Книга: Ведун 13-15
Назад: Русский князь
Дальше: Последняя битва

Волчица

Годислав управился с делами только через пять дней – что, впрочем, Олега ничуть не удивило. Так уж всегда случается: думаешь месяц трудиться – ан за пару дней все удается. Хочешь сделать за день – застреваешь на неделю. Тем паче что жизнь вокруг шла неторопливая, и потерю лишней недели никто особой горестью не считал.
Выехали они из столицы в Телятий день – время весеннего отела коров. Теперь ведун наконец-то узнал точную дату здешнего календаря: примерно девятнадцатое, двадцатое или двадцать первое февраля. Ну, самое позднее – двадцать пятое. В общем – понял, что дело двигается к весне, и здешний месяц Вьюговей вот-вот сменится Протальником. Для пахарей Телятий день был сигналом к тому, чтобы готовиться к близкой посевной. Для промысловиков – что пора возвертаться к родным порогам, дабы не оказаться отрезанным вскрывшимися болотами, для купцов и рыбаков – что пора осматривать перезимовавшие лодки, конопатить щели, смолить днища. Тем же, кто лодками не обзавелся – что нужно торопиться навестить родичей и друзей, скататься в город за нужными в хозяйстве вещами, либо отвезти свои товары по еще крепкому льду.
Посему движение на Поле оказалось не в пример оживленнее, нежели неделю назад, когда груженный свечами обоз полз в сторону Русы. Сейчас же опустевшие сани бежали налегке – зато кошель боярина Годислава потяжелел преизрядно. Всего за неделю он получил больше серебра, нежели за три года честной службы в далеком Киеве.
– И ведь знаешь, я для князя самые лучшие свечи отобрал, – рассказывал донельзя довольный собой боярин. – Прозрачные, что слеза. С запахом лимона и яблока, с ароматом мяты и сирени. Такие свечи на вес золота продавать можно! А я добрых два пуда ему в дар отгрузил. И ведь хотел передать, ты сам слышал. Отмахнулся князь, как с ним спорить? Ну а как ты о путешествии своем рассказал, как с колдунами его управился, так он и вовсе обо всем забыл. Ко мне более и не подходил даже. Я, стало быть, все два пуда свечей ароматных обратно на подворье и привез. Два пуда! Как с неба свалились! Как половодье спадет, так я, мыслю, до Русы зараз сплаваю. Товар, что за остаток зимы сделаем, Чеславу передам, да казну с него получу. До половодья наторговать должен немало. А уж ароматные свечи точно уйдут все до единой. Их и греки берут охотно, и купцы фряжские, и персы не отказываются.
Обоз обогнала шестерка всадников, одетых в броню и держащих у стремени длинные прочные рогатины. В сторону путников ратные люди даже не глянули, но лицо одного из них показалось Олегу знакомым. Он покопался в памяти – но вспомнить боярина не смог. Вроде как на пиру видел – но знакомства ни с кем, кроме самого князя, он там не свел. Воин, кстати, ему даже не кивнул. Видать, тоже не вспомнил.
– Я вот как мыслю... Мы там за столом недалече от бояр Парфиных сидели. Он с супругой был и сыном. Ведомо мне, поместье у них преизрядное, чати сотнями считают. Но по месту, так выходит, ровней мы приходимся. У них же две дочери на выданье... – словоохотливо рассказывал боярин о своих планах на будущее. Олег же обратил внимание, что конный разъезд, обогнав обоз, перешел на шаг и почти не удаляется, скача в сотне саженей впереди. – Князь ко мне благосклонен, мошна, милостью Макоши, не пустует. Вот и мыслю, не послать ли друзей доверенных к ним в гости, разговор интересный завести?
От излучины навстречу саням катились пять телег в сопровождении доброго десятка мужиков. На вид безоружных – но Середин был уверен, что в рукаве у каждого имеется увесистый кистень на прочной жиле. Ведь не просто так они толпою возки сопровождают? Видать, что-то важное для себя перевозят.
– Как мыслишь, дружище? – прервал свой длинный монолог Годислав.
– Невесту тебе подыскивать надобно, это верно, – согласился Олег. – Вот только я тебе в этом деле не помощник. Я человек служивый, а не родовитый. Такого засылать нельзя. Обидеться могут.
Тележный обоз прокатился мимо и минут через пять скрылся позади за поворотом реки. Впереди никто из путников больше не показывался, позади никто не догонял. И только ратный разъезд неожиданно остановился и стал поворачивать назад.
– Зона патрулирования кончилась? – усмехнулся Середин. – Интересно, а порубежье Русского княжества где проходит?
– Пола, она до истоков вся русской считается, а вот Явонь... Чего это они? – Один из всадников отъехал в сторону, остальные пятеро стали разгоняться. – Они ведь нас потопчут! – Боярин привстал на стременах: – Эй, служивые, куда вас несет?!
– Идиотская шутка, – пробормотал Середин, глядя на несущихся во весь опор витязей. – Еще десяток шагов, и даже отвернуть не успеют.
Но тут все пятеро одновременно опустили рогатины, нацелив их на Олега и Годислава.
– Ё-о... – только и успел выдохнуть ведун, рванул саблю и поводья.
Узда едва не разорвала губ лошади, она привстала на дыбы и рывком попятилась, принимая в себя удар сразу трех копий. Олег дернул ступни из стремян, перекинул ногу, спрыгивая, и рубанул загривок проносящейся мимо лошади – нанести более прицельного удара в его положении было невозможно. Чужой скакун тем не менее споткнулся, кувыркнулся через голову. Ведун, уже приземлившись, побежал к нему, нагоняя катящегося воина, и, прежде чем тот успел встать, на всю длину вогнал клинок сабли тому под кольчужный подол, подхватил щит, развернулся. На него уже налетал другой воин, замахиваясь мечом. Олег, приседая, вскинул щит, рубанул вражеского коня вдоль брюха, распарывая подпруги. Оказавшись незакрепленным, седло провернулось набок, ратник вякнул, как пес с придавленной лапой, раскинул руки, падая на спину, – ведун оказался тут как тут, чтобы добить убийцу, не успевшего встать на ноги, и подобрать меч.
На миг настала передышка: трое невесть откуда взявшихся душегубов пронеслись вдоль обоза саженей на пятьдесят и теперь осаживали коней, разворачивались. Боярин Годислав лежал на снегу лицом вниз. Холопы, ошалев от увиденного, застыли на облучках саней.
– Я и сам обалдел, ребята... – пробормотал ведун, даже не задумываясь, по въевшейся в плоть и кровь привычке вытер клинок о штанину убитого чужака – чтобы не заржавел, – сунул в ножны, попятился к своей несчастной кобылке. Ратники, опустив рогатины, уже начали новый разгон.
– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору... – Олег бросил щит и взялся двумя руками за одно из копий, торчащих из лошадиного брюха, напрягся, рванул к себе. Против конницы это оружие было куда более удобным, нежели короткий клинок. Рогатина поддалась, и после второго рывка оказалась в его распоряжении. Враги были уже совсем рядом, и Середин торопливо закончил любимое заклинание: – ...ты, Солнце, положи тень мне под ноги, вы, звезды, поднимите ее на небо, а ты, Луна, дай ее мне в руку!
Левой рукой он резко метнул тень влево. Темный силуэт помчался всадникам поперек пути. Кончики копий, нацеленные было ведуну в грудь, отвернули следом. Олег же опустил рогатину комлем вниз, упирая его в снег, кончик навел крайнему всаднику в грудь. Тот, не видя опасности, налетел на стальное острие на всей скорости. Пика пробила доспех, тело, на пару локтей вышла из спины и вывернула мертвеца из седла. Его копье упало на снег – ведун прыгнул вперед, поднимая оружие, и молниеносно метнул в спину уже удаляющегося второго ратника.
– Он сзади, сзади!!!
Но было уже поздно. На излете рогатина все же достала ворога меж лопаток. Удар получился слабым – копье тут же отскочило и упало на лед. В первый миг Середин даже подумал, что ничего не добился, но тут заметил, что кончик острия стал темным. Копье все же пробило броню и, хоть совсем неглубоко, но погрузилось в тело. Ратник оглянулся, потянул левый повод, разворачиваясь, однако глаза его уже бледнели, он начал медленно заваливаться.
– Колдун сзади, тупые собаки!
Услышав крики, Середин вспомнил про шестого вражеского всадника, оставшегося на берегу, и теперь наконец-то вспомнил, где видел этого типа.
– Проклятый чародей! Так ты еще и злопамятный, урод? – тяжело дыша, пробормотал он.
Пущенный ведуном морок рассеялся. Да и чего еще ждать от слепленной на скорую руку тени? Последний из ратников натянул поводья, потерянно озираясь. Наконец заметил Олега и стал разворачиваться. Середин не спеша добрел до кобылы и выдернул из брюха второе копье. Выпрямился, повернулся лицом к врагу.
Бездоспешный пехотинец против одетого в броню всадника шансов на победу не имеет. Никаких. Однако теперь, когда стало ясно, кто скрывается за нежданным нападением, Олег немного успокоился. На столь гнусное дело честный воин, достойный боярин не согласится никогда. Дворцовый чародей мог нанять для убийства только какую-нибудь шпану. Нищих скандинавов, за горстку серебра готовых убивать в чужой стране кого угодно и где угодно; душегуба, пришедшего из чащи продать награбленное добро; беглого холопа, проворовавшегося или изменившего хозяину. А какие из подобного сброда воины, даже если нарядить их в железо и посадить в седло?
– Ор-р! Ор-р! – закричал наемник, опустил копье и погнал лошадь вперед.
Олег улыбнулся. Сбить его грудью коня, приняв наконечник рогатины на щит, убийца не догадался. Это в сече, когда рать стоит плечом к плечу, пехотинцу от удара деваться некуда. Здесь же, на ровной широкой реке ситуация совсем другая...
– Ор-р! – Он разгонялся сильнее и сильнее, старательно метясь ведуну в грудь.
Олег поднял щит, прижал его к плечу и опустил наконечник своего копья вперед. Еще немного, еще чуть-чуть...
– Ор-р! – наклонился вперед враг, вкладывая всю силу в удар.
– Получи! – Середин, наоборот, чуть откинулся назад, «смазывая» толчок и поворачивая щит, чтобы наконечник прошел по дереву вскользь. Сам он никуда не бил. Комель ратовища упирался в правую ступню, острие он нацелил всаднику в ногу, на уровне конской спины. Бедром ведь в седле не пошевельнуть – значит, и не увернуться.
Сразу от двух сильных рывков в плече и ступне Олег отлетел на пару шагов назад, перекувыркнулся и сразу вскочил. Щит отлетел еще дальше, переломанный пополам, рогатина осталась лежать в месте столкновения. Наемник, еще не успевший остановить разогнанную лошадь, натягивал поводья возле первых саней. За ним по снегу тянулся длинный кровавый след. В горячке схватки бедолага не обратил внимания на боль в ноге и не знал, что уже убит. Он разворачивался, желая повторить атаку. Но артериальное кровотечение позволяет прожить не больше пары минут.
– А-а-а! – Княжеский чародей, поняв, что проиграл, сорвался в галоп, уносясь в сторону города.
– Мичура, сюда! – побежал к Годиславу Середин. – Остальные лошадей ловите!
Он упал на колени рядом с другом, перевернул его на спину. Боярин дышал – но зипун его был разодран и пропитывался кровью. Ведун раздвинул края одежды: кровавая рана тянулась через всю грудь, местами белыми пятнами проглядывали ребра – но кости явно были целы. Опытный воин в последний момент смог уклониться от удара, приняв его вскользь. Будь в кольчуге – и царапины бы не осталось.
– Поверхностная, – облегченно вздохнул Олег. – Не пропадет, коли заразы не занести. Хорошо, зима вокруг. Мичура! Белье чистое возьми, что в Русе стирали, рану закрой аккуратно и на сани его кладите. Накройте потеплее и везите. Я скоро.
Он подбежал к холопам, успевшим взять под уздцы скакунов с опустевшими седлами, запрыгнул в седло одного коня, схватил повод другого и «дал шпоры», пуская скакуна в галоп. Заводной первые сажени разбегался медленно, недовольно хрипел, но вскоре смирился и тоже помчался во весь опор.
Княжеский чародей успел удрать примерно на полверсты, и расстояние потихоньку увеличивалось. Все же его конь отдыхал на берегу, пока скакуны Олега то разгонялись во весь опор, то осаживались, то снова разгонялись. Но верст через пять ситуация выправилась – после долгой гонки коняга колдуна начал выдыхаться. Еще две версты они скакали на равных, потом скорость стала потихоньку спадать. Лошадь под Олегом хрипела, из-под седла, ремней, узды выпирала бледно-розовая пена, словно скакун потел кровью. Еще немного, верста-другая, и она должна была упасть от усталости. Ведун перешел на рысь, подтянул заводного и прямо на ходу перепрыгнул в его седло, отпустив повод загнанной лошади. Свежий скакун тоже уже отмахал почти десять верст – но он шел налегке и никакой пены пока еще не ронял.
– Пошел, пошел, пошел! – понукал бедолагу Олег, и расстояние стало потихоньку сокращаться.
Мало-помалу всадник впереди увеличивался в размерах. Стали видны стремена, тонкий янтарный пояс пригнувшегося колдуна, его простецкий, не привлекающий внимания тулуп – и дорогие сафьяновые, тисненые сапоги.
Скакун чародея начал спотыкаться и все сильнее сбавлять скорость, на снег падали крупные хлопья пены, он хрипел так, что это было слышно за сто саженей. За пятьдесят. За двадцать...
