Глава 14

С утра я, зевая, прошелся по острову в сопровождении Тима, Хани и младшего из двух братьев-мужчин. Меня интересовали породы местных деревьев применительно к постройке большого катамарана. Потому как покупать в двадцать первом веке хорошие доски – удовольствие не из самых дешевых. А младший брат был кем-то вроде местного столяра и поэтому смог стать квалифицированным экскурсоводом.

Разумеется, перед визитом на остров я посмотрел, что про него пишут в интернете. Так вот, писали довольно много, но про свойства местной древесины не было вообще ничего. Всякая ботаника рассматривалась всего с двух точек зрения. Либо «ах, какая экзотика», либо «ох, какие большие ягоды или еще что-то съедобное». Кстати, половины из описанного сейчас на Питкэрне не было – хлебного дерева, например.

Быстро выяснилось, что древесины особо прочных пород, наподобие хендерсонских красных деревьев, тут нет. Но все-таки имелось что-то вроде бука, которое по-местному называлось «пау-ану». Я назвал это дерево платаном – по созвучию и из тех соображений, что очень смутно представлял себе, как может выглядеть настоящий платан.

Кроме того, тут встречалось нечто хвойное. Если взять ель, заменить ей иголки на сосновые, потом увеличить их в два раза и повернуть каждую ветку на сто восемьдесят градусов, то как раз и получится это самое дерево, которое я без особых затей поименовал елкой. Младший брат показал, как оно выглядит в обработанном виде, – мне понравилось. Вроде сосны, но с более мелкими волокнами и, кажется, несколько прочнее при том же весе. То есть прекрасный материал для обшивки, тем более что островитянин заверил меня – он знает, как выбирать деревья, чтобы в стволах было меньше сучков. В ответ я объяснил ему правила нашей будущей торговли. Образцы ножей, рыболовных крючков, лесок, веревок и прочих мелочей островитяне уже получили. Теперь от них требовалось организовать лесопилку, оборудование для которой предоставлю я, и гнать брус двести на двести из платана и елки. Транспортировку мы берем на себя.

В принципе конечно, можно было возить брус и на катамаране, но меня это как-то не прельщало. Потому как гланды, наверное, тоже можно исхитриться вырезать через задницу, но зачем? У меня же три кристалла, и можно прекрасно организовать тут еще одно место открытия перехода. То есть пропихивать доски отсюда в двадцать первый век, а оттуда – на Хендерсон. Все лучше, чем таскать их по океану: тут на одном бензине разоришься. Три с половиной двадцатилитровых канистры в одну сторону, а на полностью загруженном катамаране будет и больше.

Вскоре было найдено место для будущей лесопилки. У него было сразу два плюса – высота двести метров над уровнем океана, что обещало меньший перепад давления с Москвой, а также расположенные рядом рощицы платанов и елок. Велев островитянам строить тут сарайчик для техники, я отправился вниз, к «Авроре».

Ближе к вечеру мне удалось открыть переход в гараж, и вскоре началось перетаскивание заранее приготовленных железяк. Бензопила, несколько ручных пил и топоров, три рулетки, разобранная пилорама по образцу хендерсонской, три пятидесятилитровых бидона с бензином и килограммов пятнадцать всякой мелочи, в основном веревок и гвоздей. В качестве аванса я отдал островитянам все пакетики с остатками семян, включая цветы – почва тут куда плодороднее, чем на Хендерсоне, воды достаточно, авось и вырастет что-нибудь, а не только горох.

К своей палатке я вернулся поздним вечером, где обнаружил шестерых девушек, уже рассевшихся в порядке очереди. Причем последней сидела та самая молоденькая девчушка, на которую я обратил внимание еще в бухте. Пришлось звать свою переводчицу и объяснять пигалице, что педофилия в число моих хобби не входит. Вот подрастешь, пообещал я ей, и, если не передумаешь, даже в жены возьму.

До этих слов пигалица выглядела расстроенной донельзя, но тут воодушевилась и победно посмотрела на впереди сидящую часть очереди. Однако девиц, похоже, такая дискриминация тронула не очень, так что всю ночь мне пришлось трудиться в поте… э-э-э… ну, будем считать, что лица. Под утро я какой-то крабьей походкой выполз из палатки, покопался в своем рюкзаке, и вскоре перед моим временным жилищем красовался столбик с табличкой «закрыто на переучет». Хватит, во всем нужно соблюдать меру, так и до инвалидности недалеко.

Наша стоянка на Питкэрне продолжалась две недели. Столько времени потребовалось, чтобы обучить столяра и его брата обращению с бензопилой и пилорамой. Поначалу у меня вообще были мысли бросить это дело и привезти сюда Марика с его дядей Тимуром, которые неплохо освоили эти предметы на Хендерсоне. Но я не поддался настроению, хотя первое время мне по несколько раз на дню казалось, что вот сейчас-то наконец братцы отрежут друг другу руки, ноги или еще что-нибудь не менее нужное, на чем вся механизация и кончится. Но как-то обошлось всего несколькими неопасными царапинами.

