Глава 4
Увести от гнезда с птенцом

Я испытующе поглядел на Игнашку:

– Ты сам-то веришь тем? – и кивнул в сторону ворот.

– Верил бы, дак тут не стоял бы, – хмыкнул он. – Ты ж истинный князь. Коли сабельку на Дмитрия Иваныча поднял бы – тут еще куда ни шло, мог бы и поверить, а так, по-гадючьи, – не твое оно.

– Речь-то не обо мне, о Федоре, – возразил я.

Игнашка лукаво усмехнулся.

– Можа, иной кто и не ведает, токмо я-то доподлинно чую – эвон сколь мы с тобой вместях. – И приосанился, выпятив грудь. – Царевич покамест, что теля малое. Можно сказать, с рук твоих ест да за тобой ныне яко ниточка за иголочкой и учинит токмо таковское, на что ты ему добро дашь. Можа, опосля он и сам иголочкой станет, а пока... Вот и рассуди – сызнова к тебе все стежки да тропки ведут, а тебе я словно себе самому... – И спохватился, засуетившись: – Я ж чего прибег-то. Уходить вам надобно. Покамест разберутся, что к чему, худое может приключиться, потому нельзя вам с царевичем тута. Сейчас в Запасной дворец вломятся, да, не найдя его, примутся тут искать – тогда уж пиши пропало...

– Примутся искать... – Я прикусил губу и отчаянно тряхнул головой. – Что ж, пусть ищут. А я им... помогу. Ты как сюда пробрался?

– Да у тебя там позади, со стороны Троицкого подворья, тын худой совсем, – пояснил Игнашка и недоуменно уставился на меня, пытаясь понять, как, а главное – зачем я собираюсь помочь ищущим Годунова людям.

– Сейчас пойдешь точно так же обратно, но не один, а старшим, – сказал я. – С тобой двинется десяток моих людей. Надо укрыть царевича на моем подво... – И осекся.

Нельзя туда Федора.

На Малую Бронную?

Уж больно далеко, да и толку – все равно могут отыскать.

И тут я вспомнил про Чудов монастырь через дорогу. Хотя нет, и там ненадежно. Выдадут монахи моего ученика, как пить дать выдадут, и это в лучшем случае, а в худшем еще и весточку кому надо отправят, чтоб известить, где скрывается Федор.

Стоп, а если... Никитский? Он ведь женский – нипочем туда не сунутся...

Опять же совсем недавно я им помог. К тому же и стык у него с моим подворьем – разворотить кусок забора, занести царевича, укрыть его там, тут же заделать пролом – пусть ищут.

Но про Малую Бронную мысль тоже не лишняя. Надо прямо сейчас отправить к своим переодетым спецназовцам Игнашку, чтобы он обрисовал им картинку и что надлежит делать, а добраться вместе с Годуновым до моего подворья гвардейцы смогут и сами.

Растолковав все Игнашке и отправив его, я прикинул, что первым делом надо заняться Федором, точнее, манекеном под него.

Лучше всего на его роль годится Одинец – тоже крупногабаритный, и цвет волос один в один.

Затащив ратника в свою опочивальню, я без лишних слов распорядился, чтобы он немедленно переодевался, кинув ему нарядную одежду царевича.

Теперь посыльный Басманова...

– Налюбовался? – осведомился я у несколько сконфуженного увиденным гонца. – А теперь езжай да извести Петра Федоровича, что мы сейчас доставим царевича в Запасной дворец, где его уже ждут лекари, а как он немного придет в себя, так сразу явится к государю.

Я приказал Дубцу отобрать из спешно собранных ратников дюжину помощнее и похладнокровнее, объяснив, что ему, как старшему, предстоит делать и куда нести царевича.

Договариваться с настоятельницей предстояло моей травнице, которой я посоветовал, на худой конец, если уж мать Аполлинария заупрямится – все-таки мужчина, хотя и еле живой, не положено ему находиться в женской обители, – намекнуть, что от этого будет зависеть решение князя Мак-Альпина относительно передачи своего подворья в дар ее монастырю.

Следующим на очереди был Самоха и его десяток, но вначале предстояло накоротке, быстро, но безошибочно прикинуть, к кому из стрелецких голов их посылать.

Первый кандидат, само собой, Постник Огарев. Он в авторитете, как скажет, к тому и прочие прислушаются.

Второй, пожалуй, Федор Брянцев. Он после Огарева самый заслуженный.

Третий, наверное, Ратман Дуров. Отец из крещеных татар, верность хранить умеет, хотя погоди-ка... Я ж сам вчера доверил его полку сторожить кремлевские стены – честь выказал. Жаль, но получается, что его люди отпадают, заняты.

