23
Середина мая...
Цветущий замок поместья Теплый снег в эту пору по-настоящему цвел и благоухал. Сотни бабочек всевозможных окрасов порхали над пестрыми ухоженными клумбами и дикими лужайками. Воздух дрожал от жужжания пчел-трудяг. Мед в Теплом снеге никогда не переводился...
Хоть и намечались майские праздники, а в замке не было особого веселья. Уже почти год прошел, как его обитатели находились в унынии и каком-то оцепенении. Их хозяин, их Король так скоропалительно уехал из своего родного поместья, не захотев ни с кем делить горе. Оно было так велико, что даже родной кроха-сын не смягчил его. Уехал и не спешил возвращаться. Все боялись, что он вообще не вернется. Здесь, в траурной части замкового парка, были могилы его радостей: отца, матери и жены.
А сын Короля рос. Быстро и весело, и его беспечный смех звенел под сводами древней фамильной крепости, настойчиво прогоняя печаль и тоску его жителей. Малыш Гарет стал для них ярким солнечным зайчиком, согревающим и вселяющим надежду. «Не может быть, чтоб отец не вернулся к сыну, – говорили в замке, – к тому же он обещал».
Гарету показывали портрет отца, но он всегда пугался двухметрового полотна, где Фредерика изобразили грозным рыцарем в белых доспехах с мечом и черным знаменем, на котором щерился белый дракон. Портрет матери был ему более приятен: много спокойного зеленого цвета – платье и искристые глаза, которые художнику особенно удались. Королева Кора смотрела тепло и ласково, чуть наклонив голову с пышными огненными волосами.
Мамой же он звал даму Марту...
Она приехала в Цветущий замок и настояла на том, чтобы ее определили в няньки королевичу. Многие усмотрели в этом кое-что большее, чем простую симпатию к розовому крепышу, но никто ее не осудил и не отказал. Тем более что через пару дней заметили: ребенку она нравится. А еще: через какие-то полмесяца он топал рядом с Мартой по желтым дорожкам парка и, если что-то надо было, обращался к ней «мама». Может, так он на свой лад произносил ее имя...
Рано утром в канун первого майского праздника Марта взяла за ручку накормленного пшеничной кашей Гарета и отправилась в соседний с замком небольшой лес: собрать цветов для украшения стола и осмотреть ягодники. Ей нравилось вот так гулять по дороге, слушая, как журчат в небе птицы, купаясь в потоках солнечных лучей. Гарет, похоже, также был не против прогулок. Ему позволялось бегать, ползать, возить руками в пыли. К тому же время от времени Марта совала ему в рот крохотные пышки с творогом, на один укус...
Ягодники обещали богатый урожай черники и земляники, а цветы собрались довольно быстро.
Марта присмотрела уютную поляну на опушке леса для отдыха. Гарет, устав ловить мотыльков, прилег рядом, положил голову ей на колени и задремал. Прикрыв его голову от солнца легким платком, она достала крючок и начатое вязанье.
Со стороны дороги послышался стук копыт – кто-то ехал. Марта подняла голову, отложила вязанье, встала с травы, взяв малыша на руки. Он лениво зевнул, проснувшись, и с радостью обвил ее шею ручками, заулыбался, вновь назвал мамой.
А сердце ее вдруг забилось чаще.
Из-за поворота показался всадник на крупном сером коне.
Марта сделала шаг вперед.
Человек остановился, спешился, не сводя глаз с Марты, а точнее – с розового малыша, быстрым шагом, топча траву и цветы, направился к ним. Он был уже так близко, что девушка увидала, как блестят слезами его серые глаза, как улыбаются и одновременно дрожат его губы.
Король Фредерик протянул руки, и Марта опустила в них кроху Гарета. Как необычно они смотрелись: суровый рыцарь в черной кожаной одежде, с мечом за плечами, и двухлетний малыш с золотистыми волосками на голове в нежно-голубой рубашонке, с пальцем во рту.
– С возвращением, сэр, – сказала Марта, дотронувшись до его плеча.
