Тевтон не ошибся. Основные силы упыриного воинства подступили к замку, как только миновала полночь. И было жарко. Но это позже, а сначала…

Казалось, земли не стало. На подножие замковой горы, на покатые склоны, на обрывистые кручи наползало живое покрывало цвета брюха дохлой рыбы. Копошащееся, утробно урчащее, сотканное из бесчисленного множества бледных человекоподобных – но только лишь подобных человеку – фигур, оно было хорошо видимо в ночи, под светом луны и звезд. Сплошная масса пришлых темных тварей– рыча, вопя и визжа, катилась, валила вперед. Вверх. К стенам. К Серебряным Вратам.

Дальние осиновые рогатки и заграждения (вот когда они пригодились по-настоящему!) рассекали упыриное воинство, делили, членили его на отдельные потоки, но, конечно же, ни остановить, ни задержать надолго штурмующих не могли.

Где-то твари сторонились нелюбимого дерева и, толкая друг друга, обходили щетинившиеся кольями препятствия, чтобы после вновь слиться воедино. А где-то задние ряды с такой силой напирали на передних, что у тех не было ни малейшей возможности отступить или свернуть в сторону. Одни упыри телами других попросту валили заграждения. В эти моменты вой усиливался. То гибла в давке наткнувшаяся на струганую осину нечисть. А нечисть, прорвавшаяся сквозь препоны, настырно лезла дальше.

Всеволод смотрел как зачарованный. Ничего подобного видеть ему еще не приходилось. Так вот он каков, Набег. Настоящий Набег одного мира на другой. Обиталища на обиталище. Это ведь и не штурм даже. Это сродни розливу реки, наводнению, потопу…

Он покачал головой, выругался – крепко, смачно и зло. Иначе выразить свои чувства Всеволод сейчас не мог.

– И часто у вас такое, мастер Бернгард?

– Каждую ночь, – спокойно ответил магистр. – Хотя… Пожалуй, этой ночью их все-таки поболее будет, чем обычно. Но ведь и нас сегодня тоже немало.

Немало? Всего-то защитников в замке – сотни три… ну, три с половиной, ну, четыре от силы. Тевтоны, русичи, татары, шекелисы…

Немало…

Всеволод предпочел промолчать.

А Бернгард выжидал, не отдавая никаких команд. Хотя можно было бы уже… давно можно.

На стенах и башнях дымились костры, – больше, чаще, чем во время первого штурма. Стояли наготове лучники и арбалетчики. Но, кажется, сейчас бой начнут не они. Не только они, по крайней мере.

Издали – из такой далекой еще дали – доносились крики и вой сотен, тысяч нелюдских глоток. Над замком же висела тишина. И в этой тягостной тиши надсадно скрипели вороты заряжаемых пороков.

Прищурившись, тевтонский магистр прикидывал расстояние до врага.

Видимо, пороки здесь хорошо пристреляны. Настолько хорошо, насколько вообще можно пристрелять тяжелые метательные машины. Впрочем, если бить из них каждую ночь…

Вероятно, враг дошел до некоей отметки в лабиринте ограждений, что оберегали подступы к крепости. Магистр вскинул руку – на этот раз не с шестопером – с обнаженным мечом.

– Катапульты к бою-у-у! – вновь прогремел зычный, крепкий голос мастера Бернгарда.

– Готовы!

– Готовы!

– Готовы! – донеслось с открытых башенных площадок.

Да, готовы были все метательные машины. Не только катапульты, но и баллисты, мангонели, спрингалды, петрарии… Видимо, в бою для простоты и экономии времени разные пороки именовались здесь одним словом. И команда была общей…

– С нами Бог! – оглушительно выдохнул, вырыкнул мастер Бернгард клич ордена Святой Марии.

– Готт мит унс! Готт мит унс! – грянуло с башен, со стен. Отовсюду…

– Бе-е-ей!

И поднятая рука мастера Бернгарда опустилась вниз. Длинный прямой клинок с серебряной насечкой вдоль лезвия разрубил воздух. Воздух аж взвыл – не хуже иного упыря, располовиненного белым металлом.

Сухой стук дерева о дерево, треск и звон метательных машин, гул отправленных во врага снарядов потонул в криках людей. Ярость, злость, отчаяние, ненависть, страх… да, и страх тоже – наружу сейчас прорывалось все.

Тишина кончилась.

Замок снова встречал нечисть огнем. Только теперь это были не стремительные точки горящих стрел. Теперь – другое.

Пороки ударили единым залпом. Одни – ближе ударили, другие – дальше. По разным целям. Но очень эффектно. И эффективно очень.

Так и есть – тевтоны били по давно пристрелянным точкам меж осиновых рогаток. С таким расчетом, чтобы" не мешать друг другу. И чтобы накрыть как можно больше пространства.

Взмыли ввысь, неторопливо кувыркаясь в ночном небе, глыбы и бревна, обмазанные горючей смесью, объятые гудящим пламенем, плюющиеся огненной капелью. Завертелись в воздухе пузатые глиняные горшки и металлические ядра, искрящиеся подожженными фитилями.

А после все это обрушилось на передние ряды нечисти. И – за передние ряды.

Догорели тщательно отмеренные фитили. Точнехонько над головами кровопийц взорвалось с полдюжины шаров, набитых гремучим сарацинским порошком и утыканных, покрытых, отделанных посеребренной сталью. Незваных гостей осыпало и посекло мельчайшим смертоносным градом.

