XII
Дорога домой, в Ярославль, обошлась, к счастью, без приключений. Уже почти на самом подъезде к городу Валентин, решив перестраховаться, предпочел сделать крюк и въехать в город не с севера, а с юга.
В свой дом решили не возвращаться. Наверняка мудровские соглядатаи держат его под своим контролем. Решили временно, до тех пор пока не сыщется новое жилье, разойтись по домам родителей. Валентину Силка предлагал идти с ним, но тот вдруг вспомнил о церковном стороже Кондрате. Уж там-то точно его искать не будут. Была и еще одна причина, по которой Валентин хотел увидеться с дядькой Кондратом.
Всю дорогу до Ярославля он пытался выстроить схему предстоящей аферы с серебром, привязав к ней еще и новоприобретенную шахту. Но все тщетно. Схема никак не хотела выстраиваться. Итак, на входе у него была идея делать чейндж с иностранцами по выгодному курсу. Далее, у него был стартовый рублевый капитал, который предстояло обратить в серебряные талеры. Что дальше? Что делать с талерами и как из этого извлечь выгоду? Ведь их, в конце концов, необходимо было опять обратить в рубли, чтобы процесс стал перманентным. Чеканить самому фальшивые рубли? Нет, это не для Валентина. Это уже не мошенничество, это совсем другая статья.
Дальше по ходу дела, ближе к концу схемы, как представлялось Валентину, возникала та самая шахта. И что? Что дальше? Чем сердце успокоится? Ответа нет. В голове непроницаемый туман и ни намека на прояснение. Похоже, для того, чтобы схема выстроилась окончательно, необходима еще какая-то информация. Вот за ней-то Валентин и ехал к дядьке Кондрату.
Церковного сторожа Валентин застал в его убогом жилище. Дядька Кондрат отдыхал: утреню давно отслужили, а до вечерни было еще несколько часов. Когда Валентин подошел к будке сторожа, из-под нее с ворчанием показалась огромная голова волкодава. Но пес, видимо, узнал посетителя, потому что ворчание тут же прекратилось. Нагнувшись, Валентин ласково потрепал кудлатую морду.
— Ишь ты, узнал…
То, что видевшие его всего лишь дважды собаки признали за своего, показалось ему добрым знаком. Он открыл дверь и вошел в будку. Церковный сторож спал, негромко похрапывая.
— Дядька Кондрат!
— А… Кто тут? — От неожиданности сторож подпрыгнул на своем ложе и сел, протирая глаза кулаками.
— Это я, Михайла Митряев, дядька Кондрат.
— А-а… Здравствуй, здравствуй. И не думал я, что ты вспомнишь о старике. Рад, что зашел. Давай-ка мы с тобой, Михайла, во двор выйдем. Там и поговорим. А то темновато у меня. Да и с непривычки дух тут для тебя, наверное, тяжеловат.
В будке было не темновато, а темно хоть глаз выколи. Ни свечи, ни лучины Кондрат не зажег, а малюсенькое оконце, затянутое рыбьим пузырем, света практически не пропускало. Что же касается царящих здесь ароматов, то… Да, признаться, попахивало отнюдь не луговой свежестью. Но Валентина после кожевенной фабрики деда Власа никакими запахами уже не запугаешь и не заставишь отступить. Разве что нервно-паралитическим газом.
— Не могу я, дядька Кондрат, во двор. Я к тебе прятаться приехал.
— Прятаться? От кого?
— От Мудра.
— От Му-удра? Ты что, Михайла, из дому сбежал?
— Из дома я сбежал уже давно, дядька Кондрат.
И Валентин рассказал церковному сторожу все, что произошло с ним с момента их предыдущей встречи до сегодняшнего дня.
— Да-а… — Сторож лишь головой покачал, выслушав Валентина, — далеко у вас зашло.
Слушая рассказ, дядька Кондрат зажег свечу и теперь внимательно разглядывал молодого человека. Удивительное дело! Чтобы мальчишка сумел противостоять такому волчаре, как Мудр! Однако! Здесь дядька Кондрат вновь покачал головой:
— Вижу, что ты, Михайла, похож на своего родного батюшку не только внешне. Похоже, у тебя и характер батюшкин. Порадовался бы он, глядя на тебя. Жаль, что я слишком стар для того, чтобы участвовать в этих играх. Не помощник я тебе, Михайла. А жаль.
— Это ты зря, дядька Кондрат. Еще как можешь помочь! Для начала разреши мне пожить у тебя несколько дней, пока ребята не найдут новый дом.
— Да о чем речь, Михайла! Живи, сколько хочешь. Мне хоть поболтать будет с кем. А хочешь, я с благочинным переговорю? У него в доме места много. Скажу ему, что племянник ко мне из деревни приехал. Он не жадный, не откажет.
— Ни в коем случае, дядька Кондрат. Чем меньше людей обо мне знает, тем лучше. К тому же как мы с тобой беседовать будем, если я в поповском доме буду обретаться?
— Тоже верно, — согласился сторож. — А о чем ты хотел побеседовать? Думаю, ты ж не просто так, язык почесать? Нет? Ведь за делом, а?
Валентин не выдержал, рассмеялся:
— Точно, дядька Кондрат, угадал. За делом. Скажи, ты, когда у батюшки моего работал, с иностранцами дело имел?
— А как же…
— Многие из них сейчас в Ярославле обретаются?
— Смотреть надо, Михайла. Приказчики, конечно, многие могли смениться. Кой-кого из хозяев сынки наверняка сменили. А кто-то, думаю, работает по-прежнему. Но… Всякое может быть. Времена-то нонче неспокойные. Европа, почитай, вся в огне. Уж столько лет проклятущая Ливонская война длится. Всякое с людьми могло случиться. Смотреть надо.
— А если я тебя попрошу посмотреть? Пройтись по людям, восстановить старые связи?
