– Достойно ли вас принял, брат Томас? – неожиданно спросил мастер Бернгард. – Подобающим ли образом разместили?

– Да, благодарю, магистр, все хорошо, – рассеянно ответил Всеволод.

– Действительно ли, все? – Бернгард смотрел на него, не мигая, и взгляд этот Всеволоду очень не нравился. – Брат Томас говорит, вы пожелали разделить свою комнату с оруженосцем. К чему излишние неудобства? В замке достаточно места, чтобы…

– Я очень признателен за гостеприимство и заботу, но такова была моя просьба, – объяснил Всеволод. – Просто я… Я предпочитаю… В общем, моему оруженосцу надлежит всегда находиться при мне.

Колючие льдистые глаза тевтонского старца-воеводы, казалось, видят его насквозь. Но отчего-то говорить об Эржебетт сейчас… именно сейчас Всеволоду не хотелось. Потом… когда-нибудь… при более удобном случае… когда магистр будет в духе… завтра… еще лучше – послезавтра… Но не перед ночным же штурмом.

– Всегда, значит? – тевтон все не отводил своего пронизывающего взгляда. – Почему же нынче вы здесь, а его при вас нет?

– Он… он… – Всеволод судорожно пытался измыслить правдоподобное объяснение.

И на кой ляд этому немцу сдался его оруженосец! Нешто, подозревает о чем-то?

– Могу ли я на него взглянуть? – спросил Бернгард.

– Право, не стоит беспокоиться, – пробормотал Всеволод.

– Он ранен? Не здоров?

– Он…

Что ответить? Как ответить?

Ответить Всеволоду не дали.

– А может быть, все-таки это не он? – Глаза тевтона по-прежнему смотрели испытующе, не мигая, смотрели. Ну, точно – глаза змеи! – Может, это она?

Проклятье! Конрад! Мерзавец! Доложил… И когда только успел?!

– Не удивляйся, русич, – сухо сказал магистр, – у брата Томаса цепкий глаз и острый ум. А женщин в этом замке не было уже давненько. Так что девицу, пусть даже переодетую в мужское платье и доспех, мой кастелян распознает сразу.

Ага… Выходит, не Конрад выдал… Выходит, Томас. Сам… То-то он с самого начала так зыркал на Эржебетт.

– Лицо, фигура, походка, повадки – все это под внешним нарядом скрыть трудно, – продолжал Бернгард. – К тому же твой м-м-м… оруженосец показался брату Томасу похожим на… В общем, на одного человека. На старого нашего знакомого. Знакомую, точнее…

Ну, это уже полный бред! Или повод, который Бернгард измыслил специально, чтобы увидеть Эржебетт. Только зачем?

– Мало ли что могло привидеться брату Томасу, – сердито буркнул Всеволод.

– И все же, русич… Кто твой таинственный оруженосец? Он или она?

Вопрос поставлен ребром. И ответить на него нужно. Он или она. Да или нет.

Что ж, раз такое дело… Рано или поздно этот неприятный разговор с магистром должен был состояться. Придется решать судьбу Эржебетт здесь, сейчас. Избавившись от необходимости юлить и решившись говорить правду, Всеволод сразу обрел уверенность, которой так недоставало. Взгляд Бернгарда он встретил спокойно. И также спокойно ответил:

– Да, все верно, вместе со мной прибыла девица.

– Кто она? – строго спросил Бернгард.

– Ее зовут Эржебетт. Так мы полагаем…

Подумав немного, Всеволод добавил:

– Она не оборотень, если это тебя интересует. А взял я ее с собой, потому что не брать – означало бы обречь невинную душу на погибель. Что в этом предосудительного?

– Это грех, – нахмурился Бернгард.

– Что именно?

– Женщина в мужской одежде – грех, – отчеканил магистр. – Женщина, тайком проникающая в братство рыцарей-монахов, – грех. Женщина, живущая в одной комнате с мужчиной под сенью орденского креста, – грех.

Интересно, этот мастер Бернгард, действительно, такой ханжа или прикидывается? Всеволод прищурился, усмехнулся:

– Орденский крест нынче принимает русичей, исповедующих не римскую, а греческую веру. И татар-язычников принимает тоже. И готов был принять сарацин. И все это не считается грехом.

– Вы – союзники в великом деле. Вы – помощники в борьбе с исчадиями тьмы. Вы прибыли спасать людское обиталище от нечисти. Вы – воины…

– Но… – начал было Всеволод.

Тевтонский магистр вскинул руку, давая понять, что еще не закончил:

– Женщинам же во время войны… особенно, во время ТАКОЙ войны – не место в братстве рыцарей Креста. Им нечего делать в Стороже, еженощно отбивающей натиск темных тварей.

– Но почему?! Почему – им здесь не место?

