Дверь снаружи охраняли русичи. За дверью – в комнате заперлись трое. Но говорили только двое. Всеволод и Берн-гард. Эржебетт неподвижно лежала на своем ложе. Под медвежьими шкурами. С сомкнутыми устами и закрытыми глазами. То ли в беспамятстве, то ли просто спала.

Дышала девушка спокойно и ровно. Хорошо дышала… Рана на ноге – уже промыта и почищена, насколько возможно. Заноз от расщепленного древка осталось, конечно, еще немало, но повязка заменена. А под повязкой – проверенная мазь на травянистых отварах, мхах и настоях, что со временем вытянет и гной, и мелкую щепу. Об этом можно было не беспокоиться. Беспокоиться следовало о другом.

– Я должен знать, кто и почему пустил эту стрелу?

Злополучный арбалетный болт со сломанным наконечником лежал между воеводой русской дружины и тевтонским магистром. Мастер Бернгард, насупившись, смотрел то на стрелу, то на Всеволода.

Массивный дубовый стол, на котором находился болт, выдвинут из простенка за сундуком и лавкой. Стол теперь стоит на новом месте – перед дверью. Так, при необходимости, его можно быстро опрокинуть и завалить вход в комнату Для пущей надежности. Вдобавок к прочному засову. Если ломиться кто незваный будет.

Перетаскивать с места на место этакую тяжесть, конечно, непросто, но вот перевернуть – под силу даже Эржебетт. Даже раненой Эржебетт. Коли поднатужиться.

А жить захочет – поднатужится.

А наваленный на дверь стол – это еще одна преграда перед неведомым супостатом. И выигранное время. Лишние минуты, чтобы прийти на помощь.

– Таких стрел здесь много, русич, – после долгой паузы ответил наконец магистр. – Как, впрочем, и мечей, один из которых ты однажды уже бросил к моим ногам.

– Много, значит? – прищурился Всеволод.

– Мои стрелки часто насаживают серебреную сталь на осину, – пожал плечами Бернгард. – Случается – и зубрят наконечники, бывает – подпиливают или надщепляют древко, чтобы подстреленный нахтцерер не смог вырвать острие из раны. Это оружие изготовлено в моем замке – вот все, что я могу тебе о нем сказать.

– В твоем замке, Бернгард, – многозначительно заметил Всеволод, – в твоем…

– В моем, – кивнул магистр. – И я убежден, что оно было направлено против нечисти.

– Эржебетт – не нечисть, – закипая, прохрипел Всеволод.

– Так, может, и стреляли вовсе не в нее.

Они уперлись друг в друга взглядами. Как копьями.

– То есть? – хрипло спросил Всеволод.

– Досадная случайность, какие часто возникают в бою, – Бернгард все же лучше владел своим голосом. И еще лучше – лицом. Говорил тевтон спокойно, смотрел прямо. – Кто-то целил в упыря, прорвавшегося на стену. Мимо тебя, между прочим, прорвавшегося. А под стрелу угодила твоя… твой оруженосец. Влез не вовремя, встал на пути пущенного арбалетного болта– и вот… Такое ведь могло быть?

Могло. Наверное. Только вот беда: отчего-то Всеволоду сейчас в это простое объяснение совсем не верилось.

– Эржебетт не следовало участвовать в обороне, – продолжал Бернгард. – Она не относится к числу опытных воинов, а потому неудивительно, что несчастье произошло именно с ней.

– Несчастье? – скривил губы Всеволод. – Попробуй убедить меня в том, что это было несчастье, а не покушение.

Тевтон вздохнул.

– Арбалет – оружие точного боя, и мои стрелки владеют им не хуже, чем татары – луком. А стрелять сзади, из замка по внешней стене, освещенной огнями и факелами совсем не трудно. Дистанция – не велика. Мишень – как на ладони.

– И? – нахмурился Всеволод.

– Если бы кто-то, действительно, хотел смерти Эржебетт, он и разил бы ее насмерть. Не первой стрелой, так второй – пока ты ее перевязывал. Но ведь Эржебетт не убили.

– Однако в нее попали! – Всеволод пристально смотрел магистру в глаза. – Знаешь, Бернгард, у меня складывается впечатление, будто кому-то очень хочется посмотреть, как Эржебетт будет реагировать на серебро: как человек или как темная тварь. То к ней в перчатке тайком несут раствор адского камня, то бьют серебряной стрелой. Словно… проверяют словно.

Тевтон вновь глаз не отвел. Опять ответил спокойно и уверенно:

– Даже если твои предположения верны, русич, тебе все равно не о чем волноваться. Эржебетт уже получила добрую порцию серебра и вовсе не издохла в муках. И нога у нее, вон, не отнялась, не прогорела изнутри. И вообще, сдается мне, совсем скоро девчонка выздоровеет. А ведь ни нахтцерер, ни вервольф от подобной раны, нанесенной белым металлом, не оправились бы. Таким образом, если следовать твоей логике, неведомый злоумышленник, устроивший Эржебетт проверку серебром, должен утихомириться, не так ли?