Ну тогда Темир Засецкий. Спокойный, рассудительный и порядок любит. К тому же совсем недавно Федор побывал на крестинах его внука, который родился у его сына Григория, между прочим, сотника, только служащего в полку Казарина Бегичева.

И порадовался за себя – не напрасно я уговаривал Годунова отмахнуться от Иоанна Крестителя, память которого отмечали в тот день.

Мол, хватит с царевича и одной обедни, благо, что ехать никуда не надо – небольшая церквушка Рождества Иоанна Предтечи стояла прямо в Кремле, близ Боровицких ворот.

Поначалу Федор заупрямился – не хочу туда, и все. Иную ему, видишь ли, подавай.

Потом-то отец Антоний растолковал, отчего Годунов на самом деле закапризничал.

Дело в том, что храм в Кремле действительно посвящен Крестителю, но имелся в нем особый придел святого Уара, выстроенный Иваном Грозным в честь рождения царевича Дмитрия, вот престолоблюстителя и коробило.

Обычно-то я никогда в таких случаях не заедался, хотя время, расходуемое царевичем на эти катания по храмам, считал потраченным напрасно, но тут стало его слишком жалко, поскольку он запросился в церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, которая находилась аж в селе Дьяконовское, что рядом с Коломенским.

Получалось, впустую уйдут не часы – весь день псу под хвост, вот я и завелся. И сумел-таки уговорить, хотя он и уперся не на шутку, ссылаясь на то, что через денек-другой в тех краях появится Дмитрий и потому, как знать, может, самому Федору больше и не доведется туда попасть.

– Не доведется, если ты нынче поедешь туда, вместо того чтоб уважить стрелецкого голову да отправиться на крестины его внука, – отрезал я.

Вот пусть теперь Темир и расплачивается, поднимает всех своих родичей и свой полк. Да не один свой – заодно и про братца Осипа не забудет, который тоже голова в соседнем полку.

Жаль только, что все они в Замоскворечье, – далековато.

Зато есть надежда, что эти точно явятся.

Туда же можно послать и еще одного человечка, к Казарину Бегичеву. Тоже старый уже, голова наполовину седая, но мужик умный.

К тому же и ему престолоблюститель оказал честь, когда прислал к его хворой жене Варваре лекаря из числа своих царских медиков.

Опять-таки именно у Бегичева в сотниках Федор Головкин, а у него царевич был на свадьбе. Если же учесть, что в этом полку служат и братья Головкина Степан и Василий, и тоже в сотниках, а помимо них и счастливый отец новорожденного Григорий Засецкий, то и тут есть существенная надежда.

И снова порадовался собственной предусмотрительности и тому, что переупрямил тогда Федора, отправив его вместо Дьяконовского в Замоскворечье, где царевич помимо крещения ребенка успел не просто засветиться, но и попутно сделать пяток других добрых дел, включая присылку медика.

Теперь должно аукнуться, если... дождемся прибытия.

Гонцов инструктировал недолго, но заставил каждого повторить про себя сказанное мною, а затем еще раз произнести вслух.

И... в путь.

Теперь с остальными...

Первая группа выехала с нашего подворья спустя всего десять минут. В середине нее, со всех сторон плотно окруженный ратниками, лежал на носилках Одинец, до самого носа укрытый простыней.

Для вящего сходства я поснимал с Федора все перстни и напялил на пальцы Одинцу, так что в первую очередь в глаза бросались даже не его волосы, а крупные драгоценные камни в золотой оправе, видневшиеся на его беспомощно свисающей руке.

В это время остальные ратники уже проламывали проход через забор и спустя несколько минут должны были отнести настоящего царевича на мое подворье и в Никитский монастырь. С ними должен был отправиться и Дуглас – не оставлять же парня тут.

Чтобы никто не признал Федора по пути, голову Годунова, точно так же как и Одинца, крепко замотали белыми тряпками, слегка смочив их в брусничном соке – эдакие кровавые пятна, просачивающиеся сквозь повязки.

Вдобавок его волосы, чтоб было вовсе не понятно, слегка присыпали мукой – ни дать ни взять седина. Ну и одежонку на него напялили попроще – ту, что скинул с себя мой ратник.

Маскарад не ахти, но я научил Дубца, как отговариваться от любопытных зевак, которые непременно встретятся при переходе по мосту через Троицкие ворота, так что тут можно было быть спокойным, хотя какое, к черту, спокойствие, когда творится такое.

Мы вышли бы и раньше, если бы не старшие моих бродячих спецназовцев, которые прибыли вопреки Игнашкиным словам вначале сюда ко мне за подробными инструкциями, поскольку недоумевали – что им сейчас делать.

Пришлось растолковывать, что начинать надо, едва они увидят нашу процессию, приближающуюся к Запасному дворцу, стараясь незаметно расступиться так, чтоб дорога впереди оказалась чистой, и вдобавок ахать и причитать – мол, теперь, получается, они остались и без царевича.

