Глава 7
– Что?! – встрепенулся Бернгард. – Что ты делаешь, русич?
А вот теперь – да, теперь легкий испуг в глазах тевтона рос, ширился, становился страхом. Непонимающим, недоверчивым еще – но настоящим страхом.
– Бернгард, – хрипло обратился к магистру Всеволод. – Предлагаю сделку. Ты отвечаешь на мои вопросы. Я – оставляю тебе кровь, способную закрыть рудную черту. Если нет – и моя кровь, и кровь Эржебетт прольется сейчас. Здесь.
Бернгард прищурился. Видно было: взвешивает шансы. Прикидывает расстояние. Просчитывает возможные действия. Понимает, что даже ему уже не успеть… Ни вырвать, ни выбить оружие из дланей обоерукого противника. Чиркнуть себя по горлу и воткнуть меч в горло Эржебетт – это ведь куда как проще, куда как быстрее. Для этого времени почти не нужно. А когда… если это произойдет, кровь уже не остановить. От излившейся же и запекшейся крови проку не будет. Мертвая руда не несет в себе никакой силы.
Магистр не шевелился. Похоже, магистр все понимал правильно. И Всеволод решил ковать железо, пока горячо.
– Прежде всего, меня интересует, кто убил и испил моих дружинников, охранявших Эржебетт.
Пауза. Небольшая, выжидающая. Но – нет ответа.
– Объясни мне, Бернгард, кто или что порождает столь упорные слухи о замковом упыре?
Еще одна пауза. Тоже – недолгая. И снова – молчание.
– Еще я хочу знать…
А вот тут его перебили. Невежливо. Спокойно. Уверенно. Внешне – уверенно.
– Убери мечи и не грози понапрасну, русич, – процедил тевтон. – Ты все равно не сделаешь того, о чем говоришь. Ты не обречешь свое обиталище на верную смерть.
Да – не сделает. Да – не обречет. И все же Бернгард никогда не будет уверен в этом полностью.
– Человек непредсказуем. – Всеволод напоминал магистру его же слова. – В особенности, человек, прознавший о своей исключительности. Такой человек, как ты сам говорил, Бернгард, может предпочесть жизнь ценой гибели всего прочего мира. А уж перед ликом неизбежной всеобъемлющей смерти – он и вовсе не станет задумываться о судьбе покидаемых навеки бренных земных пределов. В конце концов, что мне обиталище, которому я, вернее, и не я даже, а моя кровь потребна только для латания дыр между мирами? Что ждет меня в этом мире? И чего мне ждать от него? В лучшем случае – нового Набега, для предотвращения которого вновь понадобится жертвенная кровь потомка Изначальных.
Знаешь, Бернгард. Эржебетт ведь тоже кое на что открыла мне глаза. Таких, как я, специально оберегают от любви и излишней привязанности к кому бы то ни было, дабы ничего не отвлекало нас от великой цели. Но подобная забота может дать и обратный эффект. Если однажды вдруг разувериваешься в честности старцев-воевод, готовящих тебя к спасительной миссии… Тогда возникают мысли… Зачем вообще свой невеликий остаток жизни плясать под чужую дудку, подобно подневольному упырю при Черном Князе? Под дудку лжецов, скрывающих ложь, – неважно какую, важно, что ложь, – за красивыми словами о чести, долге, ответственности. Быть может, лучше просто… сразу…
Всеволод покосился на мечи. У своего горла, у горла Эржебетт.
– И все же ты не сделаешь этого, русич…
Ишь, заладил! Вроде бы – прежний, спокойный тон. Кривая презрительная-надменная усмешка на устах. Невозмутимо-каменное лицо. Вроде бы…
– Не сделаешь…
Но неоправданное повторение одних и тех же слов вполне может выдавать чрезмерное напряжение и скрытое волнение. Но в глазах, якобы лениво и без особого интереса осматривающих обнаженные клинки, – холодная настороженность. И где-то в глубине тех глаз – тщательно запрятанный и тихонько тлеющий страх. Маленький такой, придавленный, едва заметный страшок. Не унятый, однако, до конца.
Как и предполагал Всеволод, Бернгард не знал наверняка, осуществит ли его собеседник свою угрозу или нет… И оттого тревожился. Что ж, нужно укрепить его сомнение, подбавить страха, взрастить тревогу.
Всеволод собрался.
– Ты не сделаешь э…
А в следующий миг…
– Э-э-э!
Он сделал.
Кое-что.
Громкий вскрик. Резкое движение.
Громкость и резкость были нарочито демонстративными и не имели ничего общего с серьезными намерениями. Но Всеволод все же постарался быть убедительным. Чиркнул себя по горлу, взрезав кожу… только кожу… оставив длинную кровоточащую царапину.
Чуть вдавил меч в горло Эржебетт. Оцарапав и ее.
Она поверила. А может – подыграла. Вскрикнула. Всхрипнула. Всхлипнула.
Но что важнее – поверил Бернгард, Тевтонский магистр изменился в лице, весь аж подался вперед.
Навис над саркофагом, разделявшим их.
– Стой! Русич! Сто-о-ой!
