватив румпель левой рукой, правую положил на рукоятку «глока».
Вскоре наша посудинка ткнулась носом в песок, и Ханя, оставив автомат, бросилась к старику и что-то затараторила по-полинезийски. Старик отвечал, но редко и односложно – кажется, ему было трудно говорить. Впрочем, девушка это тоже сообразила, потому как метнулась к лодке, достала бутыль с водой и начала поить островитянина. После чего тот малость прибавил красноречия, и вскоре я уже слушал историю беглецов с Мангаревы в пересказе Хани.
Очень давно, когда старик был еще полным сил мужчиной, на Тараваи, втором по величине острове архипелага в лагуне, расположенном на юго-восток от Мангаревы, люди объединились под началом великого вождя Тамароа-Ику, вооружились и напали на Мангареву, где в то время жило четыре рода без единого руководства. Быстро выяснилось, что агрессоры – очень хорошие воины, с которыми невозможно справиться. А кроме того, они едят людей. В общем, война продолжалась несколько лет, и в результате два рода просто исчезли, один принял людоедство и признал над собой власть Тамароа, а последний сбежал на Акамару, небольшой островок на краю архипелага. Еще несколько лет у беглецов получалось успешно обороняться от набегов с Мангаревы, потому что в этом роду были потомственные моряки и кораблестроители, которые могли строить лодки из тех не очень больших деревьев, что еще оставались на острове. Кроме того, им удалось захватить с собой самое большое судно архипелага – последнее каноэ, оставшееся от далеких предков. Поэтому несколько морских сражений закончилось поражением людоедских эскадр.
Но все на свете когда-нибудь да кончается, и недавно большую лодку пришлось поставить на очередной ремонт. А на Мангареве какой-то умник додумался соединять небольшие каноэ по два шестами с настилом, так что получалось что-то вроде катамарана. В общем, хотя последний штурм и был отбит, это стоило беглецам слишком дорого – погибли почти все мужчины, а двое оставшихся были ранены, да и среди женщин и детей осталось в живых меньше трети. Новое же нападение могло последовать в любой момент.
И тогда остатки рода, наскоро залатав дыры в своем большом каноэ, направились в океан, понимая, что на архипелаге их все равно съедят. На пятый день пути, когда лодка уже совсем было собралась окончательно потонуть, они наткнулись на атолл Оэно. И вот уже третий день жили здесь, понимая, что если в ближайшее время не пройдет дождя, то все они умрут от жажды. Правда, эти люди умели собирать росу с пальмовых листьев, но полученной таким образом воды не хватало даже детям.
И кстати, дым мне не померещился. Беглецы жгли костер, чтобы получить золу для обработки ран своих мужчин, но увидели приближающуюся «Мечту» и попрятались. А старик остался у полузатонувшего каноэ, потому что спрятать его было невозможно, взяв единственное оставшееся у беглецов копье с обсидиановым наконечником.
– Так тут что, полно больных, женщин и детей? – уточнил я. И, получив утвердительный ответ, велел старику звать всех на берег, где людям дадут воды и пищи. Сам же прыгнул в лодку и направил ее к «Мечте»: вид раненой ноги старика мне очень не понравился. Его явно надо было как можно быстрее показать Жене, а ведь тут вроде был еще как минимум один раненый. В общем, я хотел открыть переход с Оэно в гараж, а оттуда – на Хендерсон, чтобы не тратить времени, тем более что обратно ветер будет помогать меньше, и значит, плавание затянется.
Когда я вернулся, на берегу уже собралась небольшая толпа, перед которой, размахивая руками, ораторствовала Ханя, а Тим стоял чуть в стороне, направив ствол автомата в землю. Я еще успел услышать «Ник-ау» и «пришелец с неба», а потом, выбравшись на берег, начал разворачивать аппаратуру, параллельно пытаясь сосчитать людей. Так, четыре женщины, две старухи, десятка полтора детей в возрасте от грудного лет до двенадцати и молодой парень чуть постарше Тима, без сознания лежащий на сплетенных из чего-то вроде листьев папоротника носилках. И вид у него даже хуже, чем у старика, прикинул я, открывая переход.
В гараж народ пришлось загонять чуть ли не пинками, зато, увидев хендерсонский пейзаж, оттуда они ломанулись сами. Затем на остров перешли Ханя с Тимом, а последним – я с аппаратурой. Тонге и Власу предстояло пригнать «Мечту» на наш остров: в свете только что полученной информации путешествие на Мангареву теряло смысл.