Лошадь Олега только-только начала покрываться пеной, и это значило, что она выдержит еще добрых четверть часа такой гонки. Бедолага же под седлом колдуна мог свалиться в любое мгновение.
Чародей все понял – и завыл. Завыл тонко и протяжно, как волкодлак, насадившийся грудью на осиновый кол. Он ничего не выкрикивал, не просил, не обещал. Он просто исходил в последнем предсмертном вое. Расстояние сократилось до двух саженей – Олег вытянул саблю и привстал на стременах. Еще минута. Морда лошади наконец-то поравнялась с передней лукой седла злопамятного неудачника. Ведун вскинул клинок и по всем правилам, как перед глиняной чушкой – с высокого замаха, с оттягом и подкручиванием кисти в момент завершения – рубанул чародея поперек спины. Туго натянутый тулуп тут же лопнул, раскрывая кровавую пропасть, из которой наружу выступили края позвонков. Вой оборвался – дворцовый колдун обмяк, его скакун наконец-то смог сократить шаг и перейти на рысь. От тряски тело запрыгало и головой вперед повалилось на землю.
– При дворе открылась вакансия. – Ведун опустился в седло и слегка подтянул повод, разрешая лошади тоже перейти на широкий шаг. – Жалко, мне не нужно. А других чародеев русский князь, вестимо, не захочет.
Он глянул вдоль реки и покачал головой:
– Всего час скачки, а наверстывать придется дня два. Ква. У меня ни пожрать, ни попить ничего с собой нет. Придется поститься...
Сам Олег поститься мог, сколько ему заблагорассудится, но вот лошади после жестокой гонки еле волокли ноги, и потому ведуну пришлось сперва дать им порыться в сугробах по берегам реки, выискивая промороженную осоку, а потом купить втридорога полмешка овса у идущего в город крестьянского обоза. Зато отдохнувшие остаток дня и ночь скакуны наутро пошли уже довольно бодро и к вечеру нагнали боярские сани.
– Как он? – первым делом поинтересовался Середин, спешиваясь возле возка Годислава.
– Вроде как дышит, – пожал плечами холоп. – Но глаз не открывал.
Ведун раскидал тулупы, которыми укрыли раненого слуги, осмотрел рану. Точнее – рубаху, которая рану закрывала. Та зачерствела от крови, чуть провалившись посередине.
– Пока ничего страшного, – кивнул Олег. – Раз нигде влаги не проступает, значит, запеклось и гноя нет. Авось, обойдется. Вперед скачи. К нашему приезду в усадьбе мох болотный быть должен. Чистый! Как можно дальше от дома собранный! Из-под нетронутого наста, и чтобы понизу никаких нор мышиных не было! Бери лошадь, скачи. На ночлег вставать не станем, так что к утру, хоть в лепешку разбейся, но чтобы мох был.
– Сделаем, боярин, – кивнул Мичура и побежал к скакунам.
Ночь выдалась морозной, но ясной, полнолунной. В бледном свете, хорошо отражаемом снежным покрывалом, обоз уверенно прошел по реке оставшиеся версты, свернул к дубраве, осторожно пробрался в темноте под кронами и еще до рассвета дополз до ворот усадьбы. Холопы под присмотром Лепавы перенесли боярина в его просторную, жарко натопленную светелку. Поднятая на ноги Елень принесла пятирожковый подсвечник, кадку теплой воды. Олег показал ей, как отмачивать и снимать тряпку, сам же сбегал к себе, нашел среди припасов порошок из цветков календулы и туесок с рыбьим клеем, вернулся. Осмотрел уже открытую рану, убрал корку с подозрительных мест, где померещилось нагноение, мхом тщательно промакнул все от крови и всякой влаги, засыпал своим зельем. Затем промазал края раны клеем, стянул, накрыл тряпицей, давая клею время схватиться.
– Ой, батюшка, боярин наш, кормилец, солнышко наше! – запоздало вдруг взвыла стряпуха.
– Не ори, беду накличешь! – вздрогнул от неожиданности Олег. – Иди лучше, бульон крепкий свари на мясе. Только не переборщи, ложка в нем стоять не должна. Иначе не накормить будет. Боярыня, прости за наглость, но не могла бы ты здесь посидеть, пока я посплю немного. Боюсь, задремлю, коли дежурить останусь.
– Конечно, знахарь, я послежу за братом, – кивнула Лепава. – Делать-то что надобно?
– Коли шевельнется или в себя из беспамятства придет, проследи, чтобы резких движений не делал. Как бы рана не разошлась. Попить ему можно дать, коли метаться начнет. Завтра Маре подарком поклониться хорошо бы. Пусть подношение возьмет, а к вам в усадьбу не заглядывает.
– Я поняла, знахарь, – кивнула боярская сестра. – Ступай, отдыхай.
Олег проспал почти до полуночи, потом сменил Лепаву. Боярыня поскакала в святилище молить богов о милости, ведун же еще раз внимательно осмотрел рану. Тряпица оставалась чистой, снизу не просачивалось ничего.
– Так и должно быть, – похвалил себя Середин. – Мох очень хорошо дезинфицирует раны. Ноготки тоже. Никакой грязи занести не успели, сразу все укрыли. Хорошо, зима. Снег чистый, микробы спят вместе с нежитью, никакого столбняка или антонова огня. Коли пару дней нагноения не будет, значит, обошлось.
– Молишься, что ли, дружище? – услышал он слабый голос.
– Тихо, не шевелись! – подпрыгнув, первым делом предупредил ведун. – Великие боги, Годислав! Ты очнулся?
– Я как сплю... Все слышу и вижу, а ничего сделать не могу. Нечто паралич разбил?
– Сплюнь, откуда паралич? Типун тебе на язык! Рана длинная, рваная. Крови очень много потерял, вот и слабость. Ничего, бульончика пару недель попьешь – на ноги как миленький поднимешься.
– Две недели – это немного, – простонал боярин. – Стало быть, смогу с тобой поехать.
– Куда? – не понял Олег.
– Ведьму истреблять. Али ты подумал, боюсь я ее? Ни капли не боюсь. Воин я али нет?
– Конечно, воин, – согласился Середин. – Но, увы, через две недели ты только ходить сможешь, и то по стеночке. Меч – хорошо, коли через месяц поднимешь. Броню раньше лета носить не сможешь. Извини, дружище, но к тому времени я уже два раза вернуться успею. Так что ловить ведьму мне придется без тебя.
Ведун пробыл в усадьбе еще неделю. И только убедившись, что его друг пошел на поправку, что заживающая рана чиста и никакого жара у раненого нет и в помине, он собрал свои вещи и тронулся в дальнейший путь: вверх по Поле, Явони, мимо застывшего в ожидании весны волока в озеро Велье, из него в Селигер. В Кличене Олег остановился на два дня, отдохнув сам и дав отдых лошадям, попарившись в бане и отдав грязную одежду в стирку. А когда она высохла – двинулся дальше. Но не хитрым зимником, известным только местным, в том числе и боярину Годиславу, а по Селижаровке – торным водным путем в Волгу. Ныне – прочным трактом, откованным морозами из толстого надежного льда. Пока надежного, хотя на взгорках, по северным берегам реки, на открытых склонах уже появились проталины, отогретые теплым весенним солнцем.
– Не уложусь в пару недель – опять застряну на каком-нибудь острове на добрый месяц, – вздохнул ведун, увидев на одной из таких полянок среди обтаявших сугробов первые хрупкие подснежники.
Путь от Селигера до Волги по Селижаровке занял всего два дня – но теперь Олег уже точно не представлял, в каком направлении Тверь, в каком Муром, и ему оставалось лишь довериться руслу, которое, хоть и петляло, но к Твери должно было вывести его обязательно. Три дня ушло на путь до Ржева. Тут Середин ради экономии времени останавливаться не стал и сразу поскакал дальше, через день миновал Зубцов – где Волга внезапно под прямым углом повернула на север, – и еще целую неделю шел на рысях, повторяя постоянные изгибы реки петля за петлей. Зимник, выбранный Годиславом, как понял теперь ведун, был чуть ли не вдвое короче – но не возвращаться же к Селигеру, чтобы повторить прежний маршрут!
На восьмой день Середин все же вышел к заветному повороту на Тверцу, завернул в крайнее селение и остановился на первом попавшемся постоялом дворе. Теперь можно было перевести дух – даже если вдруг настанет оттепель и вскроются сразу все реки, он не будет отрезан по крайней мере от ведьмы. И сможет закончить свое дело. Поэтому и позволил себе отдых в целых три дня.
– А я так мыслил, твои хлопоты у нас на Тверце, – удивился хозяин двора, когда он начал сбираться дальше. – Лед скоро тронется, куда ныне идти?
– До ледохода обернуться и тороплюсь, – ответил Олег. – Добрые люди мне прямой путь отсюда на Муром показали. По Волге я уже находился. На каждую версту три петли по две версты в каждой. Зимником куда как быстрее получится. Авось, еще успею. Да и что мне ледоход, коли дорога посуху идет?
– Идет, может, и посуху, – усмехнулся хозяин, – да токмо и Волгу, и Нерль, Клязьму и Кубрь пересекает. О сем тебя не упредили? Коли лед пойдет, что делать станешь?
Середин пожал плечами. Он не помнил, чтобы в пути им с Годиславом пришлось переезжать широкие реки. Хотя, конечно, встретилось их в пути изрядно, для каждого ночлега удобный берег находился. На озерце, пруду, ручье – разве подо льдом и снегом разберешь? И с переправой зимой намного проще.
– Волга рядом, проскочить еще успею, – предположил Олег. – Дальше, сказывали, больших рек нет. На ручьях мосты, в иных местах броды.
– Много тебе пользы от брода в ледоход будет? – неодобрительно поморщился хозяин. – Хотя дело твое. Иди, коли так к спеху. Об одном упредить я тебя должен, дабы греха на совесть не брать. Сказывали люди, неладно на этом тракте. Обозы вроде как проходят. Но коли путники одинокие али побратимство малое, то и исчезают без следа. Наместник княжеский не раз дозоры высылал, татей искал. Засады делал. Никого не выследил. Нет там от людей никакого следа на три дня пути. Вообще. Ан путники пропадают. Нечисто там – такая молва ходит. Неладное происходит. Ты же, вон, един отправляешься... Но держать не стану. Упредил, далее сам решай.
То, что с воинами ничего не случилось, Олега не удивило. Они ведь службу несли: в броне, при оружии. Стражу выставляли. Ратная служба беспечности не терпит. Вот серые их тронуть и не посмели.
– Давно там последний раз путники исчезали? – спросил ведун.
– Многие видели, как месяца два тому трое путников с малым обозом и лошадьми с тракта вышли. К Волочку потом отправились. Тогда у всех облегчение настало. Радовались, что путь торным стал. Спустя малое время ушел туда изрядный обоз. Благополучно ушел и вернулся с прибытком. Опосля раза три малые отправлялись. Малые сгинули все, никто не видел более. Так вот, мил человек. Мой тебе совет: дождись ледохода, без опаски на любом струге до Мурома доплывешь. Али поспрошай, не сбирается ли большого обоза в ту сторону. Хотя, конечно, для такого уже поздно. Но один не ходи. Пропадешь.
Олег кивнул. В отличие от собеседника, он знал, что за путники вышли из леса этой зимой. То, что после этого на дороге пропал кто-то еще, означало, что ведьма не вняла его предупреждению. Впрочем, виновата была не только она, но и сам Олег. Должен был остаться и довести дело до конца. Или хотя бы поторопиться с возвращением. И жертв оказалось бы куда меньше.
– Так что, убирать твою светелку али обождешь? – переспросил хозяин двора. – Я могу про обоз разузнать, и про ладьи, которые первыми после ледохода в путь тронутся.
– Спасибо за предупреждение, – улыбнулся Середин. – У меня есть отличный персидский доспех – ни одной нечисти не по зубам. Надену его прямо сейчас.
Выезд на тракт ведун нашел без труда – от постоялого двора до него было меньше версты. Да и дорога была накатана. Но недалеко – версты на две. Видать, тверичи ездили сюда за дровами или за лесом для строительства. А дальше... Дальше Олегу пришлось тропить путь самому.
День прошел спокойно – он не встретил ни зверя, ни птицы, не услышал и не увидел ничего подозрительного. Перед сумерками обнаружил красивую поляну в низине у дороги, спустился туда, развел огонь. Напоил лошадей, поел, задал корм лошадям, расстелил овчину, завернулся в нее с показной беспечностью. И вскоре действительно уснул.
Из дремы его вырвало покалывание у запястья: крест ощутил нехристианскую магию. Олег приоткрыл глаза, рука его потянулась к сабле. Прошло несколько минут – и жжение исчезло.
Это приходила ведьма, Середин был уверен. В зимнем лесу иной магии взяться неоткуда. Теперь оставалось дождаться волков...
Но лошади спокойно перетаптывались с ноги на ногу, снег не похрустывал ни вблизи, ни вдалеке, зловещие огоньки во тьме так и не вспыхнули. Ведьмина стая его не тронула.
Когда взошло солнце, ведун обошел свою стоянку кругом и вскоре увидел следы. Человеческие, совсем небольшие. Следы, которые вполне подходили маленькой девочке. Она приблизилась на полста саженей, постояла – и отступила обратно в чащу. Похоже, узнала его сразу и побоялась силков.
– Но все равно попалась, – хмыкнул Олег, переходя на быстрый шаг. – Снег тебя предал. На снегу следы не спрячешь, к самому логову и выведут...
