Николка уже полчаса колесил по переулкам в районе Таганской площади. Хотя, до места, где предположительно находился сейчас Яша, было по прямой меньше двух вёрст, рация только шипела, верещала и больше ничего – хоть ты тресни! Николка тряс хитрый приборчик, нажимал от отчаяния какие-то другие кнопки – но добился лишь того, что он окончательно затих, перестав даже шипеть. Испугавшись, что связи теперь не будет совсем, мальчик выключил рацию, досчитал до десяти и снова включил. В динамике снова заверещало и, к несказанной Николкиной радости сквозь шум пробился знакомый голос – Яша!

Мальчику было, конечно, невдомек, что возвышавшаяся между ним и Хитровым рынком Ивановская горка напрочь блокировала радиосвязь; а когда он поднялся повыше, на Таганский холм, Яков с его рацией оказался опять в зоне уверенного приема. Так или иначе – теперь Яшин голос был достаточно громким. Даже слишком громким – какой-то господин, проходивший мимо Николки, тоже его услышал и проводил гимназиста недоумённым взглядом. Тот, поняв, что чуть не прокололся, свернул в подворотню и зашарил по карманам в поисках наушников. К этим крошечным штучкам, которое надо было вкладывать в ухо, он уже привык – когда смотрел по ночам фильмы.

Впрочем, недоумение давешнего господина вполне могло быть вызвано и не рацией… Дело в том, что Николка снова сел в лужу: обсуждая с Яшей их хитроумный план, он совершенно упустил из виду, что расписание Ярославской дороги по воскресным и будним дням различается – и как раз на тот самый дачный поезд, на котором он должен был отправляться сегодня в Москву. Так что Николка примчался от самых Мытищ на велосипеде – и успел-таки вовремя, добравшись за какие-то полтора часа. Да и то, из них двадцать минут потратил, колеся в поисках места, откуда можно было услышать Яшу. А уж сколько недоумённых взглядов поймал он на себе по дороге…

Раза три в спину Николке раздавались трели полицейских свистков. Ну конечно, движение на бициклах по городу каралось штрафом – хотя отнюдь не каждому городовому случалось видел эту мудрёную машину вживую. Лошади испуганные невиданным зрелищем, постоянно шарахались от велосипеда, а на Сретенке его чуть не вытянул хлыстом кучер богатого частного выезда.

Но – обошлось. Хотя, Николка уже не раз и не два давал себе слово, что припрячет велосипед на Гороховской, а в Перловку вернётся вечерним поездом.

— Никол, Никол, я на связи, приём, — забубнило в ухе.

Мальчик нажал тангету:

— Слышу, тебя Яша, слышу хорошо, прием.

Ему ужасно нравились эти словечки «приём», «на связи», «тангета». Он много таких запомнил – из проглоченных книг о будущем, а больше всего – из захватывающих, только очень уж жестоких фильмов, которые Ваня называл «боевики». Теперь словечки пригодились.

— …тр-р-р-… – ш-шух…– фр-р-р — …я на месте. Сижу под навесом, напротив дома Румянцева – с артелью плотницкой, вологодские. Приём.

— Понял, жди, приём.

Николка невольно поёжился. Хитров рынок считался самым опасным уголовным местом Москвы. Это была Большая площадь в центре столицы, в низинке, куда близ Яузы, окруженная облупленными каменными постройками. Двух- и трехэтажные дома полны ночлежками, во всякое время забитыми разным отребьем: здесь были и ворье, и бродяги, и пропившиеся мастеровые с портными, за копейку перешивающими краденое. Попадались и беглые, с каторги.

На площадь прямо с вокзалов приходили приезжие артели. Оттуда их забирали ушлые подрядчики – и уводили по работам. А после полудня навесы поступали в распоряжение хитрованцев и барышников: те скупали все, что попади. Вот возле такого навеса Яков видимо, и пристроился, …

Рация снова ожила:

— Ш-ш-ш… Тр-р-р… …вижу студента, входит в «Сибирь». Иду за ним, гляну, с кем он встречается…

Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова. В доме Румянцева были два трактира – «Пересыльный» и «Сибирь». Названия негласные – но иначе хитрованцы эти заведения не называли. Любой москвич знал, что в «Пересыльном» толкутся нищие и барышники и всякий бездомный люд, а вот «Сибирь» считалась степенью выше – его облюбовали воры, карманники и крупные скупщики краденого. Выше трактира, в бельэтаже сдавали номера.

