Книга: Ветлужская Правда
Назад: Глава 13 Девичья доля
Дальше: Глава 15 Иванова полусотня

Глава 14
Суженый-ряженый

– Так, последний стежок… Эгра, промой тут все настоем и повязку наложи! – Иван сорвал со рта тряпицу и неохотно оторвался от массивного стола, накрытого куском серого полотна с вышитыми по его краям красными восьмиугольными звездами. Бросив рассеянный взгляд на узоры, заляпанные ржавыми потеками свернувшейся крови, он протянул руку и жестом позвал находящуюся в оцепенении невесту за собой. – Все, подруга, твоя работа закончена, пойдем принимать заслуженные почести…
Полусотник неторопливо отошел в сторону и встал посередине большого двора, заполненного по периметру вооруженными воинами. Около распахнутых настежь ворот сгрудились эрзяне, около терема и его пристроек стояли ветлужцы. Важена неожиданно обогнала своего «суженого», отбросила промокший от пота комок белесой холстины и шагнула вплотную к нему, вставая чуть впереди. Девушка почти загородила полусотника от эрзянских стрел, следящих за каждым его шагом.
– Ну что, чужеземец, поговорим? – донесся насмешливый голос русобородого, широкоскулого воина, все это время стоявшего у ворот в окружении нескольких телохранителей со щитами. – Или баба вместо тебя?
В ответ на эти слова Иван осторожно отодвинул Важену и сделал несколько шагов вперед, вздевая правую руку. Невооруженный, босой, в одних холщовых портках, мятой рубахе с маленькими пуговичками и нелепом платке, завязанном узлом на затылке, он казался бы на фоне окружающих воинов смешным, однако по его жесту на противоположной стороне усадьбы дрогнули щиты и между ними высунулись жала толстых болтов, намекая, что разговор будет серьезным. Не настолько серьезным, быть может, как бы ему хотелось, все-таки число ветлужцев было весьма незначительным, однако взять их сплоченные ряды с наскока… такое не удалось бы сейчас и целой сотне!
– Отчего не поговорить, инязор, для этого и шел к тебе!
Важена устало вздохнула, равнодушно скользнув взглядом по ощетинившимся рядам ратников, и неторопливо двинулась к завалинке, пристроившейся почти рядом с тем местом, где встретились воинствующие собеседники. По здравом размышлении, кроме конюха и дворни, там никто никогда не сидел, и жесткие сучковатые слеги чистыми быть не могли, однако грязь на расписном муромском платье в этот момент волновала ее меньше всего. Важене хотелось рухнуть на любую горизонтальную поверхность и забыться долгим, продолжительным сном после нескольких дней мучений, устроенных ей женихом.
«Моим женихом», – поправила она себя в последнее мгновение перед тем, как голова опустилась на помост, сколоченный из тонких березовых жердин.

 

За некоторое время до описываемых событий
Вопросы звучали недолго, и ответов на них не последовало. Лениво прошедшись вдоль пленных, полусотник вздохнул и подвел итоги.
– Не знаю, что вам предложить, вои, чтобы разговорить… Серебро? Так вы скалитесь мне в лицо на любые посулы, даже когда я вам жизнь обещаю! Позвать ко мне на службу? Так мы все понимаем, что, переметнувшись раз, переметнешься и другой… – Иван подождал, когда Важена закончит свой сбивчивый перевод, и продолжил: – Осталось устроить вам полевой допрос со всеми вытекающими. На муравейник, например, голой задницей посадить или привязать к дереву и бурдюк с водой над головой повесить. Пусть капает всю ночь! Это долго, но зато потом сами попросите прирезать вас…
– Сладка суть у словес твоих, паче чаяния ждем мы забвения посмертного! – наконец раскрыл рот один из воев инязора, с отчаянной ухмылкой посмотрев куда-то под ноги полусотника. Речь его изобиловала незнакомыми оборотами, но в целом была похожа на язык русинов, и смысл не ускользал. – Однако столь многозвучны уста твои, что кажется, будто заболтать до смерти нас желаешь и лишить испытаний обещанных!
Все пленники стояли сейчас перед Иваном на коленях, но именно этот, являющийся их предводителем, с самого начала почти не опускал взгляда и цепкими глазами хищника сопровождал каждое движение ветлужца. Да и не будь вызова, горящего в его в глазах, он все равно выделялся бы среди остальных. Взъерошенный темный чуб на бритой голове говорил не только о знатности, но и о том, что за ним стоят поколения потомственных воев.
– Хватит красоваться перед девкой, пресеки клинком честным наши никчемные жизни!
Воин неожиданно ощерился и харкнул в лицо склонившегося над ним Ивана. Ратник не девка, от которой можно снести многое. После такого унизительного оскорбления расплата должна была наступить неминуемо, и Важена даже слегка подалась назад, ожидая, что меч или топор немедля выпустит внутренности этого смельчака на белый свет, однако полусотник в очередной раз поступил не так, как она предполагала. Он просто стер рукавом слюну с лица и задумался. Задумалась и Важена.