А в глазах… Нет, в глазах магистра уже не прежний слабенький, загнанный подальше и упрятанный поглубже страшок. В глазах – СТРАХ. Ужас. Настоящий. Всеохватывающий. Всеобъемлющий.
И еще… Это самое «еще» длилось совсем недолго. Мгновение – не больше. И в любой иной ситуации Всеволод счел бы ЭТО за игру теней и факельного света. Но – не сейчас. Не здесь. Цепкий глаз лучшего воина русской Сторожи уловил движение в глазах Бернгарда, прежде чем магистр совладал с собой.
Отражение Всеволода, качнулось и…
И перевернулось в тех зрачках.
Вот оно что! Вот оно как!
– Смотри! – Эржебетт вскричала во весь голос, не щадя груди, стиснутой осиной. – Смотри ему в глаза, воин-чужак!
Выходит, тоже – видит. Тоже – знает. Тоже – поняла.
– Смотри, ибо он, как и я, – оттуда! Он – как я! Он – как я! Как я – он!
Он как она?..
Бернгард отступил от саркофага молча, с перекошенным лицом.
– Теперь ты понял, воин-чужак? – торопливо продолжала Эржебетт. – Понял, откуда он знает то, чего знать не должен, чего не видел и чего не слышал сам.
Нет, вот этого потрясенный Всеволод еще не понимал.
– Он касался меня, когда я, раненная, еще лежала в полузабытье с осиновой щепой в ноге. Тогда я не ведала, что происходит. Думала – сон, бред. Но теперь знаю: не сон это и не бред. Он не просто прикоснулся ко мне. Он узнал все через то прикосновение. Как узнавал ты! Но тебе-то я открывалась сама. А он… он – помимо моей воли! Всю меня! Он выпотрошил мои мысли, чувства, память, душу!
А ведь было! В самом деле – было. Та картина возникла как наяву. Беспомощная Эржебетт лежит на ложе, составленном из сундука и лавки. На медвежьей шкуре лежит, И – под медвежьей шкурой. Забылась – то ли во сне, то ли в беспамятстве. И Бернгард тянет к ней руку.
Вот ладонь магистра трогает лоб, залепленный влажными рыжими волосами. Эржебетт дергается всем телом, стонет. Всеволод спешит на помощь. Но Бернгард уже убирает руку с потного лба. Выходит, то краткое соприкосновение пальцев тевтона со лбом лидерки…
Да, выходит, что так. И – другое тоже выходит. Познать лидерку одним касанием и помимо ее воли под силу лишь… лишь…
Бернгард ведь сам говорил, что на такое способен только…
Похолодевшие пальцы Всеволода сжимали рукояти мечей так, словно намеревались их раздавить.
Несколько мгновений назад магистр был встревожен и сильно напуган. И этот страх за чужую – нет, не за жизнь даже – за чужую кровь, на которую у Бернгарда были свои виды, свои планы с потрохами выдал его истинную суть. Темную. Черную.
Всеволод тоже почувствовал нешуточный страх. Противной, липкой, холодящей дланью стиснуло сердце. Невольно отступая на шаг… и еще на шаг… и еще на один… Всеволод поднимал мечи.
– Ты… – слова с трудом продирались через пересохшее горло. – Так ты тоже, Бернгард?
«Он, как и я, – оттуда, – вновь звенел в ушах голос Эржебетт. – Он – как я!»
Тоже…
Нет, ни лидеркой, ни оборотнем, ни простым упырем он оказаться, конечно же, не мог. Но и обычным тевтонским магистром – магистром Семиградья, комтуром Серебряных Врат и членом генерального капитула ордена Святой Марии – мастер Бернгард быть не мог тоже.
– Ты – Черный Князь?
Недобрая усмешка скользнула по губам Бернгарда.
– Что ж, русич, не стану отрицать очевидное. Да, я Пьющий-Властвующий. Нахтриттер, Шоломонар. Черный Господарь и Князь, которому посчастливилось оказаться здесь прежде… раньше… этой…
Магистр вновь стеганул ненавидящим взглядом по саркофагу.
«Черный Князь! Черный Князь! Черный Князь!» – колокольным звоном гудело в голове. Черный Князь! И – ничего более. Ни о чем другом Всеволод думать сейчас попросту не мог.
– Но как?!
– Просто. – Бернгард невозмутимо пожал плечами, словно все и в самом деле было проще некуда. – Тебе ведь известно, что граница миров в Эрдейской земле однажды была прорвана.
– Была… – прохрипел Всеволод. – Давно. Века назад. Была прорвана и была сомкнута заново.
– Но – была прорвана. А замкнута – не сразу. Я прошел. Успел.
– Но ведь века назад!
– Для меня… для таких, как я, время отсчитывается иначе, чем для людей. Для нас века как года. Если, конечно, должным образом поддерживать себя.
– Чем? – на лбу Всеволода выступила испарина. – Как поддерживать?
Бернгард опять усмехнулся. Криво, неприятно.
– Питать себя живой кровью, разумеется.
– Ты пил людскую кровь?