— Да бог с тобой, Михайла! Кто ж со мной станет разговаривать? Ведь кто я такой? Церковный сторож. Разве будут серьезные люди со сторожем говорить? И на порог не пустят. Еще подумают, что по старой памяти явился милостыню клянчить.
— Со сторожем точно не будут, — согласился Валентин. — А вот с главным приказчиком торгового дома «Михайла Митряев и товарищи» будут.
— Это откуда ж торговый дом такой? А, Михайла? Ты что, в купецкую гильдию вступил?
Валентин даже не ожидал, что придуманное им по ходу разговора название выдуманного торгового дома произведет на дядьку Кондрата такое впечатление. Мало того что он теперь на Михайлу смотрел по-иному, но и сам приосанился, будто сбросил с плеч лет десять — пятнадцать.
— Пока не вступил, но в ближайшие дни вступлю обязательно.
— О-ох… — Такого вздоха разочарования Валентину не доводилось слышать еще ни разу в жизни. — А я уж поверил было… Для вступления в гильдию деньги нужны огромадные. Целых пятьдесят рублей!
— У меня есть такие деньги.
Похоже, уверенность, с которой было сделано это заявление, вновь произвела на Кондрата благоприятное впечатление, заставив его несколько воспрянуть, но тут же, словно вспомнив что-то, он опять поник и махнул рукой:
— Так нужно ж еще согласие самой гильдии. Разве ж Мудр тебе позволит?
— А Прозоров? Прозоров может помочь?
— Про-зо-ро-ов? Так ты и с Прозоровым знаком?
— Ну… Водку вместе не пили, на охоту не ездили и в бане не парились. Но… знаком. Приглашал обращаться к нему, если что.
— Прозоров большой человек, и слово его в гильдии решающий вес имеет. И Мудра он ненавидит.
— Тогда, дядька Кондрат, считай, что ты уже главный приказчик в новом торговом доме.
Разговор, несмотря на убогий антураж будки церковного сторожа, получался серьезным и деловым. Более того, он получался продуктивным. Валентину, видимо, и не хватало именно тех крупиц опыта и информации, коими обладал дядька Кондрат, для того чтобы рождать новые идеи. Только возникла идея торгового дома «Михайла Митряев и товарищи», а уже до Валентина дошло, что это — самый простой способ легализации. Как только он станет членом гильдии и главой независимой фирмы, Мудр от него отстанет. По крайней мере, он потеряет над ним ту власть, что имеет отец над сыном в традиционном обществе. Да, Мудр наверняка будет вести против него войну, но он уже не сможет запросто схватить его и увезти в какую-нибудь Вологду, прикрываясь отцовской заботой. Не сможет, ибо Михайла Митряев становится самостоятельным человеком, купцом, налогоплательщиком, гражданином, черт возьми. Пожалуй, за это стоило отдать пятьдесят рублей.
— А для чего, Михайла, тебе иноземцы понадобились? Чем торговать решил? Или еще какая задумка имеется?
Похоже, дядька Кондрат окончательно поверил в Михайлу, раз уже начал примериваться к своим новым обязанностям.
— Есть одна мыслишка, дядька Кондрат, но… Сначала кое-что спросить у тебя хочу.
— Спрашивай. Если знаю, обязательно отвечу.
— Дядька Кондрат, как стать менялой?
Сторож вопросу удивился, но ответил сразу же:
— Никак не станешь. Менялой родиться нужно. Сын наследует отцу, и так из поколения в поколение. И все они служат нашему государю, правда, и себя не забывают.
— А как обмен происходит, знаешь? Талеры, например, как обмениваются?
— Знаю, конечно. В одном качественном талере серебра по весу на сорок четыре копейки. А в меняльной конторе иноземец получает за свой талер тридцать три копейки. Разница — одиннадцать копеек с каждого талера — идет в доход государству. Что-то из этих одиннадцати копеек менялы себе оставляют. Но сколько именно, не знаю. Врать не буду.
— Так это получается, — решил уточнить Валентин, — что-то вроде налога на иноземцев, желающих на Руси торговать. Так?
— Вроде того, — согласился дядька Кондрат. — Едут иноземцы и с востока, и с запада, и с юга, и с севера. Везут свои товары. И у нас здесь торгуют друг с другом и с русскими купцами. А государство Русское со всей этой торговли доход получает.
— Здорово придумано! — Валентин не смог сдержать своего восхищения остроумием и изобретательностью средневековых русских чиновников и администраторов, придумавших и осуществивших столь простую и действенную финансовую схему: «Это ж надо было додуматься! Обложить налогом практически всю мировую торговлю! Двадцать пять процентов с оборота! Теперь понятно, почему западноевропейцы так настойчиво искали морской путь в Индию и Китай».
— Еще бы не здорово, — согласился дядька Кондрат. — Они бы и рады друг с другом торговать помимо Русского государства, да кто ж им позволит? С какой бы стороны ни ехал иноземец, дальше Ярославля его не пускают. Вот они и вынуждены здесь торговать по этим правилам.
— Значит, не рады иноземцы существующему порядку?
— Рады, не рады… Таков наш ордынский порядок. Так было всегда. По крайней мере, с той поры, как Русь правит миром.
— А если мы с тобой им предложим менять не в меняльной конторе, а у нас? Но не по тридцать три копейки за талер, а по тридцать семь или по тридцать восемь?
Когда до церковного сторожа дошла суть вопроса, на его лице появилась гримаса, выражающая одновременно удивление, страх и восторг.
— Ох, Михайла… За такое ведь по головке не погладят, — шепотом произнес сторож.
— Конечно, не погладят, — охотно согласился с ним Валентин. — Если только узнают. Но кто же признается? Мы с тобой? Ни за что. Иноземец? А зачем ему это надо? Он же с нашей помощью свои деньги экономит. Да и признайся он, первым же и пострадает. Мы с тобой, дядька Кондрат, рискуем имуществом своим, а иноземец — головой. Так что будет он молчать как миленький. А все остальное от нас зависит. Естественно, дело надо так обстряпать, чтобы ни одна живая душа о том не узнала. Поэтому и прошу тебя, дядька Кондрат, возобновить знакомство с иноземцами. Отберешь среди них надежных людей. Вот с ними и будем дело иметь.