За все время, проведенное ею в неволе, этот воин ни словом, ни жестом ее не оскорбил. Более того, на пару с расторопным молодым ратником именно он ломал ей из лапника постель и всегда делился чистой водой из глиняной баклажки, хотя вполне мог бы приказать делать это другим эрзянам, никогда ему не перечившим. Что же с ним случилось сейчас, зачем он тешит свой гонор и пытается разозлить ветлужцев? Хочет быстрой смерти? Важена непроизвольно поискала глазами его напарника и с удивлением увидела те же черты лица и гриву волос схожего цвета. Родич? А она, бестолковая, даже не замечала этого раньше…
Поймав взгляд Ивана, Важена незаметным кивком указала ему на заинтересовавшего ее молодого воина. Тот чуть прикрыл глаза в знак того, что понял, но продолжил свою речь как ни в чем не бывало:
– Складно речи свои ведешь, рус… Ты ведь рус, так? Говор твоего племени весьма похож на речь мою, хотя… Звать-то тебя как?
– Звать меня Веремудом, и аз есмь рус! Однако не твое дело, на каком языке вещали мои предки…
– Кто они?
– Достойные вои, ветлужец! Но вопию к тебе – не поминай их имя всуе!
– Хм… хорошо, пока не буду, хотя для меня это как раз самое интересное! Но если ты хочешь легкой смерти, то помоги мне. Расскажи, что заставляет людей твоего племени служить инязору!
– Хитрыми речами выпытать тайны его желаешь?
– Мне не нужно знать, кто вас послал и для чего, Веремуд! И так все яснее ясного. Терзать тебя вопросами, где мне найти инязора? Да он сам ко мне прибежит, когда нужда настанет! Сказать-то ты скажешь, если я хорошенько попрошу, да только…
– А ты попробуй! – презрительно сплюнул воин.
– Ну раз сам предложил… Развяжите его!
Пока стоящие рядом ветлужцы распутывали веревки, Иван достал из лежащей рядом котомки сверток и извлек из него короткую иголку с деревянным наперстком. Ухватив руса за запястье, он неожиданно для Важены прижал его пальцы к земле и тут же с силой вогнал ему под один из ногтей железное острие. Иголка вошла на четверть своей длины, но и этого хватило, чтобы Веремуд охнул и попытался выдернуть руку.
Однако даже этот инстинктивный рывок был обречен на неудачу: один из подручных ветлужского полусотника уперся Веремуду коленом в спину, захватив шею в надежный захват, второй без всяких усилий придержал его локти. Сам же Иван еще раз поднес наперсток к ушку иголки и в очередной раз надавил…
– Дальше продолжать, русич? – Ветлужец вгляделся в расширившиеся глаза Веремуда и ослабил свою хватку. – Сначала вгоню тебе острое железо под каждый ноготь, а потом… Потом я перейду к твоему сыну! Это ведь сын, так? И должен тебя предупредить, что он так легко не отделается!
Воин инязора побелел и попытался что-то сказать своему мучителю, но язык его не слушался, и всем присутствующим осталось лишь наблюдать, как из прокушенной им губы потекла струйка крови, пачкая длинный отвислый ус. Важена содрогнулась и попыталась отвернуться, однако в этот самый момент Веремуд нашел в себе силы ответить, и она нехотя перевела свой взор обратно. Ратник заслуживал того, чтобы его выслушали.
– Надеюсь, что возгоржусь я сыном моим, как и он мною… – Крепко сжав зубы, воин выставил вперед поврежденную руку.
Важене показалось, что в его взгляде мелькнуло сожаление, но отнесла это на счет того, что Веремуд волнуется за своего родича. Сама она в этот миг словно заиндевела от страха, еле улавливая нарастающий ком событий…
Нет, она не боялась вида крови. Освежевать тушу поверженного животного для нее было обыденностью, лечить воинов и видеть их страдания от полученных ран – пусть не столь частой, но повседневностью. Однако вот так причинять боль, пусть даже по необходимости… мышцы ее не слушались, лишь сердце поневоле трепетало от сострадания.
– Ты передо мной чист! – Неожиданно для Важены полусотник ухватил кончик иголки какими-то щипцами и с силой потянул назад. – Храбрость достойна уважения! В конце концов, вы лишь исполняли приказ, а тот, кто его отдал, известен и никуда не денется. Как только мы закончим свои дела, я вас всех освобожу.
– Что?..
– Я и без того догадываюсь, где лежбище вашего инязора, так что вы мне в этом не сильные помощники. Зато теперь я знаю, какие у него вои и как далеко они могут за него пойти! Это говорит в его пользу, хотя может быть и совпадением: ведь опустился же он до столь постыдного деяния, как похищение молодой девы! А вы согласились на это и не разорвали роту!..
Веремуд попытался что-то возразить, но Иван не дал ему сказать ни слова. Кивнув на остальных эрзян, большая часть которых недоуменно взирала на разгорающуюся перепалку на чуждом им языке, он ожесточенно произнес:
– Ладно эти! Им деваться некуда, раз приказал великий князь. Но вы же русы!.. Рюриковичи хоть и дерутся ныне меж собой, но целую державу подняли! А ваши рода притаились на задворках и занимаются черт знает чем… Пусть так, не каждому великое деяние по силам, но вы даже честь свою потеряли! Обычные наемники, варяги, хранящие верность, лишь пока им платят! Куна твоему племени цена, раз его вои согласились на такое! Еще немного времени пройдет, и для вашего рода все вообще закончится! – Не дожидаясь ответной речи, Иван обернулся и заливисто свистнул: – Пельга, Эгра, поднимайте людей, выступаем!
