— Господу помолимся…

Я сидел на царском месте, смотря прямо перед собой. Чуть впереди, шагах в трех и немного правее, стоял патриарх, который и вел службу. Справа возвышался Мишка, а чуть далее виднелась гордая фигура митрополита Гермогена. Кроме того, в Успенском соборе присутствовали главы всех делегаций православных церквей, прибывшие на диспут. Даже униатской. Хотя Гермоген поначалу возражал…

Московский диспут по вопросам веры начался с грандиозной православной литургии. Католики провели свою, оборудовав походную церковь в одной из предоставленных их делегации палат. Кардинал Джеронезе было потребовал, чтобы для них построили костел, хотя бы деревянный, но я на это не согласился. Даже под угрозой того, что делегация папы немедленно покинет Москву и увезет с собой мою невесту. Впрочем, подобными взаимными наездами и претензиями как раз и были заполнены все три недели подготовки к диспуту. А кроме того, дрязгами между знатью, подготовкой Грановитой палаты и тучей всяческих развлечений и увеселений, от которых я уже настолько устал, что был совершенно счастлив, что все наконец закончилось. Нет, не привык я к столь долгим празднествам, пирам и охотам. Ну это как в моем времени, когда я с очередной пассией улетал куда-нибудь на Мальдивы или Карибы, то уже через пять-шесть дней начинал потихоньку звереть от совершенно непродуктивного убивания времени. А ведь перед полетом обычно уже просто мечтал о возможности какое-то время ничего не делать… Здесь же я никогда не позволял втянуть себя в круговерть празднеств более чем на два-три дня. Ну до сего времени…

Первый день был посвящен тому, что высокие диспутирующие стороны изложили свои позиции. Строго и спокойно. Каждая по очереди. Оная была определена жребием, который тянули патриарх и кардинал. Позицию Русской церкви определено было излагать первой. Кардинал нахмурился, а вот в его делегации сей факт, наоборот, вызвал всяческое оживление… И кто ж его такого назначил главой? Или в Риме все-таки предполагали, что из этой затеи все равно ничего не получится, и спихнули сию почетную обязанность на кого ни попадя, заранее определив будущего козла отпущения? Да нет вроде. Судя по тем досье, что прислали мне мои ребята из Ломбардии, Вены и Речи Посполитой, команда подобралась серьезная. Основу ее составляли иезуиты, но были и светила риторики и полемики из других орденов и даже напрямую из Ватикана. Причем большая половина — профессура итальянских, французских, немецких и испанских университетов. Короче — зубры… Может, просто чей-то выкормыш… ведь ни один из правителей, каким бы абсолютным монархом он себя ни изображал… ну там «Государство — это я» и так далее, не может быть всегда и во всем свободен в выборе. Вот и тут папу вежливо «попросил» некто, кому он просто не смог отказать…

Ладно. Дело не в нем. Кардинал мог лишь немного помочь нашей команде, дела у которой обстояли, как я и предполагал ранее, прямо скажем, не очень. Так что приходилось работать с судьями. Ну… братика моей невесты мы практически перетянули на свою сторону. Этот сумасшедший молодой человек носился по оврагам и буеракам вместе с Мишкой и самозабвенно травил зверя. Слава богу, в этом времени пока нет «зеленых», а то Москву точно заполнили бы стотысячные толпы разъяренных защитников дикой природы… А Мишка его вообще очаровал рассказами о Южной войне. Кроме того, Гастон пришел в полный восторг от подаренного ему набора кремневого оружия — пистолетов с новыми замками и ружья, которые наконец-то смогли довести до ума в пищальной розмысловой избе. Количество безосечных выстрелов было доведено на серийных образцах до вполне приемлемой цифры в тридцать — тридцать пять залпов. Потом начинались осечки, и замок необходимо было чистить. А образцы индивидуальной сборки могли дать и все пятьдесят. Вследствие новой технологии производства ствола путем навивки стальной полосы на оправку удалось повысить его прочность и достичь того же убойного действия при гораздо меньшем калибре. Причем настильность траектории и дальность эффективного огня довольно заметно возросли. Так что эти ружья теперь могли обеспечить поражение одиночной цели обученным стрелком на дистанции не менее ста шагов, а дальность залповой стрельбы по групповой цели достигла чуть ли не двухсот шагов. Затем кучность резко падала. Но даже это обеспечивало увеличение практически в два раза дальности эффективной стрельбы на поле боя. А заметное снижение веса ружья вследствие уменьшения калибра позволило вести огонь не только с упора, но и при необходимости с руки. Ну и вообще изрядно облегчить стрельца, одновременно увеличив носимый им боезапас. Еще одним усовершенствованием был приклад нового образца, в котором любой мой соотечественник моментом узнал бы слегка огрубленный и чуть более массивный приклад охотничьих ружей (а куда деваться — с охотничьими ружьями в рукопашную не ходят). И вот это было единственным усовершенствованием, к которому я приложил если не свою руку, то хотя бы язык. Все остальное Акимовы ребята допетрили сами. Чес-слово.

