Глава 5
Ты за кого, боярин?
– Коль не замуровали бы демоны злобные, нас бы тут токмо и видели, – сокрушенно заметила она.
Фраза так напомнила мне слова из гайдаевской кинокомедии, что я недоуменно уставился на нее, ожидая продолжения про «крест животворящий».
Ксения пояснила:
– То я про ход подземный, кой через храм Сретения ведет.
Елки зеленые, ну как я мог про него забыть?!
В свое оправдание замечу, что о нем я слышал только раз, еще в Серпухове, из уст Дмитрия, который в числе прочих затей боярской Думы, желающей срочно выслужиться перед новым царем, вскользь упомянул и эту.
Дескать, порешили они наглухо заложить специальный подземный ход, ведущий со двора Запасного дворца Бориса Федоровича прямиком на царский двор.
Эдакая символика. Мол, нет больше пути-дороги в царские палаты для Годуновых.
Спустя десять минут пять ратников – больше не помещалось – остервенело долбили ломами и прочим подручным инструментом наспех сооруженную стену. Еще пятеро ожидали своей очереди.
Работа шла туго, поэтому я ринулся на поиски тарана. Ничего подходящего на глаза не попалось, а потому пришлось спешно разломать стоящий во дворе флигелек.
Наконец хлипкую перегородку снесли, и путь свободен.
– Первыми десяток ратников, за ними царская семья и... – Я покосился на запыхавшегося Одинца, всего в пыли, распорядился: – Носилки с Одинцом, то есть с Федором, – и ткнул ратнику на них пальцем, чтоб укладывался. – За ними еще два десятка. Далее дворовая челядь, а уж потом... – И досадливо поморщился.
Разорваться никак не получалось, потому приходилось брать на себя только один, наиболее опасный участок – неизвестно что, кто и как встретит нас на царском дворе.
Значит, придется в замыкающих оставлять сотника, а самому становиться во главе авангарда.
И как в воду глядел.
Мы едва успели миновать под землей Сретенский собор и вынырнуть на широком дворе, как сразу были окружены.
– Без приказа не стрелять! – приказал я и пошел к встречающему.
Едва увидев меня, шляхтичи – а это были они – расслабились, хотя продолжали держаться настороже.
– Я так зрю, это ясновельможный пан князь Мак-Альпин в гости к царю пожаловал, – протянул Дворжицкий. – Никак возжелал сызнова попировать? Али вчерашнего не хватило? А у нас, как на грех, и угощение не готово.
– Ну что ты, пан гетман. Что до угощения, то тут мы сыты, а кой-кому еще пару дней, не меньше, переваривать вчерашнее государево блюдо. Вон, если хочешь, сам погляди, как царевич переел. Он, кажется, вместе с государем из одних тарелок вкушал? Не иначе уж больно сытным мясцо оказалось.
Дворжицкий озадаченно уставился на носилки с Одинцом, до самой шеи закрытым белой простыней, потом вновь на меня.
– Это что ж выходит?.. – протянул он задумчиво, но договорить ему не дали.
Я не видел, откуда появилась новая толпа. По-моему, подвалила сразу со всех лестниц из царских палат. Стрельцов среди них практически не было, и хотя народ одет был нарядно, но на дворцовую прислугу они не походили.
Да и сабли с пищалями заставляли думать иначе.
А уж когда я увидел неспешно вышагивающих в мою сторону семерых бояр, в числе которых были и младший брат недобитого мною Василия Иван Голицын, и Шуйские, и Мстиславский, стало понятно, что дело худо.
Не отводя от них пристального взгляда, я бросил через плечо кому-то из ратников:
– Семью Годуновых взять в кольцо. Челядь в хвост, чтоб не мешалась. Без приказа не стрелять, но арбалеты приготовить. – И посоветовал изумленно уставившемуся на меня гетману: – Убери своих, пан Адам. Опасаюсь, в сваре может достаться. А если пособить хочешь по старой памяти, пошли людей за Басмановым. Мыслю, ныне только он их может остановить. Если в силах...
