– Просто поверь и просто отдай ее мне, русич, – вкрадчиво, но настойчиво увещевал магистр. – Возможно, кровь Эржебетт еще поможет нам все исправить.

– Послушай, воин-чужак, – слабо донеслось из саркофага – испуганное, умоляющее…

– Заткнись! – рявкнул на пленницу Берн-гард. И вновь повернулся к Всеволоду: – Не ее слушай, русич, – меня. Слова темной твари лживы.

«А твои? Насколько правдивы твои слова, Бернгард?»

Что-то смущало Всеволода. Что-то мешало принять на веру все услышанное от тевтонского магистра полностью и безоговорочно. Как ни крути, но много, слишком много таилось в его словах опасной недосказанности. Лидерка – та хоть может открыться при прикосновении. Да, открыться по своему желанию, да, настолько, насколько захочет, но зато без лжи. С Бернгардом такое не выйдет.

– Я вижу, ты все-таки не веришь мне, русич. Или над тобой еще властны отголоски былых чар Эржебетт?

– Чары тут ни при чем. – Всеволод вперился в собеседника тяжелым взглядом. – Но как я могу целиком доверять хозяину замка, в котором неведомые упыри испивают моих дружинников? Как доверять тому, кто не желает говорить всей правды?

– А всегда ли ты готов принять правду? – криво усмехнулся Бернгард. – Всю? Однажды я уже пытался тебе сказать правду об Эржебетт. И что? Тот. кто сам желает быть обманутым, не внемлет чужим словам и советам, покуда не дойдет до истины собственным умом. В случае с Эржебетт я помог тебе, чем мог. Рассказал о страхе в глазах темной твари и о Мертвом озере, страшащемся серебра. Тебе оставалось только сравнить два этих страха, найти в них общее и сделать выводы. Но сейчас времени помогать тебе у меня нет.

– На самом деле его не было и раньше. – Всеволод сокрушенно покачал головой. – Тебе следовало с самого начала отнять у меня Эржебетт силой, раз уж я оказался настолько слеп, что не узрел очевидного. Так было бы лучше. Для всех.

– Нет – хуже. Много хуже. Отнимать силой – значит, проливать кровь. В неразумной, ничем не оправданной сече могла пролиться и твоя кровь, и ее. Тратить так глупо сильную кровь Изначальных – непозволительное расточительство. Да и обычная человеческая кровь… Зачем понапрасну губить твоих и моих воинов в бессмысленной междоусобной рубке?

– Думаешь, их меньше погибло за время ночных штурмов, пока ты открывал мне глаза на сокрытую суть Эржебетт?

– Здесь, в Серебряных Вратах, гибель гибели – рознь, – задумчиво промолвил Берн-гард.

– Не понимаю. Такого – не понимаю.

– Тебе это и ни к чему. Пока. Пока от тебя требуется другое. Согласие.

– С чем?

– С тем, что мы по-прежнему – союзники. С тем, что сильная кровь должна закрыть границу миров. С тем, что это будет кровь Эржебетт. С тем, что ей предстоит подохнуть на берегу Мертвого озера той же смертью, которая настигла ее мать.

Тихий стон, полный ненависти, донесся из саркофага. Стон и заковыристое ругательство.

– Что, лидерка? – злорадно процедил Берн-гард. Магистр торжествовал. Магистр надсмехался. Магистр издевался. – До сих пор стоит перед глазами та картинка, а? Помнишь, как голова Велички плавает в озере? Как кровь оседает на дно? Как мертвые бельма пялятся сквозь воду? Как колышутся черные локоны? Ну так помни, тварь, помни!..

Эржебетт уже не стонет – всхлипывает.

– Перестань, Бернгард, – попросил Всеволод, не понимая смысла подобных словесных измывательств.

Но – не был услышан.

– Ах, тебе не нравится, тварь?

Эржебетт плакала и поскуливала. Бернгард, не отводивший глаз от каменного саркофага, ярился все больше. Никогда прежде Всеволод не видел невозмутимого тевтонского старца-воеводы в таком состоянии.

– Думала, разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное заклинание – и тем проведешь меня? И обманешь? Так думала, да?!

Ах, вот оно что… Магистр попросту не мог простить Эржебетт своей ошибки. Той… там… тогда – на берегу Мертвого озера.

– Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись? И вернуться? Вновь выбраться на бережок, с которого тебя спихнула твоя клятая мамаша? Укрыться и переждать надеялась?