Так что Гастон уже был наш… Я, конечно, понимал, что подаренное мною ружье сразу же по возвращении герцога домой станет предметом тщательного изучения в королевских оружейных мастерских… ну или где там у них во Франции делается оружие. Но перетянуть герцога Орлеанского на свою сторону я посчитал более важным, чем сохранить данное усовершенствование в секрете. Причем, по моим прикидкам, максимальный срок соблюдения данного секрета составлял максимум еще лет пять. Больше все равно не получится. К тому же не такой уж это и секрет. По внешнему виду кремневый замок был очень похож на таковые, изготавливаемые в Турции, причем уже давно. Все дело в том, что те были известны своей крайней ненадежностью. В нашем случае дьявол, как обычно, таился в деталях. В сорте металла. В технологии оттяжки пружин. В угле наклона и степени закалки ребер терки. И так далее… В общем, повторить все это в массовом масштабе в ближайшие пять лет вряд ли кому удастся… К тому же против Франции, если я правильно помню, мы не воевали где-то года до тысяча восемьсот пятого, что ли, до коего еще почти сто восемьдесят лет. Так что пусть французы слегка продвинутся в этом направлении, нам это ничем не грозит… вроде бы. Да и не во всем они продвинутся. Скажем, для того чтобы выйти на приемлемую по себестоимости технологию изготовления тех же прикладов и ложа, им придется сначала разработать аж три вида станков… а вот эти технологии я старался прятать так далеко и сурово, как только мог. А с оружием… да пусть балуются.

А вот с остальными все было не так просто. Поляков нам на свою сторону не склонить ни в каком случае. Они и так в бешенстве от того, что столь важное международное событие, как диспут по вопросам веры, проходит под, так сказать, эгидой русского царя. До сих пор подобные вопросы обсуждались, как правило, лишь на Вселенских соборах. Немцев… ну они все ж таки католики. По большей части. И сейчас вовсю давят у себя в империи протестантов. У них вроде как также полное непрохонже. Однако граф Ольмшуц, глава имперской делегации, очень активно меня обхаживает на предмет нового союза. На этот раз против их собственных протестантов и их возможных союзников, при этом весьма недобро поглядывая в сторону Франции… Я-то хрен теперь пойду на союз с ними, после того как они меня так подставили в Южной войне, но графу об этом знать совершенно не обязательно. Поиграем. Шведы… те тоже, пожалуй, не на моей стороне. Но назвать их противниками я бы все-таки не решился. Протестанты как-никак… С англичанами тоже все сложно. Хотя Бэкон с ними работает очень активно. Так что еще посмотрим. А вот голландцы однозначно за меня. Если мои диспутанты не облажаются совсем уж публично, есть гипотетический вариант свести дело к почетной ничьей, поскольку «мнения судей разделились». Но все зависит от них. Ну не мне же в диспут вступать? Нет, абсолютным лохом в вопросах веры, как многие мои бывшие соотечественники, при этом гордо именующие себя православными, я уже не был. Но лезть в теологическую дискуссию… упаси господь! К тому же у меня и своих дел много. Мне вон еще надо к окончанию диспута окончательно очаровать мою принцессу, чтобы она в индивидуальном порядке согласилась принять православие…

Следующие несколько дней споры шли по нарастающей.