Дворжицкий оглянулся в сторону идущих бояр и громко заметил:
– Я так зрю, ясновельможный пан, что мне тут более делать нечего. – И, сухо кивнув головой, отошел к остальным, принявшись втолковывать им, что надо уйти со двора.
Вот и чудесно. Не хотелось, чтоб случайная стрела впилась в кого-то из ляхов, потому что, если кинутся в драку и они, пиши пропало.
А мы, пока есть немного времени...
– Засад! – позвал я командира спецназовцев, не отрывая взгляда от неспешно топающих в нашу сторону «начальных людей» земли Русской.
– Тута я, княже, – через несколько секунд откликнулись за моей спиной.
– Готовься к операции «Захват», – негромко произнес я.
– Кого вязать? – невозмутимо уточнил тот.
– Всех бояр, что идут к нам, – пояснил я, – но только после моей команды. Будем надеяться, что обойдется, однако быть готовыми, и распредели людей. Мой – что в центре... И сразу засапожник к горлу, но аккуратнее, чтоб не порезать раньше времени.
Так, теперь все внимание подошедшим, да и время нужно выиграть, пока Засад распределит своих, дабы не получилось осечек.
– Что изменщика доставил, кой отравой государя напоил, хвалю, князь, – одобрительно заметил осанистый, дородный Мстиславский, стоящий в центре, вместе с на удивление быстро выздоровевшим старшим из братьев Шуйских.
– Ты спутал, боярин, – возразил я. – На носилках лежит не изменщик, а престолоблюститель. И доставлен он сюда по его просьбе, ибо желает просить государя сыскать злоумышленников, подсыпавших царевичу на царском пиру смертное зелье.
Мстиславский осекся и тупо уставился на меня, хмурясь и не зная, что на это ответить. Так-так, получается, что этот не из отравителей, иначе мое сообщение не застало бы его врасплох.
Боярин вопросительно посмотрел на князя Воротынского и стоящего близ него Шереметева, но те тоже недоуменно пожали плечами.
«Минус три», – отметил я в уме.
– Неможется ныне Дмитрию Ивановичу. Но когда в себя придет, то непременно выслушает, – встрял старший из братьев Шуйских и ласково посоветовал: – А вот ратных холопов ты привел на царев двор напрасно. Негоже так-то. Повели-ка им прочь идти.
– Увы, рад бы, да некуда, – посетовал я. – Назад нельзя, ибо толпа свирепствует. Ты, случаем, не ведаешь, Василий Иванович, с чего так народец разбушевался?
И этот опешил, не ожидая от меня столь прямого отказа. Не найдя, что сказать, старший из братьев Шуйских лишь с укоризной покачал головой.
– Тогда пущай холопья твои сложат все принесенное близ стен, – нашелся князь Иван Голицын и уточнил: – То тебе мое, яко дворцового воеводы, повеление, ибо не след чужим ратникам оружными на царевом дворе стоять.
– Какие же они чужие? – удивился я. – Мы все подданные его величества пресветлого государя Дмитрия Ивановича, стало быть, и люди наши тоже его.
Но мой расчет выгадать время до появления Басманова не удался. Дискуссию по поводу имущественных прав на ратную силу и кому она принадлежит Голицын затевать не стал.
Понятное дело. Такой удобный случай, чтобы отомстить за своего братца, он упускать не собирался.
– Стало быть, не хошь повеление исполнять? – протянул он. – Ну тогда иного пути нет. Придется силком заставлять. – И, вытащив из рукава нарядно расшитый узорчатый платок, взмахнул им в сторону своих людей, а сам неспешно побрел обратно.
Остальные бояре как по команде развернулись и потопали следом за ним, а вот их холопы числом не меньше двух сотен, напротив, угрожающе двинулись вперед.
– Захват! – слегка повернув голову, рявкнул я и, не дожидаясь прочих спецназовцев, первым ринулся в погоню за уходящими боярами.