Какое-то время, глубоко задумавшись, дядька Кондрат молчал, поглаживая свою бороду.
— Ну хорошо, — наконец-то сказал он. — Положим, обменяли мы копейки и рубли на талеры. Что потом? В чем выгоду свою искать будем?
Теперь уж настала пора задуматься Валентину. Правда, думал он не так долго, как церковный сторож. Никакие новые идеи его в момент этого короткого раздумья не посетили, а потому он решил сказать правду:
— Не знаю я пока, что делать дальше. Знаю точно одно — фальшивые деньги мы чеканить не будем. Но чувствую я, дядька Кондрат, есть выгода в этом деле. И хорошая выгода. А то, что не придумалось пока ничего, не беда. Придумаю, вот увидишь.
— Гм, гм… Тут и придумывать нечего. Если не чеканить фальшивые копейки, то талеры надо переплавлять в слитки, а слитки продавать у нас же на торжище. Серебро в слитках ныне дорого, и мало привозят его. А спрос хороший. Это я знаю точно. Наш благочинный уже третий месяц крест нагрудный себе купить не может. Мелочовка всякая на рынке имеется, а хороший большой крест на толстой цепи — нет такого. Мало везут серебра из-за войны. Вот и дорого оно нынче. Да и по дорогой-то цене не купить. На нашем торжище сейчас серебро в слитках до пятнадцати копеек за золотник доходит. Вот давай и прикинем, что за барыш мы можем получить. В одном талере шесть с половиной золотников серебра. Положим, купим мы его за тридцать восемь копеек. Тогда один золотник серебра обойдется нам… — Дядька Кондрат поднял вверх голову, как будто искал ответ на потолке своей будки. — Обойдется нам… Чуть дешевле шести копеек. Пусть шесть с накладными расходами. А переплавленные в слитки талеры мы будем продавать по двенадцати копеек за золотник. Итого, каждая вложенная в это дело копеечка принесет с собой еще одну копеечку барыша.
— Как, оказывается, все просто! — с восторгом воскликнул Валентин. — А я-то, дурак, голову ломал! Кругами ходил вокруг очевидного, а сообразить не мог.
— Ну не так уж все и просто, — постарался охладить его пыл дядька Кондрат. — Во-первых, литейня нужна. Талеры в слитки переплавлять. А это такое дело, что в городе его никак не спрячешь. Да и в окрестностях тоже. Опять же народишко там у тебя работать будет. Как его заставить молчать о том, что он талеры переплавляет? Но это еще полбеды. Каждый производитель серебра на слитки свое клеймо ставит. И производителей этих не так много. Везут к нам серебро только немцы и чехи. И, помнится мне, разновидностей клейм этих — три, ну четыре от силы. Наперечет, одним словом. Как ты поступишь? Подделаешь чужое клеймо? Так те немцы, что торгуют слитками с таким клеймом, сразу заподозрят что-то неладное. Свое клеймо выдумаешь? Так у тебя сразу поинтересуются, где это серебро добыто. Что отвечать будем? Врать? Что? Ведь те немцы, что с вопросами придут, получше нас с тобой родину свою знают. Боюсь, вранье наше против них и пяти минут не устоит. Вот это вот настоящая беда.
— Нет никакой беды, дядька Кондрат. И врать нам по поводу чешских и германских рудников не придется. Мы будем русским серебром торговать.
— Что значит — русским? Все знают, что на Руси серебро не добывают. У нас и рудника-то ни одного нет.
Валентин торжествовал. Вот и наступил момент, когда все связалось. По крайней мере, в первом приближении. Не зря, получается, купил он эту дурацкую шахту. Теперь и она пригодится. Еще как пригодится!
— Неправда твоя, дядька Кондрат, — хитро улыбаясь, возразил Валентин. — Есть на Руси один серебряный рудник. Находится он в лесу, в тридцати семи верстах от Вологды, во владениях князей Линских. И принадлежит он теперь мне, так же, впрочем, как и сами владения князей Линских.
Церковный сторож, досадуя, даже рукой махнул на Валентина:
— Да ну тебя, Михайла… И зачем мы только турусы на колесах разводили? Зачем считали, хвост к носу прикидывая? А у тебя, оказывается, целый серебряный рудник имеется! Просто бери и работай!
Валентин рассмеялся:
— Как ты сам сказал, дядька Кондрат, не все так просто. Рудник есть, а серебра нет.
— Как это?
— А вот так. Лет десять назад князь Линский пригласил в свое имение рудознатца. Тот нашел несколько небольших серебряных слитков и заложил шахту. На том князь Линский с ним и расстался, посчитав, что дальше он и сам справится. Но сколько ни копали его люди, серебра они так и не нашли. Так что… Рудник есть, а серебра нет. Но теперь будет обязательно. Мы, дядька Кондрат, там, под Вологдой, будем менять талеры. Едущие в Ярославль иностранцы будут по дороге заезжать туда и совершать обмен. Плавильню же устроим в шахте. А отлитое в слитки серебро под своим клеймом мы будем доставлять в Ярославль, где будем продавать за рубли. Рубли же вновь повезем в Вологду для обмена. Как видишь, все складывается. Благодаря тебе, дядька Кондрат. Так что ищи надежных иноземцев.
Прятаться в будке церковного сторожа Валентину долго не пришлось. Уже утром следующего дня, во время заутрени, к воротам ограды храма Архангела Михаила подкатил крытый возок. Из него выскочил Силка и бросился к будке церковного сторожа, но у самой двери, узрев вдруг вылезающих из-под будки волкодавов, резко отскочил назад.
— Эй, Минька, выдь скорей, а то сожрут они меня!