Может, и так. А может – и нет. Может, на самом деле, все обстоит совсем-совсем иначе. Но как именно? Всеволод по-прежнему, не отрываясь, смотрел в холодные глаза собеседника. Смотрел и ничего в них не видел. Ни признания, ни сочувствия, ни досады, ни сожаления, ни насмешки.

Ни-че-го.

Вероятно, его молчание Бернгард воспринял как согласие. Или как отсутствие возражений. Магистр поспешил завершить неприятный разговор:

– Если хочешь, можешь перевести Эржебетт в замковый госпит. Обещаю, там за ней будет надлежащий уход и присмотр. – Затем добавил, нахмурясь: – Больше нет нужды скрывать, что в замке объявилась женщина. Нынче все братья только об этом и говорят.

Всеволод покачал головой:

– В твоем госпите Эржебетт будет беззащитна, Бернгард.

– Я выставлю охрану…

– Нет, – твердо сказал Всеволод. Такой охране он не доверял ни на грош. – Эржебетт останется здесь. И ее будут охранять мои дружинники.

– Как тебе будет угодно, русич…

– Вот так и будет… Угодно, – буркнул Всеволод. И – уточнил: – Кстати, я уже отдал приказ страже: рубить любого, кто без моего ведома и разрешения попытается войти в эту дверь. Любого, понимаешь? Невзирая на рыцарские плащи и кресты.

Ни один мускул не дрогнул на невозмутимом лице Бернгарда. Только губы чуть искривились. Чуть-чуть…

– На мой взгляд, совершенно неуместные меры предосторожности, – сухо проговорил орденский магистр. – Да и вообще, сдается мне, своей девчонке ты стал уделять куда больше внимание, чем нашему общему делу. Я ведь не случайно с самого начала предлагал вам расстаться. Пока ты с ней, ты не сможешь целиком отдаться тому, ради чего сюда призван…

– Это не так, Бернгард!

Всеволод энергично мотнул головой. За свои слова он готов был отвечать, спорить и драться. Но что-то где-то как-то… неприятно, в общем, что-то кольнуло. Одернуло будто что-то внутри…

Или все же так? Или тевтонский старец-воевода, узревший со стороны то, чего не видно ему самому, прав? О чем он, Всеволод, думает в последнее время – об Эржебетт или о Набеге? О чем – больше?

Бернгард словно прочел невысказанные мысли, словно распознал сомнения в складках, пролегших на лбу Всеволода.

– А ведь речь идет ни много, ни мало – о спасении всего людского обиталища, – голос магистра стал тише, вкрадчивее.

– Об отсрочке, ежели на то пошло, – зло огрызнулся Всеволод.

– В нашем случае любая отсрочка – и есть спасение. Спасение на день, на неделю, на месяц. И мы либо можем подарить его миру, либо нет. Если мы заодно – тогда и мы, и наше обиталище проживем немного дольше, чем если мы порознь.

Если… если… заодно… порознь… Слова. Это всего лишь слова. Всеволод исподлобья глянул на Бернгарда:

– Пока Эржебетт не мешает мне срубать нечисть со стен твоей Сторожи.

– Пока, – поймал его на слове тевтон. – А что будет потом, когда, поддавшись растущим в тебе страхам и подозрениям, ты станешь в бою опекать девчонку вместо того, чтобы оборонять свой участок стены? II прикажешь делать то же своей дружине?

– Этого Не будет!

Ну, разумеется! Конечно, не будет! Только отчего вдруг так предательски дрогнул голос. Не от того ли, что не далее чем сегодняшней ночью он вышел из сечи. Пусть ненадолго совсем, но все же – вышел. Велел Федору прикрывать. Сам бросил дружину и занялся девчонкой. Хотя рана-то у Эржебетт не была страшной. Не смертельной она вовсе была. Любой его боец с такой раной смог бы сам отползти в сторонку. И кликнуть на помощь тевтонского лекаря-алхимика или брата-госпитальера смог бы. А при необходимости и себя перевязать – тоже бы сумел.

– Не будет? Ты уверен, русич? – пронзительный взгляд Бернгарда был подобен двум стрелам. И стрелы те проникали глубоко, очень глубоко. И – где-то там, в глубине – находили свою цель. И – разили без промаха и без жалости, намертво вгоняя трудноизвлекаемые зазубренные острия.

– Да, – раздраженно выплюнул Всеволод. – Уверен.

Поразился: почему нежданно-негаданно дело обернулось вдруг таким образом, что это он держит ответ перед Бернгардом. Почему не наоборот? После всего случившегося-то!

– Что ж, хорошо, если так.

Удовлетворенный кивок магистра. И сразу – без перехода…

– Сегодня большая вылазка, – скучным голосом, как о чем-то обыденном и маловажном, сообщил тевтон. – Давно пора прочесать дальние окрестности. Поедут все братья, способные сидеть в седле и держать оружие. Замок остается под присмотром брата Томаса и небольшого – десятка три-четыре бойцов – гарнизона. Сагаадай и его воины присоединятся к нам – татары уже дали согласие. Думаю, пойдут и оба шекелиса. А ты?

– Я?

– Примешь ли ты участие в вылазке? Поведешь ли свою дружину? Или предпочтешь остаться здесь? С Эржебетт?