Разгон оказался коротковат, но и его хватило, чтоб от удара моего сапога в спину совершенно не ожидавший такого нападения Голицын полетел на землю.
А в следующее мгновение я уже оседлал распластавшегося на земле князя, задрал ему голову и угрожающе приставил к горлу свой засапожник.
Противники опешили ненадолго, но мои орлы уложились в эти несколько секунд, чтобы точно так же завалить остальную шестерку.
– Кто дернется – прирежем, – процедил я сквозь зубы, глядя на остолбеневших ратных холопов. – Зовите Басманова, да поживее!..
Пара человек все-таки осторожно шагнули вперед.
– Следующий шаг станет последним для него, – хладнокровно заметил я, еще выше задирая Ивану Васильевичу голову, чтобы они могли получше разглядеть нож, не просто приставленный к горлу, но и касающийся его.
Для убедительности я слегка надавил, показывая, что не шучу и, если что, свою угрозу претворю в жизнь, ни секунды не раздумывая.
Я и вправду был готов на все. Пусть мой засапожник был повернут к горлу Голицына тупой стороной, но только до поры до времени.
Убивать беспомощных заложников радости мало, но, окажись холопы менее послушными, я бы не стал колебаться, ибо за моей спиной находилась Ксения Борисовна, а за нее я, не будь под рукой ножа, могу и черту зубами в глотку впиться, не говоря уж про какого-то там боярина...
Однако те, по счастью, переглянулись и послушно отступили.
Теперь можно было перевести дыхание и заодно кратко подвести итоги.
Результаты, что и говорить, радовали. Мои люди все целы, а в руках у меня помимо лично взятого Голицына – везучий я на их семейство – еще Мстиславский, сразу трое Шуйских, а также Воротынский с Шереметевым.
Эдакая великолепная семерка.
Вообще-то я знал их не ахти как. Царь Борис Федорович меня ни с кем не знакомил, в Серпухове было не до того, а на пиру мне довелось лицезреть лишь спины в шубах, зато сейчас они все успели представиться.
Делали они это так, между прочим, ссылаясь на великую родовитость, а в основном кляли меня на чем свет стоит, суля всевозможные кары, муки и пытки.
Заложников я не отдал и тогда, когда во дворе появился Петр Федорович.
Еще чего. Вначале надо выяснить, на чью сторону он склонится, а уж потом лишаться таких козырей.
– Напрасно ты так-то с ними, – первым делом неодобрительно заметил мне Басманов, кивая на бояр, которыми теперь, словно щитами, загородили свое небольшое кольцо мои ратники. – Ишь что учудил – рожами в землю, бородами в пыль, да еще на глазах у всех. Не простят они тебе такого.
– Их право, – равнодушно ответил я, парировав: – А не взял бы их – сейчас тут кровь рекой лилась бы. Это, по-твоему, лучше?
– Тоже верно, – сумрачно кивнул боярин и, вздохнув, уныло заметил: – Совсем худо государю, славным зельем его давеча кто-то угостил. Сыпанул не жалея, чтоб излиха хватило, – и покосился в сторону носилок.
– Напрасно ты о Годунове подумал, – возразил я.
– А о ком еще я должен подумать? – огрызнулся он. – Ему вся челядь ведома и все ходы да выходы. Опять же, коль скончается Дмитрий, кому он завещал править опосля себя? То-то и оно.
Я вздохнул. Логика в его раскладе имелась, причем убойная. Действительно, если исходить из вопроса «Кому выгодно?», то в первую очередь мотив для преступления был именно у Годунова.
Да и во вторую тоже.
И в третью.
Лишь где-то на заднем плане, да и то краем глаза еле-еле виднелись края тяжелых боярских шуб и бобровая опушка высоких горлатных шапок Шуйского и Голицына, но так далеко заглядывать, кроме меня, некому, так что...