— Да сказано в Евангелии: «Видевший Меня, видел и Отца». Что однозначно доказывает…

— Подобно николаитам позволяют браки служителям алтаря…

— В Евангелии от Иоанна ясно сказано: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины…»

Подавляющее большинство судей на этих диспутах откровенно скучали, и только в той части палаты, которая была отведена под церковные делегации, вовсю бурлили страсти. Я также пользовался моментом, чтобы развлекать мою невесту. Ее место в палате было отдельно от остальной французской делегации, и она сидела рядом со мной. Я выбил это право из кардинала Джеронезе в ответ на признание латинского языка основным языком диспута. Поскольку это был единственный язык, которым владели и все диспутанты, и подавляющее большинство судей, данное положение почему-то казалось господину кардиналу совершенно очевидным. Однако я развеял его иллюзии и даже повергнул в полную прострацию, заявив, что, так как мы находимся на территории России, языком диспута будет русский. А всем, кто его не знает, будет предоставлено необходимое количество толмачей. Похоже, именно прострацией и было вызвано согласие кардинала выпустить мою невесту из-под охраны своих цепных псов, приставленных к ней сразу после того происшествия с медведем, хотя бы на время диспута. Все остальное время я постоянно наблюдал поблизости от принцессы как минимум троих-четверых святых отцов.

Наконец где-то к шестому дню чаша весов мало-помалу стала склоняться-таки на сторону делегации Святого престола. Сначала это было не слишком заметно. Ну подумаешь, православная галерка все чаще и чаще начинала взрываться криками, вступая в полемику вместо слегка растерявшегося выступающего. Или наши полемисты все чаще выходили против одного из католиков по трое-четверо подряд, что означало, что у них гораздо быстрее исчерпываются аргументы. Нет, никакого отношения к истинности посылов и точности аргументов это не имело. Просто в делегации Святого престола, как я и предполагал, оказались более опытные полемисты, способные запутать оппонента, завести его в дебри софистики, заставить сбиться, потерять нить… В конце концов, Римская церковь вела активную полемику с протестантами уже более ста лет, да и вообще практика публичных дискуссий была в ней широко распространена. Православные же серьезно срались исключительно между собой, скажем, во времена противостояния нестяжателей и иосифлян, или вот только что…

А потом это стало очевидным не мне одному. И грянул гром…

В тот момент сидевшая рядом со мной Генриетта Мария, также наконец-то уловившая, что представители Святого престола одерживают верх, и до того момента не слишком прислушивавшаяся к уже не столько спорящим, сколько бранящимся святым отцам, внезапно замерла, навострив ушки. А спустя минут пять, радостно улыбнувшись, повернулась ко мне.

— Теперь вы видите, ваше величество, что католический канон воистину единственно верен.

И тут меня взяла такая злость… Причем не столько даже на католиков, а на своих. Просто… нет, ну как мне про срам или благолепие втирать или там друг с другом лаяться, едва раскол не учинив, — это, значит, можем, а как латинянам отпор дать — так кишка тонка? И я, даже не слишком поняв почему… ведь ну совершенно не собирался же влезать, так что это было чисто спонтанное действие, вскинул руку.

Ее заметили не сразу. Доминиканец из числа подчиненных кардинала Джеронезе еще с минуту победоносно сотрясал воздух громкими пассажами, но игравший сегодня роль «судьи на ринге» граф Ольмшуц прервал его излияния движением руки и вежливо обратился ко мне:

— Вы желаете что-то сказать, сир?

Я вежливо кивнул, чувствуя, как у меня на скулах наливаются желваки.

— Я думаю, что мы должны предоставить слово нашему гостеприимному хозяину, — учтиво произнес граф, обращаясь к участникам диспута.

Ответом ему было согласное молчание.

— У меня вопрос, — начал я, поднимаясь. — Но прежде, чем его задать, я хочу уточнить некоторые моменты. — Я развернулся в сторону папской делегации. — Насколько я знаю, одним из строжайших требований католичества является непременный целибат духовного лица. Это так?