– Я был безумцем, когда решил уехать, – ответил Фредерик, улыбаясь беспечно и счастливо. – Какой он уже большой и как похож на свою маму. – Он осторожно поцеловал Гарета в пушистую челку.
– Папка, – вдруг объявил малыш, достав для этого палец изо рта.
– В самую точку, кроха, – обрадовался Фредерик. – Как же я рад видеть вас...
– А уж я как рада. – И тут девушка не удержалась от слез.
Король протянул ей руку.
– Иди ко мне, детка. – Он обнял прильнувшую к нему Марту. – Все хорошо.
– Вы будете замечательным отцом, – прошептала девушка.
На такие слова Фредерик покачал головой:
– Ага, это после того, что я бросил сына в первый год его жизни. И свою страну. Нет, детка, я негодный отец и негодный Король. В который раз жалею, что корона попала на мою голову.
– Сэр, но об этом жалеете лишь вы один. Не думаю, что кто-то из тех, кто вас знает, думает так же... Тогда, год назад вам было так тяжело... Но теперь вы вернулись, вы ведь хотели и вернулись. И теперь все будет хорошо. Вот если бы еще... – Тут Марта запнулась.
Фредерик вопросительно глянул на нее.
– Если бы вы нашли кого-нибудь, – совсем тихо произнесла она.
– Кого-нибудь себе в жены? – холодно продолжил Король.
– Ну неужели за время своих странствий вы не встретили ни одной пригожей девушки? Их ведь на севере, я слышала, много.
– Всюду полно пригожих девушек. А что с того?
Потом он замолчал... Ему вдруг расхотелось думать о том, что было. То, что есть, занимало гораздо больше: на его руках был сын, глазастый прекрасный малыш, который по-хозяйски дергал пряжку перевязи, что крепила меч на спине, и пыхтел, стараясь дотянуться до рукояти клинка. «Какое сокровище я чуть было не потерял», – подумал он, еще сильней прижав Гарета к груди.
Марта все поняла.
– Пойдемте в замок, сэр. Все так обрадуются вашему приезду, – сказала она...
Он лежал в мягкой траве под цветущими каштанами и наслаждался теплом и легким ветром, полным душистого медового запаха. В его волосах был венок из желтых цветов, и сын, сидевший рядом на траве, щипал оттуда цветки. Всевозможные вкуснейшие яства и столетние добрые вина, которые были на застолье в честь его возвращения, разморили Фредерика. Он почти засыпал. К тому же на поместье тихо опускался вечер.
– Вы всем довольны, сэр? – голос Марты.
Конечно, он всем доволен. Теплая ванна, чистая мягкая домашняя одежда, шикарный обед, песни и танцы красивых девушек, улыбки на лицах, розовый сын, а теперь – темноглазая красавица рядом с ним в саду... После странствий, битв, опасности – это ли не то, к чему он стремился. И Фредерик удовлетворительно кивнул головой.
– Давно ты в няньках у моего шалопая? – спросил он, подняв Гарета над собой на вытянутых руках – малыш звонко захохотал.
– Больше полугода, сэр.
– Я слышал, он зовет тебя мамой.
Марта чуть помедлила с ответом:
– Имя «Марта» ему сложно выговаривать.
– Может быть. – Он прижал сына к себе, и тот затих, уткнувшись личиком в грудь отца... лежать бы так вместе с сыном долго-долго, чувствуя, какой он трогательно теплый, как дышит, как перестукивается сердце с его маленьким сердцем. – Не пора ли тебе спать, непоседа? – улыбнулся, видя, как малыш зевает.
– Да, конечно, уже и звезды появились. – Марта взяла сонного Гарета за руку, поклонилась поднявшемуся Фредерику и пошла с малышом в сторону замка.
Король смотрел ей вслед, и так ему захотелось, чтоб эти пышные волосы были не черными, а огненно рыжими. Чтоб она шла в дом, ведя за руку сына...
Он шел к могиле Коры, срывая по дороге душистые цветы с веток деревьев.
Вот он, этот камень, эта плита, эти строки, которые он сам сочинил. Впервые в жизни он сплел слова в стих. Для кого? Для умершей любимой...