Важена заметила, как Веремуд вздрогнул и с недоумением воззрился на ее жениха. И было от чего. Простить человека, его оскорбившего, и тут же морочить ему голову свершениями русских князей и родовой гордостью…
Поведение Ивана не укладывалось ни в какие рамки даже для нее, хотя она в свое время и наслушалась множество историй, касающихся странных ветлужцев. Неудивительно, что и вопросов у нее было немало, хотя Важена и решила отложить их все на более поздний срок…
Наивная! Ком загадок со временем только увеличился, а сил на то, чтобы спросить и осмыслить, оставалось все меньше и меньше. А она еще фыркнула, когда ее женишок осведомился, нужна ли ей помощь в предстоящем походе! Догони, мол, сначала!
Следующая неделя запомнилась ей бесконечной ходьбой и метанием по лесным дебрям. Иногда Важене казалось, что ветлужцы специально описывают в чащобе петли, идя точно вслед за солнцем.
Чуть только начинал брезжить свет за плотным пологом зеленых великанов, закрывавших своими руками небо, она уже бежала по тропинке в сторону восхода или продиралась туда же через заросли векового леса. Прозрачный воздух уносил сонную вялость, одеревеневшие за ночь мышцы вновь наливались силой, а неяркие краски, разгорающиеся впереди, радостно ласкали очи. Однако ближе к полудню усталость нарастала, и она, ожидая привала и короткого отдыха, с надеждой возносила молитвы Чипазу, богу солнца, свет которого вновь бил ей прямо в глаза, вышибая невольные слезы. Казалось бы, вечером солнечные лучи должны были светить в спины, но, когда ночные тени опускались на землю, путники вновь смотрели в лицо последним красноватым отблескам, слегка пробивавшимся через кроны густых елей.
Складывалось впечатление, что полусотник мечтал побывать во всех мелких селениях, так или иначе входящих в полуночные владения инязора. Обычно он выбирал деревушки о двух-трех домах, не более, посылая на разговор с местными жителями кого-то из своих приближенных. Иногда переводить доводилось ей, иногда этим занимался какой-то седобородый эрзянин, служивший ветлужцам проводником и сопровождающий их почти от самого устья Тёши.
Чужеземцы щедро расплачивались за припасы и расспрашивали о дорогах к лесным твердыням, во множестве разбросанным по местным лесам. Вот только приближаться к ним они и не думали, сразу же сворачивая в другую сторону. Через некоторое время им стали попадаться лишь пустые дома, а в один из дней сбежали трое пленных эрзян, нырнув в какой-то глубокий овраг и умудрившись не переломать там себе ноги. Полусотник на это только усмехнулся, пробормотал что-то вроде «ну наконец-то…», а потом задал другое направление и погнал их всех совсем без роздыха, словно стремясь наверстать упущенное за эти дни.
Ночи были короткие, отдохнуть не получалось, поэтому к концу недели Важена повесила язык на плечо и однажды утром взмолилась о короткой остановке. Иван согласился, но вместо того, чтобы ее приободрить, закинул веревку с каким-то крюком на ветку дерева и настойчиво попросил ее подняться несколько раз наверх до самого конца. Мол, в скором времени это пригодится. Чем все закончилось? Она залезла, несмотря на удивление окружающих, вот только потом показала ему ободранную в кровь руку и наотрез отказалась повторять этот подвиг. «Суженый-ряженый» потрясенно кивнул, но привал на этом и закончился.
Почему ряженый? А как по-другому? Во время этой остановки каждый ветлужец без исключения вырядился в какие-то лохмотья и стал похож на ворсу, лешего по-русински. Даже на нее напялили этот наряд, цепляющийся за каждую веточку в лесной чащобе. Хорошо хоть передвигаться стали медленно, чуть ли не ползком, а в конечном счете забились в какие-то кусты, где она и растворилась в коротком тревожном сне.
Вот только выспаться ей не дали. Очнулась она от тихого сдавленного стона рядом с собой и столь же приглушенного разговора. Развязанный сын Веремуда, от которого разило болью и страданием, прижимал руки к животу, а его отец вместе с Иваном пытался выяснить, что с ним происходит. Сон слетел с нее в мгновение ока, и она осторожно прислушалась, стараясь не вмешиваться в происходящее.
Жених опять ее поразил. Другой на его месте прирезал бы пленного, чтобы тот не докучал ему стонами, а этот… он был какой-то неправильный. Важена поймала себя на мысли, что загадочный ветлужец уже не вызывает у нее омерзения, а облако загадочности, витающее вокруг него, привлекает ее с неослабевающей силой.
– Около пупка болит? – Полусотник медленно надавил молодому русу на живот и резко отпустил. – А где отдается? Справа внизу? Давно? С середины ночи? Раньше тоже болело, но не так сильно? А теперь невмоготу? Да… плохо дело.
– Что, ветлужец? – В утреннем сумраке было заметно, что лицо Веремуда исказилось мукой.
Вместо ответа Иван задрал на себе лешачью накидку и рубаху, показав шрам внизу живота.
– Что?! Не тяни! – сдавленно произнес рус.
– У меня так же было. Резать надо. Если до полудня аппендикс не удалить, то, скорее всего, не жилец он.
– А ты? Ты сможешь? Все что угодно…
Веревки за спиной Веремуда напряглись, и казалось, сейчас лопнут. Готовый принять муки вместе с сыном сразу же после того, как их пленили, он не мог перенести страдания своего взрослого чада, когда обещанная свобода была так близка.