— В трактире его нет, приём. Хотел дать половому гривенник, спросить, куда пошел студент – не стал. Приём.

Николка понимающе кивнул. Чужаков на Хитровке не жаловали – человек, принявшийся задавать в «Сибири» вопросы, подходящие для полицейского сыщика, рисковал уйти оттуда с ножом в боку.

— Осторожно, зря, не рискуй. Что будешь делать, приём.

На этот раз рация молчала дольше – минуты три. Николка начал, было волноваться, когда голос Яши снова прорвался сквозь шорох помех.

— Хочу заглянуть в окна, готовлю дрон. Приём.

— Кого? — опешил гимназист. Откуда там оказался приятель Геннадия и как Яков сумел уговорить его среди бела дня лезть по фасаду хитровского притона?

— Машинка, летающая, маленькая, с камерой, я тебе показывал. Попробую подвести к окнам на фасаде. Прием.

Николка облегченно выдохнул – значит это все же не он сошел с ума. И немедленно снова встревожился: как Яков представляет себе эту операцию? Конечно, «дрон» (Николка вспомнил, как называется летающая машинка, которой можно управлять с крохотного пульта) совсем небольшой, да и в полете не шумит, а – скорее шуршит. Яша, во время визита в Перловку показывал мальчику эту электрическое насекомое, и они вдоволь наигрались, гоняя его над полем и между деревьями. Но – запускать дрон посреди бела дня, на Хитровке, где внимательных глаз побольше, чем в театре на премьере!

— Яш, ты подумал? Увидят, собьют. Приём.

— Чем? — тр-р-р-… – ш-шух… — фр-р-р… — разве что палкой кинут?

В наушниках опять зашипело, заверещало. Николка недовольно покрутил колёсико подстройки, помехи смолкли.

— …уведу по переулку, к Солянке, он быстро летит. Сам вслед, бы я и при чем. А там городовой стоит. Потом во дворе посажу. Приём, приём.

Значит и Яша с ума не сошёл. План, признал про себя Николка, был толков – быстренько заглянуть в бельэтажные окна «Сибири», а потом, когда хитрованцы увидят летающую невидаль и поднимут хай, увести дрон в сторону Солянки, куда толпа оборванцев, скорее всего, не сунется. А сунется – пожалеет. Пока городовые станут разгонять невесть с чего выплеснувшуюся из хитровского горшка накипь, тихонечко подобрать аппаратик в каком-нибудь тихом палисаднике.

— Все, начинаю, приём.

— Удачи, жду как пройдёт, приём.

Минуты томительно тянулись; рация трещала помехами, но голоса не подавала. Николка поймал себя на том, что задержал дыхание – и выдохнул, лишь когда потемнело в глазах – так переживал за товарища.

— …ш-шух… тиу-туу-у-у-тр-р-р-…-фр-р-р.. — там варяг! На втором этаже, третье окно от дома Бунина. Студент с ним, говорят. Варяг достал саквояж, там деньги. Много. Приём.

Николка не сразу сообразил, что «варягом» они с Яшей условились называть ван дер Стрейкера. Значит, бельгиец все-таки в Москве, на Хитровке? Ай да Яша, ну и голова, молодчина!

— …фр-р-р… ш-шух… — забегали! Все, ухожу, до связи – тиу-туу-у-у Черт! Меня… пшш-ш-ш-…Тр-р-р-р…

Николка беспомощно смотрел на коробочку рации и понимал, что Яша, кажется, вляпался в неприятности…

— …А по моему, это просто мерзость! — Вероника крутила в руках карандаш; было видно что она сильно взволнована. — Мало у нас в Москве этой героина и прочей дури, так вы еще и добавить решили?

Девушку можно было понять. Не каждый день узнаёшь, что твои боевые товарищи собираются заняться наркоторговлей. То, что дурь при этом предполагалось доставлять не из Афганистана, а из прошлого роли не играло.

— Не понимаю, как вообще можно обсуждать подобные пакости! Наркотики! Может, еще и сутенёрством займетесь? Или органами будете торговать?

— А что, вариант, — ухмыльнулся Дрон. — Видела бы ты, сколько там бомжар – ну бродяг всяких и нищих. И все, что характерно, живут на экологически чистых объедках и сивухе. Ни тебе пестицидов, ни тяжёлых металлов… товар первый сорт!