Валентин сидел в будке один (дядька Кондрат во время службы помогал в храме), чувствуя себя под охраной Кондратовых волкодавов в абсолютной безопасности. А тут вдруг Силка вопит на весь двор! Не дай бог, прихожане обратят внимании. Приоткрыв дверь, Валентин высунул наружу нос:
— Прекрати орать, Силка. Сейчас люди вокруг тебя начнут собираться.
— Так сожрут же, Минь, — жалобно простонал Силка, кивая на глухо порыкивающих волкодавов. Валентин негромко присвистнул, отзывая собак, и те послушно вновь полезли под будку. — Минь, мы дом сняли. Ероха там остался, а я — за тобой.
Это была хорошая новость. Не придется тратить столь драгоценное время на дурацкую игру в прятки. Ведь схема уже продумана до мелочей, и теперь предстоит лишь действовать, действовать и еще раз действовать.
— Где возок?
— За оградой.
— Жди меня там, я сейчас, лишь дядьку Кондрата предупрежу.
Одевшись, Валентин покинул сторожку и, поднявшись на высокое каменное крыльцо, вошел в храм. Служба была в самом разгаре. Протиснувшись сквозь плотно спрессованную толпу прихожан, он подобрался к дядьке Кондрату, исполнявшему сейчас роль церковного служки.
— Дядька Кондрат, я уезжаю, — шепнул он ему на ухо. — Поедешь со мной?
— С Богом. Действуем, как договорились.
А договорились они вчера о том, что дядька Кондрат остается при храме и совмещает свои новые обязанности с обязанностями церковного сторожа до тех пор, пока не найдется ему замена. Уж больно не хотелось ему подводить своего благодетеля, предоставившего в трудный час и работу, и крышу над головой.
Обстоятельство это хоть и притормаживало несколько общее дело, но Валентин особо и не возражал. Дядька Кондрат вел себя как нормальный, порядочный человек, и Валентину оставалось только порадоваться, что не ошибся, остановившись в своем выборе на этой кандидатуре.
Новое жилище Ерохе и Силке удалось снять там же, в Гончарной слободе, через три улицы от их прежнего обиталища. Домик был похуже предыдушего, но дорого было то, что удалось найти его быстро.
— Не бог весть, — признался Ероха, демонстрируя новый дом Валентину. — С прежним, конечно, не сравнить.
— А какой там у нас был тайник… — поддержал Ероху Силка. — Какие ставни, двери… А какие замки и запоры Ероха там поставил… Кстати, Минь, деньги будем сюда перевозить или пока пусть у отца моего побудут?
Перед отъездом в Вологду большую часть денег Ероха и Силка под охраной Надея перетащили в дом к Силкиному отцу, взяв с собой лишь небольшую часть.
— Все одно… И тайник надо делать, и ставни, и запоры, — буркнул Ероха. — Михайла будет пока от Мудра прятаться, а мы с тобой, Силка, начнем работать — стаканчики по барабану гонять. Пойдем вновь на торжище…
— Никуда вы не пойдете, — остудил пыл приятеля Валентин. — Новая задумка, парни, у меня вчера родилась.
И он принялся рассказывать друзьям план, возникший в беседе с дядькой Кондратом.
— Вот это да! — с нескрываемым восхищением воскликнули оба, едва лишь Валентин остановился, чтобы перевести дыхание.
— Действовать начнем уже сегодня. Потому и говорю вам, что неважно, каков дом, в котором мы нынче поселились. Мы здесь ненадолго. Сегодня же после заутрени дядька Кондрат отправится оборудование для плавильни покупать. Поедете вместе с ним. Дядька Кондрат договорится с литейщиком, чтобы взял вас в ученичество. Походите к нему пару-тройку дней. Плавит он, правда, медь, но это особого значения не имеет. Первую плавку проведем здесь, в сарае. Плавить будете сами, поэтому учитесь прилежно, дурака не валяйте.
— Понятное дело, — обиженно пробасил Ероха. — Мог бы этого и не говорить.
— Извини, глупость действительно ляпнул. Дальнейшие плавки будем делать в том имении под Вологдой. Туда и иноземцы будут заезжать со своими талерами. Вам обоим придется жить там. Я же буду мотаться между Вологдой и Ярославлем, слитки перевозить. Наймем на месте несколько мужичков, пусть ковыряются в шахте, создают видимость какой-то деятельности. Но отрытый грунт промывать, якобы промывать, будем сами. А там, глядишь, вдруг действительно серебро обнаружится. Вот, собственно, все, что касается организации дела. Нерешенным остается один вопрос, причем не самый последний по важности. Охрана. Но здесь, Силка, я надеюсь на тебя, вернее, на твоих братанов.
— Верно Михайла говорит, — поддержал его Ероха. — Дело такое, что лучше лишний раз рта не раскрывать и чужих людей в него не посвящать. В охрану своих нужно. С другой стороны, если все вокруг будут знать, что шахта серебро дает, то какую охрану ни держи, все равно не убережешься. Ведь всегда можно собрать ватагу большую числом, чем охрана. Разбойники раз собрались, пограбили и разошлись, а охрану постоянно кормить нужно. Можно, конечно, нанять столько охраны, что только на нее работать и будем. Но зачем? Лучше держать язык за зубами и отвечать интересующимся: «Как не было серебра, так и нет». А от случайных неприятностей действительно и одного Надея хватит.
— Да ну его, этого Надея, — с самым серьезным видом заявил Сила. — Слишком молод еще. Скажешь ему службу оставить, поинтересуется зачем. Еще и долю в деле потребует. Нет уж. Я лучше батюшку с матушкой своих в бывшем княжеском доме поселю. Отцу ничего платить не придется. Он все мечтал, что, когда его младший сын на ноги встанет, он службу бросит и на мой кошт жить будет. Вот и дождался. А охрану он наладит не хуже Надея, да и Ероху обучит оружием владеть.
«Вполне трезвый взгляд на жизнь, — согласился с Силой Валентин. — Нам лишние компаньоны ни к чему. И зачем платить за то, что можно получить бесплатно? Ай да Силка, ай да бизнесмен! Кстати, дело уже крутится вовсю, а о долях я с ребятами так и не договорился».