Ну а дальше недоуменно-изумленным тоном повторять на все лады мои слова, которые я буду произносить, держа речь перед людьми. При этом минимум своих комментариев типа: «Эхма, неужто правда?! Неужто и Федора Борисовича отравили?! Эвон что злыдни-бояре чинят! Однова убить престолоблюстителя не вышло, так они сызнова за свое взялись!»

– А ежели горланить учнут, что брехня все это? – осведомился Лохмотыш.

– Пусть другие ребята шикают на них. Мол, погоди, дядька, горланить, дай человека послушать, а расправу завсегда учинить успеется, вон нас сколько. – И, обрывая дальнейшие расспросы, ткнул пальцем в Игнашку. – Если что неясно, то все вопросы к нему, и слушаться, как меня самого. Считайте, что в ближайшие часы он остался за меня.

Народ, упрямо ломившийся в двери Запасного дворца, поначалу притих, завидев странную процессию, так что нам удалось практически беспрепятственно просочиться сквозь плотную толпу, которая пусть и неохотно, но расступалась перед моими людьми.

Я так и рассчитывал, что не станут они задерживать несущих тяжело раненного Годунова к лекарю. Как-то это уж совсем не по-христиански. Да и оторопел народ – выходит, царевич тоже пострадавший?! Тогда кто отравитель?!

Опять же успели немного поработать языками мои бродячие спецназовцы.

Правда, дальше все пошло гораздо хуже.

Дело в том, что Запасной дворец, как, впрочем, и почти все царские палаты, ограждений и заборов не имел – прямо на улице высокая лестница, ведущая на крыльцо, а на нем дверь на второй этаж.

Дверь, которая в настоящий момент была распахнута настежь...

Это мне жутко не понравилось.

Так, а дальше у нас вход в сени, из которых две двери выводят в разные стороны. Следовательно...

Встречавшему меня сотнику Кропоту я шепнул, чтобы он собрал всех наших людей на одной половине, включая царицу-мать и Ксению Борисовну, а сам вышел обратно на крыльцо.

Окинув строгим взглядом толпившихся на нем людей, я негромко заметил:

– Говорить буду, но вначале... – и указал им на лестницу.

По счастью, среди зевак находилось аж трое моих спецназовцев, которые послушно попятились вниз, увлекая за собой прочих.

– Шумим, люд православный? – скорбно произнес я. – Эх вы... А ведь тут не шуметь – молиться нужно, что за здравие нашего государя, что за здравие престолоблюстителя...

Притих народ, слушает.

Это хорошо.

Начало я, считай, положил, а уж дальше как-нибудь...

– Отравили их подлые лиходеи-бояре на пиру веселом. Рядышком они сидели, из одних блюд одно и то же ели, вот их обоих вместе и...

Но порадоваться мне не дали.

– Да что его слухать, коли он брешет все, латин поганый! – завопил кто-то из задних рядов.

– Это кто ж там не ведает, что я самим государем в православную веру обращен? – сделал я попытку оттянуть неизбежное, но язык логики, доказательств, фактов и аргументов бессилен перед толпой.

Я еще успел поднести руку ко лбу в качестве доказательства, но в этот момент сразу трое, обнажив сабли, рванулись ко мне.

– Дай послухать-то! – возмутился один из моих бродячих спецназовцев, но тут случилось непоправимое.

Ловко подставленная нога Лохмотыша помешала самому первому – им оказался неугомонный крепыш Аконит из холопов Голицына – взлететь наверх, но, поскользнувшись, тот неловко взмахнул саблей. Лохмотыш сумел увернуться, а вот стоящему рядом с ним человеку клинок угодил прямо по лицу.

Острием!

Кровь, истошный крик и безумный рев толпы.

И ведь видели, что я совершенно ни при чем, но в следующий момент, когда толпа с оскаленными рожами ринулась на приступ, убивать полезли именно меня.

Дальше рисковать нельзя. Еще несколько секунд – это я отчетливо успел прочесть на лице Лохмотыша, – и бродячий спецназ, откинув маски, личины, хари и как они тут еще называются, ринется в бой за своего воеводу.

Пятясь к двери, я еще успел увернуться от пары камней и скрылся в сенях, сразу проскользнув в одну из дверей, где стояли мои ратники.

– А чего ждем? – невозмутимо осведомился я у них – только паники сейчас не хватало – и негромко скомандовал: – Баррикада.

Первым вышел из ступора командир спецназа Вяха Засад, сразу принявшись распоряжаться. Далее подключился Кропот.

«Кажется, процесс пошел, – сделал я вывод, глядя на кипучую деятельность гвардейцев. – По крайней мере, за дверь в ближайшие полчаса можно не беспокоиться».