Он прошел по широкой дуге и остановился – цепочка выемок в насте описала полукруг и потянулась к месту его стоянки. Ведун прошел ее до конца и оказался в том самом месте, с которого начал преследование. Крест за время его гонки не нагрелся ни разу. Значит, она не применяла колдовства – девочка просто запутала следы. Как обычный лесной зверь. Середин знал, что она была рядом – но не мог понять, откуда пришла и куда скрылась.
– Ладно, посмотрим, что будет дальше...
Олег наскоро собрался, поскакал дальше и к концу дня нашел старую знакомую: выросшую на гнилом пне березку. В этот раз он остановился под берегом – там, где они с другом уже сталкивались с волками. В темноте лег спать, полагаясь на чуткость лошадей и силу креста, – и опять не был потревожен никем до рассвета.
Не принес напастей и третий ночлег. Между тем проклятое место явно осталось позади – и ведун повернул обратно к Тверце. Через три дня он спешился у крыльца в знакомом постоялом дворе, кинул на плечо чересседельную сумку.
– Эй, хозяин! Моя светелка еще не занята? – входя в трапезную, крикнул Середин. – Она мне понравилась.
– Это ты, мил человек? – выглянул с кухни тот. – Рази ты не в Муром отправился?
– Я заблудился, – высказал Олег самую простую версию.
– Цельную неделю блуждал по тракту? – не поверил хозяин, выходя из-за полога.
– Да. Но другим туда соваться не советую. Не у всех есть такой крепкий доспех. Задай лошадям овса, протопи баню. Я отдохну и попробую пройти в Муром еще раз.
– Как можно заблудиться на проезжей дороге? – все еще не мог понять тверичанин.
– Потому соваться и не советую, – повторил Олег. – Так берешь меня обратно на постой или нет?
– Конечно, беру, о чем спрос! Как не приютить доброго человека! – спохватился хозяин. – А банька еще со вчерашнего дня не остыла. Сейчас дров подброшу да воды велю принесть. Часика через два милости просим!
– Не торопись. Устал я с дороги, вечером мыться буду. Миску мне продать сможешь? Такую, в которую борщ наливаешь, но деревянную?
– Нечто глиняная не люба, мил человек?
– Хрупкая больно глиняная. Сломать боюсь.
– Воля твоя, велю деревянную купить. Ивашку пошлю, аккурат через час и принесет. Как раз борщ свежий настоится.
– Пусть заодно свечу восковую принесет, а то у вас тут одни лампы. И от борща не откажусь, – кивнул ведун. – Как все будет готово, зови. Я в светелке.
Оставшись один, Олег достал из сумки прядь волос, полученных зимой от ведьмы, отделил десяток волосин, остальные спрятал обратно – мало ли еще пригодятся? Затем из другого кармана вынул короткий осиновый прут и с ним уселся у окна, старательно выстругивая крохотную, размером с палец, лодочку.
Визит в баню ведун специально оттягивал до самого позднего вечера, запершись там незадолго до полуночи. Попарился, отмылся от дорожного пота и усталости, а когда привязанный к запястью крестик начал пульсировать теплом, наполнил низкую бадейку теплой водой и громко наговорил:
– Пойду в чистое поле, стану у прозрачна ключа. Наберу из ключа воду от земли-Триглавы, согрею у солнца-Ярила, поклонюсь отцу-Сварогу. Поставь, прародитель мой, округ меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; и огради меня от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата, от живого и мертвого, от доброго и злого по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас и во веки веков! – И окатил себя наговоренной водой.
За спиной послышалось недовольное бормотание, через полки поползло небольшое облако пара. Плеснула вода в кадке и вмазанном в печь медном котле. Из-за трубы кто-то хрипло захохотал. Олег забрал с кадки ковш, выглянул в предбанник, оставил емкость там, взамен взял приготовленные свечу, волосы и лодочку, вернулся обратно.
Доски пола заскрипели, из-под лавки выглянула взлохмаченная рожа с высокими и острыми то ли ушами, то ли рогами – в тени не разобрать. Середин ей подмигнул и зажег от тусклой масляной лампы восковую свечу. По мере роста красного огонька в помещении становилось все светлее.
Опять послышался хохот, хрип, от стены к стене метнулась неясная тень. Камни зашипели от плеснувшейся на них воды. Хлопнула, открываясь, и тут же снова закрылась дверь. Застучали под лавкой приготовленные про запас поленья, подпрыгнула пустая кадушка. Ведун широко ухмыльнулся, допил остававшийся в глиняной кружке хмельной мед, пустую емкость кинул в котел с горячей водой. Он отлично знал, что по древнему обычаю, по уговору, заключенному в незапамятные времена между смертными и нежитью, сразу после полуночи натопленная баня отдается в распоряжение всякой нечисти. Ибо даже нежити хочется чисто помыться и хорошенько пропариться. Банщик, тихий в вечернее и дневное время, после полуночи зовет прочих обитающих при дворе существ: овинников, домовых, хлевников, кикимор, а то и рохлей с баечниками, и они начинают свой отдых. Людям в это общество попадать нельзя: заморят, запарят, изведут.
Однако Олег ничуть не беспокоился. Тронуть его после обливания заговоренной водой нечисть не могла, а устроить жестокую парилку без ковша было весьма проблематично.
Поняла это и сама нежить, уже в открытую приплясывавшая вокруг: кто мохнатый, кто в перьях, кто в полотняных одеждах и лаптях, воя смертным воем, корча рожи, напрыгивая чуть ли не к лицу – и отворачивая в последний момент. Заговор есть заговор, так просто его защиту не пробьешь.
– Гуляйте-гуляйте, – не мешал им развлекаться ведун. – Мне как раз это и надобно.
Он взял ведьмины волосины, провел над самым пламенем свечи, чтобы от жара их кончики чуток закрутились, и зашептал наговор:
– На море-океане, на острове Буяне упыри оживали, волос-волосатик на людей пускали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, глаза иссушати. Луна щербится, нежить гуляет, тьма наступает. Нет спасения во тьме одинокому, нет спасения брошенному, нет спасения неживому. Я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к родному порогу, к своей плоти, к горячему сердцу, к живому дыханию. Беги за море-океан, за остров Буян, за Алатырь-камень. Беги отсель, где люди не ходят, живые не бродят. Сядь на свое место – откуда ушел, туда и вернись!
Он приложил заговоренные волосинки на кончик оструганной палочки, полил воском свечи, чтобы приклеились, немного выждал, а когда воск застыл – кинул палочку в кадку с водой.
Творимое чародейство заставило нежить поутихнуть: они почуяли, что оказались рядом с кем-то, чья воля и магия превосходят их возможности. В наступившей тишине палочка немного проплыла по инерции, но, не успев коснуться дальней стенки, без всякого внешнего воздействия вдруг повернулась, скользнула по поверхности и уткнулась острым носиком в стену, указывая на каменку.
– Работает, – удовлетворенно кивнул Олег, по локоть сунул руку в кадку, давая ей остыть, вынул, быстро опустил в котел, схватил кружку, плеснул водой на камни. Нежить в облаках пара радостно взвыла.
Середин же потушил свечу, сломал, сунул куски в кружку и пустил плавать в котел. На «горячей бане» воск расплавился в несколько минут. Ведун взял свою палочку за кончик, макнул в воск, вынул. Подождал, пока тонкая корочка на дереве засохнет, перевернул, макнул снова. Теперь его путеводная «лодочка» была надежно защищена от воды, а волосинки прочно держались в нужном месте. На века такого «компаса», конечно, не хватит – но месяц-другой должен выдержать. Впрочем, Середин рассчитывал управиться намного раньше.
Собрав вещи, он вышел в предбанник, ковшик кинул в кадку через приоткрытую дверь, тут же ее захлопнул – но все равно услышал восторженный гул и шипение воды на камнях. Одевшись, он отодвинул засов – и обнаружил перед порогом хозяина постоялого двора и нескольких служек. Причем двое держали топоры.
– Вы чего? – опешил Середин.
– А что от тебя там за вопли такие доносились? – с подозрением поинтересовался хозяин.
– Припозднился вот малехо. Срок отведенный пропустил. Банщик явился. Да еще какая-то нечисть. Как начали куролесить... Еле ноги унес.
– А-а... – понимающе кивнул мужик. – Это да. Им токмо попадись. За полночь сюда подходить не след. Зело шаловливые твари попадаются.
– От и я о том же, – согласился Олег. – Меда ставленого вели мне в светелку принести. После парилки в самый раз будет.
Ведун протиснулся между собравшимися служками и пошел в дом.
* * *
Заговоренную лодочку ведун использовал через три дня, на первой стоянке тракта. Он подумал, что появиться так быстро возле его ночлега ведьма могла только в одном случае: если она обитает где-то совсем недалеко.
Месяц Протальник стремительно менял окружающий мир. То, что всего неделю назад казалось полем – покрылось темными пятнами, под которыми просвечивала чуть зеленоватая ноздреватая корка. И ладно корка – местами под снегом обнаружились полыньи. На склонах над дорогой и ниже ее лишайными пятнами вылезала жухлая прошлогодняя трава. Тут и там возникали ручейки и лужи. Днем отовсюду доносилось журчание, ночью же все сковывало ледяным панцирем, и наступала мертвая тишина.
Из-за обилия воды Олег был вынужден остановиться не в низине, а наоборот, на выпирающем у дороги холме. На макушке его наст стаял полностью, а земля высохла. Так что и костер можно было развести без хлопот, и в овчине спать, не опасаясь промокнуть. Ведун думал, что кто-то покажется поблизости и в этот раз – но ни волки, ни их повелительница никак своего существования не проявили.
– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – решил поутру Середин и налил в деревянную миску немного растопленной для скакунов воды. Затем осторожно опустил в самый центр залитую воском «лодочку». Та задумчиво покачалась, слегка повернулась, поплыла вдоль дороги и через пару сантиметров уткнулась в деревянный «берег».
Ведун, удерживая миску в руках, пошел в указанном ею направлении. Задача оказалась нетривиальной: по пути постоянно попадались то заросли лещины, то поваленные деревья, то крутые спуски или подъемы. Поначалу Олег пытался следовать по прямой, но вскоре сдался и стал обходить препятствия, иногда описывая изрядные петли. Спустя пару часов, когда весеннее солнце разбудило ручейки и освободило от ледяной корки лужи, он и вовсе стал пользоваться «компасом» с долгими интервалами: определив курс, выплескивал воду, прятал «лодочку» в карман и пробирался еще на полверсты-версту. Почувствовав, что есть риск потерять направление – наполнял миску в ручье или луже, пускал в нее заговоренную прядку и опять двигался дальше.
Уже после полудня ведун выбрался к заболоченной прогалине: между отдельными шапками снега виднелись заросли осоки, у корней которой блестела вода. Рисковать Середин не стал – повернул вдоль берега, добрел до широкого оврага, перевалил к нему через гранитный валун и... И едва не выскочил обратно. Весь овраг на высоту в полтора его роста был засыпан костями. Ребрами, копытами, бедрами, черепами. И ладно бы конскими или коровьими – многие волхвы окружали такими «украшениями» свои святилища, дабы отпугивать злых духов. В этой груде, сверкающей на солнце белизной, виднелись черепа человеческие. Останки людей, останки смертных, брошенные здесь подобно мусору.
– Проклятье... – пробормотал ведун, отступил к болоту, зачерпнул воды, бросил в нее «лодочку». Та, после короткого колебания, указала на противоположный склон.
Олег поправил саблю, сбившуюся немного назад, и полез наверх. Внезапно крест на запястье начал плавно нагреваться. Середин остановился, огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. К тому же, крест нагревался совсем слабо, как это бывало, если он встречал жертву сглаза или входил в дом, обитаемый домовыми. Место для исследований оказалось не самым удобным, и он предпочел подняться выше, чтобы более внимательно осмотреться сверху. Однако его план не сбылся. Цепляясь за корни и травяные кочки, ведун поднялся еще на пару саженей – и вдруг провалился в пустоту, во весь рост распластавшись на жухлой, низкой и мокрой прошлогодней траве. Олег прополз немного вперед, перевернулся на спину, сел, привалившись спиной к сосне:
– Ква! Что за место, на каждом шагу сюрпризы! Миску потерял...
От сосны было хорошо видно, что овраг в реальности чуть ли не вдвое мельче, чем казался снизу. Видимо, поставленный морок должен был отбить охоту лезть наверх у тех искателей приключений, кого не испугали завалы из костей. Крутой отвес в десяток саженей высотой проще обойти, чем брать штурмом.
Ведун достал из-за пазухи «лодочку», покрутил головой. Потом согнул руку и с силой ударил локтем во влажную землю. Получилась выемка, которая быстро заполнилась водой. Середин положил в нее свой заветный «компас», подождал, пока тот выберет нужное направление, поднялся и двинулся вдоль болота. Склон плавно поднимался вверх, земля стала суше, а лес прозрачнее – кроме далеко отстоящих друг от друга сосен, здесь не росло ничего.
Неожиданно справа от Олега прямо из-под земли выскочила волчица, пару раз недовольно тявкнула и стремительно умчалась вперед. Ведун рванул из ножен саблю. Вытянул кистень, сунул руку в петлю, грузик стряхнул в рукав. Медленно подступил к месту, откуда показался зверь, и увидел ровную и аккуратную, словно нарисованную циркулем, нору.
– Похоже, я уже совсем близко... – пробормотал ведун, пробираясь дальше вверх, перевалил гребень холма и опустил клинок: – Электрическая сила...