– Однако, хоть я самый ближний у царевича, ты мне доверился, – указал я на подземелье, куда Петр Федорович послушно спустился следом за мной.
– Доверился, – согласно кивнул боярин и одобрительно усмехнулся, указывая в сторону моих ребят, которые сноровисто сооружали из остатков стены нечто вроде баррикады. – Лихо они у тебя.
Действовали гвардейцы и впрямь быстро и слаженно, успев притащить сюда и остатки флигелька. Сотнику Кропоту, руководившему работами, оставалось только время от времени указывать, какой край укрепить получше и куда какое бревно вогнать.
Правда, заградительная стенка, невзирая на их старания, все равно получалась куцей – маловато материала под рукой. Одна надежда, что проход не широк, так что первую волну атакующих отбить наверняка получится, а вот вторая или третья запросто сметут два моих десятка.
– Лихо, – рассеянно подтвердил я и вновь вернулся к интересующему меня больше всего вопросу. – Так ты хочешь узнать, как было на самом деле?
– Ну-ну, – поощрил меня Басманов. – Умного человека отчего ж не послушать.
Я принялся излагать весь расклад, но Басманов слушал вполуха, а на середине вообще перебил:
– Да ни к чему твоя сказка. Сам при виде царевича уразумел, что промашку сделал. Он-то как?
Я помялся, не желая отвечать напрямую. Странно, раньше всегда плевал на приметы, а вот повертевшись в этом веке, сменил к ним отношение и сейчас уже опасался сглазить, поэтому ответил уклончиво:
– Его лечением моя травница занялась, а ты сам знаешь, какая она умелица, так что есть надежда, что выкарабкается.
– Да-а, помню я ее, – сумрачно кивнул Басманов. – Тогда иное поведай. Вот ежели государь богу душу отдаст, а на его столец Годунов усядется, так он как, мстить мне учнет али?..
– А сам-то как мыслишь? – осведомился я.
– Мыслю, что непременно учнет, – последовал твердый ответ боярина.
– Напрасно. По крайней мере, пока я стою близ него, он навряд ли так поступит.
– Ой ли? – с подозрением прищурился Басманов.
– Наш разговор ночью помнишь?
– О нем не время ныне, – отмахнулся тот.
– Нет, время, – заупрямился я. – Годунову с теми рожами править, которые я сейчас в заклад взял, куда как хуже, чем с тобой, а предавали его – ты уж прости, Петр Федорович, но я в открытую, не чинясь, говорю – не только ты один, а все кого ни возьми. Вот и получается, коль всем отомстить нельзя, надо выбрать, кого оставить.
– Мыслишь, меня изберет? – пытливо уставился на меня Басманов.
– Сам не додумается, так сыщется кому подсказать, – твердо ответил я.
– Это отчего ж ты так шибко возлюбил меня? – усомнился он.
– Не возлюбил, врать не стану, – строго поправил я. – Но добро помню и твое предупреждение, когда мы в Серпухов ехали, тоже.
– Так ты вроде расплатился... травницей своей.
Я пожал плечами и лукаво улыбнулся:
– А я стараюсь не просто долги платить, но и с резой их отдавать. И еще одно хорошо помню. Вроде бы и перешел ты на сторону Дмитрия под Кромами, – слово «предательство» я теперь постарался избежать, – а ведь начинал, если так разобраться, боярин Семен Никитич Годунов. Выходит, вначале твою честь порушили, обидели, а уж потом и ты в ответ... Такая причина мне куда как понятнее. Эти же, – мотнул я головой в сторону выхода, намекая на заложников и прочих из числа бояр, – подались к Дмитрию из ненависти да зависти к Годуновым, да еще из трусости, а такому оправдания не сыщешь.
– По-княжески судишь, – уважительно заметил боярин.
– Как и подобает потомку королей, – с легкой гордостью согласился я. – Вот и получается, коль кого и прощать, так тебя.
И пауза. Басманов не торопился с ответом, а мне вообще в ожидании стрельцов каждая спокойная минута бальзам на сердце.