Нет в мире больше зеленых глаз,
Нет в мире больше огня волос.
Дороже света пропал алмаз,
И не помогут потоки слез...
Фредерик усыпал белую плиту цветами, присел рядом, коснулся рукой камня. За день он нагрелся и был приятно-теплым.
– Знала, что найду тебя здесь, – раздался голос дамы Ванды.
Молодой человек чуть пожал плечами, выпрямился.
Она с самого его приезда в замок всем видом давала понять, что жаждет беседовать с ним наедине. Фредерик отметил, что няня сильно постарела за последний год: с трудом ходила, уже опиралась на тросточку и постоянно кряхтела. Но в глазах ее по-прежнему искрила почти безграничная энергия, и голос ничуть не изменился – те же волевые нотки, больше подобающие командиру воинского подразделения, чем почтенной даме. Все-таки она в свое время управляла в отсутствие Фредерика огромным поместьем и довольно успешно.
Он взял старушку под руку и повел к озеру.
– Год траура прошел. Что ты думаешь? – начала Ванда, когда молодой человек бережно усадил ее на скамью у берега.
– Думаю: надо заняться воспитанием сына.
– Это хорошие мысли, – кивнула дама Ванда. – Больно шаловлив, хоть еще совсем дитя.
– Разве я не был таким?
– Был-был. – Она вновь согласилась. – У тебя до сих пор неизвестно что в голове... Взять так и уехать. Одному, надувшись на весь свет. – Она принялась ворчать и выговаривать все то, что накопилось за год.
Фредерик умел слушать не слыша, потому просто скосил глаза на озеро, которое постепенно погружалось в вечернюю мглу. «И от нее я должен получить на орехи», – мелькнула кислая мысль...
– Опять не слушаешь?! – повысила голос дама Ванда.
– Что ты, нянюшка, я тебя всегда слушаю, – улыбнулся Король.
– Ну раз так, то вот тебе мое слово: женись вновь!
Он чуть вздрогнул, улыбка сползла с лица.
– Ну, право, ты мужчина – хоть куда. Молодой, красивый, крепкий. Ишь, какая рука твердая. – Дама Ванда толкнула Фредерика в предплечье, подмигнула. – И, мыслю, не только рука...
– В кои-то веки ты заметила, что я уже мужчина, – хмыкнул Фредерик.
– Не уходи от ответа!
– Не буду.
– Так женишься?
– Зачем?
– Тебе как Королю нужны наследники...
– У меня есть наследник.
– Одного мало. Вдруг с Гаретом...
– С ним ничего не случится! – резко перебил Ванду Фредерик.
– Ты что, Господь Бог, что так уверен?! Тебя год не было – ты не знаешь, как он болел в эту зиму. Мы думали – ничто не поможет. Твой сын чуть не умер! А ты – родной отец – в это время шлялся неизвестно где! А теперь говоришь: ничего не случится! Много ты понимаешь в жизни, я смотрю! – такой гневный поток речей обрушила Ванда на бывшего воспитанника. – Господи, и в чьих руках Королевство?!
– Вот черт! – невольно кинул в сторону Фредерик, чувствуя, что каждое ее слово, как удар молота, прибивает его к земле.
– Ты лицо-то не вороти! Ишь, не нравится ему!
Он молчал, опустив голову. Виноват, сто раз виноват, что еще сказать.
– Да ты обязан жениться! Гарету нужна мать! Тебе – жена, Королевству – Королева и ватага королевичей! Год траура прошел, и нечего дальше закисать. Мы живые и думать должны о живом...
– Может, перенесем разговор на завтра? – заметил Фредерик и развел руками, показывая «смотри – уже стемнело».
– Никаких «перенесем», пока не дашь ответ!
– Как я понимаю, тебя устроит лишь утвердительный?
– Ты всегда был понятливым.
– Та-а-ак, – протянул молодой человек, нахмурившись.
Дама Ванда нахмурилась еще больше и скрестила руки на груди, с вызовом глядя на Фредерика.
– Та-ак, – повторил он, немного сбитый с толку. – Судя по напору, ты даже можешь предложить конкретного человека...