– Все что угодно? – Ветлужец на миг замолчал и брезгливо поморщился. – Только не говори, что предашь ради сына. Он, наверное, того стоит, но не порти мне о себе впечатления… Так вот, сам я никогда больных не резал, но зато видел, как такую операцию делал лекарь в полевых условиях. Гарантировать тебе, что сын выживет, не могу – разрез может загноиться, и все будет напрасно. Однако обещаю сделать все, что в моих силах… после того как возьмем летнее подворье инязора. Слово дашь, что не сбежишь, как соратники твои?
– Даю за обоих… – чуть запнувшись, произнес Веремуд, бросив взгляд на страдающего отпрыска. – Мы в твоей власти!
– Тогда не будем медлить! Думаю, что управимся со всем быстро, князь эрзянский в этой усадьбе своих не самых любимых жен держит с малыми детками, потому охраны всего человек пять или чуть больше.
– На младенцах решил отыграться за порушенное самолюбие?! – не выдержала Важена, зашипев змеей на своего «суженого». – Да я…
– Пальцем не трону! – парировал Иван, старательно принижая звук. – Ни их самих, ни баб его… Но без этого инязор нас стрелами нашпигует, даже не опускаясь до разговора. Принудить его можно лишь силой, а ее… – полусотник бросил короткий взгляд на Веремуда, – ее у нас ныне нет. А без такой беседы он вскоре явится разорять твой род, девочка, и кровь польется рекой!
– Не надо было тебе к нам являться! – вспыхнула Важена. – Тогда бы и свары меж эрзянскими родами не было, и воев своих опять же поберег бы!
– Слишком уж цель передо мной непростая стоит, – мотнул головой Иван. – Даже если моих ближайших друзей погубят, я все равно буду к ней идти, невзирая ни на что!
– Все ваши цели мне известны! Нахапать смердов да баб погрудастее! – подняла голос Важена и с издевкой добавила: – Да ты не любил никого, ветлужец, иначе не говорил бы так! Что за цель такая, что своих друзей и родичей на нее можно променять?
– А ты? Откуда сама про столь сильные чувства ведаешь? – заставил он ее вспыхнуть алым цветом. – Или любила кого пуще жизни? Так что же не убежала за ним, когда весть о замужестве ненавистном до тебя дошла? А цель… – Неожиданно для Важены в голосе Ивана прорезалось негодование, и он взволнованно продолжил: – Ныне на всей Руси два или три миллиона людишек обитает, ну… тысяч тысячей! Не понимаешь? Скажем так, раз в десять больше, чем всей мордвы, вместе взятой! Еще мери, черемисов, удмуртов и вятичей около трети от этого, да булгар, сувар и буртасов половина от того числа. Всего около пяти этих непонятных тебе миллионов!.. Так вот, ведомо мне, что с восхода может прийти такая беда, что от всех перечисленных мною народов останутся рожки да ножки! Может, я и преувеличиваю, но из пяти останется лишь три, а некоторые не самые маленькие племена просто исчезнут с лица земли…
– Да уж всех степняков кияне с булгарами прошлым летом так побили, что…
– Они возродятся, не переживай, и кровушки еще попьют! Только вот враг придет такой, что даже от полчищ поганых половцев не останется никого! Одни жалкие ошметки, да и те впадут в зависимость и лишатся общего имени! Даже Хорезм должен пасть, а арабы получить удар, от которого никогда не оправятся, настолько противник будет силен! И лишь мы можем что-то исправить, потому что остальные погрязли в усобицах и мелких сварах!
– Да про вас, ничтожных, и не знает никто!
– Пока не знает! Но мы тяжким трудом вытягиваем себя из этой безвестности! Труд этот оплачивается с лихвой, поэтому богатство наше прирастает весьма быстро! И мы не тратим его на разные излишества, не складываем в кубышку, а вновь пускаем в оборот! Куем железо, делаем оружие и продаем его всем соседям, чтобы им было чем защищаться! И когда враг придет…
– Да они будут не защищаться, а лишь ратиться меж собой, соседи ваши! Да и вас стороной не обойдут, куш-то какой!
– И это горькая правда, девонька, – горестно вздохнул Иван, сбавив свой пыл. – Но именно она заставляет меня сейчас находиться тут и искать, как все можно исправить! Как сделать так, чтобы наши с тобой дети и внуки… пусть только твои, не сердись, остались бы живы! Иначе сидел бы я сиднем на печи и бока пролеживал! На мой век мира должно хватить!
Пытаясь осознать, что сказал ей собеседник, Важена ненадолго задумалась, но почти сразу вновь открыла рот, поскольку на языке вертелись десятки возражений на все его слова. Однако ее порыв был безжалостно прерван жарким шепотом:
– Все, закончили споры! Мы тут со своими криками, как глухари на току, еще чуть, и нас только заткнувший уши не услышит! Да и не время ныне такие вопросы обсуждать!
По знаку полусотника рядом с ним бесшумно поднялись и исчезли в темноте две прежде не замеченные ею тени с мотками тонких конопляных веревок в руках, сам же он похлопал Веремуда по плечу и нырнул в противоположную сторону, в предрассветную мглу, заботливо прикрытую могучими еловыми лапами. Важена пересилила черную усталость, накопившуюся в теле и, не задумываясь о последствиях, сорвалась с места. Что бы там ни происходило, она должна была об этом знать, жаркое желание выведать тайны ветлужца разгоралось все больше.