– Складно сказываешь, – наконец отозвался мой собеседник. – Но это покамест, а как потом, когда...
– И потом так же, – перебил я. – Мне перед Федором Борисовичем свои мысли таить ни к чему, поэтому все, о чем я тебе тут только что говорил, я и ему поведал, и он со мной... согласился. Да и потом, если царские лекари не смогут помочь нашему государю, то, когда престолоблюститель будет думать и гадать, о чьих деяниях забыть, непременно подскажу твое имя. Или не веришь?
Басманов прикусил ус и после короткой паузы выдавил:
– Пожалуй, что верю.
– Вот и правильно, – одобрил я. – Опять же близ трона умных надо собирать, а не таких, как те. – И вновь кивок в сторону выхода из подземного хода, где на царском дворе по-прежнему ожидали конца наших переговоров насупленные, угрюмые бояре в запыленных одеждах, за спиной каждого из которых стоял мой спецназовец с обнаженным засапожником в руке.
– Хорошо, что напомнил, а то засиделся я с тобой, пора и честь знать, – одобрил Басманов, вставая и... направляясь на выход.
Настала моя очередь недоумевать – вроде как ни о чем еще не договорились, а он уже сворачивает переговоры.
А результат?
Однако делать нечего, и я послушно направился следом, твердо намереваясь удерживать заложников, пока мы не придем к чему-нибудь определенному.
Уже проходя мимо великолепной семерки я, не выдержав, мельком бросил взгляд в их сторону.
Что и говорить, вид они имели не ахти.
Двоим досталось больше всех, и теперь всклокоченный Мстиславский поминутно вытирал кровь из разбитого носа – изрядно мои ребята его приложили, когда валили на землю, а Шереметев – самый молодой из всех – постанывал, держась за нижнюю челюсть обеими руками.
«Интересно, мои ребята ее своротили или всего-навсего выбили зубы?» – почему-то подумалось мне.
Впрочем, остальные выглядели немногим лучше, и каждый на свой манер выражал негодование по поводу неслыханного безобразия, которое я учинил.
Василий Иванович Шуйский почему-то все время качал головой, жалобно жмуря маленькие подслеповатые глазки, а стоящий рядом его брат Дмитрий то и дело сокрушенно оглядывал свою роскошную шубу, время от времени пытаясь ее отряхнуть.
Иван Голицын стоял наособицу и то и дело зло поглядывал в нашу с Басмановым сторону. Получалось у него это почти синхронно с князем Воротынским. Правда, рта никто не разевал и права не качал – помалкивали. Очевидно, так и не пришли толком в себя от подобной наглости со стороны каких-то ратных холопов какого-то иноземного князя.
Но Петр Федорович прав – такого ни один из них мне никогда не простит. И не приведи бог нам встретиться на узкой дорожке – кому-то головы не сносить.
Впрочем, плевать. Сегодня есть дела и заботы куда важнее, а что будет завтра...
Так ведь до него еще надо дожить.
– Ну, мыслится, верить тебе можно, а на добром слове благодарствую и того тебе не забуду, – меж тем многозначительно пообещал Басманов, когда мы с ним оказались на «нейтральной» территории – и до моих, и до ратных холопов примерно метров по тридцать.
Меж тем, пока мы беседовали, в стане противника произошли некоторые приятные для меня изменения – позади холопов с крыльца царских палат один за другим выныривали стрельцы, командовал которыми Огарев.
Вид у Постника был деловитый, настрой решительный, распоряжался он своими подчиненными бодро и энергично, и первая его сотня уже выстроилась в шеренгу, к которой прибывали и прибывали люди, занимая места во второй.
«И фитили уже горят», – сразу подметил я.
Получалось, что даже если какой дурак из боярской челяди отдаст сейчас команду идти в атаку, мало им не покажется.