Картина, которую он увидел, была способна повергнуть в дрожь и трепет кого угодно. Лысая, лишь с отдельными сосенками, ложбина между двумя холмами имела примерно четверть версты в ширину и почти версту в длину; она делилась надвое ручьем, а в центре возвышалось странное сооружение, что походило на куст, беспорядочно обвешанный тулупами, юбками, кафтанами, обмотанный тканями и кошмой. Но самое кошмарное – вся долина была испятнана несметным количеством черных дыр. Здесь было порядка трех-четырех сотен волчьих нор. Если же вспомнить про нору на внешнем склоне, встреченную полста саженей назад, – вполне вероятно, что в бору окрест, невидимые отсюда, имелись еще многие и многие логовища.
Спугнутая им волчица сделала свое дело – и сейчас перед Серединым колыхался целый океан серых спин, окружающих хрупкую девочку в длинном, потрепанном овчинном тулупе.
«Сотни три, – прикинул численность врага Олег. – Если в каждой норе выведется хотя бы по три волчонка, будет еще тысяча. Еще выводок – еще тысяча. Потом еще и еще. Молодые волчицы выроют новые логова и тоже ощенятся. Это будет целая армия волков. Голодная, бесчисленная и безжалостная».
– Ты знаешь, отчего все еще жив, смертный? – поинтересовалась девочка, и, несмотря на расстояние, голос ее звучал в ушах оглушительно, словно она совсем рядом кричала изо всех сил.
– Ты ничего не сможешь мне сделать, пигалица. Я в броне и с оружием. Причем против моего клинка не спасет никакой заговор.
– Против клыков тоже не существует заговоров, смертный. Стоит мне шевельнуть пальцем, и мои верные братья порвут тебя в клочья.
– Им придется дорого заплатить за это развлечение.
– Я знаю, – признала девочка. – Первая стычка, которую ты сумел предугадать, стоила жизни семи братьям. И еще многие до сих пор мучаются от ран. Если я прикажу порвать тебя, ты проживешь совсем чуть-чуть, малые мгновения. Но я знаю, что вместе с тобой умрет много моих братьев. Очень много. Может статься, больше, чем у меня пальцев на руках и на ногах. И многие еще получат болезненные раны, заживающие от тепла до тепла. Мне не жаль тебя. Ты всего лишь смертный, жалкий чужак в моем лесу. Ты корм. Но я не хочу видеть смерть друзей. Так что жив ты благодаря им. Однако если ты еще хоть раз покажешься в моем лесу, мне придется ожесточить свое сердце. Я чую в тебе опасность. И мне придется пойти на боль и жертвы, дабы спасти стаю. Радуйся удаче и уходи. И больше никогда... – ты слышишь, смертный? – никогда не входи в мой лес! Это наша последняя встреча. Отныне встречать тебя станут клыки. Теперь уходи! Ты вызываешь в нас злобу. Братьев трудно удерживать от броска.
Олег мысленно признал ее правоту. Разумеется, он нарубит невероятное количество зверья, если они вдруг кинутся в атаку. Доспех не позволит загрызть его сразу, порвать живот или бока, кусить в спину. Но у него только одна сабля, и ее не хватит на все стороны. Рано или поздно кто-то из зверей прорвется, вцепится в ноги, не давая уклоняться, в руки, причиняя боль и мешая рубиться. А потом его просто опрокинут и загрызут. Задавят живой массой. Одному против сотен в честной битве не устоять. А потому ведун попятился, следя за врагом, на гребне холма спрятал саблю в ножны и пошел к болоту.
Отступив немного вниз по склону, Середин остановился, подождал. Наверху никто не показывался, его не проверял. Похоже, маленькая ведьма решила, что все закончилось вот так просто: взрослый и опытный колдун ее послушался и ей подчинился. Сдался перед напором какой-то мелкой пигалицы, режущей людей, словно капусту для салата.
– Нет, милая, все еще только начинается.
Ведун опустился у норы, из которой пару минут назад выскочила волчица, достал косарь, разрыхлил несколькими ударами землю вокруг и принялся торопливо разрывать ее руками:
– Посмотрим, посмотрим, есть у вас уже щенята или только готовитесь.
За четверть часа он углубился от силы на пару локтей и логова толком еще не видел – но тут на холме появилась волчица и, грозно зарычав, ринулась вперед. Взметнулась в прыжке, оскалив пасть, хищно глядя прямо в глаза... На ее беду, ведун нападения ждал и успел продумать порядок действий. А потому вскинул руку со сжатым кулаком и со всей силы ударил им прямо в распахнутую пасть, вгоняя как можно глубже в горло. Второй рукой он перехватил зверя за шею, проворачиваясь вокруг своей оси и падая на мохнатую тушу, давя всем своим весом. Волчица пыталась шевелить челюстью, но вбитый в глотку кулак не давал ей закрыть рот и перекусить руку. Взвыть или тявкнуть она не могла, лапы оказались не способны одолеть доспех. Сбросить с себя врага она тоже была не в силах. Все же человек весил почти втрое больше. Убедившись, что вывернуться жертва не может, Олег зажал ей нос. Зверюга затрепыхалась сильнее – но сделать ничего не смогла и вскоре затихла, обмякнув от удушья.
– Ну, вот и все... – Ведун снял шапку, сунул ей в пасть вместо кулака, туго затянул поясным ремнем. Лапы связал все вместе ремешком, снятым ради такого случая с запястья. Закинул добычу на шею, саблю в ножнах взял в руку. И отправился в обратный путь.
– Опять заблудился? – поинтересовался румяный хозяин постоялого двора, вытирая руки передником. От него вкусно пахло борщом и жареным мясом.
– Заблудился, – кивнул Олег, спешился, отпустил скакунам подпруги. – Как там моя светелка? Баню протопишь?
– А это кто у тебя, мил человек? – кивнул мужик на волчицу, лежавшую на холке заводного коня со связанными под брюхом лапами.
– Она тоже заблудилась, – развел руками Середин. – Поэтому я хочу отнести ее к себе в светелку и подержать эти дни там.
– Уж не невеста ли она тебе, мил человек?
– Я похож на того, кто берет себе в жены волчиц?
– Ныне я уж и не понимаю, на кого ты похож. Ездишь на проклятую дорогу и в который раз возвертаешься обратно невредимый. Паришься за полночь с нежитью и банщиком. То свечи просишь дорогие, то миски непонятно для чего. Ныне вот волчицу приволок. Знаешь, что я тебе скажу, мил человек... Не надобен мне такой постоялец. От тебя колдовством за версту смердит.
– Это еще что! – усмехнулся Олег. – Она ведь, зараза, у меня в постели спать станет.
– И слышать не желаю! – вскинул руки мужчина.
– А ты сегодня же найдешь мне овечьи ножницы, и заодно знахаря покажешь, у которого я хорошего зелья купить смогу, ибо своего запаса мало и для дела моего не хватит.
– И есть колдун, – удрученно кивнул хозяин двора. – Езжай отсель, мил человек. Не надобны мне такие гости.
– Уеду я, мил человек, когда проклятие с вашего тракта сниму, и не ранее, – покачал головой Олег. – Поможешь – награжу, мешать станешь... Нет, ты подумал неправильно. Не буду я на тебя проклятья вешать. Князю пожалуюсь. Он награду мне за сие деяние обещал изрядную. Тебе же, коли мешать станешь... Ну, верно, придумает, как воздать.
– Нечто и вправду избавишь? – Мужик отер передником лицо.
– Там хлопот на пять дней всего осталось. Избавлю, коли живым останусь.
– Коли избавишь, мы тебя за сие всем миром... – Хозяин развел руки и замолк, не зная, что пообещать.
– Вполне хватит светелки чистой и бани, хорошо топленной... – предупредил Середин. – Не нужно про меня никому ничего рассказывать. С колдовской славой живется не весело. Вот и ты сразу турнуть попытался. Не нужно говорить. Я свое дело сделаю да тихо уйду. В общем, было проклятье – да все вышло. Как, почему – лишним людям знать не нужно. Я бы и тебе ничего не сказывал, да зелье требуется, у меня трав не хватит. Знахарь есть у вас умелый? Чтобы слава добрая шла, люди исцелялись?
– Есть такой в соседнем селении...
– Далеко?
– Да вдоль реки торная дорога. Как через ручей перемахнешь, его изба прям у второго колодца, крыльцом к нему выходит, тын с обратной стороны вкопан.
– Понял, не заблужусь... – Олег снова затянул подпруги. – Ты пока моих лошадей разгрузи, волчицу в светелку вели отнести. Только не покалечь! И про овечьи ножницы не забудь.
Он порылся в сумке, нашел гривну, повесил себе на шею.
– А это откель? – полыхнули завистью глаза хозяина.
– Награда княжеская, за прошлую удачу. Пусть знахарь полюбуется. Просто так ведь прострела розового не продаст.
– Лютик, что ли?
– Он самый, – улыбнулся ведун. Мало кто из простых смертных догадывался, что низенький лютик с серебристым толстым стеблем и большим розовым волосатым цветком – это и есть знаменитая колдовская сон-трава. – Еще пустырник нужен, пачим, казелец пурпурный... Много всего. Имей в виду, вернусь голодным!
Олег обернулся всего за два часа – золотая княжеская гривна, сабля на поясе и серебро в руках произвели на знахаря неизгладимое впечатление. Хорошо ли он подумал о госте, плохо ли – осталось неизвестным, но ссоры он искать не стал и продал все, что только ведун ни спросил.
Но хлопоты на этом еще только начинались. Середину в оставшийся день еще пришлось стричь отчаянно брыкавшуюся волчицу, а потом париться в бане и тщательно оттираться разбавленным щелоком – едким, но зато без запаха. Перед сном он старательно поволохал несчастную голую волчицу по чистой постели, потом засыпал простыни ее шерстью и только после этого забрался под одеяло. Со стороны все это, наверное, выглядело диким бредом – но ведун хотел пропитаться запахом волчицы, пропитаться насквозь, не оставив ничего человеческого. Звери живут запахами – и если Олег намерен пробраться в их стаю, он сам должен запахнуть зверем.
Еще день ушел на изготовление и заговаривание сонного зелья. Ведун занимался этим на улице, возле овина, ловя на себе любопытные взгляды. Но что поделать – в доме было натоплено, а вспотеть и подмешать человеческий аромат к волчьему он опасался. Никто из местных к нему не подошел, ничего не спросил – смотрели издалека. Из чего Середин сделал вывод, что поведанная хозяину двора тайна уже успела расползтись по всему селению. Но теперь это не имело никакого значения. Он намеревался покинуть Тверь утром, и больше сюда не возвращаться, скакать прямым ходом в Муром, в урочище знаменитого Ворона. Вдруг старик уже вернулся?
К утру волчица еле дышала, временами переходя на хрип, и не открывала глаз. День она провела в постели под одеялом, потея нужным Олегу запахом, ночью лежала на подстилке рядом с кроватью. Рот у нее все еще оставался замотан, и все двое суток она ничего не ела и ни разу не попила. Посему, прежде чем уехать, Олег обмотал ее шею ремнем, привязал к тыну возле ворот, освободил пасть и влил в нее почти кружку воды. Большая часть пролилась мимо, но что-то попало и в горло. Впрочем, голая волчица все равно осталась лежать бесчувственной тушей – меры предосторожности, предпринятые ведуном, оказались излишни.
– Ты хочешь ее утопить, колдун? – поинтересовался хозяин постоялого двора, наблюдая с крыльца за его стараниями.
– Очень смешно, – распрямился Середин. – Принеси сюда две миски. Налей в одну воды и оставь перед ней. Если попьет и встанет на ноги, кинь ей каких-нибудь потрохов, мясных объедков или еще чего с кухни. Шкурки, хрящи, корки.
– Добей ты это страшилище, и вся морока, – посоветовал мужик. – Чего тут выдумывать?
– Старика Мухаммеда на вас нет, – отнес ему кружку ведун. – Сражаться достойно только с воинами. Добивать безоружных и беспомощных – позорно.
– Это же скотина! – изумился подобному сравнению хозяин. – Тебя послушать, так и овцу на кухне зарезать нельзя?
– Эта овца чуть меня не сожрала. Так что стоит проявить уважение. Пусть живет. Но на привязи. Ибо кровушки явно откушала. Полтины хватит?
– За нее али за светелку?
– За все вместе. И за белье, изрядно попачканное.
– Коли опять «заблудишься», могу пока не перестилать.
– Нет уж, спасибо. Больно колючее получилось. Если и вернусь, то только ради бани и чистой постели.
– Будет тебе чистая постель, чародей. Ты токмо обещание свое сполни...
– Ты тоже... Лысую бедолагу не обижай.
– Не боись, не трону. Такое чудище за деньги показывать – милое дело.
Спустя десять минут Олег выехал за ворота, знакомым путем помчался по тракту, встал на стоянку в привычном месте. Отдохнув до утра, с рассветом отправился в ведьмино гнездо. Теперь, зная, куда идти, Середин выбирал более удобный путь: где сосны пореже, склоны поположе, а через ручьи и овраги не нужно пробираться вовсе. Это оказалось совсем не сложно: лес тут и там пронизывался узкими звериными тропами. Просто раньше он не догадывался, в каком направлении поворачивать.
Час пути – и тропа, по которой он шел, внезапно уперлась в каменистый обрыв, резко повернула, уводя путника почти в противоположную сторону. Крестик потеплел, и Середин без всяких «лодочек» понял, куда нужно идти. Шагнуть в пропасть было страшно – но стоило ноге ощутить в воздухе твердую опору, как морок рассеялся, и Олег снова оказался на тропе, уходящей между деревьями вниз. Туда, где среди кустов журчал невидимый отсюда ручей.