Ответил мне сам кардинал:

— Несомненно это так, ваше величество. И это является одним из основных наших…

Я не дал ему закончить:

— А что является определяющим в отношении Римской церкви к духовному лицу, нарушившему данное правило? Ритуал, проведенный либо нет церковью, после которого они начинают считаться мужем и женой, или сам факт сожительства мужчины с женщиной и появления у оных совместных детей?

В римской делегации засуетились. Факты массового нарушения целибата высшими иерархами католической церкви, скажем, в той же Священной Римской империи германской нации, существенная часть князей которой были архиепископами, что совершенно не мешало им вести светский образ жизни, развлекаясь пирами, охотами и напропалую заводя любовниц, были общеизвестны. Так что к ответу на данный вопрос надо было подходить довольно осторожно. Однако кардинал твердо и однозначно ответил:

— Ну конечно факт. Нет необходимости совершать никаких ритуалов, если имеется сам факт сожительства и уж тем более наличие совместных детей.

— Тогда как мог Родриго Борджиа, кардинал-непот папы Климента III, человек, лично признавший и даже приблизивший к себе… да по существу правивший своей епархией, а затем и Римом вместе с сыном, Чезаре Борджиа, которого прижил с Ваноццей деи Каттеи еще во времена своего кардинальства, быть избранным папой Александром VI?

Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. В палате повисла абсолютная тишина. Все потрясенно смотрели на меня. Большинство были буквально ошарашены подобным заявлением. В этом времени люди уделяли не слишком много внимания изучению истории. Ну кому интересно знать, что там произошло в старое время? Прошло — да и хрен с ним. Даже изучая сочинения Галена и Гиппократа, люди слабо представляли, что и как происходило в те времена. Им казалось, что все было приблизительно так же, как и сейчас (что не так уж далеко от истины, но, конечно, не настолько близко, как им казалось). Недаром на картинах многих художников эпохи Возрождения античные или библейские герои зачастую предстают в средневековых одеждах. Ну не знали художники, в чем ходили люди в те времена, когда происходили легендарные события, да и даже если знали — это их просто не слишком волновало. А уж если некто могущественный, вроде Святого престола, желал что-то скрыть… это было похоронено прочно и, как казалось, навечно.

Казалось… Впрочем, на самом деле я узнал об этом тоже абсолютно случайно. Просто в один из приездов в Рим купил VIP-экскурсию под названием «Аптекарь Сатаны. Рим папы Александра VI Борджиа». Забавная такая экскурсия оказалась. Провезли по всем принадлежащим ему и его сыночку Чезаре дворцам, по набережным, с которых сбрасывались в Тибр отравленные и зарезанные этой парочкой люди. По местам, где они устраивали оргии. В том числе и на троих, вместе с дочерью одного и сестрой второго Лукрецией. Весьма свободные у них были отношения. Вполне в толерантном европейском духе…

Экскурсия мне тогда очень понравилась. Отлично прочищает мозги насчет демократической и издревле приверженной закону и правам человека Европы и вечно забитой, рабской и исполненной произвола власть имущих России. Кстати, как мне по секрету рассказал разоткровенничавшийся гид, которого я угостил роскошным обедом (итальянцы те еще халявщики), эта экскурсия пользуется гигантской популярностью у европейских сатанистов. Потому как они считают папу Борджиа своим. И назвал парочку имен. Я тогда чуть не подавился. Никогда бы не подумал… а считаются прямо-таки столпами борьбы за права человека. Книги пишут, статьи, на телевидении с разоблачениями выступают… вот ведь уроды!

— Э-э-э… — наконец-то вышел из оторопи один из иезуитов. — Мне кажется, ваше величество было введено в заблуждение некими людьми, кои…

— Нет, — я не дал ему закончить, — я знаю, что так и было. Более того, я знаю, что Александр VI снискал у римского народа, причем как среди черни, так и среди знати, не только прозвище Чудовище разврата, но и еще — Аптекарь Сатаны. — Я сделал короткую паузу и эдак угрожающе спросил: — Вам рассказать почему?

— Нет! — Голос кардинала сорвался на визг.

Его глаза были совершенно круглыми от изумления. Он совершенно не понимал, как, КАК этот русский варвар узнал то, что было надежно похоронено в подвалах замка Святого Петра?