Я невольно улыбнулся, но тут же насторожился – к Басманову спешил какой-то нахальный стрелец, невзирая на малый рост, сноровисто и бесцеремонно сметающий со своего пути ратных холопов. Судя по красным сапогам, был он не из полка Огарева.
– Погодь малость, – спокойно заметил мне Петр Федорович и двинулся ему навстречу.
Я не слышал, о чем докладывал стрелец, но, судя по степенным кивкам Басманова, кажется, меня и тут ждали хорошие вести.
Наконец отпустив его, боярин, склонив голову чуть набок и заложив руки за спину, некоторое время разглядывал застывших перед ним ратных холопов, после чего рявкнул:
– А ну, пшли вон отсель!
Те, переглянувшись, поначалу подались было к крыльцу, но там стояли стрельцы, многозначительно покачивая бердышами, так что им пришлось сменить маршрут и двинуться наискосок, где имелся небольшой проход между краями стрелецких шеренг и царскими палатами.
Куда они пошли дальше, меня не интересовало.
Боярин некоторое время, набычившись, сурово разглядывал бредущих, затем повернулся ко мне, но сказать ничего не успел – помешал еще один стрелец. Странно, но возник он с моей стороны, то есть пройти мог только через подземный ход.
Выслушав и его, Петр Федорович вновь согласно кивнул, отпуская ратника, и, неспешно направившись ко мне, уже на ходу посоветовал:
– Надобно бы тебе своих отправить обратно от греха, а вот самому лучше остаться тут.
– Там... – начал было я, но он меня перебил, досадливо отмахнувшись:
– Нет там уже никого. Полки стрелецкие подошли, как мне только что поведали, а потому опаски не держи. Народ лишь двери сломать успел да вовнутрь ворваться, но разор пустяшный. Хотя заслон внизу ты учинил не напрасно – добрались до него, но тут же, положив с десяток, назад подались. Пожар тоже тушат вовсю. Правда, вовсе из Кремля горлопанов изгнать не вышло, уж больно много людишек собралось, но хоть крикуны угомонились – и на том слава богу. Теперь стоят и ждут.
– Чего? – не понял я.
– Знамо чего – вестей из палат государевых, – тяжко вздохнул он.
– А что, все так плохо?
– В беспамятстве Дмитрий Иванович, – пояснил Басманов. – Я так зрю, Федору Борисовичу ныне куда как легче, нежели ему.
– А... лекари что говорят?
– Молиться надо – вот что они говорят. – И боярин зло выругался. – Мол, телом государь крепок, авось и осилит отраву, коя уже по нутру разошлась. Может, травницу твою к нему приставить?
Я открыл было рот, чтобы согласиться, но вовремя спохватился. Не факт, что ее настои, после которых жизнь Федора сейчас была уже вне опасности, помогут Дмитрию.
Да, яд одинаков, но надо принимать в расчет время. Опоздание на пару часов дорогого стоит. К тому же неизвестно, кто из них двоих – царь или престолоблюститель – принял его больше.
Скорее всего, Федор, поскольку травница сказала, что он бы без меня умер, а Дмитрий как-то до сих пор держался, причем практически самостоятельно, ибо навряд ли иноземные лекари сделали ему что-то помимо промывания желудка – им же до моей Петровны семь верст и все лесом.
Отсюда вывод: предлагать помощь – огромный риск, поскольку, если настои и отвары не помогут, выйдет куда хуже.
Мгновенно по Москве разлетится новый слух, гласящий, что ближний человек Федора Годунова князь Мак-Альпин, дыша дьявольской злобой к государю и не полагаясь на злое зелье, прислал ему черную ведьму, каковая окончательно «погасила» над Русью «красное солнышко».
Доказать же обратное лучше не пытаться – все равно ничего не выйдет, и тогда начнется такое, по сравнению с чем сегодняшнее буйство толпы у Запасного дворца будет выглядеть невинными детскими шалостями.
Нет уж, хоть и не ко времени смерть Дмитрия, но пусть будет что будет. Выздоровеет – порадуемся, а коль скончается...