Клиника, хоть и с недоделками, но была уже построена, и Женя скомандовал тащить обоих тяжелобольных туда, а всем остальным, в том числе и тем, кто считает себя здоровым, располагаться неподалеку, никуда не ходить и ждать, когда о них позаботятся, что должен был сделать дядя Миша. Мне Зябликов сказал, что для всего этого народа нужно две больших палатки, ибо давать гостям свободно общаться с коренными хендерсонцами еще рано. После чего удалился в клинику, а я отправился в Москву за теми самыми палатками.
За время моего отсутствия на острове не прошло и десяти минут, так что мне пришлось еще почти полчаса ждать, пока Женя освободится.
Наконец он вышел.
– Если мы не хотим, чтобы парень умер, а старик остался без ноги, в Москву надо идти мне, – сообщил он. – Ты просто не сможешь достать и трети того, что требуется, а мне, кроме всего прочего, необходимы консультации.
– Не вопрос – переодевайся и идем. Сколько это займет времени и сколько денег с собой брать?
Ни одного, ни другого ответа Женя толком не знал, так что я, прихватив с собой полмиллиона, провел его в гараж, а оттуда – к себе домой. В Москве было восемь утра, а понятие «начало рабочего дня» в нашем институте давно являлось весьма растяжимым. И, значит, я ждал, пока Зябликов сначала напишет несколько электронных писем, а потом составит список – куда и в каком порядке ему надо, а также сколь весомые вещи оттуда придется тащить. В общем, оказалось, что ни я, ни моя машина Жене не нужны, Москву он еще не забыл и к вечеру постарается управиться сам.
В полном соответствии с уже упомянутым следствием из закона всеобщей подлости мой приятель бегал по Москве не день, а три, завершив стаскивать какие-то пакеты и коробки в мою квартиру только вечером в пятницу. Правда, растратил он всего двести тридцать тысяч. И заявил, что теперь можно возвращаться.
Я за это время приобрел, то есть просто набрал в институте деталей для преобразователя напряжения солнечных батарей и ветряка в двести двадцать, развел платы, заказал их срочное изготовление и даже успел получить. Это не встретило со стороны начальника ни малейших возражений, потому как теперь из каких-то высших соображений требовалось освоить энные суммы по статье «опытно-конструкторские работы», и мои поползновения оказались очень кстати.
После ужина я сходил в гараж за машиной, мы с Женей погрузили туда все коробки и отправились обратно, а оттуда – на Хендерсон. Парню, которого мы привезли с Оэно, предстояла операция. Делать ее будет доктор Зябликов, а ассистировать уже согласился дядя Миша. И это хорошо, потому как от меня там точно не вышло бы никакой пользы, кроме вреда. Хотя, конечно, я был заинтересован в том, чтобы парень выжил: с подачи Хани у меня уже появились на него кое-какие планы.
Ведь сейчас двое молодых людей оказались в центре внимания всего племени. Мало того что они привезли далеких братьев с легендарной Мангаревы, так еще и побывали на небе! Тим до сих пор ходил как пришибленный, не в силах полностью осознать все величие этого события. А вот на его молодую жену оно особого впечатления не произвело. Единственное, что она смогла сказать про это самое небо, – что там темно, холодно и вонюче. Но зато у нее родилась идея помочь мангареванцам сбросить иго людоедов. Разумеется, она это и придумала, и описывала своими словами, но суть была именно такой. И значит, мне пришлось внести ясность в поднятый ею вопрос.
– Кому ты собралась помогать? Ведь все, кого ели, или убиты, или уже здесь, на нашем острове. Там остались только те, кто ест.
– Но они же не все плохие! Убить самых злых, остальным дать много еды, и все будет хорошо.
– А почему это должны делать мы? Ведь нам же неизвестно, кто там действительно злой, а кто кушает человечину просто потому, что ему вовремя не дали картошки. Если на Мангареве еще остались нормальные люди, то пусть они этим и занимаются, а мы им только поможем. Если же нет – помогать поздно, ибо некому. Потому как чем скорее они там сожрут друг друга, тем раньше их станет настолько мало, что заниматься людоедством будет бессмысленно, и ситуация сама собой выправится.
Ханя, кажется, не совсем поняла, что я хотел сказать, но зато Поль точно понял. И пообещал все объяснить.
Надо сказать, что он действительно оказался очень способным парнем, это дядя Миша подметил совершенно правильно. Поль уже давно от корки до корки прочитал свой букварь, то есть инструкцию к токарному станку, и сейчас делил время между третьим томом детской энциклопедии с математикой, физикой и химией и трудом Макиавелли «Государь».