– Что ж, Судья в тебе еще не умер...
– Пожалуйста, не затягивай разговор.
– К чему что-то говорить? Пораскинь еще чуток мозгами...
– Марта.
– Умница. Разве плоха кандидатура? А для Гарета она уже стала матерью.
– Его мать – Кора! То, что она умерла, не значит, что Гарет должен о ней забыть!
– Никто о таком не говорит. Просто сейчас, когда он так мал, ничего не понимает, он видит, кто его любит, кто о нем заботится. Это Марта. Разве не справедливо, что Гарет зовет ее мамой? Разве не справедливо, чтоб все так и продолжалось? А то, что его настоящая мать умерла, когда он родился, он узнает позже, когда войдет в разум...
Фредерик с шумом выдохнул воздух, лихорадочно взъерошил волосы:
– Это невозможно. Даже если бы я и был согласен.
Дама Ванда удивленно посмотрела на него.
– По кодексу Судьи: не должно быть никаких близких отношений со Смотрителями.
– Марта уже не Смотритель...
– Она была им, и все это знают. А кто такой Смотритель? Он умер для всего мира. У него нет прошлого, его настоящее и будущее принадлежит Судье, которому он служит... То, что я посвятил ее в дамы – исключение из правил... И еще – у нее был жених, была помолвка. И что потом? Элиас отказался от нее. Ты понимаешь, что это такое – невеста, от которой отказались? И все равно, какой была причина. Пусть даже это – просто дурь юного гвардейца... И ты теперь предлагаешь мне, Королю, ее в жены?
– Как ты можешь...
Фредерик замахал рукой:
– Я испытываю к Марте лишь самые теплые чувства. Я ничуть не умаляю ее достоинств. Я считаю, что она – одна из лучших дам Королевства, которых я знаю. И она достойна самого лучшего, что есть на свете: любви, уважения, почитания. Но со мной – это невозможно. Я не просто человек, не просто мужчина, я – Король, я глава Королевского дома. И ты думаешь, Дом примет безродную девушку, чужестранку, проданную в рабство?
– То, что ты говоришь – ужасно...
– По крайней мере, я не лгу. И не буду лгать тебе, и в ней не буду поддерживать ложных надежд. А они есть – я чувствую, я вижу. – Фредерик покачал головой. – Они всегда были... Бедная девочка...
– Судьба слишком жестока к ней, – уже сквозь слезы проговорила дама Ванда.
– Мы сами себе все устраиваем. – Голос Короля зазвучал жестче. – Была бы она порассудительней – не было бы этой «жестокой судьбы». Перестать думать обо мне как о любовнике или супруге, ей надо было сразу же. Тем более, я никогда не давал ей повода так думать... И с Элиасом у нее ничего не вышло... Глупая, бедная девочка...
– Ее оправдывает то, что она тебя любит... Это же всем видно – не только тебе.
– Для нее – это главная проблема. Было бы лучше, если бы Марта побыстрее с ней справилась...
Ванда качала головой, почти со страхом глядя на так внезапно ожесточившееся лицо Фредерика:
– Не знала я, что ты стал таким...
– Каким?
– Жестоким.
Фредерик на это лишь хмыкнул:
– Я пятнадцать лет в Судьях. И я реально смотрю на то, что есть, и на то, что может быть. А реальность почти всегда жестока. Разве не жестоко судьба с самого начала обошлась с Мартой? И неужели я более жесток, чем те, кто продал ее в рабство в публичный дом? Я, наоборот, пытаюсь вернуть ее к реальности. Я сделал все, что мог. Я нашел ей жениха, я благословил ее помолвку. Элиас был блестящей партией. То, что произошло, в голове не укладывается...
Ванда, все качая головой, встала:
– Не переговорить мне тебя, Фред.
– Разве дело в том, кто кого переговорит?
Она глянула на молодого человека с укоризной:
– Скажи мне лишь одно, Фред.
– Что?
– Ты любишь ее? Хоть немного?
– Люблю, – тряхнул головой Фредерик. – Как верного друга и хорошего человека...