Вот это все я и попытался пояснить Басманову. К чести боярина, он сообразил быстро, так что даже не стал меня слушать до конца, перебив на середине, что и впрямь лучше мне со своими услугами не соваться, а положиться на судьбу.
– Ты только полки обратно не отправляй, пригодятся, – посоветовал я ему напоследок.
– Мыслишь, за нас встанут, коль что? – усомнился он.
– Должны, – кивнул я.
– И когда ж ты их прикормить успел? – криво усмехнулся он. – Вроде бы не примечал я ни тебя, ни царевича в таковском, а...
– Иной раз доброе слово, да от души, куда лучший прикорм, чем звонкое серебро, – честно пояснил я. – Поэтому мне сейчас в царской опочивальне делать нечего. Вот тебе да – и впрямь надо там быть безотлучно.
– Я вроде как тоже не лекарь, – проворчал он.
– Если Дмитрий придет в себя, то ему невесть что понарассказывают, чтоб он престолоблюстителя иным человечком заменил, – пояснил я. – Вот ты и проследи, чтоб такого не случилось. А мне тут заняться надо – со стрелецкими головами потолковать. – И на всякий случай напомнил: – Сейчас мы с тобой единой веревочкой повязаны. Если вылезем, то оба, ну а коль задавят на ней, то тоже обоих разом, а мне к богу спешить ни к чему – дел много осталось.
Бояр я отпустил перед самым нашим спуском, когда Ксения Борисовна с матерью уже скрылись под аркой Сретенского собора.
Вначале хотел извиниться, что так нескладно получилось, обычная вежливость, не больше. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что лишнее.
Они не меньше меня виноваты, что пришлось прибегнуть к таким мерам, если только не больше, так чего я буду рассыпаться в любезностях? Получится даже еще хуже – обязательно истолкуют в выгодную для себя сторону, решив, что я их боюсь.
Нет уж, что выросло, то выросло, как любил говаривать мой дядька, и тут ничего не попишешь.
Тем более, как оказалось при расставании, кое у кого за мной тянется должок тридцатилетней давности.
– Помню я твоего родителя, князь. Он у моего батюшки за пристава был, когда царь Иван Васильевич замучил его в узилище. Государь терзал, а твой, видать, по пути добавил, чтоб наверняка, – услышал я от Ивана Михайловича Воротынского перед его уходом.
Специально задержался князь, чтоб сказать мне это один на один.
Но я и тут не стал оправдываться и пояснять, как было на самом деле, – все равно не поверит. Да и в глазах не слепой гнев, а тяжелая, как камень, застарелая ненависть. Такую размягчить лучше не пытаться.
Прочие до него тоже уходили не молча – у каждого нашлось для меня доброе приветливое слово, напитанное искренней признательностью за теплый прием и учтивое обращение. Были и пожелания скорой встречи, только в иной обстановке и с туманными намеками, что их гостеприимство многократно превзойдет мое.
Голицын обещал лишь глазами, вслух ничего не произнес – не иначе как не нашел нужных слов, но это безмолвное было куда красноречивее словесных обещаний. Смерть оно мне сулило, причем лютую и безжалостную.
Но и это все – день завтрашний, а у нас сегодня забот хоть отбавляй. Вот ими я и занялся.
Свою часть уговора с Басмановым касаемо стрельцов я выполнил и перевыполнил. Поначалу командиры стрелецких полков были излишне насторожены, не понимая, что происходит, так что попыхтеть пришлось изрядно.
Разумеется, сказался и вид бледного Федора, за которым я, не доверяя никому, лично сгонял в Никитский монастырь.
Его выход к стрельцам был хоть и кратковременным, но хватило с лихвой. После того как престолоблюститель, вымученно улыбаясь одними губами, сослался на нездоровье и покинул трапезную, куда я пригласил стрелецких голов перекусить чем бог послал, обстановка за обеденным столом сразу разрядилась.
