Глава 15
Иванова полусотня
Паутина, казалось, была везде. Она свисала с черных мокрых бревен, наполовину заросших белесой мохнатой плесенью, летала в воздухе невесомыми хлопьями, только что сорванными с места прошедшими людьми, лезла в лицо. Иван тихонько ругнулся, отер рукой губы и сплюнул.
«Не так я представлял себе подземные ходы предков, ой не так…
С другой стороны, это не крепость, а всего лишь небольшая усадьба, которая не представляет собой никакой стратегической ценности. Кто в нынешнее время будет закладывать под ней сотни метров ходов кирпичами для поддержки свода? Максимум – сбить вдоль оврага бревенчатый сруб да присыпать его землей.
А вот в эрзянских твердынях дело должно быть поставлено более серьезно! Тем более совсем рядом разместились неплохие учителя, съевшие собаку в строительстве крепостей на Дону. Даже если это не так и догадки насчет русов всего лишь плод нашей больной фантазии, то подземелья мордвы от этого никуда не денутся!»
Иван рассуждал если не со знанием дела, то с немалой степенью информированности. Корни его предков по матери терялись где-то в эрзянских лесах, лишь немного восточнее этих мест. Точное расположение было ему известно – село Вельдеманово около Перевоза, где он провел не одно лето, пребывая в совсем юном дошкольном возрасте. Вот только в детской памяти не отложилось ни одного зримого ориентира, по которому можно было найти ту деревню, ведущую свою историю из глубокой древности. Знал только, что где-то километрах в десяти от нее протекает Пьяна, правый приток Суры, и все. Однако речка имела настолько извилистый путь, что сейчас он даже не понимал, с какого ее конца искать место, где босоногим мальчишкой пас коров и объедался земляникой на косогоре. Тем не менее, копаясь в своей родословной, уходящей корнями именно сюда, Иван почерпнул для себя много интересного.
Во-первых, именно из этого села, из смешанной марийско-русской семьи вышел патриарх Никон. Тот самый, что стал инициатором реформ, положивших начало расколу Русской православной церкви. Совершенно неоднозначная личность, нередко распускающая руки против своих же соратников и ставившая букву богослужения превыше всего, несмотря на то что сам Константинопольский патриарх в своем письме указывал ему, что обряд является несущественной частью религии, могущей иметь и имеющей разные формы.
Собственно, важен был не этот факт. Единственное упоминание об истории села указывало на то, что в этих якобы исконно эрзянских местах в конце шестнадцатого века мирно уживались между собой мордва, марийцы и русские. С первыми вроде бы было все понятно – они издавна являлись хозяевами этих мест. Со вторыми тоже, поселения горных черемисов в двенадцатом столетии были разбросаны и по правому берегу Волги, и в устье Суры, так что некоторые из них вполне могли сюда добраться. А вот русские…
В Вельдеманово, насколько Иван помнил, никто себя мордвой не считал, хотя в нынешнем 1118 году от Рождества Христова это были ее территории. Данный факт мог быть объяснен разными объективными причинами, в том числе обрусением населения к двадцатому веку. Однако свидетельство о семье Никона было донесено до нас столь же известным, как и он сам, протопопом Аввакумом. Тем, кто сначала был его приятелем, а потом и самым ярым противником. Тем, кто родился буквально рядом с ним, в соседнем селе Григорово и должен был знать всю его подноготную. Это было то время, когда границы между народностями еще не были размыты долгим совместным проживанием, так что упоминание, что русские в селе жили еще тогда, Ивану запомнилось.
То есть они были либо переселенцами с коренной Руси, приведенными боярами Ивана Грозного на свои новые вотчины после присоединения края к Московскому государству, либо еще более ранними насельниками, сохранившими свою веру и идентичность среди языческой мордвы. В свете последних событий последний факт вполне мог иметь место.
Как припоминал Вячеслав, во время Золотой Орды владения Нижегородского княжества спускались по правому берегу Волги вплоть до самой Суры, забегая вверх по ее течению до самой середины. Но вот на поддержку какого населения могли опираться здесь русские князья, расширяя ареал своего влияния? На вроде бы живущую здесь мордву? И воинственные эрзяне так просто отдали свои коренные земли, не приняв помощь Булгарии, всегда готовой вмешаться в драку с западным соседом?
Так, может быть, идея фикс ветлужского лекаря все-таки имела право на существование? И Русь Пургасова, упоминаемая в древних летописях и считавшаяся Рюриковичами чуждой, была в этих землях анклавом славян или же родственного им народа, который признавал эрзянского князя лишь в качестве своего сюзерена? А после ее разгрома русские князья просто захватили принадлежащие ей территории?
Кто знает, может быть, некоторые русы после развала их державы под ударами угров дошли до этих мест, закрепились среди близкого им населения (жили же они со славянами и прежде), а потом сумели отстоять от булгар небольшую территорию, удачно расположенную вдали от торных путей? Называлась же Пургасова Русь Русью? И тем более становится понятно, почему мордва, потерпев вместе с ней поражение, не стала упираться до последнего и проливать свою кровь за тех, кто не состоял в слишком близком родстве.