Усадьба, больше похожая на маленькую крепость, расположилась на высоком холме, меж двух больших оврагов, чавкающих на дне мокрой жижей. По крайней мере, нога Важены тут же провалилась через тонкий слой травы, и дальше она шагала уже осторожно, пытаясь не потревожить окрестную тишину шлепками болотной грязи. Наконец склон был преодолен, и из сумрака медленно показалось темное пятно изгороди высотой в два ее роста. Толстые дубовые бревна частокола были наверху заострены и как обычно почти по всей длине обложены глиной.
Такую твердыню, по ее разумению, взять было невозможно, однако когда Важена вслед за мелькающими впереди тенями подбежала к усадьбе, калитка уже была распахнута. В ее черный зев проскальзывали ветлужцы, в неровных отсветах горевшего где-то на подворье факела напоминая лесных чудищ, напавших на людское поселение. Вот только на этот раз под их лохматыми нарядами звенело железо, и Важена была уверена, что это те самые заветные кольчуги, о которых трепетно говорил ее брат. Недаром же обе лошади были навьючены мешками так, что спотыкались на неровных лесных тропинках.
С ходу проскочив полутемный двор, она вслед за размытой фигурой ее жениха взбежала на крыльцо терема и бросилась в сени, где уже слышались крики и какой-то приглушенный шум. Однако глаза не успели еще охватить всей картины происходящего, как чьи-то грубые руки бросили ее на дощатый пол, а над головой у нее что-то треснуло и осыпалось обломками на спину.
– Лежи, дура!
Гулко щелкнул самострел, и стена перед взором Важены расцвела опереньем, зажатым точно меж бревен. Через приоткрытую дверь рядом с местом выстрела донесся вскрик, и туда сразу же метнулась лохматая тень, глухим ударом возвестив об окончании всякого сопротивления.
– Чисто! Вяжу последнего!
Над головой у нее звякнуло железо, и сердитый голос Ивана неразборчиво пробормотал что-то ругательное, присовокупив краткую нотацию:
– …щас сыму портки и всыплю горячих!
– А оставить меня наедине с развязанным русом было лучше?! – тут же выкрикнула она в нависшее над ней лицо жениха. – Кончил бы он притворяться и умчал меня за тридевять земель, пока ты тут баб под себя гребешь!
Несмотря на придуманные оправдания, Важена уже приготовилась выслушать о себе много неприятных вещей, однако раздавшийся следом детский плач и женские вскрики явно подвигли полусотника отступить от задуманного.
– Баб гребу, говоришь? А тебе завидно? Или ревность запоздалая проснулась? – заставил он ее в очередной раз зардеться. – Ладно, раз уж ты так за меня держишься и у тебя есть силы… Снимай балахон, яви миру женское обличье и иди баб успокаивать! Скажешь, что никого не тронем, если будут сидеть тихо, как мыши. И про себя поведай! Кто такая, да что с тобой инязор хотел сотворить. Не пожалеют тебя, так хоть вести по всему краю разнесут, а особо рьяные, может быть, глаза ему расцарапают… И ратника с собой возьми, а то, не ровен час, с ножом кто-нибудь бросится!
Для Важены, и так уже через пелену усталости воспринимающей мир вокруг себя рваными клочками, дальнейшее слилось в сплошной незапоминающийся частокол событий. Ежедневный утренний быт местных домохозяек никуда не делся, дети хотели есть, а вымотавшимся ветлужским воинам требовался не только отдых, но и горячая пища, так что ей приходилось добиваться всего желаемого криком, а передвигаться по усадьбе исключительно бегом. Пожалуй, в ее памяти этим утром отложились лишь короткие женские истерики и жалобный писк прислуги, забившейся по углам. Успокой одного, принеси воды для другого, пообещай что-то третьему… Под конец, выйдя во двор, она уже еле передвигала ноги, и лишь мелькнувшая там картинка вернула ее ненадолго к жизни.
Солнце уже взошло и окрасило верхушки деревьев ярким дневным светом. В углу, закрытом постройками от ветра, устанавливали стол, застилая его чистыми скатертями. Светло-серое полотно, обшитое яркими красными узорами, резко выделялось на зеленой густой траве, ковром устилающей двор, и было сейчас совершенно неуместно.
«Пировать собрались? Не рановато ли праздновать решили?!»
Будто в насмешку над ее мыслями из-за угла донеслось довольное фырканье, и оттуда показалась полуобнаженная фигура полусотника. Тот вытирал голову каким-то расшитым рушником и что-то втолковывал идущему за ним собеседнику:
– …даже не приближайтесь туда! Чихнете, пыль поднимете, и все! Грязь попадет в рану, и она загноится! Для того я водой и ополаскивался! Кстати, кипятком полотно обдали?.. Что? Нет, в светелках ваших темно, как в заднице у носорога… – Иван заметил стоящую столбом Важену и тут же нашел ей дело: – Иди тоже вымойся и переоденься в чистое муромское платье, будешь мне пот смахивать со лба, другим это как бы невместно… Ну и что, что мятое?! Быстро! Эрга, спирт готовь и походную аптечку! Будешь учиться, как людей резать… Уже умеешь? А так, чтобы они остались после этого живы?