– Дабы не смущать и не отвлекать слабых духом и не гневить сильных, – с постной миной ответил тевтонский старец. – Каждый воин, обороняющий эти стены, должен думать только об одном: о битве, ради которой он призван сюда. Это относится и к твоей дружине, русич. И к тебе самому – тоже.

Всеволод вдруг подумал: а ведь в его родной Стороже все так и было! Именно так там и обстояли дела. Старец-воевода Олекса отродясь не привечал за осиновым тыном ни баб, ни девок. Суровую службу несли суровые вои, полностью отдававшиеся изматывающим упражнениям, от рассвета до заката постигающие нелегкую ратную науку и ни на что иное не отвлекавшиеся. Ну, разве что во время нечастых выездов в мир кому-то перепадала удача помиловаться с хорошенькой селянкой или служанкой из княжеско-боярской челяди. Такое событие в дружинной избе обсуждалось месяцами.

Что ж, наверное, для ратоборца, готовящегося к встрече с нечистью, – так правильно. Стража, хранящего в вечном Дозоре рудную границу Проклятого прохода, ничего не должно привязывать к бренной жизни. Не должно быть соблазна у него. Соблазна отступить, дабы защищать не людское обиталище целиком, а свою… своих. Зазнобу, семью, детишек… И соблазна сохранить себя – для нее, для них… для своих. И вдвойне, втройне правильно все это для стража, уже схлестнувшегося с темными тварями.

Правильно. И все же… Всеволод, сжав кулаки, звучно хрустнул костяшками пальцев. Проговорил негромко и хмуро:

– От того, что Эржебетт находится с нами, по эту сторону Серебряных Врат, я не стану сражаться хуже. От того, что Эржебетт будет выброшена за стены замка, я не стану сражаться лучше.

– Все равно, ей здесь не место… – сурово повторил Бернгард.

– И что же я теперь должен делать?

– Отдай ее мне.

– Тебе? – изумился Всеволод. – Зачем?

– Я вывезу твою Эржебетт из замка. Я спрячу ее.

– Куда?

– В безопасное место.

– Здесь есть безопасные места? – усмехнулся Всеволод. – Почему же тогда отсюда ушли люди?

– Здесь есть места, в которых можно укрыться. Попытаться укрыться…

– До первой ночи? Или до первого рассвета, когда упыри сами начнут искать надежное укрытие на день?

– Ей здесь не место, – снова сквозь зубы проронил тевтон.

– Это я уже слышал, – сказал Всеволод. – А теперь ты послушай меня, Бернгард. Эржебетт – всего лишь одинокая, беззащитная, напуганная девчонка. Если она уйдет из замка, ее в первую же ночь высосут упыри – досуха, до последней кровавой капли. Неужели благородные и благочестивые рыцари Креста готовы принести порождениям тьмы такую жертву.

– Иногда разумнее пожертвовать одним человеком, чтобы остальным ничего не мешало спасать сей грешный мир.

– Пожертвовать – значит бросить на растерзание тварям убогую сироту? Ох, не по-рыцарски это и не по-христиански, брат Бернгард.

– Она – женщина, – уперся магистр.

– Она – под моей защитой, – Всеволод тоже умел быть упрямым.

– Ей – не место в замке.

– Ей больше некуда идти.

– Она…

– Она – уже часть моей дружины. Прогоняя ее, ты гонишь нас.

Лицо Бернгарда дернулось:

– Тогда скажи честно, русич, как на духу скажи, она, действительно, часть твоей дружины или твоя полюбовница? Где ты познал ее – в бою или на греховном ложе плотской страсти?

Невероятного, неимоверного труда стоило Всеволоду сдержать бессознательный порыв. Сдержать руки, уж потянувшиеся к мечам. И ответить… Не смертельным выпадом – иначе. Словом. Тремя словами.

– Это… имеет… значение? – отрывисто, с паузами выцедил он встречный вопрос.

Долго, очень долго они смотрели в глаза друг другу и тяжело дышали друг на друга. Тевтонский магистр и русский воевода стояли сейчас в изрядном отдалении от прочих воинов. Никто не мог слышать их слов, однако надвигающуюся грозу почуяли все. И саксы, и русичи, и татары, и угры. Разноязыкий говор смолкал, ратники настороженно косились в их сторону.

– Ладно, – выдохнул наконец Бернгард. – Для начала покажи мне своего… оруженосца.

– В этом есть необходимость?

– В этом – есть! – непреклонно сказал магистр. – Я должен знать, кто находится в моем замке. Всех должен знать. В лицо. Твоих воинов, степняков Сагаадая и шекелисов Золтана я вижу здесь – во дворе и на стенах. А эту Эржебетт… Ее я еще не видел. И потому вынужден настоятельно просить тебя познакомить меня с… с-с-с… с твоей девой-оруженосцем. Идем…

Со стены у привратной башни вновь лилась тоскливая мадьярская песнь, слов которой Всеволод не ведал.