Натяжка? Вполне возможно. От села до чуть более южных мест, где якобы расположен сейчас ареал обитания русов, все-таки далековато, однако впереди еще было монгольское нашествие, которое сдвинуло народы с обжитых мест на север, в глухолесье.
Конечно, наиболее критично настроенные оппоненты и вовсе скажут, что слово «русь» происходит от слова грести или что-нибудь подобное. В любом случае доказать ту или иную версию на сто процентов в будущем будет практически невозможно. Поди разберись в мешанине сарматских и протославянских черепков на пепелищах, оставшихся после орд восточных завоевателей… Тем не менее Иван зарубку в памяти сделал, обещая себе разобраться с этим странным фактом.
Второй его познавательной находкой было то, что эрзяне, оказывается, издавна строили под своими твердями подземные ходы, доходящие иногда до нескольких сотен метров. В доломитовых недрах близлежащих земель всегда существовали пустоты – карстовые провалы, дно которых точили текущие там ручьи. Неудивительно, что на основе таких нерукотворных сооружений эрзяне стали закладывать тайные проходы и убежища под многими своими крепостями.
Насколько Иван помнил, даже под Саровом – городом, который во времена его молодости назывался Арзамасом-16 и ассоциировался лишь с атомной бомбой, существовали довольно известные монастырские пещеры. Были ли они первоначально отрыты мордвой или их единственными рукотворными создателями стали пришедшие позже монахи, ему было неизвестно. Однако Саров располагался совсем рядом, и Ивану казалось очевидным, что и в этих местах ему стоило бы приложить усилия для поиска чего-то подобного.
Так что, когда его вои взяли усадьбу эрзянского князя, он первым делом спустился в подпол, вырытый в покосившемся амбаре, и стал методично двигать кадушки с квашеной капустой. Поводом для поисков в этом месте послужил тот факт, что глиняная сараюшка была расположена около той части изгороди, что выходила на один из оврагов, поросших густым смешанным лесом, да и стояла она на самых задворках, прикрытая теремом от любопытных глаз. И догадка Веремуда о том, что Ивану пришлось расспрашивать охрану усадьбы со всем «усердием», не имела под собой никакого основания. Основной причиной находки была всего лишь его занудливость и подгнившие бревна, обнажившие скрытые деревянные петли в самом углу погреба.
Удар ногой, и из черного лаза в лицо полусотнику пахнуло застоялым воздухом и слабым запахом гнили. Об остальном ему доложил уже Пельга, разведавший путь до конца и уверяющий, что им никто не пользовался много лет: скорее всего, воины, охранявшие гарем инязора, не знали о существовании подземного хода и именно поэтому не подновляли его. Возможно, лишь сам глава эрзян и несколько его приближенных владели этой тайной, но теперь она стала известна и ветлужцам.
Потушив факел в сырой земле, перемешанной с остатками подгнившей древесины, Иван чуть помедлил, позволяя глазам привыкнуть к мерцающему в отдалении дневному свету, и двинулся дальше, стараясь не касаться головой нависшего над ним свода. Через десять то ли шагов, то ли ползков он уже протискивался в узкую щель, выходящую наружу, и мечтал только об одном – отряхнуться и сбить с одежды паутину и запутавшихся в ней уховерток, расплодившихся в подземном мире без всякой меры. Однако жизнь в очередной раз преподнесла сюрприз: Пельга, стоящий на страже около выхода, резким взмахом заставил его рухнуть обратно на землю.
«Внимание, опасность»!
«Твою же через коромысло… Не вышло!»
А через мгновение Иван уже бросился назад, на уровне инстинктов вспомнив о том, что может сотворить сопровождающая его спутница, увидев облепивших ее мерзких насекомых. Зажав рот вылезающей следом Важене, он потащил ее из лаза, прижимая сопротивляющееся тело к себе. Ладонь непроизвольно легла на девичью грудь, и эрзянка тут же затрепыхалась, пытаясь вырваться из объятий.
«Тихо, милая, тихо! Ту руку я уже убрал, а вторую не отпущу! Придется тебе помолчать, родная…»
Удостоверившись, что Важена затихла, хотя ее гневное учащенное дыхание скорее свидетельствовало о том, что буря придет чуть позже, Иван повернул свою суженую к себе и тихонько постучал пальцем по губам. И только увидев ответный кивок и неожиданно поразившись, что изумление может придать девичьему лицу еще большее очарование, с сожалением отпустил ее и нырнул головой под молодую елку, пристраиваясь рядом с Пельгой.
Подземный ход, по которому они прошли, выводил на небольшую площадку на склоне глубокого оврага, заботливо прикрытую лиственной и хвойной порослью. Расстилающаяся под ногами чащоба после плавного спуска вновь начинала подниматься по косогору, полностью закрывая горизонт. Лишь на самом дне этой балки зеленело вытянутое пятно луговой травы, расходящееся в стороны камышом и густыми кустами, заполнившими все сухие клочки почвы вокруг наполовину высохшей болотины. Видимо, текущий по лощине ручей разливался в этом месте слишком широко и отвоевал у глухого леса целую поляну.