Ведун вздохнул, закрыл глаза, сосредотачиваясь и вознося молитву небесам и всему сонму богов:
– Не проснулся я утром ранним, не поднялся часом весенним, не поклонился солнцу ясному, не напился водой текучей, не ступил на землю сырую. А пошел я на дальнюю сторону, во глубокую ямину, за высокую гору. Не полом, а потолком, не дверью, а закладным бревном, не по тропе хоженой, а кривыми буераками. Не смотри на меня, солнце ясное, в кривых буераках не журчи предо мной, вода текучая, не мнись подо мной, земля сырая, не дуй на меня, ветер. Не вставал, не поднимался, не кланялся. Так и вам на меня не смотреть, покуда с честью снова не поклонюсь...
Обычно нашептывания на отвод глаз делаются с использованием зелий, трав, настоек или дыма – но запах, запах... Он не мог допустить никакого постороннего аромата. Глаза что зверю, что человеку отвести можно. Но заклинаний на отведение нюха никто пока придумать не догадался.
– Будем надеяться, что сработает... – Олег облизнул враз пересохшие губы и двинулся вперед.
Уже через несколько минут навстречу показалось с десяток волков. Они трусили по тропинке гуськом, носом почти касаясь кончика хвоста впереди идущего, и смотрели буквально под ноги. Между лопатками пробежал холодок, Середин, стараясь ступать бесшумно, освободил проход и положил ладонь на рукоять сабли. Но хищники пробежали в двух шагах и даже не повернули головы в его сторону.
– Действует, – шепнул с облегчением ведун и уже увереннее зашагал вперед.
Дорога провела его к ручью, весь берег которого был истоптан тысячами лап, и растворилась. Пространство впереди было исхожено так, что ни одной травинки или прутика вырасти здесь не могло. Уцелели только вековые сосны, поднявшиеся из земли задолго до появления здесь волчьей столицы.
Норы, норы, норы – десятки и десятки черных дыр в слежавшейся глине холмов начинались чуть не от самой воды и скрывались из глаз за пределами склона. Возле многих логовищ сидели или лежали серые хищники, но движения особого не было. Да и куда волкам ходить? На работу им не нужно, на торг тоже. А коли на охоту – так это наружу, за стену морока убегать надо.
Отдельные хищники, впрочем, спускались к ручью похлебать воду, уходили обратно. Но на пришельца внимания не обращали. Вернее – не видели, не чуяли. Лишь один раз, пробегая сбоку, волк замедлил шаг и повел носом. Но и он не ощутил ничего подозрительного и не остановился.
Вдоль ручья ведун подкрался к сооружению в центре ложбины, приподнял полу висевшего на уровне лица тулупа – понял, что со света в темноте все равно ничего не разглядит, и тут же опустил обратно. Услышав шевеление внутри, он понял: если ведьма здесь сейчас выглянет, то наговор будет разрушен. Пигалица была слишком хорошей чародейкой, чтобы не разгадать столь простого заговора. Он торопливо сунул руку в мешок с зельем, выгреб большую горсть и, подбросив в небо, со всей силы дунул вслед.
– Тебя призываю, бог Дрема! Твоим цветком заклинаю, покажи свою силу! Покажи! Покажи! – шепотом воззвал он.
То ли бог Дрема был самым отзывчивым во всем пантеоне, то ли главная сила таилась все же в самой сон-траве и заклинаниях готовившего зелье ведуна – но почти сразу все волки, которых он только видел, опустились на землю, положили головы на лапы и закрыли глаза.
– Любо... – рассмеялся Олег, вытаскивая саблю. – Так бы сразу.
Перебить сотню сонных волков труда не представляло – но какой смысл? Если уничтожить хозяйку – разбегутся сами. Трем сотням хищников на одном месте не прокормиться. Рассеются на обычные стаи в десяток голов и уйдут туда, где сытнее.
Он решительно откинул угол кошмы, что лежала слева от тулупа, шагнул внутрь.
Первое впечатление оказалось правильным: это действительно был куст. Обычный большой куст, на который ведьма, не умея строить домов, накидала массу тряпья из своей добычи, добившись хоть какого-то подобия жилья с тишиной, теплом и уютом. Ни о каком очаге, разумеется, тут речи не шло. Но имелась гора одежды, вполне пригодная, чтобы зарыться в нее морозной зимней ночью. Перед этим хламом развалились с десяток крупных, матерых хищников весом пудов в пять каждый. Откормленные, клыкастые, с сильными лапами. На их фоне откинувшаяся на спину девочка выглядела хрупкой Дюймовочкой, заброшенной порывом ветра в клетку к волкодлакам.
Он поднял саблю, примериваясь раскроить ей голову. Клинок взметнулся – и остался вверху.
– Электрическая сила...
Ведун прикрыл глаза, вспоминая засыпанный костями овраг, множество человеческих черепов, отчаянно пытаясь вызвать в себе ненависть – и не смог. Руки отказывались убивать ребенка. Клинок не опускался на беззащитную жертву. В душе, несмотря на все старания, к маленькой душегубке никак не возникало злобы. Злобы столь сильной, чтобы превратить жалкую пигалицу в кусок мяса. Разумом он понимал: перед ним настоящее воплощение смерти, виновница гибели многих и многих людей. Но тело отказывалось повиноваться разуму. Он видел всего лишь десятилетнюю девочку, и чувства отказывались соучаствовать в такой казни.
– Проклятье!
Отлично понимая, что совершает огромную глупость, Середин спрятал оружие, перевернул пигалицу, смотал ей руки за спиной и засунул ей в рот кляп: туго свернутый платок из тряпичной кучи. Затем забросил девчонку на плечо и зашагал к стоянке. Весила пигалица всего ничего, так что Середин мог двигаться обычным широким шагом и покинул пределы морока еще до того, как в волчьей столице хоть кто-то зашевелился. У дороги закатал пленницу в овчину, несколько раз перевязал для верности, закинул на холку заводной лошади, оседлал свою и повернул обратно к Твери. Тащиться с таким грузом добрых десять переходов до Мурома было невозможно. В свое время он с Урсулой намучился немало – но та хоть признавала себя его невольницей и не перечила. Даже помогала. Эта же несомненно будет брыкаться, сопротивляться. Может удрать или сотворить какое-нибудь колдовство. Упустить же на волю столь опасное существо явилось бы преступной небрежностью.
К вечеру, еще засветло, Олег въехал на знакомый двор и тут же был встречен веселым вопросом:
– Никак опять заблудился?
– Не без этого... – спешился Середин. Оглянулся на забор: – Волчица, смотрю, повеселела?
– Первый день лежала, даже не пила. К вечеру воду все же вылакала. Утром же потроха жрала – только давай. Шерсть уже новая заместо стриженой пробивается. А чего это у тебя, колдун, опять на заводном коне трепыхается?
– Ну-у-у... – протянул ведун. – Это... Это доказательство. Доказательство для князя, что работу свою я исполнил честь по чести, не обманул.
– Так что, неужели... – сбежал навстречу с крыльца хозяин постоялого двора.
– Нет больше проклятия на этой дурацкой дороге, – подмигнул ему Олег. – Снято. Вот только первые пару месяцев будьте осторожны, волков в лесу много появится. Очень много. Но потом уйдут. Или с голоду сдохнут. Но пока нужно держаться настороже.
– Коли проклятие пережили, то уж волков перетерпим, – кинулся помогать ему хозяин. – А что у тебя там? Опять волчица?
– Тебе лучше не знать, – покачал головой ведун. – Вырвется – полмира извести может. Я лучше сам отнесу. Светелка свободна?
– Свободна, свободна, мил человек. Откуда ныне постояльцы? Пешие под лед провалиться боятся, для корабельщиков вода еще не открылась. Пустое время. Никто никуда не ходит, все дома сидят. Баню топить?
– Топи, – кивнул Олег. – До полуночи время есть, успею. И меда хмельного налей, я ныне заслужил!
Середина вдруг осенила гениальная мысль.
Для него, извечного скитальца, злобная ведьма – тяжелая обуза, хомут на шею. Убить рука не поднимается, отпустить нельзя. Корми ее, пои. Да еще доказывай, откуда взял. Невольницы ведь ниоткуда не берутся. Их из похода привозят, покупают, за долги могут «головой» отдать. Не можешь указать, откуда взял рабыню – запросто в воровстве заподозрят. Что украл где-то, увел, вольного человека закабалил. Ведьма своего статуса пленницы подтверждать, понятное дело, не станет. У него же – никаких доказательств. Ни рядной грамоты, ни уговора, ни даже свидетелей, что честным путем получена.
Между тем русский князь ведь правда хотел от него доказательств, что он снял проклятие с дороги! Так почему маленькую ведьму ему и вправду не отдать? Пусть тот из-за пленницы голову и ломает: где держать, чем кормить, как сторожить. Князю такое баловство только в радость, а его от изрядной головной боли избавит. Чем не выход?
Выкатывать пленницу из овчины ведун не торопился: мало ли что учудить захочет? Разобрал вещи, подкрепился в общей трапезной. Когда же служка прибежал сообщить, что баня готова – так прямо в овчине и взял ее с собой.
Когда в предбаннике ведьма снова увидела свет, она изогнулась, забрыкалась, попыталась пнуть Олега ногой. Глаза ее сверкали такой ненавистью, что Середин понял: высвобождать не стоит. Лучше наоборот – еще и ноги связать. Что он и сделал. Богатую, но грязную и поношенную одежду, не мудрствуя лукаво, срезал ножом, запихал ногами подальше в угол: мало ли какие обереги там спрятаны? Отнес пленницу в парную. Девчонка отчаянно брыкалась и добилась своего – врезалась головой в полок с такой силой, что потеряла сознание. Хотя, конечно, это могло быть и уловкой. Но в любом случае ведун смог без хлопот смыть с нее невероятное количество грязи, а потом закатать обратно в шкуры – и от души попариться сам.
В светелке он положил девочку на перину, запеленал до подбородка одеялом, сверху туго обмотал веревкой, чтобы не выбралась.
– Опять расходы. Нужно будет завтра нормальную исподнюю рубаху купить. Не все же время ее в овчине, как хрустальную вазу, держать?
С этой мыслью он, не раздеваясь, забрался на перину рядом с пленницей и благополучно заснул.
Из постели его вытряхнули многочисленные испуганные крики.
«Нападение!» – пронзил ведуна испуг. В здешнее время враги могли объявиться откуда угодно и когда угодно. С предельной стремительностью он натянул сапоги, влез в поддоспешник, накинул броню, опоясался и выскочил наружу... Хорошо хоть – не с саблей в руках.
Десятки селян – дети, бабы, мужики – стояли на берегу, подпрыгивая, размахивая цветастыми платками и просто руками, вопили, словно их режут, обнимались и даже целовались. А по реке медленно, величаво ползли, ползли и ползли расколотые на крупные и мелкие куски бледно-желтые льдины.
– Стало быть, ближайшие пару недель в Русу мне не попасть, – сделал вывод ведун. – Пока весь лед не сойдет, никто даже корыта на воду не спустит. И в Муром не уйти, там тоже на тракте реки вскрылись. И вообще никуда до половодья не уйти. Попался. Ладно, пойду на торг, раз уж разбудили. Подберу чего-нибудь для пигалицы.
Купить чистую длинную полотняную рубаху подходящего размера труда не составило. Как не составило и надеть ее на пленницу – прямо поверх связанных рук. С постели Олег девчонку поднял, усадил на стул, ноги привязал к ножкам табурета, лишив возможности к бегству.
– К окну тебя посадить, чтобы не скучно было? Хотя какая тут разница, – тут же спохватился ведун. – Стекол же еще нет. А створки открывать рановато. Хоть ледоход и начался, но еще холодно. Чего молчишь? Имей в виду, нам с тобой еще месяц вместе как-то жить придется. Если будешь плохо себя вести, то я, конечно, намучаюсь. Но и тебе несладко будет. Молчишь? Ну, как хочешь, молчи.
Середин спустился в трапезную, заказал себе еды, кваса – но есть пошел в светелку, расположившись напротив пленницы:
– Вот это гречневая каша с тушеной свининой. Очень, очень вкусно. Это квас, он очень хорошо утоляет жажду. Это расстегай с лососиной. Обожаю пироги с соленой рыбкой, это моя слабость. Хочешь? Ладно, дело твое.
Он взялся за трапезу, с наслаждением уминая ароматную кашу и прихлебывая крупными глотками квас. Утолив первый голод, снова поинтересовался:
– Так ты есть станешь, или голодовку объявила? – Он протянул руку, выдернул у невольницы кляп.
Та громко сглотнула и прошипела:
– Пить...
Олег налил ей кваса, поднес к губам, дал возможность напиться и снова вернулся к еде. Предупредил:
– Мы с тобой из одного мира. Мира чародеев. Попытаешься сказать что-то лишнее или непонятное, сразу вгоню кляп обратно в рот. Понятно объясняю?
– Лжешь! Мы разные, разные! – Промочив горло, пигалица снова злобно зашипела: – Я из стаи, а ты проклятый смертный, жалкий человечишка! Ты корм, корм! Вы все корм!
– Опа! – удивился Середин. – Откуда столько ненависти к честному люду?
– Честный люд?! – опять зашипела ведьма. – Разве честные люди отнесут своего ребенка в лес? Бросят там беззащитного умирать? Даже росомахи и белки, даже птицы и олени – все о своих детях заботятся! И только вы их в лесу бросаете на смерть. На смерть! Вы подлые пиявки! Вас уничтожить нужно! Всех, всех!
Ведун посмотрел на ее странный для здешних мест разрез глаз, на непривычно темные волосы и начал догадываться, с чего все пошло. Надо полагать, какая-то из здешних баб, гульнув с заезжим купцом, решила не показывать мужу откровенно не похожего на него ребенка. Вот и вся загадка.
– Тебя отнесли в лес... – пригладил он бородку. – Но волки не сожрали тебя, а забрали, приняли в стаю.