Веронику передернуло от отвращения. Отвечать Дрону она не стала и продолжила:

— Мы, на минуточку, собирались стать там, в прошлом, революционерами, а не наркоторговцами. По-вашему – революцию можно делать на деньги от продажи наркоты?

— Революцию можно делать на любые деньги, — рассудительно сказал Геннадий. — От наркоты, от вражеской разведки, от грабежа почтового поезда. Даже на фальшивые. Главное – чтобы они были. А вот если их нет – тогда и революции не будет. Очень простая, знаешь ли, причинно-следственная связь. Нет денег – нет революции.

— Слыхала про таких ребят – ФАРК? — осведомился Дрон. — Это колумбийские леваки и партизаны. И коммунисты, между прочим – «Подпольная коммунистическая партия Колумбии». Они с 64-го года всю страну на уши ставят, воюют с янкесами и буржуями. А бабло, между прочим, идет от кокаина. Они, понимаешь, не считают, что это западло, даже наоборот – пусть всякая шваль и слабаки от наркотиков сдохнет, на свете чище будет. Не знаешь про такое? То-то… думаешь, почему они там с наркомафией воюют? Те когда-то тоже были с ними, а потом решили скрысятничать и чисто бабло делать, вместо того, чтобы на революцию отстегивать – вот теперь их за такой косяк и мочат.

Дрон был известен в БПД своей приверженностью к латиноамериканской романтике.

— В данном случае Дрон во многом прав, — поддержал соратника Геннадий. И вообще, друзья, давайте договоримся – кто не хочет марать руки – мы никого не держим. Пока не держим, — добавил он многозначительно.

— Ага, а кто станет трепаться… — Дрон интернациональным жестом провел большим пальцем по горлу.

— Так что, ты по прежнему, будешь настаивать на своей позиции? — снова обратился к девушке Геннадий, — или, будем считать, что непонимание преодолено?

Вероника пожала плечами и отвела глаза.

— А мне вот что непонятно, — осведомился сидящий рядом с ней Олег. — Неужели кокс там продают просто так, без рецептов? Это что ж – заходи и бери, что ли? Кто угодно, в любой аптеке?

— Именно, — подтвердил Геннадий. — Заходи и бери. В любой аптеке. Сколько хочешь.

— Я тут нашел один матерьяльчик, — поддержал лидера Валентин. — Как раз по интересующему нас вопросу. Вот, Олеж, если сомневаешься: ««Биржевые ведомости». Примерно – уровень нашего «РБК-Дейли».

И он положил перед собой листок со сканированной, явно дореволюционной газетной вырезкой:

— Ну ни фига ж себе! — заржал Дрон. — Прикинь, если в «КоммерсантЪ» жалобу написать – мол, кокс нынче дорог, непорядок, примите меры…

По комнате прокатились смешки, Геннадий довольно кивнул.

— Как видите – с тем, чтобы легально добыть товар, проблем не предвидится. Особенно, если последовать совету автора заметки и обратиться на аптекарский склад. Мы же с вами не хотим переплачивать по 90 копеек за 20 граммов, верно?

— Точно, — согласился Дрон. — Видели мы этот склад. Сидит там старый гриб, сторож. Из всего оружия – палка от метлы и свисток. Всего делов – знать, где у них там кокс держат, и можно устраивать шоппинг.

— То есть, все же грабить? — поморщилась Вероника. — Никак нельзя без гоп-стопа?

— Опять ты за свое… — вздохнул Геннадий. — Не нравится – предложи вариант, рассмотрим. А если нет – извини.

— Ну хорошо, — Вероника не собиралась сдаваться. — Мы эту дурь как-то там добудем. Пусть даже много. А дальше? В пакетики развешивать и по клубам толкать? Сказать, что с нами за это сделают – причем извращенным способом?

— Вопрос не праздный – согласился Геннадий. — Дрон, излагай…

— А чё? — немедленно среагировал тот. — Не, конечно коксом по мелочи барыжить – палево. Не вариант. Надо сдавать всё, разом, и потом надолго ложиться на дно – чтобы не нашли по горячим следам. А найти может кто угодно – и пацаны, которые тему наркоты держат, и ФСКН  и даже ФСБ. Товар больно горячий. Тут только так и надо: сдал партию – и свалил с концами.

— Благо, свалить есть куда, — подхватил Геннадий. Тот, кто займется реализацией партии кокаина – уходит в прошлое и остаётся там надолго. И это, Дрон, будешь не ты – для тебя тут дел пока хватает.

