Наверное, редкое побережье изменилось за эти 130 лет так сильно, как аравийский берег Персидского залива. Хотя, пожалуй, побережье Японии в районе Токийского мегаполиса тоже произвело бы на японца, родившегося веке так XIX неизгладимое впечатление…

Мне не случилось побывать ни в Абу-Даби, ни в Дубае – никогда не тянуло модные арабские и египетские курорты. Но, как и всякий человек своего века, я, конечно, не раз видел телевизионные картинки и панорамные фотографии с видами грандиозных футуристического облика городов, возведенных в песках. И тем более удивляли меня однообразные, пустынные берега, тянувшиеся по правому борту нашей «Калиопы». Словарь Брокгауза и Ефрона, к которому Иван взял моду обращаться при каждом удобном случае, дает следующую характеристику здешним местам:

Что тут добавить? Разве что – несколько слов об ужасном климате, который чрезвычайно трудно переносится европейцами. Тяжесть летней жары усиливается большой влажностью воздуха и пылью, поднимаемой любым ветром. В иной день, береговые ветры, дующие со стороны Аравии, укрывают море пеленой серо-желтой мелкой песчаной мути; спасения от нее нет, не помогают даже свежие морские бризы, дующие здесь с завидной регулярностью.

Несмотря на это, вдоль аравийского берега все море – в серых и коричневых лоскутьях парусов; каботаж по обеим берегам залива целиком в руках арабов; персы же, нация совершенно не морская, к мореходству равнодушны.

Движение пароходов в заливе довольно оживленное, особенно после открытия Суэцкого канала; кроме грузовых пароходов, еженедельно ходит почтовый пароход между Бомбеем и Бассорой. Пакетботы регулярно ходят и на запад, в обход Аравии, в Суэц. На линии этой работают и суда Северогерманского Ллойда, к числу которых и принадлежит наша «Калиопа».

В Адене, где мы стояли сутки с лишним, пароход непрерывно осаждали лодчонки местных торговцев. Особенно много предлагали жемчуга – как россыпью, так и в виде нехитрых местных изделий. Персидский залив вообще славится жемчужными промыслами; большая часть улова идет оттуда в Индию, но немалое количество попадает и в Аден, и дальше – в Аравию, Занзибар, Левант, Египет, ну и, разумеется, в Европу. Ловля производится вполне примитивно; ловцы ныряют на большую глубину, подвергаясь опасности от акул, жертвой которых ежегодно становится десятка два ныряльщиков.

Пожалуй, имеет смысл вернуться немного назад. В порту Басры мы встали перед необходимостью выбирать: можно было прибегнуть к услугами английской пароходной компании, обслуживающей линию до Бомбея; тогда пришлось бы возвращаться в родные пенаты через Персию. Также к нашим услугам был колесный пакетбот «Калиопа», принадлежащий Северогерманскому Ллойду; он ходил по регулярному маршруту Басра – Аден – Суэц – Порт-Саид – Александрия, затрачивая в один конец 11 суток. Поразмыслив, мы выбрали этот путь, хотя он и сулил нам некоторые опасности: в конце концов, от Александрии рукой подать до Сирии и Палестины, где нас, как мы помним, разыскивали какие-то негодяи. Однако же перспектива возвращения в Россию через бакинскую таможню тоже сулила некие проблемы: в свое время, составляя легенду о нашем появлении в России, я указал именно Баку, как пункт пересечения нами границы империи. Отметки об этом и сейчас имелись в наших паспортах, и, попадись они на глаза таможенным чинам – неудобные вопросы нам гарантированы.

К тому же, в Александрии у нас был интерес иного рода – именно там закончился земной путь египетского ученого, автора маалюльского манускрипта. И там же до сих пор хранился ковчег, вывезенный некогда из Сирии. Так что мы выбрали германский пакетбот, тем более, что герр Вентцель взялся составить нам общество; после мятежа в Басре, немецкая строительная компания временно сворачивала работы и вывозила европейский персонал. Директор местного филиала компании «Крафтмейстер и сыновья» пока оставался в Басре – на его плечи легли все заботы по вывозу людей и заботы об уцелевшем оборудовании. А на долю герра Вентцеля пришлись хлопоты по доставке в Европу бесценной документации из тех самых несгораемых шкафов, что пытались вывезти на «шушпанцере». Шкафы вместе с обломками бронепоезда раскидало по половине Басры, а вот бумаги удалось вытащить – без них герр Штайнмайер никуда бы не ушел.