– Берегиня малинная меня укрыла, – впервые потеплел голос пленницы. – Она и к стае определила, ее послушались. И дедушку лешего, видно, тоже. Стая меня выкормила, волки братьями стали. Берегиня научила, как ветрами и взглядами, деревьями и словами править. Дедушка больше про корни и травы сказывал, про то, как мороки ставить и смертных в чаще кружить. Как подросла, лес мне доверять стали. Они на зиму спать уходят, а я за них правила. Стаю кормила, прочего зверя берегла.
– Знаю я, как ты его берегла. Путников волкам скармливала, чтобы сыты были и лосей-оленей не трогали.
– Туда вам и дорога! – оскалилась пигалица. – Нечто мясо ваше ценнее кабаньего?
– Звать-то тебя как?
– Хозяйка леса я!
Олег только рассмеялся. В чаще, где жила одна берегиня, один леший и одна человеческая душа, личных имен, естественно, не требовалось. Да и какое имя могли дать человеку волки?
– Волки серые, – задумчиво сказал он. – Серый, Сергей... Нет, это имя не девичье. Серая... Сирень – вот что будет звучать благозвучно! Я стану звать тебя Сирень. Сирень, ты хочешь кушать?
Голод не тетка – к середине дня ведьма ела кашу как миленькая и квасом запивала. Разумеется, с ложечки – Олег был отнюдь не дурак, чтобы высвобождать выпестованную лесной нежитью и озлобленную на весь род людской чародейку. Кто знает, каким фокусам ее научили существа, тщательно скрывающие свои тайны от простых смертных? Выходя из комнаты, он еще и рот ей затыкал, дабы наговоров в его отсутствие не нашептала. Однако, жалея девчонку, надолго старался не отлучаться. Да и хлопот в Твери было у него совсем немного: святилище местное навестить, Маре поклониться; спросить, кто из местных людей торговых и когда собирается в северную сторону плыть, мимо Русы. Купцы отвечали, что тронутся дня через три-четыре после ледохода – и ждали этого момента с нетерпением. Оказывается, весеннее половодье заливало глубокой водой многие отмели и пороги, так что ладьям удавалось пройти своим ходом мимо некоторых волоков и добраться до самых глухих селений, в другое время года недоступных.
– Ты не спеши, мил человек, – убеждал его хозяин постоялого двора. – Задатка не давай. Друг мой давнишний тоже по делам торговым вскорости поплывет. Уговорюсь – вдвое меньше прочих за дорогу с тебя возьмет. Струг у него небольшой, да ходкий. Еще и раньше прочих доберешься.
Олег не спорил. Он никак не мог дождаться, когда наконец кончится ледоход – а льдины все плыли и плыли, словно где-то наверху, в истоках, разваливался на пластины гигантский, нескончаемый айсберг.
– Дня два еще, да и кончится. Вода, вон, вроде как подниматься начала. Знамо, смоет мусор всякий с берегов, да и очистится. – Мужчина выставил на стол перед постояльцем горшок тушенной с грибами и капустой баранины, крынку кваса и такую же – хмельного меда. – Соседи жалуются, ночью волки к самому тыну подходили, выли, под ворота скреблись. И ниже, в знахарской веси тоже стаю видели.
– Я же предупреждал, волков появится много, – кивнул в ответ Середин. – Проклятье давешнее их к тракту приманивало. Они путников и резали. Ныне проклятие снято, вот серые и разбрелись. Скоро уйдут, чего им тут делать? Через тын они курочек разве что унюхать могут, но не сожрать.
– Сие я понимаю. Однако же люди пугаются, беспокоятся. Опять же, у тебя тут волчица живет странная, колдун ты, еще кого-то с леса привез, после чего волки и заявились. Ропщут люди, думы нехорошие появляются. Может, прибить ее от греха?
– Кого?
– Ну, волчицу эту?
– Думы, думы... Откель они берутся, любезный? С чего селяне взяли, что я колдун?
Хозяин смутился и принялся старательно вытирать стол.
– Два дня, говоришь? – переспросил Олег. – Иди, договаривайся с приятелем своим, пусть скорее струг на воду спускает. Уплыву отсель при первой возможности, и не станет у тебя никаких дурных дум.
– То не у меня, чародей. Я же вижу, ты человек честный. В постояльцах-то разбираюсь, как мне без этого?
– Договаривайся, – повторил Олег, забирая полусогнутой рукой горшок и крынки. – Уплыву – обоим нам спокойнее выйдет.
– Может, помочь донести, мил человек? – спохватился мужик.
– Не нужно, сам... – отказался Середин.
Поднявшись наверх, он пересадил пленницу прямо вместе с табуретом от стенки к столу, вынул кляп, налил в кружку кваса, поднес к ее губам. Пигалица попила, облизнула губы:
– Вы делаете вкусную воду, смертные. У нас такая не течет.
– Это квас, – повторил Олег. – Люди умеют делать еще очень и очень многое. Количество мяса на их костях – совсем не главная ценность.
Он открыл горшочек с тушеным мясом, повел носом и крякнул от предвкушения. Однако содержимое явно оставалось слишком горячим, и он налил себе пока меда.
– А этого дашь попробовать? – поинтересовалась пленница.
– Это для взрослых, – мотнул головой Олег. – Вот вырастешь – тогда пожалуйста. Коли встретимся, могу и угостить.
– Скажи, смертный, почему ты меня не убиваешь? – вдруг спросила ведьма. – Кормишь, поишь, спать в мягкую постель кладешь?
– Мы люди, а не звери, – весомо ответил Середин. – Мы не убиваем слабых и беззащитных.
– Я вижу у тебя в горшке тонкие ребрышки. Наверное, этот зверь был большим и сильным, и тебе пришлось долго биться, прежде чем ты его одолел?
– Ну, это совсем другое, – смутился Олег. – На самом деле люди никогда и никого не убивают без крайней необходимости. Если кто-то на них нападает, они защищаются. Чтобы спастись от голода, они тоже, бывает, охотятся. Но без необходимости, просто ради убийства...
– Ты пришел незваным, ты вторгся в наш лес, ты добрался до самых наших домов. А когда тебя отпустили с миром – убил молодую волчицу на краю стаи. Разве это честный поступок, смертный? Я видела твои следы, чуяла твой запах. Он рассказал нам все!
– А вот и неправда! – встрепенулся Середин, поднял табурет, отнес к окну, не без труда выбил присохшие за зиму запоры, толкнул створки и указал в сторону забора: – Вон, видишь? Цела твоя волчица, жива и здорова. Подстриг я ее только немного. Для заговора шерсть потребовалась.
Девочка наклонилась всем телом вперед, едва не упав вместе с табуреткой, и вдруг жалобно, протяжно завыла. Волчица, бегавшая на привязи туда-сюда вдоль тына, замерла, вскинула голову, встретилась взглядом с пигалицей и тоже завыла.
– Проклятье! – Олег оттащил пленницу от окна, торопливо загнал кляп ей в рот. Захлопнул окно. Но было поздно: волчица внизу раз за разом возобновляла свой заунывный вой. Ведун зло сплюнул, но винить в случившемся стоило только себя. Ведь знал, что колдунья должна быть связанной и с заткнутым ртом! Так нет, расслабился, оправдаться решил, правду доказать. Вот и доказал, правдоборец...
Волчица наконец замолкла. Середин облегченно перевел дух, осушил две кружки меда подряд и взялся за еду. Охота угощать пленницу у него начисто пропала. Но та не выглядела обиженной. Она закрыла глаза и откинулась затылком на стену, к которой ее придвинули.
Между тем стриженая волчица никак не успокаивалась. Где-то через полчаса она опять завыла. Олег решил не рисковать, пойти и оглушить ее, дабы не раздражала – но пока собирался, зверюга затихла сама. Чтобы через некоторое время истошно взвыть снова.
– Если она попытается выть ночью, – подойдя к пленнице, предупредил Середин, – я ее убью. А не я – так другие постояльцы. Или соседи. Люди существа добрые – но всему есть мера.
Пленница никак не отреагировала, словно впала в забытье. Олег отступил, допил мед, доел тушеную баранину. Оглянулся на девочку:
– Слышишь, зараза зловредная? Тебе квасу дать? – Ведьма приоткрыла левый глаз. – Так будешь или нет? А то сам допью.
Пигалица кивнула.
– Только без шуток! – предупредил Середин, вынул у нее кляп, поднес кружку. Девочка осушила ее и улыбнулась:
– Мне будет не хватать этой шипучей воды.
– Кваса, – в который раз поправил ведун. – Сирень, я серьезно предупреждаю. Мне волчицу твою жалко, она и так натерпелась. Станет выть ночью – до утра не доживет.
– Она не будет, – пообещала малышка. – А ты добрый. Хотя и смертный. Я не стану убивать тебя, коли ты придешь в лес.
– Спасибо, – улыбнулся Середин. – Ты храбрая девочка. Я рад, что не пришлось тебя... – Олег не стал заканчивать фразы и очень надеялся, что пленница не поняла, о чем он говорил. – Не бойся, жить станешь в княжеских палатах, там угощения куда знатнее здешних. Если, конечно, глупостей не натворишь. Тогда и без пут обойдешься, и без кляпа. А пока извини, мне нужно отнести посуду.
Ведун старательно заткнул ей рот, собрал крынки и горшки, отправился вниз, в трапезную и уже на ступеньках услышал жалобный скулеж и громкие гневные крики снаружи, во дворе. Оставив грязную керамику на столе, Середин вышел на крыльцо – и сразу увидел волчицу, буквально размазанную по тыну, измочаленную в кровавое месиво. Двор почти наполовину заполняли крестьяне и разъяренные бабы, наседающие на хозяина двора.
– Двух коров! Коров-кормилиц! Всю отару! Пса мово порвали! Пастушок, Венька мой сгинул! Корова! Лошади табуном сорвались... – разобрать хоть что-либо в оглушительной разноголосице было решительно невозможно – но кто совершил убийство, определялось легко. По окровавленным оглоблям, зажатым в руках нескольких мужиков.
– Это не он!!! – так же громко и непонятно орал хозяин.
– Что здесь творится?! – Олег сбежал с крыльца во двор, кинул взгляд наверх. Но девочка, к счастью, случившегося увидеть не могла. Ни со своего места, ни через промасленную тряпицу.
– Колдун!!! – взвыла толпа. – Волчий выродок! Кащеева душа! Это он навел, он!
– Неправда! – кричал хозяин, рукой пытаясь отодвинуть Середина назад.
– Да что происходит, в конце концов?! – взъярился ведун, увидел, как что-то мелькнуло слева, пригнулся.
Оглобля мелькнула над головой, и почти сразу всю спину пронзила боль. Потом плечо, потом голову... Очнулся он, когда его уже волокли к соседнему овину. Невольно застонал от боли во всем теле.
– Что...
Его встряхнули, подняли, прислонили к чему-то шершавому и вертикальному. Наверное, к дереву. Стали туго приматывать веревками. Через несколько мгновений он уже не мог пошевелить даже пальцами.
– Волков убирай! – требовали гневные, оскаленные селяне. – Убери волков, подлый чародей! Отзови! Скотину всю порезали! На людей кидаются! Отгони их! Отзови, отродье чернобогово!
Во рту было солоно от крови, язык опух, левый глаз тоже почти ничего не видел.
– Это же не я, – попытался объяснить Олег. – Они из леса пришли, дорогу освободили. Для вас освободили.
– Убери их, убери! – ничего не слушая, орали смертные. – Убери.
– Убери, тебе говорят! – Какой-то парень подкрепил свое требование ударом палки. И почти сразу его примеру последовали другие селяне, но били уже не палками, а оглоблями и кольями.
Середин понял, что жить ему осталось считаные минуты – с переломанными костями и отбитыми внутренностями долго не протянешь. Но тут гневные выкрики перекрыл еще более яростный призыв:
– Рятуйте, люди добрые!!!
Избиение оборвалось. Селяне обернулись к бабе, что несла на плече маленькую бесчувственную девочку, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту.
– Гляньте, люди! Он детей ворует! Детей наших! Колдун кровь детей пьет! За детьми из проклятого леса вышел и волков привел.
– Теперь точно хана. – Разбитые губы Середина еле шелохнулись. – Скорей бы.
Все тело болело так, что сейчас он желал только одного: смерти.
– Где же ты, где, прекраснейшая из богинь? Я жажду твоей милости...
– Бей его!
– Не-ет! Он ожить сможет, коли так убить! Сжечь его надо, сжечь! – издал клич кто-то из «особо умных».
– Сжечь, сжечь! – радостно подхватили остальные.
Смертные частью рассеялись, но очень скоро стали возвращаться, высыпая на ноги Олегу отличные, свежеколотые березовые дрова. Ради такого случая селяне не жадничали и, завалив пленника выше, чем по колено, все никак не успокаивались. Доброхотка же с еще несколькими бабами освобождали от пут несчастную жертву его произвола, участливо расспрашивали, то и дело одаряя Середина испепеляющими взглядами. В этой веси его сейчас ненавидели все. Все, от мала до велика, и правые и виновные. И желали только одного: причинить ему перед смертью как можно больше мук.
«Скорей бы... Интересно, а что может говорить им пигалица, ни разу за свою короткую судьбу не бывавшая в человеческом обществе? – подумалось ведуну. – Она ведь ничего не знает ни о деревне, ни об обычаях, ни о жителях! Как она ухитряется отвечать, как выкручивается? Умная, зараза. Она себя еще покажет. Подрастет, поумнеет – и весь мир вздрогнет».