Заметив изучающий взгляд полусотника, Пельга тут же прильнул к его уху и скороговоркой зашептал, указывая на свой мокрый балахон:
– По пояс трясина будет, не иначе как омут раньше был… Конных с десяток, шагах в трехстах. – Заслышав цоканье какой-то птицы, десятник провел ребром ладони по горлу и перешел на язык жестов: «Зажмем к воде и посечем стрелами!»
Заслышав шорох за своей спиной, Иван обернулся и проводил взглядом отползающих от прохода Веремуда и вездесущего Эгру, скалящегося во все свои тридцать два зуба. Десятник уходил из усадьбы последним, и его задачей было либо обрушить свод где-нибудь посередине, либо чем-нибудь его заткнуть. Судя по довольной физиономии удмурта, профессионально исчерканной асимметричными мазками сажи, задачу он выполнил. Удостоверившись, что он еще и воспринял знак опасности, Иван поманил Важену, стараясь держать «подопечную» как можно поближе к себе, и вновь вернул свое внимание к Пельге.
– А отработать как в прошлый раз? Без крови?
«Опасно! – не стал переходить на обычную речь тот. – Шум поднимут!»
В том, что большая часть мордвы станет в итоге на сторону ветлужцев, Иван почему-то не сомневался. Пусть не сразу, а лет так через надцать, но это произойдет, так к чему плодить кровников?
Конечно, в этом вопросе он немного горячился, раз и навсегда записав эрзян и мокшу в союзники. Окружающий мир довольно быстро доказывал совершенно очевидные факты: если всем «приятелям» безоговорочно доверять свою спину, то когда-нибудь найдется тот, кто всадит в нее нож. Однако и резать без всякой нужды своих вероятных предков по материнской линии в его планы не входило.
– И все-таки работаем по мягкому варианту, командуй!
Пельга согласно кивнул и скатился вниз по склону, стараясь не задеть своим лохматым одеянием ломкий, сухой валежник. За ним тут же нырнул Эгра, и вскоре оба десятника исчезли в густом подлеске чуть в стороне от места действия, намереваясь обойти раскинувшуюся под ними болотную топь по дуге. Через минуту в дальних кустах мелькнул чей-то балахон, и наконец в овраге установилась тишина, прерываемая лишь шелестом листьев, озабоченно переговаривающихся между собой под легкими порывами летающего по верхушкам деревьев ветра.
Иван отодвинулся от края площадки, подмигнул вжавшейся в мох Важене и махнул рукой Веремуду, призывая их устраиваться удобнее и не опасаться каких-либо неожиданностей. Сам подземный ход был протяженностью всего лишь метров семьдесят, но вышли ветлужцы за усадьбу так, что оставили ее заслоном между собой и воинами инязора. Кроме того, чтобы скрытно к ним подойти, требовалось сделать петлю в добрый километр, пробираясь по местам, более-менее свободным от бурелома. Этим беглецы и воспользовались, выслав своих разведчиков почти к стенам покинутой усадьбы и отслеживая любое передвижение противника практически в реальном времени, тогда как тот даже не почесался, чтобы выставить хотя бы дозорных по периметру захваченной крепостицы.
Конечно, отсутствие ветлужцев на стенах должно скоро насторожить воинов инязора, но те и сами пока были не заинтересованы в шуме вокруг летнего княжеского подворья. По крайней мере, именно так рассуждал сейчас Иван, пытаясь анализировать дальнейшие действия эрзян. Вот через час-другой, когда по всем прикидкам пятая колонна должна пройти подземным ходом и оказаться внутри периметра изгороди, после чего будет готова открыть ворота… Тогда они могут и поближе подъехать, дабы посрамить защитников бранным словом или пригласить их железом погреметь в чистом поле! А уж если внутри завяжется добрая драка, то до нее и бежать будет недалеко!
«Но к этому времени ишак уже должен научиться говорить или сдохнуть! Точнее, наша засада обязана завершиться так или иначе, после чего к попавшим в нее воинам может прийти подмога. Ведь удары по железу, когда таковые последуют, вполне могут донестись из глубокого оврага до потенциального противника, и тогда он ломанется… А куда?
Да куда угодно! Но вот сам инязор первым делом усадьбу навестит, чтобы прояснить судьбу запертого на засов гарема, поэтому у нас будет минут пять – десять, чтобы оторваться от хвоста, который неминуемо за нами увяжется. Другое дело, что среди преследователей в первую очередь окажутся следопыты или наиболее горячие головы, поэтому их можно дождаться и надавать по сусалам, после чего стремглав бежать, чтобы не задавили массой. В общем, что в лоб, что по лбу, а все равно нам путь на юга… Разве что с погоней на хвосте будем передвигаться быстрее!
Стыдно, скажете, бежать от противника? Говорили тут некоторые такое вначале! Даже добавляли, что надо встречать врага грудью и биться глаза в глаза! Иное, мол, для доблестных мужей просто срамота. Ну да это все от первой пролитой крови и богатой добычи шло. Тот же Тимофей моим остолопам только пальцем у виска покрутил, да мне пришлось лекцию прочитать. Мол, стыдно, когда у твоих соседей дети голодают, а ты жрешь в два пуза, или когда ради какого-то гонора или ложного чувства достоинства тебе в эту самую грудь кусок острого железа засадят, а у тебя дома жена третьего донашивает!