Сочувственно покачивающий головой Постник Огарев только спросил, удалось ли дознаться, кто оные отравители, но я лишь сокрушенно развел руками.
Прочие были настроены еще решительнее.
Темир Засецкий зло заметил, что самолично с радостью выпустил бы из них кишки, а его брат Осип, сидящий рядом, тут же выразил желание принять участие в этом процессе.
Казарин Бегичев заявил, что тут и думать нечего, а все беды от проклятых бояр, каковых вешай хоть через одного на дыбу и не промахнешься, и его сотники тоже разом согласно закивали, причем особенно энергично три брата Головкина и Григорий Засецкий.
Я слушал, кивал, но особо расходиться страстям не давал – рано. Наоборот, призывал к умиротворению, выражал надежду, что Петру Федоровичу Басманову удастся сыскать этих негодяев, что государь все равно выздоровеет, и больше напирал на... воспоминания.
Мол, как хорошо было совсем недавно на Москве, когда мы, здесь присутствующие, дружно, рука об руку поддерживали в столице порядок, а Федор Борисович осуществлял правосудие.
После чего услышал немало лестных слов о престолоблюстителе и наконец добился главного – стрелецкий голова Темир Засецкий, расчувствовавшись, тут же за столом, по собственной инициативе распорядился:
– Надобно, чтоб твоя сотня, Гриша, – внушительно заметил он сыну, – неотлучно близ Запасного дворца была. Чай, Федор Борисыч твово наследника крестил, потому долг платежом красен. Неведомо как с государем обернется, но ежели мы еще и царевича потеряем – людям совсем плохо придется, да и нам от бояр сластей не дождаться. – И, спохватившись, вопросительно посмотрел на Бегичева. – Ничего, что я так-то с твоим сотником? Знамо, полк твой, так ты не серчай – сгоряча я повелел, по-отцовски, не подумавши.
– Ничего, – важно кивнул Казарин. – Я и сам мыслил поберечь Федора Борисовича. Ныне жонка моя токмо его стараниями в здравии пребывает.
– А почему это его сотня царевича стеречь должна? – тут же ревниво откликнулся Огарев. – Мои молодцы, чай, ничуть не хужее, а кой в чем и порезвее твоих будут.
– А мои и вовсе завсегда судилища Федора Борисовича сторожили, и нареканий на них не было, потому куда лучшее прочих ведают, яко оно да что, – встрял Брянцев.
У-у-у, как оно хорошо-то! Коль полковые командиры столь рьяно отстаивают право охранять Годунова, то можно быть уверенным, что все будет в порядке.
Плохо лишь то, что они сейчас готовы чуть ли не подраться за это право. Но с этим я управился быстро, тут же предложив не ставить для охраны сотню какого-то конкретного полка, а чтоб никому не было обидно, регулярно выделять для дежурства по десятку, с тем чтоб в случае чего по три заранее назначенных стрельца мчались каждый к себе поднимать остальных.
С этим согласились дружно.
– Оно и не обидно никому, – заметил Федор Брянцев и сразу напомнил: – Да упредите каждый стрельцов – коли удастся умысленников перехватить, на части не рвать, дабы выведать, куда ниточки тянутся. – И, повернувшись к Ратману Дурову, заметил: – Ты вроде как Занеглименье боронил, потому оберегать подворье князя Федора Константиновича отныне тебе надлежит. Оно ж хошь и в Кремле, а ближе всего к Знаменским воротам.
– Да мне оно вроде бы и ни к чему, – засмущался я.
– Дай-то бог, – пожелал Брянцев. – Но случаи – они всякие бывают, потому мыслю, что не худо бы и поберечься.
– Мы-ста, княже, хошь и не бояре, а тож вдаль заглядывать умеем, потому и сказываем: ныне и вперед мы близ стороны Федора Борисовича, – увесисто подытожил Огарев. – Поначалу и впрямь не разглядели мальца, каемся, зато ныне узрели – славного ты орленка растишь. Вот и дале... расти спокойно.