Я медленно повернул голову. Моя невеста ошарашенно смотрела на меня. Что ж, нужный эффект достигнут. Надо его немедленно использовать.

— Я думаю, — медленно произнес я, обращаясь к графу Ольмшуцу, — сегодня я не получу ответа на заданный мною вопрос.

После чего величественно развернулся к моей принцессе и предложил ей руку. Она медленно, будто во сне, подняла и протянула свою. Что ж, я ее понимал. У девочки просто… рухнул мир. Папа — светоч веры, единственное воистину безгрешное существо на Земле, и… и… такое…

Мы вышли из Грановитой палаты через внутреннюю дверь. Уже в галерее я остановился и повернулся к моей принцессе.

— Это… правда? — совершенно безжизненным голосом спросила она. По-латински.

Я кивнул.

— Да, и еще не вся. Пусть таким чудовищем был только Александр VI, среди тех, кто занимал престол Святого Петра, было много других, кто последовал ему… хотя бы в том, что я уже озвучил.

— Но… как?

В ее голосе послышалось отчаяние. Я забеспокоился. Похоже, она действительно искренне веровала. В пятнадцать лет вообще все чувства предельно искренни…

— Человек слаб, — я вздохнул, — а человек, загодя объявленный безгрешным, становится еще слабее. Ибо дьяволу легче затянуть его в свои подлые тенета, ведь он уже заранее лишен необходимости сдерживать свои грехи и похоти. Зачем, если он же уже безгрешен? — Я сделал короткую паузу и добавил: — Именно потому наша, самая древняя, изначальная православная церковь, кою католики зовут ортодоксальной, никого, даже своего главу, не смеет объявить безгрешным. Понимаешь?

Девочка медленно кивнула. И я решился…

— Ты примешь православие, моя принцесса?

Генриетта Мария снова медленно кивнула, а затем, гордо вскинув подбородок, еще и произнесла вслух, причем по-русски:

— Да!

Я шагнул к ней и, обхватив ее за голову, прижал к своей груди.

— Тогда нам нужно будет расстаться. Ненадолго. На сорок дней. Тебе придется выдержать пост и подготовиться к крещению. Но зато потом мы снова встретимся, чтобы не расставаться уже никогда. Ты веришь мне?

И она опять ответила:

— Да!..

Скандал по поводу исчезновения принцессы затих, едва начавшись. Перед тем как отправиться в Подсосенский монастырь, где ей надлежало выдержать сорокадневный пост, моя принцесса написала письмо брату и короткую записку кардиналу. Так что после предъявления данных документов шум улегся.

Сорокадневный пост был некой уступкой наиболее жестко настроенному духовенству, но не безусловной. Хотя они пока об этом, вероятно, не догадывались. Ибо после своей свадьбы я собирался потихоньку начать смягчать жесткие местные нравы в отношении женщин. Давать приемы, устраивать балы. Потому что, во-первых, оно действительно было пора, иначе потом какой-нибудь очередной царь Петр точно начнет рубить бороды топорами и насильно одевать боярских и купеческих дочерей в европейское платье, поскольку без некой унификации правил и обычаев ни о каком плодотворном контакте с европейской цивилизацией и речи быть не может. Вот только, действуя подобными методами, обычно выплескивают с водой и ребенка, поражая насильно загнанную «в Европы» элиту презрением к собственным истокам. Уж лучше постепенно, как любая из европейских стран — от родины викингов до той же Франции. А в идеале вообще лучше как Япония. Которая теперь тоже вроде как совершенно полноценная и очень даже успешная часть эдакой «большой Европы», а поди ж ты, покорила почитай весь мир не только своими созданными в рамках этих самых воспринятых из Европы традиций и технологий автомобилями, телевизорами и холодильниками, но еще и исконно своей кухней, и карате, и кендо, а также кимоно, бонсай, хайку, оригами и многим другим… А мы чем — водкой, что ли?