Заодно директор попросил Вентцеля доставить в Штеттин свою дочь, 14-летнюю Грету – ту самую барышню, что бесстрашно отстреливалась вместе с нами от обезумевших ваххабитов.

«Калиопа» ушла из Басры вечером того же дня. Не могу передать, какое облегчение испытали мы, когда негостеприимный город скрылся наконец в береговой дымке – мы-то знали, что марево это пахнет гарью сожженных кварталов, кровью и порохом. Ванька ходил смурной: после того, как мы с Антипом успокоили его после жуткой истерики, приключившейся уже в порту, он все чаще пристраивался где-нибудь в уголке и сидел, смотря прямо перед собой. Губы его шевелились; время от времени мальчик сжимал кулаки и принимался ходить взад-вперед. От людей, особенно, немецких пассажиров «Калиопы» Иван шарахался; на Курта смотрел с откровенной неприязнью. Продолжалось это дня три, пока пакетбот находился в Персидском заливе – за это время я не раз пытался завести разговор о местах, мимо которых мы проплывали. Бесполезно – сын, обычно живо отзывавшийся на все, что происходит вокруг, совершенно замкнулся в себе. Я уже всерьез за него беспокоился, однако, после стоянки в Адене, приятственной прогулки по набережной эспланаде и кофе на террасе в английском колониальном квартале, в компании миловидной Греты, мальчик стал понемногу оттаивать. К концу прогулки, Иван живо беседовал с девочкой на невообразимой смеси английских и русских слов, и украдкой щелкал фотоаппаратом. Кстати, фото-отчет о нашей экспедиции давно перевалил за отметку в тысячу кадров и продолжал стремительно расти; что касается видеороликов, то некоторые из них, попади они в ютуб, смогли бы взорвать интернет – Иван ухитрялся снимать даже в Басре, во время прорыва в порт. Я имел с ним на эту тему строгий разговор, но, кажется, ничего не добился – Иван заявил, что сейчас можно хоть интервью с марсианином выложить, все равно никто не поверит; наберешь кучу лайков и все. Остается надеяться, что эти грозные события отбили у моего сына охоту к интернет-хулиганству.

Отношения с Вентцелем тоже начали понемногу выправляться. К моему удивлению, немец крайне болезненно отреагировал на внезапное охлаждение Ивана к его персоне. Курт так и не понял, чем это было вызвано; я-то знал, какое тягостное впечатление произвела на Ивана резня с применением последних достижений сумрачного германского гения. Я не ожидал столь острой реакции – казалось бы, 14-летний мальчишка, выросший на боевиках и видеоиграх, не должен быть столь чувствителен. Рад что ошибся; то, как Иван отреагировал на страдания вогабитов, попавших под пули и струи пара, говорит о том, что гнусные реалии XXI века не так уж и затронули на его разум и душу.

Ваня облокотился на леер. Сумрачное настроение его, вроде бы отпустило; мир вокруг уже не казался столь отвратительным, а неудержимое желание запустить в герра Вертцеля стулом, возникавшее всякий раз, когда он видел любезного немца, понемногу отошло на задний план. Тем более, что инженер был крайне вежлив и предупредителен, постоянно говорил о преимуществах инженерной карьеры, и как следствие – об изучении немецкого языка. Вот и сегодня мальчику пришлось битый час корчить любезную физиономию, выслушивая обстоятельный, подробный (иначе инженер не умел) рассказ о строительстве Суэцкого канала. Благо предмет беседы был уже недалеко – до Суэца оставалось не более дня пути, что легко было заметить по усилению «дорожного движения» – кроме арабских лодчонок и парусных шхун, по дороге все чаще попадались грузовые пароходы и большие коммерческие парусники. А дважды в пределах видимости «Калиопы» серыми тенями мелькнули английские крейсера – и растаяли в жаркой мгле, спеша куда-то по своим, имперским делам. Да, хозяевами на этом морском тракте (как, впрочем и на большинстве других) были британцы – и они не позволяли забыть об этом всем остальным нациям.