Убедил, теперь ни один не пикнет, даже если до Антарктиды драпать придется! А по поводу стыда и детишек даже в Правду что-то записали, хоть я так до сих пор и не удосужился прочитать, что именно. Так что осталось их теперь уговорить, чтобы не только ради добычи головой рисковали, а и ради этого… общего эфемерного счастья! Защитить ближнего и дальнего, обидеть плохого и совсем отмороженного, подчиниться человеку, чей род с незапамятных времен враждует с твоим, перевести старушку через дорогу…
Ну, положим, на последнее и я способен, разве что дорог днем с огнем не отыскать, а вот все остальное… Иногда хочется послать всех подальше, да зажить где-нибудь в глуши, да не с такой оторвой, как Важена, а с нормальной, спокойной бабой. Вот только что-то не дает мне этого сделать… Послезнание гложет?
Неужели из-за этой свербящей боли мне каждый раз придется разводить демагогию про то, что придет кто-то ужасный и всех тут покромсает? Неужели и так не видно, что с этим миром надо что-то делать уже сейчас! Ха! А кому должно быть видно? Лишь нам, убогим, да и мы не знаем, что с этим делать!
Масштабный эксперимент по насаждению всеобщего равенства и братства закончился в моем времени лишь утратой остатков духовности и поголовной коррупцией, оказавшейся единственной смазкой насквозь проржавевшей системы! Как выспренно говорит Слава, коренные нации, тащившие всю страну на своем горбу, надорвались и перестали плодиться, полностью лишившись своей пассионарности. Им осталось лишь вымирать и понемногу уступать свое влияние народам Кавказа и Средней Азии.
И такой период, кстати, скоро наступит и здесь! Придут монголы и вырежут если не половину населения, то такую ее часть, что выжившие смогут лишь тихо угасать на некогда оживленных просторах! Правда, на этот раз страна все-таки возродится, пусть и немного в стороне, так что…
Что «так что», что «правда»?! Одной этой угрозы достаточно, чтобы шевелить ластами уже сейчас! Достаточно, но почему тогда этим не занимаются те, кому положено?! Те, кто уничтожает друг друга в усобицах?! Боеготовность поддерживать, конечно, надо, но не за счет же собственного народа! Да и делать это необходимо постоянно, а не когда жареный петух в задницу клюнет!
Почему каждый раз приходится проливать потоки крови, чтобы исправить ошибки тех, кто стоит у власти, кто вечно жирует за наш счет, а потом призывает не щадить свои жизни, дабы отстоять их положение и богатство?! Одни не успели проиграть японцам, как тут же ввергли народ в мировую войну, следом другие неожиданно впали в маразм и стали надеяться, что фашисты собирают свои силы у наших границ только для того, чтобы дезинформировать англичан…
Да, ошибки случаются у всех, в любом противостоянии кто-то проигрывает, а кто-то получает лавры победителя. Но если ты прокололся, то уйди и дай другим исправить ситуацию! Кстати, так и работает эта самая демократия… Но почему при нашем ее варианте получается, что если человек пролез на самый верх, то обычно это самая последняя гнида, которая к тому же довольно слабо соображает? Нет, у нее хватает ума, чтобы говорить умные слова и класть «излишки» народных денег себе или своим друзьям в карман, но вот сделать что-то существенное…
С другой стороны, что таким типам еще остается, если большая часть населения, ругая их за глаза, втайне мечтает стать такими же! Вот это, кстати, и называется настоящим вырождением, а не то, что бабы рожать меньше стали! Наверное, демократия для нашего общества это болезнь смертельная, и после нее долго не живут…
Может, и правда самый лучший способ управления – это допустить к власти сильнейшего и позволить его династии управлять нами во веки веков? Однако со временем в любой семье может появиться совершенно недалекий потомок и привести страну к такому… Гражданской войны в моем времени хватило, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу!
А держать кучу претендентов на престол и выбирать из них наиболее достойного… Извольте глянуть на Рюриковичей, которые меж собой постоянно собачатся и вскоре раздерут Русь на мелкие клочки! Да и кто выбирать будет достойного, скажите? Уж не народ ли общим голосованием?
Ага, уже проходили! Если на уровне деревни или небольшого поселка люди о чем-то иногда могут договориться (обычно им просто делить нечего), то на уровне города или страны вступают в дело такие силы, что про честный выбор можно успешно забыть!
Тогда диктатор? Хоть Наполеон, хоть Сталин, хоть с идеей, хоть без… Сильная рука, безопасная жизнь, хм… для основной массы населения на непродолжительное время. Сплошные ведь проколы! Да, Иосиф Виссарионович поднял страну с колен, сделал ее великой державой, но уничтожил при этом миллионы людей, как своими действиями, так и своими ошибками! Победил в тяжелейшей войне, да! Другой, может, и не смог бы… Но этот другой, возможно, соизволил бы подготовиться к этой самой войне!