Ну и, во-вторых, потому что моя принцесса без всего этого, скорее всего, зачахнет…

Кроме того, по дипломатическим правилам о свадьбе государя следовало известить заранее, дабы соседние государи могли бы прислать посольства, чтобы почтить высокопоставленного жениха и его невесту. Ну и, пользуясь случаем и добрым душевным состоянием соседа, разрешить кое-какие вопросы…

После моего выступления диспут резко сбавил накал. И хотя я теперь сидел молча, более не поднимая этот вопрос, но такая оплеуха, полученная стороной, уже вроде как считающей себя победительницей, не прошла втуне. И все последующие дни римская делегация скорее оборонялась. А вот мои ринулись в атаку. Правда, довольно слабо подготовленную и потому довольно быстро выдохнувшуюся. Поэтому к концу месяца диспут окончательно сошел на нет и, ко всеобщему удовольствию, был объявлен завершенным. Голоса распределились приблизительно так, как я и ожидал. Немцы и поляки присудили победу делегации Святого престола. Голландцы и англичане, которым после решения моей принцессы уже окончательно ничего не светило и которых сэр Бэкон обработал на все сто, — ортодоксам. Шведы воздержались. Я же объявил, что не получил убедительных доказательств однозначной верности позиции Святого престола, но с удовольствием выслушал все изложенные на диспуте мнения. А потому иду навстречу пожеланиям папы и дозволяю организовать в Москве иезуитский коллегиум. Ибо напрочь портить отношения со Святым престолом я не собирался. Конечно, с этим папой они у меня испорчены, но папами, как правило, становятся люди в возрасте, обремененные болезнями. Я же еще человек относительно молодой, здоровый…

Я велел Игнатию собрать Архиерейский собор, что было довольно просто, ибо, во-первых, большинство церковных иерархов и так съехались на диспут, и, во-вторых, они и сами мечтали собраться, поскольку большинство из них от озвученного мною решения по поводу иезуитов встали на дыбы и жаждали чуть ли не порвать меня на холодец. Но я не дал им шанса это сделать. Потому что начал первым…

Сидим, значит, о вере и благодати размышляем, зеркала запрещаем, монастырские вотчины оберегаем. А как давать отпор презренным латинянам — так некому! Один царь за всех отдуваться должен! Писание знаем хуже, чем они! Жития тоже! Спор вести вообще не умеем. Университет хаем, а латинянам, кои все университетские дипломы имеют да кафедры в оных через одного возглавляют, — ничего противопоставить не можем. О сем думать надо! А не в книжные догмы глазами упираться. В сердцах да глаголе пламенном Бога имать! Иноверцев к христовой вере православной приобщать, да не охраняя, а отвращая их от соблазнов. Ибо соблазны суть испытания, что посылает нам Господь, дабы воспитывать в нас стойкость духа и силу веры. А дабы оттачивать умение спор вести — вот вам иезуиты под бок. Тренируйтесь…

Короче, после моего борзого наезда собор пришел в полное замешательство и после долгих дебатов решил… склониться перед царской волей. Так и было записано в итоговых документах, кои готовил, вот ведь жизнь повороты делает, настоятель Мещовского Свято-Геогиевского монастыря игумен Филарет. До пострига боярин Федор Никитич Романов, чей сын Михаил в той истории, что была мне известна в оставленном мною времени, стал родоначальником династии Романовых…

А затем в Москву начали съезжать посольства, прибывшие на мою свадьбу. Ну а все те, что уже пребывали в Москве, съехавшись на диспут, остались здесь по моему приглашению. Все это впервые вывело мой бюджет в минус, образовав в нем кругленькую дыру в сорок тысяч рублей. А по суммарным годовым итогам вообще ожидался дефицит не менее двухсот тысяч, что привело меня в несколько нервическое состояние. Ну да куда деваться? Чай, царь не каждый год женится!

И, наконец, из Подсосенского монастыря вернулась она.

Когда она появилась в моих палатах, мне показалось, что взошло солнце. Она была одета в русское платье, но ее головка не была укутана платком до бровей. Он просто лежал на ее плечах. Она подошла ко мне и, опустившись передо мной на колени (!), тихо произнесла по-русски, с милым и уже намного менее заметным акцентом:

— Здравствуй, господин мой.