Но у пигалицы, похоже, что-то не заладилось. Она вдруг отскочила, откинула волосы и громко, призывно завыла. Попыталась побежать дальше, но наскочила на молодого паренька, забилась в его руках и снова завыла. Случившееся представление подарило Олегу еще маленький кусочек жизни: деревенские отвлеклись на девочку, на время забыв про костер.
Девчонка завыла опять – и вдруг ей стали отвечать сильные, могучие голоса. Волки приближались и со стороны леса, и вдоль реки, от воды и со стороны дворов. Селяне закружились, ничего не понимая. Огромная стая, перекликаясь, сжимала свой круг вокруг них, пока еще невидимая, но ясно дающая о себе знать.
– Это она, она ведьма! – сообразила наконец та самая доброхотка, что освободила пигалицу из плена. – Держи ее, держи!
Девочка вывернулась, снова коротко взвыла, шарахнулась от рук другого крестьянина, бросилась бежать, но увидела перед собой нескольких селян, опять издала дикий вой, метнулась к реке – и тут ее бег прервал удар оглобли. Пигалица кувыркнулась, врезалась головой в землю, и тут же несколько мужиков, подскочив, заработали кольями.
Волчьи сигналы все еще раздавались по сторонам – но охотничье кольцо хищников сжиматься перестало. Смертные, прислушиваясь, замерли. Вой звучал теперь зовуще и как-то неуверенно.
– Нешто уходят? – с надеждой спросил кто-то.
– Погодь... Слушай.
Между деревенскими протиснулся хозяин постоялого двора, разрезал на Олеге веревки, подхватил на плечо вяло упавшее тело, понес мимо селян. Ему никто не мешал. Середин предпочел бы идти сам – но ни руки, ни ноги отчего-то не желали ему повиноваться. И только глаза не мигая глядели в то грязное место, где совсем недавно был маленький, обиженный на весь свет человечек.
– Ты хоть жив? – спросил его хозяин двора, и Олег потерял сознание.
Пришел он в себя от нестерпимой боли. Середин лежал в бане на лавке, над ним склонился знакомый знахарь из соседнего селения.
– Прости, чародей, но тебя надобно отмыть от крови и грязи, – приложил ладонь к груди лекарь. – Мхом очистить, зельем от антонова огня присыпать. Ты не беспокойся. Обошлось не страшно. Кости целы, всего прощупал. И ран глубоких нет, токмо синяки да ссадины. Без увечий обошелся. Повезло.
– Ладно, мучайте, – смирился ведун и закрыл глаза.
Крови Середин потерял всего ничего, посему слабости не испытывал. Только непрерывную, острую боль во всем теле, от макушки и до пят. Но ходить он мог, скакать тоже. И потому утром собрал свои вещи, оседлал коней. У порога поклонился хозяину, имени которого за все время как-то и не удосужился спросить.
– Благодарствую тебе за все... Вот, возьми на память о любимце княжеском. – Олег достал из сумки гривну и двумя руками надел на шею селянина. – И знахаря от меня поблагодари.
– Как можно, мил человек?! – испугался тот. – Это же состояние целое!
– Бродяге состояние не надобно. Так что бери. Я ее подарком получил, пусть подарком и уйдет. Достойному. Прощай...
– И куда ты теперь, чародей? – спросил вдогонку хозяин.
– Прочь... – неопределенно отмахнулся Олег.
Впрочем, выбор у него был небольшой. Пришедшая на Русь весна успела вскрыть все реки, болота, ручьи и озера. Идти на север, вдоль русла – означало все эти препятствия преодолевать. Не ходят люди пешком в Новгородскую Русь, туда летом только по воде плавают. Зато дорога на Муром обещала путь торный и удобный. Реки там, конечно, встретятся, но тракт на то и тракт, чтобы либо через броды страннику проход показать, либо мостами над широкими ручьями покрасоваться. Ледоход закончился, половодье еще не разгулялось. Так что пройти можно. А коли застрянет – так ему спешить нечего. Подождет.
– Все лучше, чем с людьми, – прошептал ведун, поднялся в седло и пустил скакунов рысью.
Так, в стремительной скачке, он и помчался по тракту – пока лошади не начали хрипеть и ронять пену. Середин сбавил шаг, давая им отдышаться. Ведь кони были ни в чем не виноваты. К тому же тряска причиняла ему сильнейшую боль – и спокойный ход тут же принес облегчение.
К полудню он миновал стоянку, от которой уходил на охоту за повелительницей волков, проехал еще три версты и – нежданно оказался на берегу небольшой речушки, глубиной от силы по колено, вытекающей прямо из-под толстого слоя белокрыльника. Слева сквозь прошлогодние его листья бодро пробивались молодые ростки. Справа русло поворачивало вдоль дороги, после чего ныряло под рухнувшие поперек течения осины. Под снегом они с боярином ничего тут и не заметили. Трава, бурелом. Поди догадайся, что это не поляна и не лес.
– Красивое место... – натянул он поводья и спешился. Присел у воды, умыл лицо. В отражении увидел высокий пень, на макушке которого что-то росло, резко выпрямился...
Нет, конечно, это было совсем другое место. Веточка над пнем оказалась веткой березы, что росла чуть дальше, а сам пень – широким и высоким, совсем еще крепким, а не той низкой трухлявиной, близ которой они с Годиславом останавливались на злосчастный ночлег.
Больше здесь уже ничего путникам не угрожало. Им не нужно бояться, что ночью стоянку разорит огромная стая волков, что людей закружит лесная ведьма, не выпуская до тех пор, пока силы не иссякнут, а сами они не станут беспомощной жертвой серых хищников. Но на этот раз ведун почему-то не испытывал ни гордости, ни радости от своего успеха. Чего-то не хватало его душе. Она мучилась и не могла обрести удовлетворения.
После недолгого колебания он расседлал лошадей, погладил их по бокам, по мордам. Вроде отдышались, не запарены. Пустил их к воде:
– Отдыхайте, сегодня больше никуда не тронемся. Только не убегайте далеко. Как бы волки вас не унюхали.
Он нашел среди вещей топор, взвесил его в руке, подступил к пню, не спеша его ошкурил и принялся отсекать лишнее. Сперва подровнял макушку, потом прорезал сверху вниз насечки, добиваясь сходства с длинными, заплетенными сзади волосами. Наметил контур изящных бровей, аккуратными ударами снял тонкий слой дерева над ними – и получился гладкий, высокий лоб. Сильные удары создали глазницы, в которых уже ножом он открыл зрачки. Потом рубанул справа и слева, оставляя длинные ровные срезы, чуть почистил поверхность спереди – и опять ножом, осторожно, снимая буквально миллиметры остро пахнущей древесины, сделал небольшой острый нос. Чуть ниже – приподнятую губу, под ней тонкую прорезь рта. После этого осталось всего ничего: подбородок с ямочкой, часть горла... И все, резать ниже он не решился. Портрет суровой, но красивой властной женщины у него получился, и попытка добавить к этому формы тела могла только испортить впечатление.
– Неплохая работа, – сухо сообщил женский голос. – Неужели это Мара?
– Да, это она, – признал Середин. – Богиня смерти. Я знаю обычаи. Отныне никто, идущий по этой дороге, не рискнет миновать это место, не оставив ей подношения. Прекраснейшая из богинь достойна того, чтобы здесь ей молился любой и каждый. Ибо покой их достигнут именно смертью и муками.
– Этому идолу недостает одного. Благословения богини...
Женщина в длинном, переливчатом зеленом платье подошла к скульптуре, наложила руку ей на лоб. Золотой обод, удерживающий ее волосы, ослепительно засиял и угас. Она опустила руку и обернулась. Олег склонил голову:
– Приветствую тебя, прекраснейшая из богинь. Я рад видеть тебя. Особенно сейчас, когда ничто вроде бы не угрожает моей жизни.
– Я пришла сказать, – протянула Мара ему руку, словно для поцелуя, – я пришла сказать, что ты свободен. Отныне я считаю тебя исполнившим клятву.
Олег колебался всего секунду, склонил голову и коснулся губами ее запястья. Губы словно попали в зиму – он как будто поцеловал стальную балку в тридцатиградусный мороз. Удивительно, что губы не примерзли, когда ведун поднял голову.
– Храбро, – звонко рассмеялась богиня. – Хорошо хоть, это мой поцелуй превращает смертных в пыль, а не их прикосновение ко мне. Было бы обидно наблюдать пропажу преданного поклонника в момент его триумфа. Хочешь поцеловать меня, смертный? По-настоящему, в губы?
– Да. Ты так прекрасна, что ради этого поцелуя не жалко стать пылью. Но если он случится, я хочу его чувствовать, а не обмерзнуть перед исчезновением.
– Это самый галантный отказ, который я только слышала, – со смехом крутанулась вокруг своей оси прекрасная Мара, и подол платья резко сократился, до колен обнажив стройные снежно-белые ноги, ткань превратилась в легкий бежевый шелк. Причем шелк довольно прозрачный. – Любопытно все же, каково это – целоваться со смертным? Пожалуй, я что-нибудь придумаю... Да?
– Да, – согласно кивнул Олег.
– Как ты невесел, мой витязь? – вскинула тонкие брови Мара, и волосы змейками поструились по ее плечам, сплелись в длинную толстую косу. Богиня перекинула ее через плечо, сотворила из воздуха зеленый бантик, на миг замерла, поджав губы, стукнула пальцем. Бантик стал алым. – Разве ты не клялся восхищаться мною тысячи тысяч раз?
– Я созерцаю тебя, твою невероятную красоту, твои точеные черты, глубокий взгляд, манящие губы – и немею от восторга, – улыбнулся Середин.
– Никакой искренности, – недовольно поморщилась Ледяная богиня. – Прикоснуться к тебе, что ли?
Она протянула руку и осторожно тронула подушечкой указательного пальца его щеку. Фыркнула, забавно сморщив нос:
– Даже не отпрянул. Высшая степень уныния, известная мне у смертных.
– Убивает твой поцелуй, а не прикосновение. Я ведун, я знаю.
– Экий ты стал правильный! Раньше был другим.
– Я исправлюсь, – пожал плечами Олег. – Просто мне нужно время. Последние дни оказались не самыми лучшими в моей жизни.
– Прости... – почернело и вытянулось одеяние Мары. – Ты же весь побит. Тебе не до радостей. Но все равно, ты сделал для меня так много, что я изрядно удивлена. Мне стали возносить молитвы во многих селениях. Даже князь в древней Русе принес жертву и многие смертные последовали его примеру. Уже давно, очень давно я не получала столько сил. И здесь тоже... Ты воздвиг мне нового идола. И этого тоже не случалось уже многие годы. Ты достоин награды. Проси, чего ты хочешь!
– Я делал это не ради награды, прекраснейшая из всех.
– Я знаю, – кивнула богиня. – Если бы ты делал это ради награды, ты бы ее не получил. Но ты делал это без всякой корысти, и именно это ценнее всего. Называй свое желание, мой витязь. Я, теперь именно я хочу исполнить любое твое желание. Ты его заслужил.
– Любое? – недоверчиво переспросил Середин.
– Некоторые желания способны тебя испепелить. – Мара кокетливо опустила глаза и оправила косу. – Посему знай меру. А в остальном – любое. Богиня я или нет?
– Если любое... – прикусил губу Олег, но все же решился: – Ты ведь всесильна, ты повелительница царства вечности. Тебе подвластно само время.
– Да, мое царство поболе здешнего будет, – признала богиня. – Чего ты хочешь, мой витязь? Говори. Ты желаешь, чтобы я покарала обидевшее тебя селение? – Лицо ее на миг заледенело. – Только скажи...
– Нет, не нужно, – покачал он головой. – Но я не хочу больше совершать подвигов, прекраснейшая. Не хочу, не могу. Надоело. Я устал. Будь оно все проклято!
– Понимаю тебя, ведун. – Голос Мары опять стал ласковым. – Не бойся. Говори.
– Я хочу назад. Хочу вернуться домой, обратно. В свой мир. Ты способна исполнить такое желание?
– Мне подвластно все, смертный, – прищурилась Мара. Она вскинула руку, на которой вдруг обнаружился огромный багровый платок, одним движением завернулась в него, словно в плащ. – Я богиня, мои силы бесконечны. Я даже знаю, откуда ты явился в наш мир. Но верно ли ты выбрал, ведун?
– Да, – уверенно кивнул Олег. – Я хочу именно этого. Вернуться. В моем мире у меня остались важные незавершенные дела. В этом же мне уже ничего совершать не хочется.
– Ты должен быть уверен целиком и полностью, мой герой. Вернуться назад ты уже не сможешь. Никогда. Передумать будет поздно.
– Увижу ли я тебя в своем мире, прекраснейшая из богинь?
Губы Мары чуть разошлись уголками в стороны, платок на плечах растаял, обнаружив облегающий тело бархат.
– Хорошо, мой герой. Я исполню твое желание. Хотя без тебя этот мир станет уже не столь забавен. Слушай меня и запоминай. Я дам тебе напиток забвения, и ты канешь в вечность. Как и всем прочим богатырям, тебе придется сразиться со стражей Калинова моста. Ты должен одолеть их, перейти реку Смородину и коснуться ногой земли моего царства. Там нет времени и мгновение равно вечности, а год – тысячелетию. Как всем, тебе захочется остаться там. Чтобы вернуться назад, ты должен развернуться и перейти мост назад. И ты попадешь туда, куда желаешь. Запрет всего лишь один. Невозможно вернуться в минувшее. Только в грядущее. Река времени не поворачивается вспять. Тебе доступен лишь один путь. Грядущее.
– Из твоего царства никто не возвращается, красивейшая. Наверное, это трудно. Даже невозможно. Смогу ли я свершить такое.