Ах, крестьянская страна, говорите! Другие и не сумели бы за столь короткий срок поднять ее после революции и последовавшей затем Гражданской войны! Так зачем они ее устраивали, эту революцию, закончившуюся бойней?! Грхх…
С другой стороны, что еще людям оставалось делать, если у них голодали дети, а кто-то прожигал жизнь, тратя деньги на шлюх и шампанское? Даже в войну, в то время как большинство сидело в окопах! Ненасытная человеческая природа, мать ее…
Кстати, не сломалась ли наша страна именно из-за того, что потеряла стольких людей в двух мировых войнах? Самых бесстрашных, самых мужественных. И немцы не утратили ли себя тогда же? Жили-то они в конце двадцатого века сыто, но вот все остальное…
А Наполеон? Сколько французов мужского пола осталось после него в разоренной войнами стране? Нужны ли такие гении народам? Что приносит в итоге диктатура?!
Смерть! Смерть нациям! А нужно всего лишь обновлять кровь, точнее, время от времени менять зарастающую жирком элиту, не давать ей почивать на лаврах! Воспитывай ее не воспитывай, а человеку свойственно грести под себя и меняться в худшую сторону!
И что остается? Да ничего! Не рассматривать же родоплеменной строй как альтернативу! Получается, что выбирать нам не из чего? Или не в этом суть? Не столь важно, какой строй, но необходима не только первоначальная огранка управляющих нами личностей, то бишь воспитание, но и инструменты для воздействия на них в течение всей их жизни? Причем параллельно с государственными способами призыва к совести, ибо те не всегда действуют, если зараза пробралась наверх, и полагаться лишь на них одних… чревато! И естественно, такая структура не должна быть зависимой от власти, иначе ее подомнут со всеми вытекающими. То есть она не должна иметь материальные интересы, иначе ее тут же возьмут за жабры!
Что у нас есть на сегодняшний день? Церковь? Для того чтобы влиять на паству, она пойдет на любые договоренности с правящим классом, да и хозяйство у нее о-го-го… Партия?! Мысль занятная, но ее стоит облечь в другие одежды. Например, в орден? Типа союза вольных каменщиков? Твою дивизию… Еще масонов нам не хватало! Никаких хотя бы наполовину тайных обществ! От слухов вокруг них больше вреда, чем приносимой ими самими пользы! А уж когда они вырождаются…
Вся структура должна быть на виду! Никого у власти, и тем паче никакой власти у них самих! С другой стороны, какие-то привилегии должны быть, иначе дальнейшее перевоспитание элиты превратится в банальный отстрел…
Во! Можно дать таким людям право наносить легкие телесные повреждения воеводским наместникам по наущению общины или даже собственному почину! Без всякого наказания за свои грехи! Чтобы те не могли ни виры взять, ни в поруб посадить, а уж охрану или собак натравить… Боже упаси, под страхом смертной казни! Только сам отмахивайся, да и за это погрозить пальчиком можно! А лучше розгами по голой заднице! А то помнут, зажравшиеся, какого-нибудь престарелого работника меча, молота или орала и скажут, что сам напросился. А ты не тронь народных любимцев!
А если серьезно, то эти геройствующие элементы должны чем-то напоминать клетки иммунной системы, защищающей организм от инородных тел. И действовать им нужно только в чрезвычайных ситуациях, когда любая из властей по какой-то причине перестает работать. При большой ране… э-э-э… массовом бунте они, конечно, не помогут, но в остальных случаях…
То есть наши гвардейцы просто живут или продолжают геройствовать, а когда чаша народного гнева грозит переполниться, смело берут вожжи в руки и начинают раздавать ими удары направо и налево!
Тогда, во-первых, в это сообщество нужно набрать людей, скажем так… немного отмороженных, не боящихся никого и ничего! Иначе никто из них не вступит в склоку с наместником, опасаясь получить нож под ребра в каком-нибудь темном переулке.
А во-вторых, они должны быть неподсудны и независимы даже от общества! То есть никто им не может указывать, что делать и чем заниматься. Да и данные им привилегии должны быть всего лишь правом, а не какой-то там повинностью! Как говорится, подойти, дать в морду обязанностью быть не может, иначе никакого удовольствия не получишь! А с такой возможностью уважение от населения будет оч-ч-чень нешуточное…
Приходят к тебе в дом, кланяются низко… Так, мол, и так, Иван Михайлович, не можешь ли общество потешить и беду от всех отвести? А то ведь пустим красного петуха, если эта гнида не уймется! А так, может, и воевода на мордобитие высокого должностного лица внимание обратит, и сам он присмиреет.
В-третьих, хм… самым важным является то, что это должны быть проверенные люди из разных слоев общества, спаянные лишь одной целью. Хм… И как все эти условия выполнить? Тем более получается у меня что-то типа опричнины, но только на общественных началах.
Ладно, об этом потом. Что у нас вообще в мире творится с подобными закрытыми сообществами? На ум приходит лишь «Ивановское сто» – новгородская торговая сотня, сплотившаяся вокруг храма Иоанна Предтечи. Никаких обязательств, кроме церковного вклада, но говорят о них с придыханием. И не только из-за денег, но и в силу того, что те сообща могут решить вопросы, неподвластные даже князю! Кроме того, какие бы монстры в нее ни входили, явную сволочь они к себе не допустят. А если, дай бог, вскроются нечистоплотные делишки некоторых из них, наследивших в наших краях, то сами же во главе с церковниками изгонят оступившихся прочь. Божьи слуги торговлю людьми все-таки не жалуют!
