Эпилог

— А всё-таки нечестно, что нас не позвали, — в который уже раз сказал Николка. — В конце концов, это я нашёл чётки, и в портал первый прошёл!

— А ты – второй! Мы догадались, что это чётки его открывают! А они – взяли и без нас обойтись решились…

— Да, неприятно, — согласился Ваня. — А вон Яшу позвали а он меня всего-то на два года старше! Нет в мире справедливости.

— Ну, что Яшу позвали – это понятно, — рассудительно сказал Николка. — Он вон сколько всего раскопал – и доцента Евсеина и Стрейкера тоже, и вообще…

— Зато ты его, можно сказать, спас! — резонно заметил Иван. Если бы ты не поднял кипеж – где был бы тот Яша?

— Нет, это Сергей Лексеич и господин барон. Ну и Ромка, конечно, — возразил Николка, который во всем хотел придерживаться справедливости. Я – что, я передал просто…

— Все равно – неправильно. Чем мы-то хуже? И кому интересно, сколько кому лет? Нас тоже должны слушать!

— Ну ладно, чего уж теперь… — вздохнул Николка. — Наверное, как решат все – нам расскажут. Не могут же не рассказать, верно, Вань?

— Кто их знает? — буркнул Ваня. — Совести у них нет, вот что. Они там судьбы мира обсуждают, а людям тут в школу идти…

— Тебе тоже? — Николка обрадовался тому, что мальчик сменил тему. — Мне вот послезавтра… мы с тётей Олей уже за формой ходили!

— Хорошо вам… — позавидовал Иван. А вот нам в школе весной как сказали, что теперь у всех будет форма – так до сих пор ничегошеньки не известно. В чем идти первого сентября – никто понятия не имеет. А, между прочим, меньше двух недель осталось!

— Как так? — недоумённо нахмурился собеседник. — Сегодня ведь уже… ах да, конечно!

— Вот-вот, я тоже все время забываю. Если бы не эти придурки, которых лейтенант из нашего времени притащил – там вообще сейчас середина июля была бы, — вздохнул Ваня. — В общем, жизнь и тут мне свинью подложила. Ты прикинь, было бы еще полтора месяца каникул! А из-за них иди теперь, как дурак, в школу…

— Ну да, — грустно поддакнул гимназист. — Как-то очень уж быстро лето пролетело. И сколько всего случилось! И погода, вон, уже не летняя…

Над Москвой, и правда, уже третий день висели плотные графитовые тучи. Время от времени они проливались на город реденьким дождиком, уже по-осеннему зябким. Прохожие уже переоделись – на улицах замелькали суконные шинели, извозчики напялили армяки, а дамы вытащили из гардеробов плотные шерстяные жакеты. Мальчики тоже отложили легкие летние рубашки и полотняные брюки: Николка облачился в серую суконную гимназическую рубашку, оставшуюся от прошлого года; рубашка была уже ощутимо мала, и запястья мальчика смешно торчали из рукавов. Ваня же, в очередной раз плюнув на конспирацию, нацепил чёрные джинсы и нейтрального цвета толстовку без капюшона. Единственной уступкой здравому смыслу стало то, что толстовка оказалась без молнии.

Очередной дождик как раз недавно прекратился; сизые лужи украшали мостовые и тротуары; извозчики катили по Каланчёвской площади, разбрызгивая во все стороны брызги. Напротив здания Ярославского вокзала мальчики соскочили с задней площадки конки и, уворачиваясь от прохожих, поспешили к парадному входу в вокзал.

Мальчиков накрыла всегдашняя вокзальная суета: бродяги с их жалостными повествованиями, пивные буфеты с коржиками и бутербродами с селедкой, ларьки да рынки – настоящий «базар-вокзал», беспокойный приют странников, в котором всё на виду.

— А мы точно не опоздаем? Во сколько поезд? — на бегу спросил Ваня.

— Сто раз уже говорил! — недовольно ответил Николка. — 4.35 пополудни, дачный поезд, из Сергиева посада. Да вон, сам смотри!