— Ерофей, Сила, друзья мои! — торжественно начал Валентин. — До сих пор все, что у нас было, находилось в общем владении. Теперь мы начинаем большое серьезное дело. Свою купеческую контору будем открывать — «Михайла Митряев и товарищи». По-моему, настала пора договориться о наших долях в этом деле. И ту часть дохода, что не пойдет на развитие дела, мы будем делить в соответствии с этими долями, а уж тратить каждый будет по собственному желанию.
— А зачем еще чего-то придумывать? — искренне удивился Ероха. — Доли какие-то… Пусть все будет, как было. Все, что заработаем, все общее. А тратить по общему совету будем.
— Гхм-м… — Сила ядовито усмехнулся. — Простой ты, Ероха, как правда. Или прикидываешься? А ежели Михайла у Мудра все митряевское дело оттяпает, ты его тоже в общее достояние запишешь?
Ероха аж подавился от возмущения.
— Да ты что такое, Силка, говоришь? Или мы не с пяти лет дружим? Или мы не знаем друг друга как облупленных? Митряевские дела — это митряевские дела, а наши — это наши. Я хотел только сказать, что мы с тобой, Силка, без Михайлы ничего бы не добились. Все придумал он. И я ему доверяю. Как он скажет, так и будет. Сколько даст, столько и хорошо. Вот что я имел в виду. А ты, Силка, разве по-другому думаешь?
Тот смешался под столь яростным напором простодушного Ерохи.
— Да нет… Я что… Я согласен… Конечно…
Валентин поднял руку, прерывая их спор:
— Будет вам. Каждому из нас будет принадлежать третья доля в нашем общем деле. А какую часть дохода в дело вновь пускать, какую же на собственные нужды тратить, будем решать вместе, — изрек он, а про себя подумал: «Силка сегодня просто сорит идеями. Оттяпать у Мудра все митряевское дело. Почему бы и нет? Недружественное поглощение, или наезд в просторечии. Как это у нас в двадцать первом веке делается? Очень просто. Первым делом на фигуранта заводится уголовное дело со всеми вытекающими отсюда последствиями. Надо будет обдумать на досуге».
— Минь, — извиняющимся тоном начал Силка, — ты не думай, я согласен с Ерохой, как скажешь, так и будет…
— Да что ты все заладил…
— Не, я не о том, Минь… Мы ж про охрану не договорили.
— То есть?
— А деньги и слитки возить из Ярославля в Вологду и обратно? Один будешь?
— Ну… с ямщиком… Да, — признался Валентин, — об этом я как-то не подумал. Одному несподручно.
— Я знаю, кто нам нужен, — торжественно провозгласил Силка. — Испанца того помнишь? Ивана Альбу?
— Еще бы…
— Как он тогда… Один против восьмерых! Шутя. Если б захотел, порезал бы их всех, как поросят.
«Кстати, еще одно дельце. По счетам нужно платить. С Диком Ричардсоном надо бы поквитаться за его подлянку».
— А он согласится? — усомнился Валентин. — Знаешь ведь эту дворянскую спесь. Как это человек благородных кровей на купчишек работать будет?!
— А ты поговори с ним. Зачем-то ж он приехал на Русь. За чем, если не за заработком? Он хочет продать свой меч, а мы его купим.
Последовавшие после этого разговора события закрутились со все возрастающей скоростью, что Валентин, несмотря на безделье и одиночество в течение большей части суток, чувствовал буквально кожей. Ероха и Силка поступили в ученичество к литейному мастеру и по вечерам шумно, перебивая друг друга, делились впечатлениями. Силка умудрился найти время и встретился с Ксанкой, и та поделилась последними новостями из митряевского дома. Мудр, узнав, что Ермил упустил Михайлу, бушевал так, что весь дом сотрясался. Теперь все, кто хоть раз в жизни видел мудровского пасынка, рыщут по городу в поисках Михайлы. Все митряевские слуги и работники заняты теперь исключительно этим делом.
Дядька Кондрат подобрал двух клиентов на обмен, и те в два захода обменяли талеров почти на двести рублей. Приобретенное для плавильни оборудование установили в сарае, там же сложили и простейшую печь, а чтобы не угорать, разобрали над нею часть крыши. Наконец дядька Кондрат привез заказанное им ранее клеймо, сделанное по эскизу Валентина. На клейме красовались три буквы «М», вписанные в овал. С одной стороны, хулиганство, конечно, а с другой — почему бы и не присвоить своей афере имя другой великой аферы, прогремевшей в конце двадцатогого века?
На вопрос Силки, что же значат три буквы «М» на клейме, Валентин ответил:
— Михайла Митряев.
— Это две «М». А третья? — допытывался настойчивый Сила.
— А третья так… Для красоты.
Почти день готовились к первой плавке, и наконец первый слиток с клеймом «МММ» был вынут Ерохой из тигля. Еще теплый слиток нянчили и передавали из рук в руки, как младенца.
— Теперь есть с чем и к Прозорову идти, — важно изрек Валентин, покачивая на руке серебряный брусок. — Так, парни, за сегодня-завтра переплавляем все оставшиеся талеры, а послезавтра отправляем оборудование на рудник.
Все это время дядька Кондрат, работая в поте лица, закупал необходимое для жизни в бывшем поместье князей Линских. От оборудования и инструментов до мебели и посуды. Все эти грузы свозились в их новое жилище, загромождая и двор, и сараи, и сам дом. Так что, когда настала пора отправлять эти грузы в Вологду, составился целый обоз.