Вот только вступительным взносом в нашу Золотую сотню должно быть не серебро, а великие свершения на благо Поветлужья. В будущем за это будут вешать на грудь ни к чему не обязывающие власть ордена и медальки, а ныне причисляют к лику святых, грхх… то есть к лику бояр, и награждают землями и деревеньками с холопами.
Нам не нужно ни то ни другое! На особо отличившихся вместе с денежным поощрением налагают дополнительные обязанности… прошу прощения, права, а также выводят их из властных структур, если они там присутствуют. Не хочешь? Тогда геройствуй безвозмездно, для того и поставлен!
Зато они становятся неподсудными местной власти, только воевода или его совет могут и должны разбирать каждое превышение полномочий! Пусть все это и выглядит аналогом дворянства, но в здравом уме никто из желающих пожить за чужой счет не захочет таких привилегий. Так что передача оного права по наследству нам не грозит.
Или грозит что-то другое? Например, использование сотни в качестве почетной ссылки для высоких чинов, более не нужных государю? Выделил денежное вспоможение, гарантировал, что никто не тронет, и дал пинка под зад! Как быстро идея пойдет коту под хвост, пояснять нужно?
Тогда рекомендацию в… хм… партию должны выдавать не сами члены этой гвардии и даже не воевода или его наместник, а собрание любой общины, то бишь копы. И совершить столь великодушное деяние она может, скажем так, раз в десять или двадцать лет… Да и ограничить надо количество столь славных героев, тогда это чудо не должно разрастись до слоновьих размеров, как коммунисты при советской власти! Один на тысячу, и все! Да здравствует опричнина!
Вот только с ребятами из полусотни надо все-таки посоветоваться, и срочно, иначе потом кто-нибудь высмеет мое прожектерство и будет прав: постулаты чужого мира в этом могут не работать!
…! Вот! Ну что ты меня за бока щиплешь, радость моя Важена! Думаешь, я проспал все на свете?! Что, слишком глубокомысленное лицо было?»
Волчий вой ударил неожиданно. Сначала донеслось протяжное завывание матерого зверя, на низких тонах выкатившееся навстречу появившимся эрзянским всадникам. Шедший первым конь в яблоках вздрогнул, шагнул в сторону, но был остановлен железными удилами, разрывающими в кровь губы. Однако даже боевая выучка не спасла конское самообладание, когда справа от цепочки верховых за кустами зашлась в переливах волчиха и сорвались в перебрех переярки, годовалые молодые волки, не удержавшие высокие ноты.
Серый в яблоках встал на дыбы и засучил ногами по воздуху, а остальные лошади шарахнулись влево, раздвигая камыши в сторону. Однако большинство из них сразу же стали валиться в бочаг, прикрытый сверху ряской и клочковатой травой. Там, в попытках выбраться на неожиданно крутой берег они бесплодно молотили ногами по воде, еще глубже увязая в трясине под тоскливые звуки волчьего пения.
Всадники помочь своим четвероногим собратьям уже не могли. После слитного залпа из самострелов большинство воинов пали наземь и пребывали в беспамятстве либо просто катались по тропинке в попытке спастись из-под ударов копыт прянувших в сторону коней. Тупые болты, выпущенные в упор, не пробивали кожаные доспехи, однако их удар был страшен, вышибая из седел даже самых крепких. На троих оставшихся верхом обрушились веревочные петли, сдергивая их вниз, на землю. Два аркана сбили в воздухе друг друга, и тогда на единственного оставшегося всадника обрушился второй залп, с лихвой компенсируя предыдущие промахи.
Ветлужцы уже не скрывались: петли бросали прицельно, выбежав из-за кустов, прикрытые напарниками со щитами и короткими копьями. Когда кто-то из эрзян пытался подняться, его тут же прижимали сулицами к земле и сноровисто вязали, не обращая внимания ни на крики боли подопечных, ни на бьющихся рядом лошадей.
– Коней успокаивай!
Громкий крик Эгры, схватившего поводья серого в яблоках, словно бы подвел итог короткого боя, но обычно молчаливый десятник и не думал останавливаться, пытаясь снять всеобщее напряжение, не успевшее уйти за время стычки. Завидев, как кто-то потянулся к морде одного из четвероногих, он в сердцах разразился целой речью:
– Только не лезьте перстами своими, куда не нать! Если откусят, то пришью к тому месту, где они лишь подтирать вам задницу смогут! Я ж ныне этот… медик!
Все свободные от рукопашной вои бросились к измученным животным, помогая им выбраться из жидкого месива. Не слыша больше волчьего голоса, лошади успокаивались и даже принимали помощь людей, позволяя им выводить себя на открытое место. Лишь одну из них, сломавшую ногу, сквозь слезы прирезали, избавляя от мучений.