Стоящий рядом с ним Веремуд ничуть не обращал внимания на разгоряченного ветлужца, безучастно теребя серебряную серьгу в ухе. Веревок на воине уже не было, да он и не оглядывался по сторонам, словно бы смирившись с тем, что не властен над своей и сыновней жизнью.
«А я бы на его месте не согласилась родича резать! Лишь боги могут распоряжаться, жить человеку на белом свете или уйти на вечный покой…»
Полусотник цыкнул на нее, и Важена стремглав сорвалась с места, чтобы выполнить данное ей поручение. Лишь после того, как какая-то дворовая девка основательно натерла ее мочалкой и окатила из бадейки, она позволила себе вернуться назад, натянув платье прямо на мокрое тело.
Подойдя к столу, Важена увидела на нем распростертое тело молодого руса. Одежды на нем не было совсем, но все ниже пояса было стыдливо прикрыто исходящей паром тряпицей. Веки ратника были сомкнуты, однако он все еще стонал и слегка мотал головой, будто находился в пьяном угаре.
Выдержав взыскательный осмотр со стороны Ивана и его новые придирки, заключающиеся в том, что ей нельзя подходить к столу простоволосой, Важена чуть не заплакала, и лишь присутствие большого количества свидетелей удержало ее от этого. В конце концов, она не замужняя женщина, чтобы полностью убирать волосы под панго! Однако косички все же свернула к уху и туго замотала всю голову каким-то куском материи, надеясь рассчитаться позже за все.
Любой мужчина сполна платит за женские слезы, но не всегда подозревает, что первопричиной его утрат являются именно эти соленые капли! Однако даже уверенность в том, что ветлужец получит свое, и нарастающая злость не помогли ей полностью собраться с силами. Мытарства продолжились, и временами она еле сдерживалась, чтобы не бросить тряпку на землю и не уйти прочь.
После того как живот руса промыли какой-то резко пахнущей жидкостью, ей оставалось лишь следить, чтобы пот со лба Ивана не капал на рану, да потихоньку отгонять редких комаров, еще не ушедших на дневной покой и наивно пытающихся покуситься на беззащитную добычу, так аппетитно сияющую живым теплом. Вот только взгляд ее постоянно падал на узкий нож, рассекающий плоть человека, а уж когда Иван стал копаться в его кишках, поставив какие-то железки по краям раны… После этого ей оставалось лишь сдерживать рвотные позывы и не отрывать взгляд от капелек пота на лице «лекаря».
– Иван, всадники! – прервал тишину во дворе кто-то из ветлужцев. – Похоже, инязор с оставшейся в Эрзямасе сотней! Добежал-таки до него кто-то из отпущенной дворни!
– Ворота открыть, бойцы по местам, действуем как договаривались… – Голос Ивана был приглушен повязкой, зачем-то надетой им и всеми находящимися около стола на лицо. – Веремуд, теперь, как понимаешь, твой черед! Хоть на колени падай, хоть как лебези перед князем, но чтобы ни одной пылинки тут не поднялось!.. Эгра, вот тут ниткой перевязывай! Вроде оно…
Важена прервалась и посмотрела вниз: часть кишок, перетянутая настоящей шелковой ниткой, была щелчком перерезана ножницами необычной формы и сброшена под стол неопрятной склизкой горкой. Комок подкатил к горлу, и ей вновь пришлось сосредоточиться на своем задании, только вот лоб на этот раз пришлось вытирать себе.
Занявшись этим важным делом, она не сразу заметила, как в ворота подозрительно медленно стали заходить эрзянские вои, немедленно закрываясь щитами от атак вероятного противника. Растекаясь по дворовой территории, они занимали позиции напротив ветлужцев и выстраивались неровными рядами, стараясь зацепиться за каждый клочок усадьбы.
– Пот убери!
Только возглас и отвлек ее от этого неожиданно завораживающего зрелища. Выполнив требуемое, Важена пообещала себе больше не отвлекаться. Ей нужно лишь хорошо выполнять свою работу, и тогда ничего не произойдет. Вот, даже вид штопаемых внутренностей не вызывает у нее в этот миг никаких эмоций. Какие, к лешему, эмоции, если сзади стоят и целятся в тебя из луков!
– Вот! Последний стежок!..
«Все! Неужели все закончилось?! Ну… куда ты меня зовешь, что тебе еще надо?! Э! А вы-то что на меня уставились? Стрелять вздумали? Ну попробуйте!..»

 

Тихие голоса доносились до Важены словно сквозь толщу воды, ей казалось, что она спит и видит сон.
– Лепо, что по-нашему ты разумеешь…
– Это она?.. Сомлела?
– Любопытство сгубило кошку… Да и я постарался, иначе пришлось бы оттаскивать ее от тебя!
– ?..
– То ли на шею повесилась бы, то ли в глаза вцепилась! Что лучше, пока не пойму!
– Куда моих дел?!
– Все в целости, даже охрану почти не помяли. Уж не обессудь, как ты со мной, так и…
– Выпускай!
– Вначале слово!..
– Выпускай! Нас втрое больше!.. Кровавой юшкой будешь на дыбе харкать!
– Опять угрозы дыбой. Что, фантазия плохая?.. У тебя всего лишь три кольчуги на все твое воинство, как я погляжу, да пять неказистых луков. А у меня все одоспешены, и у половины такие самострелы, которым твои щиты, что веники березовые! Да и родичи твои…
– Говори.
– Отстань от Овтая!