– Немного, – кивнул магистр-князь. – По мере необходимости. Ровно столько, сколько требовалось, чтобы не обессилеть.
Не обессилеть?! Ага! То-то на фоне прочих изможденных защитников Сторожи мастер Бернгард выглядит таким здоровяком.
– Одна жизнь в месяц – не так много, согласись, русич.
Одна жизнь в месяц? Вот она, разгадка! Вот оно, объяснение тайны замкового упыря! Ну да… Сначала жертвами Бернгарда были окрестные селяне, потом, когда люди ушли из комтурии, пришел черед гарнизона Серебряных Врат.
– Одна жизнь в месяц, – многозначительно повторил Бернгард. – Всего одна.
– В году – двенадцать месяцев, – угрюмо проговорил Всеволод. – В веке – сто лет. Сколько столетий прошло с тех пор, как ты вступил в этот мир?
Бернгард помрачнел:
– До начала Набега я старался по возможности забирать жизни никчемные и ненужные. Жизни, прекращения которых никто не заметит, жизни, о которых никто не станет горевать. Так удобно этому миру. Так выгодно мне. Мир ничего не теряет. Меня ни в чем не подозревают.
– Но ты…
Всеволод запнулся. Он никак не мог осмыслить услышанное. Невероятно! Тевтонский старец-воевода, отважный, неутомимый и несокрушимый мастер Бернгард, хранящий Закатную Сторожу от нечисти, сам на деле оказался Черным Князем… Опаснейшей из тварей Темного обиталища.
– Ты! Пил! Кровь! – отрывисто бросил ему в лицо Всеволод.
– Без этого мне нельзя, русич, – нет, Черный Князь вовсе не оправдывался. Он просто терпеливо объяснял установившийся порядок вещей. – Без этого я умру. А я переходил границу миров не для того, чтобы подыхать от истощения в краю изобилия. Впрочем, дело не только в поддержании жизненных сил. Видишь ли, ваша теплая человеческая кровь не просто питает любого Властителя, переступившего черту, она еще и способна исцелять его от ран. От самых разных ран. От самых страшных. Благодаря ей можно даже вернуть себе отрубленную руку или ногу – точно так же, как ящерица отращивает оторванный хвост.
Ох, слышал бы все это сейчас бедняга Томас – однорукий кастелян Бернгарда!
– Кроме того, живая кровь этого мира защищает меня от губительного воздействия серебра и от солнечного света, – продолжал Берн-гард.
– И небось, именно она помогает тебе укрывать истинную сущность под обликом обычного человека?
– Ну… – магистр неопределенно пожал плечами. – Как видишь, люди пока ни о чем не догадываются.
– А собаки? – Всеволоду вдруг вспомнился огромный белый пес с шекелисской заставы – грозный Рамук, безошибочно распознавший темных тварей.
– Что? – Бернгард непонимающе поднял брови.
– Знаешь, я ведь только теперь понял: в твоей крепости нет ни одной собаки. Лошадей – полно, а собак – нет. Не от того ли, что они лучше, чем кто-либо в этом мире, чуют нечисть.
– Иную суть. – Щека Бернгарда чуть дернулась. – Я бы сказал так. Это во-первых. А во-вторых… Знаешь, ведь даже самым чутким псам непросто распознать Пьющего-Властвующего, прожившего в этом мире не один век и уже пропитавшегося воздухом этого мира.
– Или кровью этого мира? – с ненавистью бросил Всеволод.
Бернгард только хмыкнул в ответ. Продолжил:
– А впрочем, ты прав, русич. Стоило соблюдать определенную осторожность. А потому ни в замке, ни в ближайших окрестностях собаки как-то… м-м-м… не приживались. Дохли собаки. При странных обстоятельствах.
– Как и люди.
До чего же все-таки мерзко! До чего отвратительно! И – страшно до чего! Черный Князь и тевтонский магистр с черным крестом на белом плаще, расчетливо и аккуратно сосущий человеческую кровь. Тайком. Из месяца в месяц. Из года в год. Из века в век. И, быть может, кровь дружинников, охранявших Эржебетт, тоже… Хотя, нет, – Всеволод мысленно одернул сам себя, – это вряд ли. Бернгарда тогда не было в замке. Но в крепости, управляемой упыринным князем, могут ведь таится и другие кровопийцы. Крово… Пийцы. Пьющие…
– Кровь… – бормотал Всеволод, качая головой. – Кровь…
– Да, кровь! – раздраженно выплюнул Бернгард. – Я – не лидерка. Я не умею брать чужие силы и поддерживать свои одними лишь любовными утехами, как эта…
Ненавидящий, испепеляющий (и… неужели завистливый?) взгляд магистра… темной твари в обличье тевтонского магистра вновь хлестнул по саркофагу.
На миг, на мгновение Бернгард отвел глаза от Всеволода.
Отвлекся.
И…
Всеволод воспользовался этим мигом. Всеволод атаковал. Так быстро и неожиданно, как только мог.
Ибо только на внезапность была вся надежда.
Ибо Черный Князь, в каком бы облике он ни представал – заклятый враг! Всегда! Везде! При любых обстоятельствах!