Однако конь рядом с Эгрой имел о происходящем свое мнение. Прижав хвост, он напряженно дернул головой, задирая ее вверх, и угрожающе всхрапнул, раздувая ноздри в сторону десятника. Человек шагнул назад, пытаясь успокоить взбудораженное четвероногое, однако оно и не думало его бояться. Двинувшись боком по узкой тропинке, конь неожиданно нанес удар копытом назад, глухим ударом по железу возвестив окружающих о попадании в цель.
– Ах волчья сыть, рыбья кровь, травяной мешок! Боевой, мать его!.. Стоять!
Одним махом взвившись в седло, Эгра рванул поводья и пришпорил строптивое животное, уводя его вдоль оврага. Конь, к всеобщему удивлению, на этот раз повел себя смирно, но удар его копыта уже вызвал цепную реакцию, приведшую к непредсказуемым последствиям. Двое ветлужцев, удерживающие хозяина серого в яблоках, повалились от такой оплеухи навзничь, и эрзянин, будто ждавший этого исхода, вскочил на ноги, прижимая руку к ребрам и судорожно оглядываясь по сторонам.
Однако он не делал попытки сбежать, понимая, что взметнувшиеся на него самострелы, часть из которых были заряжены боевыми болтами, и направленные почти вплотную сулицы настигнут его гораздо быстрее, чем он скроется за такими манящими и близкими деревьями. Странные одеяния ветлужцев, похожих более на леших, чем на добрых воев, его ничуть не смущали. Воин, сам выглядящий как поднявшийся на задние лапы медведь, явно искал кого-то глазами, но не находил и поэтому стал что-то кричать, размазывая юшку по всклоченной бороде.
– Ну-ка, переведи. – Иван повернулся к Важене и наткнулся на неприязненный взгляд, желающий прожечь его суть до самого донышка. Сверху им было видно все, поэтому он не сомневался, что невеста уловила большинство деталей произошедшего, а вот ее реакция… – Гкхм… Так что орет этот добрый молодец?
– Тебя на бой зовет! А ты отсиживаешься в кустах с красными девками и… – Важена кинула взгляд на руса и едко добавила: – И с новыми дружками!
– О как! Веремуд, раз уж тебя в ближние дружки записали, то пойдем, будешь пересказывать мне речи незнаемые…
Оставив невесту переживать, что ее не взяли в самую гущу событий, Иван стал медленно спускаться со склона, перешагивая торчащие отовсюду ветки. Ему осталось только качать головой на ходу, удивляясь принципиальности будущей жены.
«Такая пошлет… пошлет не только на бой, а куда подальше и не задумается ни на минуту. Ну да ладно, зато выяснили, что отношение местных к своим предводителям еще пока правильное: если ты не в гуще сечи, то уже недостоин. Конечно, все это не совсем верно, но зато резко снижает притягательность власти для бездельников и трусов… Ладно, три минуты на все!»
Перепрыгнув болотце в узком месте, но все равно увязнув по щиколотку в расползшейся под его весом траве, он не спеша направился к эрзянину, мимоходом ткнув стоящего в стороне Пельгу в плечо.
– Раненых вроде нет?
– Разве мордве ребра болтами поломали да потоптали их же… – Пельга не выдержал и чуть ухмыльнулся, – копытами и ногами.
– Добре! Как только инязор стронется с места или обнаружит, что нас в усадьбе нет, разведку назад!
Когда Иван поравнялся с хозяином серого в яблоках, тот уже был спокоен, и даже борода была слегка приглажена. Лишь движения пальцев, словно бы перебирающих рукоять отсутствующего у него ножа, выдавали его волнение. Чего-чего, а обезоруживать противника, мгновенно избавляя его от колюще-режущих предметов, полусотник своих воев заставлял в первую очередь.
– Его зовут Маркуж, сей достойный муж тотчас готов позвенеть с тобой клинками, – с ходу стал переводить речь эрзянина Веремуд и добавил уже от себя: – Знатности его я послух и мыслю, что тебе во благо было бы склониться к его малой просьбице…
– Какой? Дать ему себя зарезать?
– Дать ему принять смерть с оружием в руках, раз уж такова его последняя воля! – заскрипел зубами рус. – Не желает он закончить свою жизнь, словно овца бессловесная!
– Э-э-э… А что, по-твоему, я с ними всеми собираюсь сделать?
– Не взять тебе с них выкуп! Сам ведаешь, что с такой обузой не уйти тебе от инязора, а потому не оставишь ты этих воев за своей спиной живыми! Дай ему хоть топорик малый, хоть ножик с ладонь! Иначе сам потом не дождешься милости Господа нашего…
– Чьей милости? – Иван чуть не проглотил свой язык. – Уж не крещен ли ты? И вы, русы, все такие?
– Лишь мои предки таинство крещения изведали, но зато это было в те времена, егда кияне еще в дикости пребывали!
– Да, чудны дела твои, Господи… – замотал головой Иван, стараясь переварить ошеломившие его новости и одновременно отщелкивая в голове стремительно убегающие от него секунды. Показав в сторону своих воев два выставленных пальца, он продолжил: – И ты, во Христе находясь, фактически склоняешь меня к убийству?!
