ЗАВТРАК
Барквентин даже не осознал, насколько важные события произошли в Горменгасте за последнее время. Разумеется, сын Саурдаста знал, что лорд Сепулкрейв после памятного пожара в библиотеке был, что называется, не в себе. Но новый архивариус не знал, что герцог возомнил себя с некоторых пор ночной птицей, и думал, что через день другой все станет на свои места, и жизнь в замке потечет своим чередом. Впрочем, подобное невежество старику можно было простить – он настолько глубоко ушел в изучение своих новых обязанностей, что иногда даже забывал спуститься к обеду. Вот и сейчас Барквентин, беззвучно шевеля губами, в который уже раз пытался запомнить все тонкости предстоящей церемонии – завтрака в честь наследника Гроунов. Как назло, ритуал словно специально составлен так, чтобы новичок попотел, прежде чем все запомнить. Впрочем, старческая память – не самая цепкая, так что Барквентин, обругав себя дураком, подхватил книгу и вышел в коридор, решив, что на ходу выучит все куда быстрее, чем просто сидя в четырех стенах.
Новый, более высокий статус в иерархии Горменгаста принес ему не только новые обязанности, но и новые права. К примеру, Барквентин мог претендовать на любую из десятка светлых просторных комнат, что располагались по соседству с комнатой ушедшего в мир иной Саурдаста. Впрочем, Барквентин жил в своей прежней комнате с низким потолком шестьдесят лет и ни разу не думал о переселении куда-то еще. У него в голове и мысли не было – уходить из своей комнаты, больше похожей на крысиную нору. Но условия все-таки изменились – теперь дверь в комнате Барквентина хлопала часто, приходили слуги с извечными вопросами – как и что. Всем было интересно взглянуть на нового секретаря лорда Сепулкрейва, узнать, что он за человек. Обитель Барквентина повергала их в ужас. Посетители никак не могли взять в толк – неужели приятно жить в «крысиной норе», когда можно занять намного лучшее помещение? Однако новому архивариусу были безразличны советы посторонних. Главное, что он чувствовал себя хорошо. А там – хоть трава не расти...
Теперь Барквентин степенно шагал к трапезной зале, дробно постукивая концом трости по каменным плитам пола. Именно этот стук и услышала Фуксия. Девочка в сопровождении няньки, несущей на руках Титуса, тоже направлялась к трапезной зале. Юная герцогиня терпеть не могла нового архивариуса и высказала бы лишний раз свое неудовольствие Барквентином, но теперь ей было совершенно не до язвительных замечаний: последние двое суток Фуксия провела рядом с отцом, так что ничто другое ее абсолютно не трогало и не волновало. Фуксия даже не возразила, когда в ее комнату явился Барквентин и бесцветным голосом начал излагать поведение «господской дочери на церемонии». Впрочем, требования к Фуксии традиция предъявляла самые минимальные – надеть красное платье (удивительное совпадение необходимости и вкуса) и повесить на шею «дочкиных голубков» – колье, состоящее из трех нефритовых птичек, выточенных семнадцатым герцогом Гроуном, нанизанных на сухой, но удивительно крепкий стебелек непонятного растения. И теперь Фуксия шагала вперед – в багряном платье и с голубками на шее.
Титус, кажется, успел привыкнуть к постоянной суматохе и спокойно переносил все трудности. Его без конца таскали с места на место, но он даже не плакал. Теперь, обернутый в бледно-лиловое одеяльце, будущий хозяин Горменгаста посапывал на руках няньки. К одеяльцу же специальными серебреными булавками была пришпилена цепь, к которой крепился меч. Меч же пока несла Фуксия. Нянька изрядно волновалась последнюю неделю, но до сих пор не могла смириться с тем, что спокойная прежде жизнь замка никак не желала входить в привычное русло. Вот и сейчас, искоса посматривая на воспитанницу, старуха бормотала:
– Как ты думаешь, ягодка, мы не опоздаем? Ни в коем случае нельзя опоздать, что ты! Ах, что за жизнь пошла – ни минуты покоя. Хорошо еще, что Титус ничего не понимает. И все равно я боюсь – как бы суета не отразилась на его нервах...
Фуксия пропустила слова няньки мимо ушей – девочку одолевали собственные невеселые думы. Что делать? Бедный отец... Доктор Прунскваллер суетится, суетится... Конечно, он делает все, что может... Но толку, признаться, от его лечения немного. Нет, только она сумеет помочь отцу прийти в себя!
Так, думая каждая о своем, женщины не заметили, как дошли до трапезной залы. Завидев Фуксию еще издалека, Свелтер не упустил случая подчеркнуть свою лояльность – он распахнул дверь трапезной, изображая самую лучезарную улыбку, на которую был только способен. Впрочем, истовость шеф-повара оставалась невостребованной: Фуксия даже не удостоила его взглядом. Оказалось, что юная герцогиня и госпожа Слэгг были последними – остальные уже собрались. Впрочем, традиция и требовала – хозяин праздника, то есть Титус, не должен был торопиться с приходом. Барквентин подошел к исполнению своих новых обязанностей со знание дела.