Силка с Ерохой, прихватив Силкиных стариков, уехали с обозом. В арендованном доме, враз опустевшем и кажущемся теперь огромным, после того как заполнявшие его вещи были наконец-то вывезены, остались Валентин и дядька Кондрат. Помимо отправки обоза на сегодня у Валентина было запланировано еще два дела. Второе из них можно было бы назвать важным, но не более того. К Валентину должен был зайти с визитом испанский кабальеро дон Альба. Человеком он был, по предварительным оценкам друзей, надежным и боевым. Заполучить такого бойца в качестве личного телохранителя было бы неплохо, но если испанец и не согласится на предложение Валентина, то ничего страшного не произойдет: небо на землю не рухнет и всемирного потопа не случится. Валентин был почему-то уверен, что так ли, эдак ли, с испанцем или без оного, но этот вопрос решится без особых усилий с его стороны.
Первое же дело из двух предстоящих ему сегодня было не просто ответственным. Оно было, без каких-либо преувеличений, определяющим для всей его дальнейшей судьбы. Ему нужно было сегодня встретиться с самим Прозоровым. Дядька Кондрат предварительно навел справки — Прозоров сегодня весь день пробудет в своей конторе. Но это вовсе еще не означало, что он захочет говорить с одним из митряевских отпрысков. И уж тем более не было никаких гарантий, что один из богатейших купцов Ярославля возьмется ему помогать.
Дядька Кондрат, бывший за кучера, остановил возок прямо у крыльца прозоровской конторы, так что Валентину понадобилось лишь мгновение, чтоб выскочить из экипажа и, опрометью взлетев по лестнице, очутиться внутри конторы. Но сразу же у порога он был остановлен дядечкой грозного вида.
— К-куда разбежался? Ходить по-человечески не умеешь?
Могучая рука так крепко ухватила его за рукав, что вырваться из этого захвата было просто нереально. А Валентин и не пытался.
— Извините, это я по молодости да по глупости своей скачу через ступени. Разбежался, а остановиться-то и не успел вовремя.
Такая самокритичная речь произвела на охранника благоприятное впечатление. Он довольно ухмыльнулся:
— Это хорошо, что о глупости своей понимаешь. Кто таков и с какой надобностью?
— Зовут меня Михайла Митряев, — с видом глубочайшего смирения начал Валентин. — Надо мне с господином Прозоровым поговорить. Прошу его уделить мне немного времени и выслушать меня, ибо то, что хочу сказать, важно и для меня, и для него.
— Митряев, говоришь? — «Секьюрити» нахмурился, благодушная улыбка сползла с его лица. — Эй, Сом! — крикнул он и, когда в прихожей появился еще один дядечка столь же грозного вида, сказал: — Вьюнош тут… — Он мотнул головой в сторону Валентина. — Говорит, что Митряев…
— Михайла Митряев, — перебил его Валентин.
— К Гурьян Гурьянычу просится. Говорит — важное дело.
Сом ушел, а вернувшись через пару минут, поманил Валентина пальцем:
— Ступай за мной.
Они поднялись по длинной, в несколько маршей, лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору, остановились перед закрытой дверью.
— Погодь-ка, — скомандовал «секьюрити» Валентину и ловко, так что тот и не успел даже глазом моргнуть, обыскал его. — Что это у тебя? — Его рука скользнула Валентину за пазуху и выудила оттуда металлический брусок. Он подбросил его на ладони, как бы взвешивая, и тут же вынес свое заключение: — С этим нельзя к Гурьян Гурьянычу.
— Болван! — взорвался Валентин. — Это же серебро! Я с этим делом и иду к твоему хозяину!
Сом вновь покачал на ладони брусок, хмыкнул и, деликатно поскребшись в дверь, сладким голосом спросил:
— Гурьян Гурьяныч, можно?
— Заходи!
Прозоров сидел за столом, заваленным конторскими книгами, и с интересом смотрел на дверной проем — кто ж это там появится из-за мощной спины его телохранителя. Но Сом и не думал никого пропускать. Он прошел в кабинет и положил перед хозяином металлический брусок.
— Что это такое? — по инерции спросил Прозоров, взяв в руки брусок. Он уже прекрасно видел, что это серебро, и теперь с интересом разглядывал незнакомое клеймо с тремя буквами «М».
— Это мое серебро, — услышал он ответ.
Прозоров поднял голову. Прямо перед его столом, оттерев в сторону охранника, стоял молодой человек.
— Постой, постой… Я тебя знаю! Это ты выиграл у меня… чертову уйму рублей. — Прозоров сделал знак рукой, веля охраннику выйти.
— Не я, — поправил его Валентин, — а мой приятель, что двигал тогда стаканчики. Я тогда тоже проиграл.
— Хрен редьки не слаще. А я потом приходил на то место, искал вас, хотел сыграть еще. — Похоже, один из самых богатых людей Ярославля был совсем не в обиде на мальчишек, обыгравших его. — Так ты, стало быть, Митряев?
— Митряев, Гурьян Гурьяныч. Михайла Митряев, — уточнил Валентин. — А на то самое место я тоже не смог больше прийти. И вот почему, Гурьян Гурьяныч. Я не родной сын Мудра Лукича Митряева, а пасынок. Я и есть природный, законный Митряев. А Мудр никакой не Митряев, а бывший кучер, женившийся на моей матушке и таким образом пролезший в нашу семью.
Прозоров кивнул — знаю, мол. Видя, что слушают его с благосклонностью, Валентин вдохновился еще пуще и в самых ярких красках живописал всю историю своих взаимоотношений с Мудром. Прозоров выслушал его внимательно, а когда Валентин закончил, сказал, осуждающе покачав головой:
— Это ж надо до такого дойти… Ты можешь чем-нибудь доказать, что Мудр Митряев добивается твоей смерти?
— В том-то и дело, что нет. Со стороны это видится как хлопоты заботливого папаши, который пытается наставить на путь истинный непутевого сына. Подумаешь, хочет изловить сбежавшего из дома мальчишку…
— Гм-м… Чем же я тогда могу помочь тебе, Михайла?
— Перед вами лежит слиток. Это серебро, Гурьян Гурьяныч. Прячась от мудровских наемных убийц, во время своих вологодских скитаний я наткнулся на серебряный рудник, принадлежащий одному из местных княжат. Рудник практически не давал серебра, принося своему владельцу одни убытки. У меня было с собой немного денег, данных мне матушкой, и я, пожалев несчастного владельца, выкупил у него задешево этот рудник. Каково же было мое удивление, когда рудокопы через несколько дней наткнулись на жилу. Жила та бедна, серебра дает мало, но я надеюсь на Божью милость.