— А кто? — немедленно спросила Вероника, но Геннадий промолчал и многозначительно улыбнулся: мол, не тот вопрос.

— Ну что, по этому вопросу все? Что ж, дальше на повестке дня – студент Бауманки… то есть, простите, Императорского Московского Технического училища Лопаткин Владимир, разночинец. А также – бомбист и террорист. Проживает в студенческом общежитии с милым названием «Ад» на Большой Бронной улице. Этот молодой человек дает нам замечательную возможность – сразу, без сложной подготовки работы проникнуть в круги недобитых пока еще царской охранкой народовольцев, — Геннадий кашлянул.

— Напомню, дорогие соратники – знакомые, причем не такие уж дальние, этого милого молодого человека всего через полгода попробуют грохнуть государя Александра III. Помните, кто это сделает? Для забывчивых – всего одно имя: Александр Ульянов. Не надо напоминать, чей он брат?

Повисло напряженное молчание; бойцы Бригады ловили каждое слово вожака. По сути, он впервые открыто заговорил о том, для чего, собственно, затевается вся эта рискованная, и в перспективе, кровавая игра.

— Согласитесь, — продолжал меж тем Геннадий, — у этого юноши чрезвычайно интересные и перспективные контакты. Так что остаётся, как говорят в Одессе, пара незаметных пустяков – не просто выйти на этих людей, но и завоевать в их среде некий серьёзный авторитет. И меня в этом плане интересуют отнюдь не только господа Ульянов, Шевырёв, Андреюшкин  и иже с ними. Они свой выбор уже сделали и со своей дороги не свернут.

— И флаг им в руки, — усмехнулся молодой человек, — революции нужны и герои и мученики. Меня сейчас больше интересуют те, кому сейчас например, 16 лет – как господину Гершуни. Или 13 – как Чернову. Я хочу, чтобы они видели в нас не пришельцев непонятно откуда, а вождей, ведущих их к победе. А объяснить им это могут только такие люди, как студент Лопаткин и его друзья. То есть – властители дум нынешних студентов. А для этого они должны поверить в нас с вами, друзья мои.

Геннадий замолчал, и закончил вполне по-деловому:

— В общем, Володя Лопаткин дает нам возможность сэкономить уйму сил, времени и и денег… которых у нас с вами пока нет. А потому – надо налаживать с ним отношения. Чем мы с вами завтра и займемся. Валя, ты, помнится, хотел прогуляться в прошлое?

— Серж, я окончательно решила! Платье я закажу у мадам Клод, и никак иначе! В конце концов, свадьбу устраивать мы ведь тоже будем здесь? Или в Петербурге? Тогда я, дорогой, должна соответствовать вашим понятиям о моде. А вот прическу сделаю у нас, не говоря уж о косметике – тут даже сомнений никаких быть не может. Видела я ваши парикмахерские… бр-р-р… каменный век какой-то. Ой, а если мы в Петербурге – как я тогда из Москвы туда доберусь, у вас ведь самолёты не летают, а в поезде я всю укладку испорчу…

— Конечно, дорогая, все будет так, как ты захочешь, — невпопад ответил Никонов. Он слушал Ольгино щебетание уже полтора часа к ряду – с тех пор, как они в очередной раз вернулись с Кузнецкого. Надо сказать, в последние несколько дней жизнь лейтенанта превратилась в бесконечную череду поездок по свадебным салонам, модным лавкам и ювелирным магазинам – причем как здесь, так и по ту сторону портала. Ни на что другое ни сил, ни времени просто не оставалось; лишь по вечерам, распрощавшись с будущей супругой и отправив ее в, в 2014-й год, он мог немного расслабиться и подумать о собственных делах.

Нельзя сказать, что хлопоты эти были лейтенанту неприятны. Скорее даже наоборот – он с удовольствием наблюдал, как Ольга из взбалмошной гостьи из далекого будущего превращается в благовоспитанную московскую барышню. Она даже прекратила намекать ему на то, что могла бы не тратить время – свое и обожаемого Сержа – на постоянные переходы туда-сюда через портал; несмотря на всю соблазнительность этого предложения, Никонов ясно дал понять девушке, что намерен соблюдать хотя бы внешние приличия, а, следовательно, переехать к нему она сможет только после официальной церемонии. Ольга со вздохом согласилась, а лейтенант был избавлен от обсуждения свадебной кампании хотя бы на вечера.