– Я первым делом рус и лишь затем христианин! Дай ему смерть легкую, вольную! – Судя по тону Веремуда, он ничуть не сомневался, что требует милости, однако ее, по его мнению, обязан был дать каждый честный воин своему противнику. – Сей муж вполне знатен, дабы быть тебе ровней или даже снизойти до твоего рода…
– Нет уж, рус! Я чту его и твои… хм… желания, но судьба распорядилась так, что он шел нас убивать в спину! Да и оружие свое он потерял, даже не обнажив его! – поднял левую бровь Иван, наслаждаясь небольшой заминкой руса при переводе, и тут же вставил новую каверзу: – Кстати, после твоих слов он сразу же начнет плеваться, как ты в свое время, или мужественно примет свою участь?
– Э-э-э… Он говорит, что ты трус, и питает надежду в твоей скорой гибели, хотя сам уже готов к смерти…
– Передай ему, Веремуд, что такие слова мне по сердцу, – хладнокровно кивнул Иван, словно бы и не замечая рывка, который совершил к нему эрзянин.
Тот в порыве гнева почти прорвался к нему через выставленные сулицы, отводя их в сторону руками и не замечая набухшие кровью порезы на своей груди. Лишь чья-то сабля, упертая острием клинка точно ему под подбородок, остановила столь стремительное продвижение.
– А еще передай, – продолжил Иван, – что невместно правой руке ветлужского воеводы убивать своих будущих соратников, а потому…
– Вряд ли он встанет под твои знамена!
– А ты спроси!
– Он скорее поднимется по Великому дереву на небо и попросит Ковпаза, бога луны, отдать тебе ночной глаз во владение! – скривился Веремуд, переводя запальчивые слова эрзянина.
– Ха… А этот ваш Ковпаз имеет мандат на управление ночным глазом, а? Не понимаешь? Луна светит всем, а потому всем и принадлежит, так что пусть не разбрасывается пустыми обещаниями! – Иван кивнул стоящему позади эрзянина Пельге, и на темечко Маркужа опустился обух топора, заботливо завернутый в несколько слоев тряпиц. Рухнувшего эрзянина сразу же перевернули на живот и связали руки за спиной. – О! Как тут и был всю жизнь… В общем, отпускаю я их всех, Веремуд, нешто мне чья-то кровь нужна! Вот только исподнего лишу…
– Раньше они по велению князя тебя искали бы, а теперь сами носом землю рыть будут!.. – оторопело произнес Веремуд, разглядывая, как с остальных пленников снимают одежду и режут ее на узкие полосы. – Что за срам ты над ними чинишь?.. Пошто последние портки с воев снимаешь? Да после этого они у тебя живого кишки выпустят и на раскаленное железо намотают!
– Ну что вы все постоянно мне твердите: вместно, невместно, отсиживался в кустах, смерть от меча! – стал закипать Иван, выставляя на всеобщее обозрение единственный палец, тем самым давая понять, что время истекает. – Какое право вы на это имеете?!
Он порылся у себя в кармане, достал мякиш размокшего кислого хлеба и протянул его гнедой кобыле, уже добрую минуту тыкающейся ему в бок. Та аккуратно его забрала, смешно перекатив губами по протянутой ладони, и довольно фыркнула.
– Вот видишь, даже животина испытывает благодарность, если к ней по-доброму. А от ваших слов одной погибелью разит, даже если вы одну лишь заботу от нас, ветлужцев, видели! Позволил десятнику взять на себя инициативу? Отсиживался! Иди кровь пусти кому-нибудь! А этого и вовсе зарежь! Оставил в живых людей? Они тебя найдут и кишки выпустят!
– Так ты их осрамил пред всем честным миром!
– Как будто они перед этим хотели меня в сахарные уста расцеловать! Скажи еще, что про кражу моей невесты они не знали!
– Может, и ходил слух по десятникам…
– Теперь по бабам эрзянским ходит, это куда надежнее!
– Да и ведали бы, все равно невместно так с воями!
– А вместно так со мной поступать или родом Овтая?! Да я имею право со всех вас самой высшей мерой спросить!
– Так и спросил бы! Я тебе про что вещал все это время?..
– Чужую жизнь легко забрать, – невесело ухмыльнулся Иван, – хотя иная, конечно, особой ценности не представляет: мало ли людей, которые просто еду в навоз перерабатывают. А вот подарить ее заново… Переведи тем, кто при памяти, Веремуд, наказ мой: пусть живут так, чтобы перед богами было не стыдно и перед людьми не зазорно! И про краденную у меня невесту поведай! А портки… что они, в мыльне друг друга голыми не видели? Зато без одежды точно за нами в чащобу не полезут и жизнь свою сохранят!
– Все переведу, но не трожь хотя бы Маркужа! Христом прошу!
Иван взвился в седло, похлопал кобылу по шее и вновь усмехнулся, оглядывая упертого руса.
– Так и быть, оставим мы штаны на этом медведе, лишь бы ты, Веремуд, понял как можно скорее, что добро не остается безнаказанным!.. Все, время! Пельга, отзывай разведку! Сулицы и взятое с бою на лошадей, невесту мою туда же, а потом… ходу, ходу, ходу!