От общества Вентцеля Ивана избавила Грета Штайнмайер; после посещения Адена барышня нет-нет да и попадалась ему на глаза; беседы с ней получались до чрезвычайности запутанные. Грета знала пару десятков русских слов и с грехом пополам умела объясниться на английском; Иван же за последние полторы недели успел выучить несколько немецких фраз, так что беседа, с грехом пополам, выстраивалась. Вот и теперь барышня поведала Ивану, что отец собирается отослать ее в Santk-Рetersburg, чтобы учиться там в Institut für edle Jungfrauen. Ваня уже знал – Вентцель поведал! – что герра Штайнмайера ждет повышение по службе: фирма получила подряд на строительство Сызрань-Рязанской железной дороги, и ему предстоит этот проект возглавить. Так что очаровательной Грете, хочешь – не хочешь, предстоит перебраться в Россию поступать в заведение, где, как ей успели уже рассказать, учатся русские Gräfinnen und Prinzessinnen. У Вани были несколько иные сведения на этот счет (почерпнутые, к слову сказать, из одноименного телесериала), но разочаровывать хорошенькую немку он не стал.

Чего-чего, а манер Грете и так было не занимать. Проведя в обществе сверстника столько времени, сколько приличествовало воспитанной junge Mädchen aus guter Familie, она откланялась, и Ваня снова остался в одиночестве. В голову лезли всякие мысли, но мальчик гнал их прочь, припоминая рассказ Вентцеля о строительстве канала. Немец, конечно, сволочь и колбасник, но дело свое он знает, и слушать его было весьма интересно.

Ваня узнал, что впервые судоходный канал между Средиземным и Красным морями был прорыт ещё при фараонах – для судов того времени, разумеется. Позже этот водный путь был заброшен на тысячелетия и совершенно скрылся в песках; кто только не носился с проектами восстановить его! Но удалось это лишь французскому дипломату Лессепсу, который, не производя новых изысканий, а опираясь лишь на результаты предшественников, напал на мысль провести канал так, чтобы он стал как бы «искусственным Босфором» между двумя морями, достаточным для прохода судов с самой большой осадкой. Проект отличался замечательной смелостью; автор обладал громадной энергией и громадными же связями, благодаря чему проект и был принят – хотя подготовлен был весьма слабо. Работы начались в 1859-м году. Технические трудности были громадны – работы шли под палящим солнцем, в песчаной пустыне. Только чтобы обеспечить рабочих водой, компании приходилось гонять туда-сюда полторы тысячи верблюдов; к 1863-му году был даже прорыт небольшой пресноводный канал от Нила, предназначенный не для судоходства, а единственно для снабжения пресной водой – сперва рабочих, потом и поселений, которым предстояло возникнуть вдоль берегов канала. Шести лет, которые Лессепс отводил на работы, не хватило канал был открыт только через десяток лет, в 1869-м году. А дальше началась уже политика – канал, как это и планировалось изначально, действительно ослабил зависимость Египта от Турции. Но – отнюдь не в ущерб Англии, от которой фактически и зависит судьба Египта; точно так же власти Англии в Индии канал не только не нанес ущерба, но усилил ее, приблизив Индию к метрополии. В 1875-м году Англия выкупила у египетского хедива его акции, и с тех пор британцам в компании канала принадлежит руководящая роль. Так что труды французов, в который уже раз, принесли дивиденды – и денежные и политические – Британской империи.

Ваня зло сплюнул за борт. «Англичанка гадит» – после жутких сцен в Басре это выражение приобрело для него более чем конкретный смысл. Какое бы раздражение ни испытывал мальчик к Вентцелю, он все же отдавал себе отчет, что роль инженера была вынужденной – по сути, тот защищал своих соотечественников, и делал это в меру своего инженерного разумения. Так что кровь, пролитая на камни Басры, мучения, которые пришлось претерпеть и горожанам и мятежникам-ваххабитам, оставались на совести «заказчиков» мятежа – а в том, что ими были англичане, Иван не сомневался. Немцы, путешествовавшие вместе с ними на «Калиопе», все время рассказывали, что британские агенты при первой возможности вставляют палки в колеса грандиозному германскому проекту железной дороги «Берлин – Багдад» и дальше, до Басры.

К тому же, Ваня знал о том, какие события разразятся здесь всего через двадцать с небольшим лет. И он отлично представлял, к чему приведут усилия англичан, направленные на то, чтобы оторвать от вполне, как выяснилось, цивилизованной Османской империи арабские племена. Он помнил и европейские города, в которых не протолкнуться от арабов, и вызывающую роскошь телерекламы небоскребов и отелей Абу-Даби, и бесконечный поток репортажей о терактах, оплаченных нефтяными шейхами – тех самых, предки которых пасут сейчас верблюдов и униженно кланяются турецким чиновникам.