Мало того что она крепка сама по себе, так ее и тараном не взять – негде в сенях разогнаться. К тому же за считаные минуты навалили перед нею изрядно – теперь только бердышами, а это стрельцы, а они за нас... надеюсь.

Плохо было одно – уж очень большое здание. Коль лобовая атака не поможет, найдут лестницы и пойдут в обход. Пускай половины дома у нас уже нет, но и в оставшейся метров сорок, не меньше – попробуй защитить все окна, особенно с учетом того, что здание выстроено в виде четырехугольника, то есть имело в середине небольшой внутренний двор.

Одно радовало – поджечь наш этаж у атакующих не получится. Стены каменные, равно как под нами, так и над нами, но и тут имеется закавыка – есть еще и четвертый этаж, который, собственно, и предназначен для проживания Годуновых, а он обычный, то есть деревянный.

Была надежда, что из страха перед могущим перекинуться на соседние здания пламенем – пожаров на Москве боятся как огня, такой вот незамысловатый каламбур – им не взбредет в голову поджаривать нас в самом Кремле, но едва я успел успокоить себя этой мыслью, как сверху по лестнице опрометью слетел один из спецназовцев.

Этот не бродячий – из боевой пятерки. Глаза навыкате, но сдержался, не орал, не паниковал, докладывая негромко и склонившись к самому уху, чтоб раньше времени никого не напугать:

– Горим, княже. Наверху занялось. Наши тушат, но не поспеваем повсюду. Они, стервы, стрелами с горящей паклей садят, потому худо дело.

Все-таки решились поджечь.

И впрямь худо.

Можно сказать, совсем никуда не годится.

Вряд ли крепыш сам решился на такое – не иначе по указке хозяина, который очень хочет прикончить царевича, и это тоже никуда не годится – очевидно, Дмитрий совсем плох, если только не...

И тут я увидел спускающуюся царевну и – глаза. Снова ее, именно ее, ошибки не было, и все поплыло и закружилось.

Ой, ну как же не вовремя.

Я прислонился к каменной стене, пытаясь прийти в себя, но не в силах отвести взгляда от ее глаз, неотрывно смотревших на меня.

Странно, но из оцепенения меня вывела робкая улыбка, скользнувшая по ее губам в тот момент, когда Ксения увидела меня. Быстрая такая, почти неприметная. Появилась и тут же шмыг, исчезла.

В тот же миг изменились и ее глаза. Они, но уже не они.

Я облегченно вздохнул.

– Жив, княже, – вновь, но уже открыто улыбнулась она, встав передо мной.

Странно, вроде девочка далеко не худенькая. Можно сказать, пышно-статная, но до чего она сейчас казалась хрупкой и беззащитной, как воробышек, нахохлившийся на декабрьском морозе и испуганно ищущий, где бы ему укрыться.

– Что же это, Федор Константиныч, – горько спросила она меня, – когда ж покой-то придет? – И с тревогой: – Неужто все? Теперь, чего доброго, и вас всех из-за нас, горемышных, положат.

– Ничего, – неуклюже попытался я успокоить ее. – Так даже веселее жить, чтоб не заскучать.

– И братца моего не видать чтой-то... – протянула она тревожно, оглядываясь по сторонам и явно высматривая Федора.

Я бросил взгляд на Одинца, который успел вскочить с носилок и уже засобирался содрать с себя мешавшуюся повязку.

– А вот с этим не спеши, – остановил я ратника. – Неизвестно, как еще все обернется. – И, повернувшись к царевне, улыбнулся, указывая на Одинца. – Пока что он вместо твоего братца побудет. А за Федора Борисовича ты не переживай. Я его в надежное место отправил, так что он в безопасности и никто из врагов его не найдет.

– А как же...

– И князь Дуглас тоже в безопасности, – упредил я ее вопрос относительно жениха. – Да и мы... непременно выберемся, надо только подумать как. Я сейчас быстренько что-нибудь соображу и...

Я и впрямь старался не терять ни секунды и, пока говорил с Ксенией Борисовной, лихорадочно прикидывал вариант за вариантом.

Увы, но, хоть они и быстро приходили мне в голову, я с той же быстротой досадливо отбрасывал их в сторону – все не то.

А сверху уже потянуло гарью. Хорошо потянуло, отчетливо.

– Может, мы сами с матушкой к люду московскому выйдем? – робко предложила она. – Чай, не звери они? Глядишь, тогда и вас всех не тронут. Что уж тут – коль судьба такая.

– Выйти, наверное, и впрямь придется, – согласился я, но, припомнив крепыша, сразу добавил: – Только вначале нам. Знаешь, царевна, есть женщины, ради которых стоит драться...

У меня было что еще сказать, и очень хотелось это произнести – сейчас я имел право на все, но...

Она подсказала путь к спасению невольно, вскользь, сама о том не думая.