Возле большого табло толпилась публика; вокзальный служитель, приставив стремянку, мелом списывал в одну из граф время прибытия.

— Точно, он! — увидел Иван. — Уже прибыл, получается! Третья платформа… ага, это там. Побежали, а то пропустим!

Когда мальчики выскочили на перрон, Ваня остановился – так сильно на него каждый раз действовал неповторимый запах старых железнодорожных вокзалов. Остро пахли шпалы сумасшедшим сладким духом креозота – особой пропиточной смолы. Запах этот отличал железку от всего остального на свете. Во времени Вани шпалы по большей части делали из железобетона; хотя старые, деревянные шпалы еще не повсюду исчезли из обихода, отнюдь не все горожане двадцать первого века помнили уже этот пьянящий запах старой «чугунки».

Щемяще и тревожно пахла паровозная гарь – в локомотивах жгли каменный уголь, так что запах был густой и едкий.

То и дело сквозь вокзальный гомон прорывались свистки паровозов; им отзывались колокола, трели кондукторов и однотонно-одинаковые крики «Поезд отправляется!» да «Поезд прибывает!»

Нужный мальчикам поезд стоял у дальней платформы. Пассажиры покидали вагоны; дачники и прочая благополучная публика в шляпах и панамах, с кулечками и громадным носильщиком «номер восемь», шествующим впереди семейств в непременном фартуке с гирляндой чемоданов на плечах.

Николка пытался подпрыгивать, высматривая в толпе тех, кого они пришли встретить; Ваня же предпочёл решить вопрос кардинально, и вскарабкался на решётку, идущую вдоль края галереи.

Безобразие немедленно было замечено: пронзительная трель свистка вокзального служителя согнала нарушителя с насеста. Ваня недовольно скривился и соскочил вниз, на прощание продемонстрировав железнодорожнику средний палец. Но увы, никакого удовлетворения выходка не принесла: этому вульгарному жесту предстояло войти в употребление только через сто с лишним лет, так что ретивый железнодорожник оскорбления не понял.

Первым дачников заметил Николка: он запрыгал, завопил, замахал руками и вообще, повёл себя крайне несолидно. От семейства Выбеговых отделилась Марина – хотя Овчинниковы уже несколько дней, как были в Москве (Василию Петровичу пора было готовиться к началу учебного года), но Марину оставили с Выбеговыми, чтобы той досталось несколько лишних беззаботных дачных деньков.

Ваня, было, бросился вслед за товарищем, но остановился: вслед за Мариной навстречу Николке шла девочка, в бежевом платье с пелеринкой и в бежевой же шляпке. Мальчик сразу узнал спутницу Николкиной кузины: Варенька Русакова, с которой он познакомился еще в мае. Позже, ему всего раз приходилось встречаться с девочкой – во время приснопамятной вело-прогулке в Петровском парке. Ваня с Николкой провели тогда в компании подруг целый день; и с тех пор Иван не раз спрашивал друга об однокласснице кузины.

Девочка подошла ближе; Ваня с некоторым смущением увидел, что она узнала его, и теперь радостно улыбалась, махая рукой.

«Глаза у нее зеленые… — машинально отметил мальчик, и тут же подумал, что никогда не обращал внимания на цвет глаз, например, своих одноклассниц. — И светятся как… будто золотистые огоньки! Или это просто солнце?»

Тучи над городом и правда разошлись, и на платформу Ярославского вокзала щедро изливались лучи последнего летнего солнышка.

— Здравствуйте, Никол, — сказала Варя и подала ладошку гимназисту. Потом поправила зачем-то шляпку, и повернулся к Николкиному спутнику.

— Здравствуйте… Ваня, верно? Мы ведь с вами знакомы, помните? Меня зовут Варя Русакова, я…

— Помню, конечно! — весело сказал Иван. — Очень рад, снова видеть вас. Хорошо что все, наконец, вернулись!