Этот процесс, которому еще только предстояло изуродовать европейскую цивилизацию, здесь только начинался. Ваня, в который уже раз с сильнейшим раздражением подумал: отец, как раньше, не хочет серьезно говорить о значительном воздействии на историю, сводя это к шуткам, а то и вовсе уходя от темы под каким-нибудь благовидным предлогом.

Доски палубного настила слегка дрогнули; Ваня обернулся и увидел отца. Олег Иванович выглядел совершенно довольным; в Адене он сменил дорожное полувоенное облачение, не пережившее прорыва из Басры, на хлопчатобумажный колониальный костюм и извлек из багажа купленную в Маалюле трость со скрытым клинком – и как только он ухитрился сохранить ее во всех перипетиях странствования! В общем – вовсю изображал путешествующего джентльмена. Образ этот был настолько «викторианским», что Ваня поморщился.

Олег Иванович истолковал гримасу сына по-своему:

— Что, все на Вентцеля крысишься? Это ты зря, если бы не он – нас бы всех перерезали.

— Да ну его, этого Вентцеля! — отмахнулся Иван. — Я сам все давно понял, просто сделать ничего не могу – стоит закрыть глаза, передо мной сразу… ну, ты понимаешь…

Олег Иванович кивнул. Он и сам с трудом заставлял себя не вспоминать кошмарные сцены того дня.

— Я тут подумал, — продолжил тем временем Ваня. — Вот кончается девятнадцатый век. Впереди – русско-японская война, англичане примутся всячески гадить России. Потом, в Первую Мировую нас втянут, ну и понеслась… Пока не кончится дело Украиной и санкциями. И нам что, снова все эти их пакости терпеть?

— Ну, за примерами можно так далеко не заглядывать, — заметил отец. — Вон, Англия только-только в Афганистане воевать закончила, а на юго-востоке, в Туркестане, как гадила России, так и гадит. И, что характерно, и не думает оставлять это занятие.

— Ну да, ну да, — замотал головой, Иван. — Помню, как же. Ты еще мне книжку давал, про польского мальчика – так там главные герои, поляки, как раз и шарятся у русских границ где-то на Памире. Они там еще от казаков спасаются. А помогает им шпион английский, из индусов – у него еще чин прикольный, забыл…

— Пандит Даварсаман, — сказал Олег Иванович. Даварсаман – это имя – а «пандит» – как раз тот самый «чин». Английский «туземный разведчик» – таких готовят в Управлении Большой тригонометрической съемки Индии. Для них еще в 60-е разработали особые приемы топосъемки – с помощью четок, молитв и прочих местных штучек. Очень, кстати, эффективная служба – русские так до конца и не разобрались, кто проникал в Туркестан под видом дервишей и буддистских паломников.

— Вот и я о чем говорю! — перебил отца Ваня. — Пакостят, гады, как могут – а наши ничего не подозревают! Вон, в Басре что устроили, лаймы проклятые…

Олег Иванович усмехнулся про себя. Иван все глубже и глубже вживался в реалии прошлого – ну кто из его московских сверстников 2014 года назовет британца «лимонником»? Да что там сверстники… пожалуй, из сотни взрослых дай бог, один в курсе, что англичан называли так в девятнадцатом веке из-за лимонного сока, который выдавали британским морякам и морским пехотинцам для профилактики цинги. Ваня, тем временем, продолжал:

— Ну неужели мы так и будем мотаться тут по своим делишкам и терпеть все это? Не могу так больше… знаем ведь все заранее, и молчим! А сколько людей могли бы спасти, какие беды предотвратить…

Олег Иванович тяжко вздохнул. Нельзя сказать, что он не ожидал чего-то подобного: наоборот, предполагал, что сын так или иначе вернется к мысли о вмешательстве. И рассуждения о множественности мировых линий и вариантов истории его уже не убедят…

— Так, сын, раз уж ты поднял эту тему – давай серьезно. Донимать тебя морально-этическими соображениями не буду, поговорим о другом – он пододвинул к леерам шезлонг, устроился поудобнее, откашлялся и продолжил:

— Ну ладно, насчет Англии ты прав. Хотя, знаешь, Бог не Бог… а некая высшая справедливость на свете все же есть. Сам подумай: кончились все их гадости? Поддерживали Пруссию против французов – не прошло и пятидесяти лет, получили войну со Вторым Рейхом. Британскую империю эта война, конечно, не сокрушила – но хребет надломила. Помогали Японии против русских – и всего через сорок лет огребли от них, так что если бы не САСШ, то потеряли все колонии в Азии, включая Индию. Опять заигрались с немцами – и в результате Вторая Мировая, после которой империя благополучно сдохла. Ну да бог с ними, с гордыми бриттами, давай лучше о нас с тобой…

Да, признаю, знания у нас есть. Хорошо. Вот сейчас мы кого-то убедим нам поверить… кстати, тоже вопрос – как? Кто нас станет слушать? Так вот – убеждаем это мы власть предержащих поверить нашим прогнозам. Отлично. И что дальше?

— Как что? — недоуменно спросил Иван. — Они знать будут, а значит – предотвратят. Для начала – хоть пандитов этих переловят…

— Да не в пандитах дело, — поморщился отец. — Тем более, что их в итоге все равно переловили. Я о другом. Сам подумай – если нам поверят, как ты думаешь – нас кто-нибудь после этого выпустит?

Иван молчал, видимо, подыскивая возражения.

— Вот видишь, сам все понимаешь – посадят нас в уютный каземат и примутся выжимать из нас все, что мы знаем. А когда выжмут – все равно не отпустят, чтобы, не дай бог, никому другому не рассказали…

— А вот и нет! — нашелся Ваня. — Мы ведь не просто знаем что-то – мы ведь еще туда-сюда ходим! А значит, много чего полезного можем принести!

— Ну ты хоть подумай немного головой, — усмехнулся Олег Иванович. — Кто рискнет выпускать таких опасных людей из-под присмотра? Кто знает, куда мы двинем, после того, как побываем в прошлом? А вдруг – объявимся совсем в другом месте? Нет, на такой риск никто не пойдет. И потом – почем им знать, что мы попросту не сбежим в будущее, а их оставим с носом? Они же на той стороне нас контролировать не смогут? Или того хуже – притащим оттуда что-нибудь эдакое, в стиле уэллсовского теплового луча или фульгуратора Рока из жюльверновского «Флага родины».

— Но у нас же нет ничего такого, — пытался спорить Иван. — Не атомную же бомбу сюда нести? Да и не достать нам ее.

— Это ты знаешь, — резонно возразил отец. — И я знаю. А им это откуда известно? Нет, брат, стоит нам заговорить – и нас живыми из рук уже не выпустят. Я бы на их месте – нипочем не выпустил бы. А оно нам с тобой надо?

Ваня помотал головой и как-то сразу сник, нахохлился. Олег Иванович понял, что аргументы у сына временно закончились, и поспешил перевести разговор на нейтральную тему:

— Я, собственно, вот о чем хотел поговорить. Помнишь, еще на «Принцессе Багдада», Курт рассказывал о своем увлечении археологией?

Вот уж действительно – сюрприз! Точнее, не сюрприз, а рояль. Тот самый, который случайно стоял в кустах. Иначе это и не назовешь, даже и не старайся…

Короче Вентцель оказался не так прост. Сегодня утром («Калиопа» резво бежала по водам Красного моря, до Суэца оставались какие-то жалкие сутки пути, а я уныло торчал на палубе и переживал очередную мировую несправедливость), герр инженер разговорился в курительном салоне с отцом. Кстати, забыл сказать – во время путешествия отец вернулся к этой, без сомнения, мерзкой привычке, от которой уже три года как избавился. В ответ на мои язвительные упреки он смущенно кашлял и оправдывался, что мол, все вокруг курят, и послеобеденная сигара – это вообще не табачная зависимость, а часть благородного ритуала общения, без которого в эти времена не обойтись… Отмазка это, вот что. Гнилая. Хотя, приходится признать – ни папиросы, ни сигареты (их тут употребляют непременно с мундштуками) отец не курит – предпочитает сигары и трубку. Уж не знаю почему, но мне всегда нравился запах трубочного табака; если сигаретный дым вызывает во мне лишь омерзение, то трубочный, наоборот, вызывает какие-то неясные, но весьма приятные ассоциации…