Что удивительно, вождь освоил рацию на удивление быстро, причем самым сложным для него оказалось слово «прием», которое надо было говорить, прежде чем отпускать кнопку включения передатчика. А вот что такое часы, он понял сразу. Правда, я вручил ему не цифровые, а стрелочные, да и то всего с четырьмя цифрами. От вождя требовалось запомнить, что на связь надо выходить, когда маленькая стрелка спрячется за большой, а та коснется точки под цифрой «двенадцать», причем днем, а не ночью. Делать это следует каждые третьи сутки, начиная от первого сеанса.

В общем, я вернул аппаратуру перехода обратно на «Аврору», и мы начали собираться. Когда здешние лесорубы напилят достаточное количество груза, сюда приплывет катамаран и снова привезет ее, а пока она тут без надобности. Во-первых, мало ли что взбредет в головы аборигенам? А во-вторых, при оставлении здесь одного кристалла время в двадцать первом веке всегда будет идти медленнее, чем в этом мире, что меня категорически не устраивало.

Но вот наконец все было собрано, и ранним утром «Аврора» пустилась в обратный путь. Сейчас на ее борту находилось уже не пять, а семь человек. Моя «будущая жена», оказывается, решила, что я приглашаю ее на Хендерсон. А то как же так – вдруг, когда она повзрослеет, меня не окажется рядом? Впрочем, девочка казалась сообразительной, за две недели выучила несколько десятков русских слов и даже потихоньку пробовала ими пользоваться, так что я не возражал. В общем, ей было торжественно присвоено имя Света, чем-то созвучное ее первоначальному, и она перебралась из стойбища на «Аврору».

А накануне отплытия, вечером, число пассажиров катамарана увеличилось еще на единицу. Девица, которую я поначалу определил как «длинную и тощую», но в процессе палаточных упражнений приучил откликаться на «Таню», тоже пожелала плыть с нами. Это, кажется, была целиком Ханина заслуга. Во всяком случае, именно она объяснила Тане, что ждать, пока повзрослеет Света, я буду не месяц и не два, а как минимум года три. И что своей женщины на Хендерсоне у меня нет, ибо все они мне как сестры и дочери.

Плавание обошлось без приключений и закончилось в пять вечера, потому как на обратном пути ветер стал чуть посильнее, где-то балла три-четыре, и катамаран держал скорость порядка пятнадцати километров в час. И, значит, в конце пути ткнулся носами в песок пляжа напротив верфи, а затем был вытащен на берег. Я пошел к дому. За мной, озираясь, следовали дамы, тащившие палатку «Килкенни» – пока это будет их обиталище: у меня все-таки довольно тесно, чтобы селить еще двоих.

Вернувшись на свой остров, я в полном соответствии с планами приступил к подготовке приглашения в гости борца с экономической преступностью. Для чего из арматуры была сварена клетка размерами восемьдесят сантиметров на метр и высотой метр восемьдесят пять. Она состояла из двух частей – пола и стен с потолком. По границе был пущен уголок с отверстиями под болты. Если проложить там текстолит, а болты пропустить через изолирующие втулки, то стены и потолок клетки будут изолированы от пола.

Закончив работу, я залез в свое изделие и попытался прикинуть, каково тут будет сидеть при подаче некоторого напряжения. И вскоре пришел к выводу, что все-таки слишком комфортно. Поэтому, взяв строительных гвоздей, не поленился приварить штук тридцать – естественно, остриями внутрь. Вот теперь уровень внутриклеточных удобств стал соответствовать задаче, и я отправился в радиомастерскую. Чтобы спаять регулируемый источник тока, потребуется вечера три-четыре. Почему так много? Ну, я же не собирался халтурить, а хотел сделать нормальное устройство. С холостым ходом порядка киловольта, регулируемым постоянным током от нуля до тридцати миллиампер плюс возможность выдачи коротких импульсов до трети ампера, причем как одиночных, так и пачками. Кроме того, оставалось съездить к бывшему центральному аэропорту и провести последнюю разведку перед операцией – это уже в Москве.

Клиент подъезжал к «Триумф-паласу», где он жил, со стороны Новопесчаной улицы. Дорожка тут делала поворот налево, потом направо. Единственный фонарь, хоть как-то освещающий это место, я полчаса назад разбил из «кастрата». А потом подъехал сюда на скутере, где была установлена аппаратура перехода, завел его за кусты, открыл унитаз и разложил инструменты – мол, ремонтируюсь, если кто заинтересуется. Но таковых не было: пешеходы тут ходили редко.

Вот появился знакомый «порше». Убедившись по номеру, что никакой ошибки нет, я на секунду включил переход. Огляделся – с земли этого вроде не увидел никто, на Хендерсоне тоже было темно. Правда, операцию могли пронаблюдать из окон высотки и стоящей чуть позади девятиэтажки, но что они могут увидеть без специальной аппаратуры? Только то, что свет фар был, а тут вдруг исчез.

В общем, решив не волноваться зря, я быстро собрал барахло, сел на скутер и отправился в гараж.

На Хендерсоне было три пятнадцать утра, восток уже начинал розоветь. Застрявший в кустах и камнях «порше» очень выразительно смотрелся на фоне океана, но его пассажиру, кажется, было не до красот природы.