— Ты хочешь сказать, что это серебро добыто у нас?
Прозоров покачал слиток на ладони.
— Да, Гурьян Гурьяныч. Под Вологдой. В этом-то серебре и кроется смысл моей просьбы. Для меня оно дорого не само по себе, а как предлог для открытия самостоятельного дела. Ведь если у меня будет собственное дело, а купеческое сообщество признает меня как равного, как члена гильдии, Мудр не посмеет тронуть меня.
— Гм-м… А ведь верно говоришь! — Прозоров пригладил свою ухоженную бороду обеими руками. — Но за вступление в гильдию надо платить…
— У меня есть эти деньги, — перебил его Валентин. — Поспособствуйте только, прошу вас, моему принятию. Ведь Мудр будет противиться изо всех сил.
— Не все коту масленица. — Прозоров усмехнулся. — Ничего ему в этот раз не обломится. Пиши, Михайла, прошение в гильдию. Прямо сейчас пиши! Вот тебе бумага… — Он пододвинул к торцу стола лист бумаги и чернильницу с торчащим из нее пером. — Но чую: ты, Михайла, несмотря на все старания Мудра, рано или поздно станешь хозяином всего митряевского дела. А Митряевы испокон веков соперниками Прозоровых были…
— Неправильно это, — вновь перебил купца Валентин. — Пора с таким положением покончить. Прозоровы только зерном торгуют, а у Митряевых еще всяких дел полно. Я вам обещаю, Гурьян Гурьяныч, что как только стану главой митряевского торгового дома, то сразу всю торговлю зерном сверну, а деньги высвободившиеся в другие дела перенаправлю. А в доказательство… вот что я сделаю. — Валентин присел к столу, пододвинул к себе бумагу и начал писать: «Обязательство. Сим обязуюсь никогда не покупать и не продавать хлебное и иное злачное зерно там, где покупает и продает Гурьян Прозоров и его прямые потомки. Михайла Митряев».
Закончив писать, он достал из кармана свою печатку и пошарил глазами по столу в поисках сургуча. Гурьян Гурьяныч, сообразив, что он ищет, протянул ему небольшой темный цилиндрик и горящую свечу. Растопив сургуч, Валентин накапал небольшую лужицу под своей подписью и притиснул печатку. На застывающем сургуче отпечатались три буквы «М» в овале. Дождавшись, пока сургуч застынет окончательно, Валентин для порядка подул на него и протянул бумагу Прозорову. Тот внимательно прочитал ее, сравнил оттиск на сургуче с клеймом на слитке и хмыкнул:
— Гм-м… Две буквы «М» — это Михайла Митряев. А третья?
— Для красоты. Или для большей значимости…
Прозоров вновь хмыкнул:
— Гм-м… И много у тебя серебра?
— Пока на несколько таких слитков только и набралось, — постаравшись изобразить задушевную откровенность, посетовал Валентин.
— Ничего, еще повезет, — успокоил его Прозоров. Он положил перед ним еще один лист бумаги. — Ты пиши прошение в гильдию, Михайла. Быть тебе вскорости почтенным ярославским купцом. Я тебе в том ручаюсь.
После того как удалось заполучить в союзники самого Прозорова, Валентин поневоле впал в состояние, близкое к эйфории. Все проблемы, страхи, сомнения стали казаться не то чтобы мелкими и несерьезными, как раз наоборот, но свои силы, проницательность, понимание человеческой натуры, везение и удача наконец вдруг выросли в его собственных глазах, достигнув размеров почти титанических. В душе поселилась спокойная уверенность в том, что все запланированное у него получится — и добиться серьезного положения в здешнем обществе удастся, и рыбасоидов разыскать, и вернуть себе потерянный браслет.
Иван Альба заявился к ним поздним вечером, когда Валентин уже и перестал ждать его. Позднего визитера впустил в дом дядька Кондрат.
— Доброго здоровья тебе, благородный дон, — приветствовал Валентин гостя, с интересом разглядывавшего убогую обстановку нынешнего Валентинова жилища. Заметив этот взгляд, Валентин счел нужным дать гостю пояснение:
— Это временное жилище. Скоро мы съедем отсюда.
Дон Альба огляделся и лишь после этого ответил хозяину:
— Приветствую тебя, Михайла. Зачем звал?
— Хотел поблагодарить, — слукавил Валентин. — Если б не твое заступничество тогда в конторе у Дика Ричардсона, то стали бы мы с Силой добычей чертовых англичан. Тебе это происшествие никак не повредило?
— Н-нет… — Испанец пожал плечами. — Я всего лишь перестал после этого ходить к Ричардсону. Но, как я понимаю, вас там тоже не было. Значит, я ничего не потерял. — Говорил он по-русски бегло, не запинаясь, хотя и с заметным испанским акцентом.
— Точно, — подтвердил Валентин. — Нам там больше побывать не удалось. Хотя, думаю, надо бы навестить Дика и вернуть ему должок.
— Что ж, это правильно, — согласился с ним дон Альба.
— Ты вот удивился, что я в таком убогом доме живу… — Испанец из вежливости собрался было возразить хозяину, но Валентин остановил его движением руки: — Не возражай, я видел твой взгляд. И я с тобой согласен, домик действительно убогий. И в том, что я здесь оказался, есть часть вины и Дика Ричардсона. Дело в том, что я вынужден прятаться от своего отчима, мечтающего покончить со мной. Причем сделать это он хочет изощренно, так, чтобы моя смерть была приписана либо несчастному случаю, либо еще какой-нибудь случайной оказии. Дик же действовал по договоренности с ним. Ты избавил меня тогда от Дика, но я тут же угодил в лапы присных моего отчима. К счастью, мне удалось бежать с помощью моих друзей. И теперь я вынужден скрываться. Но в ближайшее время все должно разрешиться в мою пользу.