Да, Бернгард не мог простить Эржебетт. Не мог забыть давнего своего промаха. И оттого в нахлынувшей ярости тевтонский магистр забылся сам. Когда накопившаяся ненависть, взломав все препоны, выплеснулась-таки наружу, Бернгард допустил новую ошибку. Быть может, еще более серьезную, чем прежде.

– А слившись воедино с Пьющей-Любящей и оборотаем и пройдя через кровавую преграду, ты вообразила, что все твои надежды оправдались? – не унимался магистр.

Всеволод больше не встревал в затянувшийся страстный монолог. Всеволод лихорадочно соображал. Откуда?! Откуда Бернгард мог знать? Все знать? Так точно знать? Дело-то ведь даже не в сорвавшихся сгоряча словах – «оборотай» вместо «вервольфа», «Пьющая-Любящая» вместо «лидерки». Дело в другом.

«Разгрызешь, расцарапаешь руку до мяса, сунешь ее в брешь, прольешь кровь на кровавую стену, тупо повторишь шепотком уворованное заклинание…» Разгрызешь, расцарапаешь… руку до мяса… на кровавую стену… СТЕНУ – не черту, не границу! Стену, которую можно узреть только с той стороны Проклятого прохода!

Откуда…

«Надеялась перевязать рану клоком грязного подола, затянуть повязку зубами и спастись?» Клоком подола… затянуть зубами…

…Бернгард мог…

«Вновь выбраться на бережок, с которого тебя спихнула твоя клятая мамаша?» Бережок… спихнула мамаша…

…Знать ЭТО?!

Бернгард не видел, что происходило в ту роковую ночь на Мертвом озере до его появления. И Бернгард не мог видеть, что произошло по ту сторону рудной черты, когда сам он находился по эту.

Однако тевтонский магистр все сказал верно. Так сказал, как Эржебетт поведала-показала Всеволоду через краткое прикосновение. Вот именно! Вот то-то и оно! Через безмолвное прикосновение! Через мысли, чувства, воспоминания. Но – не через слова.

У Бернгарда не было возможности подслушать ЭТО, стоя у двери склепа. Сегодня об ЭТОМ Эржебетт вслух не говорила. И прежде Бернгард не мог ничего у нее выведать. Эржебетт прежде с ним не разговаривала. Эржебетт вообще ни с кем не разговаривала, прикидываясь немой. И в полон… в осиновые тиски, в клетку из серебра и стали, в каменный гроб Эржебетт тоже попала в отсутствие Бернгарда. Магистра в тот момент в замке не было. Магистр был на вылазке. Так когда же он узнал такие подробности? И – главное – как узнал?

– Откуда он знает, воин-чужак?! – выкрикнула Эржебетт то, что уже не на шутку встревожило Всеволода. – Подумай, откуда он мог…

– Молчать! – Бернгард понял наконец, что не уследил за языком. Осознал, что в сердцах сболтнул лишнее. – Молчать, тварь!

Выражение, промелькнувшее на перекошенном лице магистра, выдало несвойственному этому лицу растерянность. И… испуг? Страх? Нет, еще не страх. Еще – нет, но…

Решение возникло интуитивно. Не из разума – из сердца. Рассудок не поспевал анализировать ситуацию и делать выводы. Но особое глубинное, нутряное чутье, что сродни звериному, подсказывало: именно это решение – верное. Нужно, чтобы мимолетный испуг Бернгарда перерос в панику. Тогда можно заставить магистра говорить. И говорить с большей долей вероятности правду.

Вот только что может по-настоящему напугать бесстрашного тевтона? Меча у своего горла он не убоится наверняка. Да и непросто будет приставить к шее Бернгарда обнаженный клинок. Между магистром и Всеволодом – саркофаг. Пока обежишь, пока перепрыгнешь… Бернгард успеет выхватить свое оружие. А уж как он им управляется, Всеволод видел во время ночных штурмов. Как положено сторожному старцу-воеводе – так и управляется. Лучше всех.

А впрочем… Разве свет сошелся клином на горле Бернгарда? Вовсе нет! Всеволод мысленно усмехнулся: он все же знал, чем пронять орденского магистра.

Двойной молнией мелькнули в свете факела мечи обоерукого. Один – в правой руке, второй – в левой. Один клинок нырнул острием в шипастую клетку и уткнулся в горло Эржебетт – над верхним краем осиновых тисков. Лезвие второго легло под подбородок Всеволода.