– Не суйтесь на наши земли, и тогда никто вас не тронет! Овтай глупец!
– Мы никого ни к чему силой не принуждали. И воев наших на его землях почти нет!
– Нет, так будут!
– Не зарекусь! Но пока его никто не трогает, даже не помыслим об этом! На другие дела людей не хватает!
– По иному покону живете! Другим богам поклоняетесь! Христу распятому!
– Заметь, разным богам! И последователей Христа как бы не меньшая часть! Никто никого ни к чему не принуждает и не будет, смею надеяться, пока я жив! Так что отступись! И прилюдно об этом скажи!
– Хрр…
– И про то своей дружине поведай, что нас отпускаешь с миром!
– Вот об этом и речи нет! От Овтая отступлюсь, так и быть, но тебе за то, что влез в чужой дом, ничего обещать не буду!
– Хм… А если я откупные дам? Точнее, предложу тебе взаимовыгодную сделку? Такую, чтобы вся твоя зависть ко мне и Овтаю исчезла?
– …
– Самый край своих владений на полудне не уступишь ли нам для торговых дел?
– Что?!
– Впятеро больше податей будем давать против насельников местных.
– Нет!
– Вдесятеро!
– Я землей предков не торгую!
– Она твоей останется, нам лишь кусок нужен под торговые и ремесленные слободы… поприщ так десять на десять. С выходом к Суре!
– Нет!
– И две тысячи серебряных гривен в течение десяти лет равными долями!
– Вот как… И там железо?
– Нет, но не хуже…
– Забудь!
– Ладно, настаивать не буду, но если все-таки надумаешь, то выкупное серебро более не предложу, условия будут хуже, чем у рода Медведя!
– Да ты!..
– Сразу говорю, что обратимся к мокше или русам местным. Место мы еще не выбрали, а они наверняка от серебра не откажутся!
– Грр… Я не решаю такие вопросы!
– Тогда поговори со старейшинами, иначе останетесь ни с чем, а винить, кроме себя, будет некого!
– Сей миг я тебя отпущу, но смотри, потом буду рвать зубами!
– Ты не спускаешь обиды… Это хорошо! Плохо, что ты позволяешь себе то, что не позволяешь другим! Зачем мою невесту тронул? Не по Правде выходит!
– Я не живу по вашей Правде!
– А это к ней и не относится! Всякий человек должен поступать с другими так же, как хочет, чтобы они поступали с ним! А уж как ты это назовешь…
– Некоторые слишком сильны, чтобы блюсти твой глупый покон!
– Или слишком переоценивают себя!
– У тебя время до полудня! Если до этого момента мои родичи…
– Я их выпущу к этому времени, но только при условии, что услышу твое слово об Овтае и моих воях! Иначе… смерти мы не боимся, но и весь твой род кровью умоется!
– …

 

– Эгра! Затворите ворота – и на стены! Родичей инязора на всякий случай приготовьтесь выводить во двор, но пока не выпускать! Веремуд!
– За спиной твоей… Слышал всю беседу вашу, кхе…
– Тогда ты слышал и мое предложение инязору! Оно может быть направлено и твоему роду! Что скажешь?
– Мой сын спасен?
– Я сделал все, что мог, но я не лекарь, а мы слишком далеко от Ветлуги! Там я нашел бы более искусного… Теперь надейся лишь на чудо и сыновние силы!
– Сил ему не занимать… Благодарствую за ответ честный!
– И?
– Они зайдут сюда через подземный ход, ударят вам в спину, а следом пойдут на приступ! Выпустишь ты его родичей или нет! В каждом детинце…
– Я знаю. Точнее, слышал о таких вещах в ваших твердынях, поэтому первым делом мы нашли вход в него и взяли под охрану!
– Как искал, не спрашиваю, сам на себе испытал…
– Ответь все же на мой вопрос…
– Сперва ты… Отчего явился пред очи инязора, вместо того чтобы отомстить ему? Не посмел бы он напасть на Медвежий род…
– Кто знает, я хотел быть уверен в этом! Иногда люди совершают дурные поступки не оттого, что злы, а потому, что искренне заблуждаются или их вынуждают к этому. Не берусь судить, в чем причина его озлобления, но я дал ему возможность поправить то, что он натворил. Шаг к примирению он так и не сделал, но своего я добился…
– Да, слово про Овтая дорогого стоит, но он все равно попытается подмять его под себя.
– Пусть попробует! В любом случае он уже побежден…
– Даже при наличии в двунадесять раз больше воев ты с ним не справишься, разве что ощиплешь слегка!
– Если приведу кованую рать, то род моей невесты защитить сумею, так или иначе. Однако мне не нужна ни смерть инязора, ни кровь эрзян! А уж если князь падет сейчас, то может последовать как гражданская смута, так и очередное нападение со стороны Мурома… Речь о другом: он мог бы изменить жизнь своих людей к лучшему, но не сделал этого, поэтому стал слабее.
– Но так ли велика выгода, как ты вещал инязору? Две тысячи серебром великое богатство, но в первое лето получишь лишь две сотни, а землю уже отдашь! Спрашиваю не ради любопытства, а…
– Сам посуди, не всякое русское княжество собирает за год дани в две или три тысячи полновесных серебряных гривен. А тут сразу десятую часть! И не за саму землю, а лишь за право на ней находиться и работать! Однако дело даже не в этом… Если бы инязор не брал звонкую монету, а вошел в долю трудом и землей, то получил бы не только растущую год от года выгоду, но и большее влияние на окрестные земли!