– Сам не сможешь, – признала богиня. – Но я тебе помогу. Ты готов?
У ведуна по спине побежали мурашки, заглушая даже боль от ран. Он отлично понимал, что предлагает ему повелительница смерти. Она предлагает ему умереть. Сгинуть, пропасть, преставиться. Погибнуть, надеясь на будущее воскрешение.
– Если я умру, прекраснейшая, то мой дух отделится от тела, – внезапно сообразил Середин. – Тело, плоть останется здесь и... И это всего лишь плоть, она не вечна. Как я вернусь, если у меня не будет тела?
– Не бойся, я сохраню его для тебя. Я все-таки богиня. Не только сохраню, но и наколдую так, чтобы ты получил его обратно в целости и сохранности именно в нужный момент.
– Если сохранишь... – Олег вспомнил про лошадей. Но они не были ни привязаны, ни спутаны. Надоест маяться в лесу – вернутся к селению, ничего с ними не случится. Больше его здесь ничто не заботило. – Раз твоей мудрости хватило подумать обо всем, мне остается только отдаться в твою власть, прекрасная. Я готов.
Богиня подняла правую руку, повернула ладонью вверх. Над нею побежали искорки, быстро сплетаясь в плотную полусферу. Идеальной формы чаша из кости с золотым ободком, до краев полная темной тягучей жидкости. Мара медленно и торжественно поднесла чашу к его губам. Олег сделал глоток. И ощутил, как куда-то проваливается, проваливается, и все вокруг заволокло туманом.
Когда туман рассеялся, он понял, что стоит на ровном поле с редкими обгорелыми пеньками и начисто выжженной травой. Тут и там были видны разбросанные в беспорядке кости и человеческие черепа. Небо над головой отсутствовало – там находилось что-то бурое и темное, солнца не было. Тем не менее в странных сумерках глаза довольно хорошо различали все вокруг на сотни шагов.
– Вот, значит, ты какое, царство прекрасной Мары, – пробормотал Середин. – Прозябать здесь вечность будет жестоко. От тоски повесишься. Ой, что это я? Тут даже повеситься – и то невозможно.
Чувствовал он себя достаточно бодро. Боль ушла, на плечах привычно лежал налатник, на ремне оставалась на обычном месте любимая сабля, а также ножи, поясная сумка и серебряная ложка.
– Интересно, а ложка мне тут понадобится или уже никогда? – усмехнулся, оглядываясь, ведун.
В одном месте горизонт показался ему куда как светлее, и Олег направился туда, старательно переступая костяки. Через несколько минут он увидел сидящего человека. Остановился, окликнул:
– Эй, земляк, чего заскучал?
Человек поднял голову, посмотрел на него и вдруг начал разваливаться. Плоть стала осыпаться сухим порошком, кости – выпадать и раскатываться в стороны.
– Надо же, – удивился Олег. – Тут что, тоже умирают?
Он двинулся дальше и вскоре наткнулся еще на одного такого же тоскливого бедолагу. Тот на призыв откликнулся: махнул рукой вперед. И снова опустил голову. Хоть не рассыпался, и то ладно. Спустя некоторое время встретился еще один сумрачный персонаж, который брел слева направо, безразлично пиная кости и черепа. Этот на попытку поздороваться не отреагировал никак.
Чем дальше, тем больше на пути попадалось серых костей и блеклых черепов. Они устилали землю на толщину в ладонь, и переступать через ребра и лодыжки стало уже невозможно. Ведун старался хотя бы не задевать черепа. Впереди же открылось сияние чистого голубого неба, яркого солнца, заливающего далекие опушки, луга, кроны деревьев. Квелых фигур становилось все больше, через них приходилось проталкиваться. Свет, поляны, леса манили их, зачаровывали. Они стремились туда – но почему-то не шли.
Вскоре стало понятно, почему: от бурого выгоревшего безвременья тени отделяла огненная река, медленно несущая свои воды между разительно отличающимися друг от друга, низкими берегами. По эту сторону тягучая лава лизала слой серого костяного пепла, по ту – накатывалась на ослепительно-желтый чистый песок. Но самым кошмарным было то, что в огненной лаве варились люди. То тут, то там мелькали руки, ноги, высовывались распахнутые в безмолвном крике рты.
– Пожалуй, вплавь перебираться не стоит, – решил Олег. – Нужно искать мост. Эй, мужики, где мост, не подскажете?
Сразу три тоскливые тени махнули рукой влево, и Середин повернул туда, мысленно удивляясь, почему здешние квелые обитатели сами не переходят по мосту на тот берег... И вскоре понял. Впереди, возвышаясь на добрый десяток метров над окружающими людьми, кружил на месте самый натуральный трехголовый дракон. По его спине вдоль хребта шли костяные пластины, хвост заканчивался здоровенной шипастой палицей. Лапы были толстые и короткие, смахивающие на крокодильи, и большая часть высоты чудовища приходилась на толщину туши. Шеи начинались между передними лапами. Слегка приплюснутые, они защищались от возможных врагов костяными пластинками, торчащими вправо и влево. Головы украшались острыми ушами с кисточками на концах, и выглядели бы забавно, если бы не клыкастая пасть, способная вместить в себя микроавтобус среднего размера. Вместе с пассажирами.
– Не удивлюсь, если он еще и огнедышащий... – пробормотал ведун.
Квелые обитатели этого берега держались от зверя подальше, и сейчас на сером костяном поле Олег стоял один. Впрочем, его одиночество было недолгим. Примерно через полчаса из сумрака вышли трое кольчужных ратников в шеломах и с мечами. Одинаковый доспех делал их похожими на братьев-близнецов, и только бороды позволяли отличить одного от другого. У одного – тонкая и длинная, у другого – густая лопатой, у третьего – рыжая.
– Рад видеть, бояре! – кинулся к ним Середин. – Видите, какая зверюга мост охраняет? Может, вместе завалим?
– Откель ты такой взялся? – сурово спросил носитель тонкой бородки. – Рази не ведаешь, что Змий миры наши охраняет? Живых на ту сторону не пропускает, мертвых – обратно.
– Про это Ворон не сказывал... – смутился Олег. – К смерти не готовил, старик.
– До встречи, побратимы... – Длиннобородый обнял одного воина, другого, а затем решительно отправился прямо на дракона. И тот действительно не тронул гостя, только взглядом внимательным левой головы проводил.
Выгнутый дугой Калинов мост начинался от самого драконьего хвоста. Он был железным, светился краснотой от жара, имел толщину примерно в локоть, а ширину... Ширины он не имел вообще! Это было нечто вроде длинной бритвы, шагнуть на которую казалось равносильным самоубийству.
– Как же по нему идти, бояре? – шепотом спросил Олег. – По острию меча ведь и то безопаснее.
– То от грехов твоих зависит, – взмахнул клинком рыжебородый. – Коли грехов много на тебе, висят на совести, ровно камни, так и душа тяжелой окажется. Тяжелую – то верно, мост разрежет. Развалится душа надвое, в Смородинку упадет, вечность гореть станет, да еще мук вдвое больше, ибо две части. А коли грехов нет, то и бояться нечего. Душа легкая, скользнет невесомо.
Между тем на воина, ступившего на мост, вдруг накинулись раскаленные существа из реки: они лезли на мост, хватали бородача за ноги, цеплялись за шаровары. Несколько таких тварей загородили ему путь, накинулись с мечами – и откуда только взяли в своей лаве? Длиннобородый уверенно сражался, пробиваясь шаг за шагом, но на самой середине вдруг оступился, качнулся и рухнул вниз. Оба воина ахнули:
– Не может быть! Это же Ратибор! Как же так?
– Это кто его скинул? – громко выкрикнул Олег.
– По речи ты, боярин, вроде и наш, – удивился рыжебородый. – А вопросы задаешь, ровно чужеземец. Это вороги наши. Те, кого ты убил в своей жизни, с кем ссорился, кто тебя ненавидел. Коли это бесчестные люди, то в страну вечности они перейти не смогли и в огненной реке горят. И когда ты пытаешься Калинов мост перейти, они тебе мешают всячески и скинуть вниз норовят.
– Ква, – сглотнул Середин. – Кажется, у меня неприятности.
– Ну... – Рыжебородый обнял товарища. – Скоро свидимся.
Он покачал мечом и вслед за первым витязем двинулся мимо дракона.
– Откуда вы, бояре? – не отрывая глаз от его спины, спросил последнего витязя Середин.
– На порубежье к печенегам в засаду попали. Разъезд, вестимо, отбился, коли мы сюда лишь втроем пришли. Это славно. Теперь сто раз обмыслят, прежде чем пакости чинить.
Рыжебородый остановился у моста, вокруг которого уже возились немалой толпой раскаленные мертвецы, с оружием и без. Покачал мечом. Но тут к мосту на том берегу начали подтягиваться загорелые, веселые, плечистые мужи с луками и рогатинами. Как только воин ступил на мост, они начали стрелять в мешающих ему обгорелых ненавистников, метать в них копья. А когда рыжебородый приблизился – били их ратовищами и рубили мечами.
– А это кто? – не понял Середин.
– Те, кому ты добро сделал. Кто любит тебя, уважает, кто другом считает. Кто не желает, чтобы ты в пучину огненную рухнул. – Пока ратник объяснял, его товарищ благополучно миновал мост. Дожидавшиеся его друзья обняли воина и повели в залитые теплом и светом поля. Чернобородый кивнул: – Вот и мне пора. Надеюсь, там хорошая охота.
Погибший обогнул дракона, приблизился к мосту, остановился, колеблясь. Оглянулся. Взвесил в руке меч. На светлом берегу появилось человек пять его друзей, среди которых двое – совсем еще мальчишки. Воин оценил взглядом ширину реки, ее полыхающее содержимое и вдруг быстрым шагом пошел вперед. Снизу к нему потянулись руки, кто-то попытался выбраться на мост, кто-то буквально повис на ноге. В горелых обитателей реки полетели стрелы, копья. Защитников было совсем немного – но и ненавистников нашлось всего ничего. Забравшийся на мост враг был сбит стрелой, а тот, что вцепился в ногу – так и провисел весь путь боярина, ничего не добившись. Очень скоро воин попал в радостные объятия – и его тоже увели к светлой опушке.
– Похоже, теперь моя очередь, – вытянул саблю Олег. Левой рукой почесал в затылке. Он начал понимать, отчего на этой стороне бродит столько неприкаянных существ, постепенно усыхающих и обращающихся в костяной ковер. Решиться ступить на мост было не так-то просто. Немало жертв огненной реки, разрезанные надвое, рухнули вниз, недооценив тяжести свершенных в жизни неблаговидных поступков. Немало храбрых витязей не догадалось, насколько больше у них ненавистников, нежели друзей, и тоже рухнули в пламя. Но самое гнусное: как мешать, так и помогать могут только павшие. Ну, или умершие. Сколько народу Олег успел покрошить за время своих скитаний – он уже и сам затруднялся ответить. Зато про друзей достоверно знал почти про всех... что они живы. А живые мертвым – не помощники.
А уж про грехи лучше и вовсе не вспоминать...
– Попал, ох, попал... – проверил заточку сабли ведун. – Интересно, если остаться бродить по этому берегу на тысячу лет, Мара меня оживит? Или я рассыплюсь раньше и в косточки обращусь?
Ведун оглянулся на блеклые тени. Тряхнул головой:
– Тысячу лет таким?! Уж лучше сразу в огонь... – И он решительно двинулся вперед, по пути преднамеренно задев плечом огромный драконий коготь. Но зверь, похоже, этого толчка даже не заметил.
Смородина дышала нестерпимым жаром. В ее глубинах что-то зашевелилось, полезло наверх, цепляясь за мост. Олег торопливо взмахнул саблей, и сам не заметил, как оказался на раскаленной дуге, соединяющей берега. Ткнул саблей влево, вправо, удивляясь вялости и скудности противников – и вдруг сообразил: он ведь убивал душегубов! Татей, разбойников, прочее отребье. Такие уроды моста пройти не могли – но они и сами это отлично знали! А раз так – сюда наверняка и не полезли, оставшись бродить в багрово-сумрачной пустыне выжженного берега. Гореть в вечном пламени не захотели.
– А ну, кыш! – приободрился ведун, уверенно шагая дальше. Увидел на том берегу силуэты, пляшущие и переливчатые из-за струящегося из-под ног горячего воздуха. Кто это мог быть? Кто-то погиб? Кто-то из забытых попутчиков счел его своим другом? Кто-то из некогда исцеленных захотел заступиться за него у Калинова моста?
Олег ускорил шаг, быстро одолел остаток пути, но стоило ему ступить на землю – как на глаза легла густая тень, и он увидел прямо перед собой точеные черты, словно вырезанные искусным ювелиром из слоновой кости. Она наклонилась, Олег ощутил поцелуй: горячий, страстный, пьянящий. Богиня снизошла и исчезла – а он опять обнаружил впереди так и не преодоленный Калинов мост, по ту сторону которого поджидал своих жертв трехголовый дракон.
– Дракон так дракон! – После поцелуя Мары Середин слегка ошалел и в состоянии бессмысленного восторга решительно перебежал реку, готовый сразиться с кем угодно. Но биться не пришлось: его покровительница неожиданно выросла перед могучим зверем, оказавшись с него ростом, принялась гладить змея, чесать ему головы под горлом, ласкать, отвлекая внимание. А когда Олег прокрался мимо, указала царственной рукой в самую черноту выжженной пустыни:
– Ступай туда. Тебе пора.
Ведун послушался и несколько часов топал и топал в багровое безмолвие, пока не ощутил слабое головокружение и острый приступ удушья...
Назад: Русский князь
Дальше: Последняя битва