— Надеюсь на это, — весьма учтиво заметил благородный дон.
Теперь, когда со вступительной частью разговора было покончено, Валентин решил, что настала пора перейти к самой сути их беседы.
— Я принадлежу к одному из самых богатых купеческих родов Ярославля. Но, как видишь, разногласия с отчимом… Короче говоря, я со своими друзьями начал новое дело. И хочу спросить у тебя, Иван Альба, не считаешь ли ты для себя зазорным служить не верховному государю, не своему сюзерену, а купцам и купеческому делу?
Задавая этот вопрос, Валентин ожидал услышать либо «да», либо «нет», а уж если испанец даст свое согласие на службу, то тогда он намеревался расспросить его, чтобы поближе познакомиться с «анкетой» нового «сотрудника». Но расспрашивать не пришлось, ибо испанец, не давая прямого ответа на поставленный вопрос, начал рассказывать о себе.
— Я отпрыск древнего и славного кастильского рода. Правда, принадлежу к младшей его ветви, не уступающей старшей в доблести и геройстве, но значительно уступающей в богатстве.
Я был еще младше тебя, Михайла, когда отправился на службу в Новый Свет. Естественно, я хотел и разбогатеть, и поддержать славу своего рода геройскими поступками и свершениями. Что же я там увидел? Подлость и мародерство. Благородные дворяне именем Великого Белого Государя грабили и убивали. Они уничтожали великие государства, созданные нашими предшественниками, и расхищали их богатства. Они убивали местных жителей, восстанавливая их против нас. Для того чтобы прославиться и разбогатеть ныне в Новом Свете, надо стать предателем, изувером и грабителем. «Почему?» — спросил я себя. «Потому что всем в Новом Свете заправляют сейчас чертовы еретики», — нашелся ответ. («Точь-в-точь как у нас рыбасоиды», — подумал Валентин.) Тайные или явные. И там с ними не разобраться. Слишком много их, и слишком далеко Великий Белый Государь. Я вернулся на родину, поняв, что борьбу с еретиками надо начинать у себя дома. Я сражался с ними во Франции, Фландрии и Германии. И безуспешно. Взамен каждого убитого еретика встают трое, а то и пятеро. «Почему?» — вновь спросил я и не нашел ответа. А когда я задал этот вопрос своему отцу, то получил совет. «Что-то странное происходит в этом мире, Иван, — сказал он. — Боюсь, что здесь нам не разобраться. Поезжай-ка ты на Русь, туда, где восседает на троне Великий Белый Государь, туда, откуда прибыл в Испанию наш родоначальник, туда, откуда произошли все благородные семейства Европы. Может быть, там, вблизи, тебе и удастся разглядеть первопричину всей этой смуты».
И я приехал на Русь, мою историческую прародину. И что же я увидел? Великий Белый Государь, совсем еще мальчишка, сбежал из своей столицы и живет в путевом дворце, в провинции, окруженный все теми же еретиками. У вас их зовут жидовствующими. Гибнет Великая Мировая Империя, а он, хозяин всего мира, выделил себе, как какому-нибудь мелкому княжонку, опричный удел, отдав все остальное в управление Боярской думе, назвав это Земством. В Думе же без государя, без его твердой руки — разброд и шатание. Война с еретиками в Европе ведется из рук вон. Кому служить? Земству? Вступить в земское войско и отправиться в Европу бить еретиков? Это я уже проходил. Вступить в новое войско, набираемое молодым царем? Это значит самому стать еретиком. — Иван Альба покачал головой, состроив грустную мину, отчего его нафабренные усищи опустились книзу. — Вернуться домой? Не знаю… Что я скажу своему отцу? — Он сделал небольшую паузу, будто действительно раздумывая над этим сакраментальным вопросом. — Ты еще очень молод, Михайла, а мне уже почти тридцать. И я не знаю ни кому служить, ни во что верить.
— Верь Господину нашему Иисусу Христу, — с показной набожностью заявил Валентин и перекрестился.
— Только это и остается, — грустно улыбнувшись, сказал испанец. — Но еретики говорят то же самое. — Он вновь усмехнулся. — Я буду тебе служить, Михайла. И надеюсь, что ты не обманешь моих надежд.
Во время этой пространной речи Валентин несколько раз порывался задать уточняющие вопросы, но вовремя останавливал себя. Многое из того, что рассказал ему испанский кабальеро, показалось странным, не соответствующим его представлениям и знаниям о мире шестнадцатого века. В конце концов, решил он для себя, человек, проживший в этом мире тридцать лет, знает о нем все-таки поболе, чем он, обитающий здесь всего несколько месяцев. Да и его личный опыт, приобретенный здесь, свидетельствовал о том, что с историей, как ее понимают в двадцать первом веке, не все в порядке. Но главным было все-таки другое. В лице Ивана Альбы он приобретал не просто опытного человека с немалым боевым опытом, а принципиального противника всего, что связано с опричным порядком. «А это огромный плюс, — рассуждал Валентин. — Во-первых, браслет находится у опричников. Во-вторых, главный признак нахождения рыбасоидов в каждом историческом эпизоде, как учил меня Лобов, — это ситуация гражданской войны. А тут… Опричнина, земщина, жидовствующие… Гражданская война еще не началась, но вот-вот… Если и искать рыбасоидов, то в окружении молодого царя, в Александровской слободе. Вот там и будем искать. И Иван Альба будет мне в том хорошим помощником».
Перегнувшись через разделявший их стол, шепотом, хотя в доме, кроме них, никого не было (дядька Кондрат вышел во двор еще в самом начале разговора), Валентин произнес:
— То, что я тебе сейчас скажу, Иван, не должен знать никто, кроме нас с тобой. Даже мои друзья. Моя главная цель — не богатство и не положение в обществе. Я, Иван, собираюсь уничтожить опричнину, сиречь еретиков.