Проблем здесь, надо сказать, хватало – причем о большинстве из них очаровательная Ольга до сих пор понятия не имела. Правила, регламентирующие жизнь флотского офицера весьма и весьма строги; лейтенанту в самом скором времени придется представить будущую супругу сослуживцам, а значит – надо будет отвечать вопросы о ее семье. Неравный брак хорошо выглядит лишь на страницах чувствительных романов; На деле же женитьба на девице неясного происхождения вполне могла кончиться если не отставкой, то переводом куда-нибудь с глаз долой, например – на Дальний Восток или на Каспийскую флотилию, обычное место ссылки проштрафившихся флотских офицеров. А этого допускать было никак нельзя: вместе с удобной должностью при Научном комитете морского ведомства, Никонов лишился бы и возможности влиять на развитие флота, а значит – прощай планы по изменению истории! В последнее время он и так забросил свои изыскания, уделяя непозволительно мало времени содержимому плоского черного чемоданчика, хранящегося в кабинете…

Имелись и другие трудности. Паре предстояло венчание – а Закон обязывал священника быть особенно внимательным к совершению брака. Перед началом венчания требовалось представить в Церковь документы, которые могли удостоверить священника, что возраст, вероисповедание, гражданское состояние жениха и невесты, отсутствие недопустимого родства между ними, позволяют вступить в брак.

Самому Никонову, как военному, предстояло, кроме того, предоставить разрешение на вступление в брак, полученное у своего непосредственного начальства. И если с этим (как впрочем и с остальными его бумагами) никаких хлопот не предвиделось, то об Ольге сказать того же самого было невозможно. У нее не было никаких документов – вообще. Равно как и никакой возможности их раздобыть. Конечно, подобные вопросы в Российской империи спокон веку решались с помощью нужных людей и соответствующего размера мзды, однако Никонов подобного опыта не имел. Он уже подумывал обратиться за помощью к Корфу, который ориентировался в житейских коллизиях несколько лучше его. Кроме того барон, человек достаточно известный в спортивных кругах Москвы, успел обрасти здесь немалыми связями. Однажды, когда Никонов упомянул об этом в беседе с ней самой, девушка отмахнулась, и заявила, что «ребята сделают ей в фотошопе ксивы лучше настоящих, только надо найти образец».

Потратив примерно четверть часа на выяснение, что, собственно, имела в виду его будущая супруга, Никонов с негодованием отверг вариант фальшивки, пусть и очень высокого качества – так что вопрос с документами Ольги оставался открытым.

— Серж, ты вообще, меня слушаешь? Смотри, я никак не могу решить, какую их этих трех… нет, пяти шляпок выбрать! Посмотри, что тебе больше нравится?

Никонов вздохнул и, оставив тягостные мысли снова с головой окунулся в водоворот предсвадебной суеты.

Из этого приятного занятия его вырвал громкий крик снизу: «Куды прешь, храпоидол, господа не принимають!»

Лейтенант с усилием оторвался от созерцания очередных невесомо-кружевных штучек непонятного назначения и вышел из гостиной на лестницу. Внизу, в прихожей встрёпанный Николка сцепился с Фёдором, нипочём не желавшим пускать мальчика «без докладу». Николка размахивал руками, что-то горячо втолковывая привратнику, но Фёдор стоял, как скала.

Увидев Никонова, мальчик обрадовался:

— Дядь Серёжа… ой, простите, господин лейтенант, я к вам, очень срочно, а он вот не пускает…

Моряк кивком велел Фёдору пропустить Николку (привратник удалился, шаркая войлочными туфлями и что-то недовольно бормоча себе под нос), а Николка взлетел по лестнице и зачастил:

— Беда, дядь Серёжа, Яшка попался! Хотел заглянуть в Сибирь, его там и схватили. Я сразу к вам, надо что-то делать, а то этот гад Стрейкер его точно убьет!

— Погоди-погоди, — Никонов попытался остановить этот поток слов. — Какая Сибирь? Откуда там Стрейкер? А заодно и Яков? И куда он хотел, как ты выражаешься, «заглянуть»?

Через полчаса Николка сидел в гостиной, сжимая обеими ладонями кружку с крепчайшим чаем. Ольга хлопотала вокруг – напряжение последних часов вылилось у мальчика в форменную истерику, и, едва закончив невнятные объяснения он попросту разрыдался.

А Никонов, поймав извозчика уже мчался на Маросейку, где в этот час должен был находиться в своем клубе барон Корф.