Но – вернемся к герру Вентцелю. За кофе и сигарами он поведал отцу о своем давнем увлечении – археологии. Строго говоря, мы о нем и так знали, мало того, во время плавания по Тигру инженер нам все уши прожужжал и о своем хобби, и о собрании редкостей, которые его попечительством собирают для школы родного города. Но на этот раз разговор оказался куда более предметным и полезным – герр Вентцель поведал, что в бытность свою в Египте, на строительстве железнодорожной ветки Суэцкого канала, он познакомился с прелюбопытным стариканом. Семидесятидвухлетний немецкий археолог и историк по фамилии Боргхардт оказался, ни много ни мало, хранителем коллекции древностей египетского хедива Туфик-паши. На строительстве «чугунки» господин хранитель оказался тоже по делу – от посещал все крупные земляные работы, ведущиеся во владениях Туфик-Паши иностранными компаниями и присматривал, чтобы те не испортили своими лопатами и экскаваторами чего-нибудь бесценно-исторического, скрытого в песках пустыни. На этот счет у египтян уже имелся опыт – лет пятнадцать назад, в 1871-м году, некие братья Рассул нашли у подножия крутого каменного склона в Дейр-эль-Бахри, на западном берегу Нила, напротив Фив замурованный вход в пещеру. Братья немедленно вскрыли тайник и принялись копать. На глубине тринадцати метров они наткнулись на семидесятиметровый коридор, ведущий вглубь скалы. По всей длине коридор был забит ящиками – в них были мумии, а также множество предметов «погребального приданого».

Естественно, братья Расул нашли как распорядиться неожиданно свалившимся на них сокровищем – пустили находки на продажу. Их бизнес процветал несколько лет, пока египетская Служба древностей, которая, до того момента мышей не ловила, не заинтересовалась ловчилами. Одному Аллаху известно, сколько бесценных предметов старины ушло к тому моменту в частные коллекции! С тех пор хедив, весьма заинтересованный в такой доходной статье бюджета, как египтология, отряжал хранителя своего собрания надзирать за всеми сколько-нибудь перспективными в смысле находок проектами.

В тот раз старикану не повезло – на трассе будущей узкоколейки попадались разве что верблюжьи кости, зато повезло герру Вентцелю. Инженер приобрел в лице хранителя интереснейшего собеседника и непревзойденного знатока египетской старины. Старый ученый был лично знаком со Шлиманом, состоял в научной переписке с патриархом «старой» германской школы египтологии Рихардом Лепсиусом, и, будучи непревзойденным знатоком древнеегипетской и коптской письменности, работал над переводами египетских манускриптов с самим Эрманом. Бог знает кто это: но Вентцель произносил это имя с каким-то особым придыханием, что свидетельствовало о крайнем пиетете и почтении.

Услышав о коптской письменности отец немедленно заинтересовался. Герр Вентцель удовлетворил сугубо научный (ха-ха!) интерес собеседника и уже через час отец был посвящен во все детали работ герра Боргхардта по переводам древних коптских религиозных текстов, которые тот выполнял по заказу египетского отдела Берлинского королевского музея.

Общий вывод был таков – старик-хранитель мог оказаться чрезвычайно полезен, и отец не преминул заручиться обещанием герра инженера познакомить нас с ним – как только окажемся в Александрии.

Новость была крайне интересной. Ради такого шанса стоило потратить несколько дней, — или, даже, недель, — и задержаться в Александрии. В конце концов, лучшего способа узнать что-то об авторе маалюльского манускрипта у нас, скорее всего, не будет. Мы тут же принялись строить планы предстоящей компании, а я нет-нет да и вспоминал учтивого герра Вентцеля. Из головы никак не его фраза, сказанная еще в Басре, когда мы готовили к прорыву наш безрельсовый бронепоезд:

«А у вас богатое воображение, Иоганн, — сказал мне тогда инженер. — Я бы ни за что не додумался до такого применения самого обычного парового тягача. Полагаю, если употребление на полях сражений колючей проволоки и скорострельных митральез войдет в практику, ваша идея будет иметь большое будущее. А если еще и оснастить колеса экипажа подвижными рельсовыми колеями, наподобие тех, что изобрел Дюбоше…».

Это что, я, выходит, подсказал НЕМЕЦКОМУ инженеру-механику идею танка прорыва? Ну, олень…