Рухнули сверху горящие камни и бревна, покатились по склонам, подпрыгивая, прокладывая целые просеки среди плотных рядов упыриного воинства, оставляя позади пылающий, дымящийся, орущий след из сбитых, смятых, изломанных и обожженных тел.

Полыхнули, разбросав черепки и расплескав вокруг жидкий греческий огонь, глиняные горшки. Щедрая огненная морось сверху и разлитое под ногами пламя охватило зараз десятки, а может, и сотни тварей.

И горящие твари заметались… попытались метаться, оглашая ночь дикими криками. Но единственное, на что они были способны сейчас, в жуткой тесноте и давке – это обмазать липким огнем тех, кто шел рядом, впритирку – спереди, сзади, сбоку… Алхимическое пламя, созданное специально, чтобы жечь плоть чуждого мира, жестоко метило каждого, к кому прикасалось. Пламя перекидывалось, перескакивало с одного бледного тела на другое. Пламя множилось, а тела упырей горели хорошо. Сильно горели…

Жаркий, испепеляющий огонь быстро распространялся в беснующейся толпе, охватывая целые ряды. И напиравшим сзади теперь приходилось обходить не только осиновые колья (эти препятствия пока стояли, почти не тронутые пламенем), но и пылающие меж ними костры. И костры бегающие, прыгающие, катающиеся по земле, дергающиеся, воющие.

В костры вступали новые твари. Вернее, одних тварей впихивали в костры другие. И костры не гасли, костры разгорались с новой силой.

Движение темного воинства замедлилось, былой напор утрачивался.

– Стрелки-и-и! – гремел над ухом Всеволода голос Бернгарда. – Бе-е-ей!

За рассеянные группки упырей, проскочивших огненную полосу, взялись арбалетчики и лучники. Опять засвистели, замелькали в воздухе горящие стрелы. Кровопийцы, сраженные оперенными огнями, падали, так и не добравшись до тына. И пока стрелки делали свое дело, прикрывая подступы к замку, вновь заскрипели перезаряжаемые пороки. Кнехты из прислуги, обливаясь потом, вертели вороты, подтаскивали новые снаряды, налегая на длинные рычаги, поворачивая подвижные платформы с метательными машинами так, как приказывали приставленные к порокам рыцари. Тевтоны выцеливали врага снова. Направляли орудия на иные, выбранные еще при свете дня точки и проходы.

Темное воинство все же перевалило через огонь. Положив в него новые ряды. Задавив огонь массой, залив черной холодной и смрадной кровью, которую не успевало пожирать даже ненасытное алхимическое пламя.

И темное воинство двигалось.

Вперед.

И – вперед…

Одними стрелами, сколь бы меткими и смертоносными они не были, удержать сплошной вал упырей было уже невозможно. А для подготовки неповоротливых тугозарядных метательных машин к новому залпу требовалось время.

За это-то время нечисть продвинулась дальше. Много дальше.

Второй залп накрыл уже не авангард штурмующих. Снаряды перелетели через передние ряды, ударили в середку. Разорвали гудящей огненной плетью упыриное воинство надвое. Ненадолго впрочем. В новый огненный разрыв твари лезли все так же настырно, как и прежде. Лезли по головам горящей нечисти. Лезли, обжигаясь, сгорая сами. Но – не останавливаясь.

А перелезая – шли дальше. Под стрелы, на стрелы. На огонь. А после – на серебро.

Уже было ясно: основной удар нечисти придется на ворота, надвратные башни и примыкающие к ним стены. Наверное, как всегда. Наверное, потому Бернгард здесь. Ну что ж… Всеволод поглаживал рукояти мечей. Судя по всему, скоро и для них найдется работенка.

Тевтонские пороки били уже не залпами – вразнобой. Кто как успевал. Кто чем успевал. Снаряды летели через безволосые головы, через вскинутые кверху длинные белесые руки с когтями-кожами, через оскаленные пасти. И падали теперь далеко сзади, сминали вопящие тылы. Метательные машины по-прежнему наносили врагу страшный урон.

Но – сзади, но – в тылу. Где-то там.

А здесь…

Когда огненный дождь, многопудовая смерть и посеребренные осколки из громовых горшков и ядер сыпались на задние ряды упыриного воинства, передние уже взбирались на осиновый частокол. Передних, конечно, расстреливали тоже. Беспрестанно щелкали спусковые механизмы арбалетов, звенели тугие тетивы луков. И вновь, как во время первой атаки, в упырей впивались уже не горящие – серебрёные жала.

И все же на этот раз нечисти было проще. Куда как проще. По телам павших ранее – а истыканные стрелами кровопийцы уже валялись под тыном грудами, горами – перебираться через препятствие оказалось легче, чем по голой осине, вытягивавшей силы при каждом прикосновении.

Частокол, заваленный трупами, чуть ли не доверху, штурмующие перемахнули почти без задержки. Бледные нелюдские тела заполнили сухой трескучий ров. А вот уж – и вал за рвом. А после – и пространство под стенами. Все пространство. И несмолкаемый свист стрел не мог уже ничего изменить. Гигантскими пауками упыри ползли по голому камню. Вверх ползли. И вверх тянули длинные руки. И прочная кладка крошилась под когтями алмазной крепости.

Начиналась настоящая битва…

Та самая, обещанная Бернгардом. Когда решается все.