Ханя с Тимом, предупрежденные о том, что это очень опасный человек, стрелять в которого нужно без малейших колебаний по первому же сигналу, лежали в укрытии. Мы с Полем сидели чуть в стороне и в ночные бинокли наблюдали за действиями гостя. Я не спешил – пусть он побольше себе навоображает, проникнется своим положением, – тогда рад будет увидеть человека, предложившего ему помощь. То есть меня. Кроме того, если у него есть с собой пистолет, то он, наверное, его достанет, предположил я.

Но клиент ничего такого не доставал. Почти час он не решался выйти из машины. Но наконец, когда уже рассвело, вылез оттуда, несколько раз обошел ее кругом, все более перекашиваясь рожей, и вдруг начал биться головой о капот.

Решив, что пора, я вылез из укрытия и, что-то фальшиво насвистывая, двинулся в сторону «порше». На мне были шорты, широкая клетчатая рубаха, под которой не бросалась в глаза кобура с револьвером, и соломенная шляпа. На нос я для придания внешности большей безобидности нацепил очки с простыми стеклами. Держа на плече сачок для ловли бабочек и смотря в небо, я приближался к автомобилю, делая вид, что не замечаю его.

Но вот вдруг заметил, состроил потрясенное лицо и завопил по-английски:

– О боже! Как вы ухитрились приехать на остров Хендерсон? И откуда?

Ну должен же этот урод знать английский, если отдыхает он то на Гавайях, то на Канарах, причем иногда по два раза в год.

– О, извините, позвольте представиться, – спохватился я. – Макс Отто Поупугаймер, доктор энтомологии, профессор, Оклендский университет. С кем имею честь?

Оперуполномоченный проблеял нечто невразумительное.

– Наверное, у вас случилась какая-то драма, и вам необходима помощь, – предположил я. – Нужно сообщить на большую землю. Пойдемте, радиорубка неподалеку.

И, деликатно взяв гостя за рукав, повлек его вдоль берега. Он не сопротивлялся, и вскоре мы подошли к маленькому, чуть побольше туалетной кабины, зелененькому домику со спутниковой тарелкой на крыше.

– Прошу, – я гостеприимно распахнул дверь.

Гость заглянул внутрь, где было темно, но тут я мощным пинком вбил его в клетку, захлопнул дверцу, которую теперь было не открыть без ключа, и несколькими движениями развалил гипсолитовые листы, из коих и был на скорую руку составлен «домик». Так что клиент теперь мог осознать, куда он попал: в тесную стальную клетку с толстыми гвоздями, торчащими внутрь. И все это посреди тропической зелени на фоне океана.

Выждав примерно минуту, чтобы человек дозрел, я вновь обратился к нему, теперь уже на чистом русском:

– Значит, так, урод. Ты попал. Раздевайся.

– Ч-что?

Вместо ответа я поднял с земли заранее принесенную и спрятанную в кустах паяльную лампу, разжег, отрегулировал подачу на избыток бензина, так что она давала не факел, а горящую струю, и направил ее на собеседника.

Минуты три он бился в клетке, взвизгивая при каждом контакте с гвоздями, и пытался потушить пиджак. Наконец ему это удалось, и я продолжил:

– Раздевайся догола, козел. Не захочешь – сожгу все шмотки прямо на тебе. Ну?

Подошедший Поль с интересом смотрел на разворачивающееся действие. Ханя с Тимом, как им и было сказано, ушли сразу после загрузки гостя в клетку. На то, что за этим последует, молодым людям смотреть было пока рано.

Во внутреннем кармане пиджака нашелся бумажник с удостоверением, правами, кучей кредиток и тридцатью одной тысячей рублей. Кроме того, там было пять стодолларовых бумажек. Эти-то зачем, его что, ностальгия по девяностым одолевает, подумал я и поглядел на жирные загорелые телеса пленника. Жалко, я думал, он будет белый и хорошо обгорит на солнце. А тут вон, даже полоски от плавок нет. Хотя откуда ему быть белым: солярий по его меркам стоит сущие копейки. Ладно, введем человека в курс дела.

– Слушай сюда, насекомое. Если от тебя не будет никакой пользы, ты так и сдохнешь в этой клетке. Твоя поганая жизнь стоит полмиллиона рублей. Свобода на этом острове – пять миллионов. Возвращение домой – те же пять миллионов, но только долларов. Ты должен придумать, как я получу деньги налом, не предъявляя документов и не оставив никаких следов ни в бумагах, ни в электронных носителях. Следующая наша встреча произойдет часов через пять, так что время у тебя есть.

С этими словами я отошел, присел и включил ток. Пока немного, всего десять миллиампер.

Пленник взвыл, отлип от дверцы, но напоролся спиной на гвозди, взвизгнул, потрепыхался, наконец догадался встать так, чтобы ничем не касаться стенок.

– Пойдем, в ближайшее время ничего интересного тут не будет, – пояснил я Полю. – Вернемся после обеда.

И мы пошли, провожаемые полубезумным взглядом стоящего в клетке голого человека.