Я впал в некоторую оторопь. Чтобы гордая француженка, принцесса дома Бурбонов, вот так, будто простая русская женщина, повинующаяся «Русской правде» и Домострою, встала перед мужчиной на колени… Что же там произошло-то, в этой Подсосенской обители? Я бросил взгляд на ее лицо. Оно было… покойным. Не спокойным, а именно покойным, какое бывает у человека, который знает истину и принял решение строить жизнь в соответствии с ней. И потому внутри него воцарился вот этот практически абсолютный покой, который не способны поколебать ни тяжкие испытания, ни людская злоба и зависть. Потому как что они все против света осознанной истины? Да пыль!.. И на долю секунды я испытал жуткий приступ зависти. Черт… неужели так бывает?! Но затем опомнился, вскочил, шагнул к ней, наклонился и, положив ладони ей на плечи, поднял ее с колен.

— Здравствуй, душа моя.

— Я вернулась, — сообщила она мне уже обнаруженный мною факт и… улыбнулась. — Меня теперь зовут Мария…

А я… я смотрел на нее и не знал, что сказать.

— Ты… ты виделась с братом, с…

— Нет. — Она покачала головой, а затем как-то очень застенчиво, я бы даже сказал, не по-французски, а совсем по-русски приникла головкой к моей груди. — Я сразу к тебе.

Я замер, попытавшись слегка втянуть живот и отодвинуть от доверчиво прижавшейся щеки отчаянно бухающее в ребра сердце. Еще оглохнет душа моя…

— Знаешь, — задумчиво произнесла она, — а я тебе очень благодарна.

— За что?

— Ну… меня многие учили. Что значит правильно веровать. Как должна вести себя истинная католичка. Или светская женщина. Или принцесса. Что принято… Что должно… Что дозволено… А что не очень, но все всё равно все делают… И я совершенно запуталась. А отец Макарий… он просто сказал: «То мороки все… Просто будь честной, — она сказала именно так, выделив корень „честь“, о коем мы уже все забыли, считая слово „честность“ просто синонимом слова „правдивость“, — и верной! И сего довольно…» И — да, — она тихонько рассмеялась, снова заставив меня замереть, — сего довольно!

— Ты уже так хорошо говоришь по-русски, — несколько растерянно отозвался я.

— Мы много говорили с отцом Макарием… — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

И тут меня проняло. Да так, что мурашки по коже. Блин, надо было пропустить через себя толпу женщин, два раза едва не жениться, окончательно разочароваться во всем женском поле и перейти с ним на чисто формализованные товарно-денежные отношения, затем, до кучи, провалиться хрен знает куда, в дремучее прошлое, уже здесь принять решение жениться сугубо по расчету, на благо страны… чтобы понять, что всю жизнь искал и ждал именно это чудо с огромными глазами! А может, просто дело в том, что там таких, ну которые могут быть просто честной и верной, уже просто нет?

А затем была свадьба. Венчание проводил сам патриарх. Кстати, «гости государевы» поднатужились и собрали мне в виде подарка на свадьбу ажно миллион золотом. Сразу решив все мои проблемы с бюджетом. И заставив меня задуматься, а не слишком ли либеральную налоговую политику я провожу. Если всего-то семь десятков человек могут, пусть и в складчину, вот так запросто выложить миллион рублей, в то время как суммарные доходы государя, то есть бюджет и то, что я получаю с вотчин, заводов и от доли в товариствах едва дотягивают до четырех, то…

Короче, вывело меня из этих финансово-экономических размышлений робкое прикосновение моей принцессы.

— О чем ты задумался, любимый? — тихо прошептала она.

— А… да нет… так… глупости всякие…

Она понимающе усмехнулась.

— Ох, государь мой…

А потом, уже когда мы принимали подарки от послов (кстати, многие государи снова прислали коней, но было также и много женских украшений), моя принцесса внезапно придержала рукой подошедшую к нам с поздравлениями свою подругу-француженку, по-моему, ее звали графиня д’Обри, и, наклонившись к ней, тихо, так что я еле смог расслышать, произнесла:

— Вы не правы, Мадлен. Любить должны оба. Иначе это нечестно.

Та вздрогнула. Окинула ее несколько удивленным взглядом. Потом покосилась в мою сторону и так же тихо ответила:

— Посмотрим, дитя мое, посмотрим…