– ?..
– Ну сам посуди… Есть у тебя вещь, которая нужна всем и которой ни у кого больше нет! Князья да беки по соседству трижды подумают, прежде чем с тобой ссориться, а поместные бояре даже искоса не смотрят на сторону. Иноземные купцы тебе в ноги кланяются да попутный товар привозят для продажи, отчего он у тебя дешевле становится, а мытные пошлины растут. Свои торговцы делают то же самое, но еще и слухи несут из чужих земель, кто и чем живет. Местный люд богатеет на заработках, оттого твоя казна пополняется, а вои облачаются в добрые доспехи…
– Красно расписал, да только вместо всего этого придет рать чужая, и останешься ты гол как сокол!
– И такое может быть, но если ничего не делать, то точно съедят! И даже без соли! Не раньше, так позже, как только ты немного ослабнешь или просто не окрепнешь. Так что эрзянский князюшка в своей глупости и неприятии чужеземцев потерял возможность стать если не вровень с окрестными русскими владениями, то чуть ближе к ним! Стать новым Муромом, Суздалем!
– Инязор не князь, всего лишь вождь, великий хозяин по-вашему…
– Хрен редьки не слаще! А мы бы принесли не только богатство, но и знание, как ковать железо, добывать… Постой! То есть вы не его подданные? И он всего лишь первый среди равных?
– Его выбирали, коли ты об этом, но его сына уже вряд ли будут…
– Грр… Вот теперь мне понятно, что делать!
– Я отведу тебя к моему роду!
– К старейшинам?
– Мы потомственные вои, и нами правят не дряхлые старцы…
– Не суть! Я благодарю уже только за это! Как только ты все сделаешь, я освобожу тебя от данного слова, и тогда уж благодарность моя будет не только устная… Раньше отпустить не могу, извини!
– Я не обещал, что мои соплеменники пойдут тебе навстречу! Они лишь выслушают твои речи.
– Что я еще должен знать? Может быть, чересчур воинственные соседи или твой род умеет лишь воевать, но не работать руками… Что мне предлагать твоим вождям и чего опасаться?
– Предлагай серебро, женщин, невольников, не ошибешься. А опасаться надо тех соседей, которые, по твоим словам, трижды думают, прежде чем тебя сожрать! Анбала Хисама, наместника Сувара, что пребывает ныне в своих владениях по ту сторону Идели. Он сын самого Селима Колына!
– Того самого, что хана Айюбая в ловушку заманил и кто над Марданом ныне стоит?
– Того. Буртасы всегда сами кричали себе правителя, но Колына, к всеобщему удивлению, пока терпят. Достойный муж, не чета… кха… его сыну, который все время проводит со своей свитой в утехах. Однако не стоит свысока поглядывать на молодого наместника, когда соберешься творить что-то у него под носом! Он слишком подвержен безудержным желаниям своих казанчиев, поелику и опасен весьма. А Сувар рядом, лишь несколько селений мокши отделяет его от нас!
– Стоит с Анбалом встречаться, как мыслишь?
– Ты можешь расположить его к себе?
– У меня есть что предложить его отцу и, думаю, найдется чем порадовать его самого… Ну что, прорываемся прямо сейчас?
– Мой сын?..
– Ему нужен покой, если растрясем по дороге, то он точно умрет! Договорись об уходе с местной дворней, а платой поставь наших лошадей, все равно забрать их с собой не получится. Вот только если инязор узнает, что ты ушел с нами…
– Не бери в голову, Иван. Не посмеет он болезного воя за деяния его отца наказывать…
– А тебя за твой уход со службы? Ведь найдутся видоки, донесут, что добром со мной ушел…
– Обо мне не печалься, все равно другого выхода нет… А ты мыслишь, что за девку твою инязору ответ держать? Да он брату ее скажет, что знать не знал, ведать не ведал…
– Даже так?
– А кто жалует неудачливых?
– Сразу о том оговорено было?
– Хм… не без того. А также было сказано, что на воях, со мной ходивших, и родне моей не отыграется, если бесчестье на себя возьму и удалюсь из этих мест навсегда. Иначе, мол, головой выдаст или казнит прилюдно.
– Тогда зачем же ты так стремился к смерти, когда попал в плен? Ушел бы подальше, и все…
– Лучше она, чем долгая жизнь в нищете!
– И некому помочь?
– Многие дружат, лишь опуская свою руку в твое блюдо, а при любых невзгодах помогают врагам сбить тебя с ног!
– Ясно… Как говорится в одной умной книге, «ни богатства, ни бедности, Господи, не дай мне. Если буду богат – возгоржусь, если же буду беден – задумаю воровство и разбой…»
– Что собираешься делать?
– Если инязор еще не перекрыл подземный ход, то прямо сейчас уходим через него, а если перекрыл… В любом случае у него слишком мало людей, чтобы запереть нас тут!
– Сдюжишь ли? Погоня будет наступать на пятки, а сам он уже в этот миг собирает всех своих воев с близлежащих поселений!
– Надеюсь, что большая часть дружины отослана к приграничным крепостицам! Зря я, что ли, все последние дни окрестности баламутил?
– Выступаем?
– Выступаем!
Назад: Глава 13 Девичья доля
Дальше: Глава 15 Иванова полусотня