Войдя в трапезную, Фуксия и старуха поднялись на семь ступенек, что вели на небольшой подиум, где был накрыт стол. Юная герцогиня с неудовольствием огляделась – ну и нашли же место для торжества. Она терпеть не могла трапезную – вечно здесь сквозняк, сырость и полумрак. Словно нет комнаты получше. Девочка была рада, что взгляды присутствующих устремились на Титуса – конечно, на нее сейчас никто не обращает внимания. Это хорошо. Всегда бы так...
И тут Фуксию словно гром поразил – во главе стола стоял... отец! Девочка и понятия не имела, что хлопоты доктора все-таки дадут такие плоды, что отец сможет присутствовать на церемонии. В голове юной герцогини никак не укладывались две противоречивые картины, виденные в один день – отец, сидящий на каменной полке и ухающий, как филин, и отец во главе праздничного стола, хоть и чересчур спокойный, словно пришибленный. И все-таки – ай да доктор, ай да голова! Может, еще есть надежда... А вдруг все ей приснилось? Ну, отец на каменной полке, его вопли... Может, этого вообще не было? Сейчас же он стоит за столом, даже вон губы его шевелятся...
Между тем Свелтер, суетясь, указал няньке на кресло, к тыльной спинке которого была пришпилена крохотная бумажка с подсказкой: «Для челяди». Впрочем, такое кресло не стыдно было бы поставить хоть лорду Сепулкрейву – удобное, пышное, на пружинах. Единственное, пожалуй, неудобство для няньки – соседство с леди Гертрудой, что сидит слева от нее. Подойдя к указанному месту, старуха с тревогой посмотрела на герцогиню. Однако мать виновника торжества не выразила своего нерасположения к няньке, и та, облегченно вздохнув, опустилась в кресло. Кресло оказалось неожиданно низким – подбородок старухи находился теперь примерно на уровне столешницы. Рядом – еще одно кресло, неимоверно высокое. На кресле лежит подушка рубчатого бархата – для Титуса. Кресло специально сделано таким высоким, чтобы присутствующие могли ежесекундно видеть младенца Титуса Гроуна, будущего хозяина Горменгаста.
Справа от кресла с ребенком смирно сидит лорд Сепулкрейв. Его руки вяло покоятся на резных подлокотниках кресла, но глаза ободряюще смотрят на Фуксию, что устроилась на другом конце стола. Фуксия в этот момент смотрит на мать, и смотрит без особого одобрения. По правую и левую сторону от Фуксии расселись соответственно Альфред и Ирма Прунскваллеры. Доктору тоже откровенно скучно на церемонии. Он придирчиво осматривает гостей, ища, над кем бы посмеяться. Наконец эскулап увидел то, что искал – на голове одной из приглашенных дам слегка сбился в сторону парик из вороного конского волоса, открывая взору несколько жиденьких седых прядок. Доктор толкнул под столом колено Фуксии и взглядом указал на невнимательную гостью – оба, переглянувшись, радостно захихикали. Слева от госпожи Гертруды восседала Кора, справа от лорда Сепулкрейва – Кларисса.
Горят бесчисленные свечи, но даже они не в состоянии полностью разогнать полумрак. Пламя свечей играет на серебряной посуде и столовых приборах. Над столом уже колдует Свелтер – одетые в снежно-белые халаты поварята вносят бесчисленные блюда: тонко нарезанное пряное мясо, жареную дичь, рыбу, салаты и фрукты. Все это молниеносно расставляется на столе, и поварята опрометью бегут обратно в кухню за новой партией съестного. В углу неприметно устроился Барквентин – он может быть доволен собой, церемония идет как по маслу. Самое трудное – начать, а уж закончится все само собой.
Произнесены положенные слова, кое-какие речи еще впереди. Приглашенные жадно уничтожают плоды трудов Свелтера и его подчиненных. И есть этому причина – все знали, что на церемонии их ожидает поистине лукуллов пир, так что никто предусмотрительно не позавтракал, а особо жадные даже не стали накануне ужинать. К тому же Свелтер постарался на славу – все блюда столь аппетитно выглядят и издают такие дразнящие запахи, что слюна течет даже у сытых людей. Барквентин украдкой посмотрел на часы – пора. Кряхтя, старик поднялся с места и подошел к Титусу. Предстояло выполнить следующую часть Горменгастского ритуала. Осторожно взяв с подставки специально приготовленную фаянсовую вазу, Барквентин изо всей силы швырнул ее на пол. Потом нагнулся и стал собирать осколки, которые надлежало разложить в две кучки – одну к голове, другую в ногах Титуса. Посуду бьют обычно на счастье, осколки вазы по традиции символизировали счастье через разум и счастье через тело. После чего на пол полетела другая ваза – но уже бронзовая. Точная копия предыдущей, эта ваза, понятное дело, разбиться не должна. Посудина символизирует твердость и нерушимость Горменгаста, его традиций и законов.
Был на завтраке и еще один человек, хоть и не приглашенный официально. Конечно, им мог быть только Стирпайк. Поздно вечером накануне церемонии он пробрался в трапезную залу, забрался под стол, покрытый тяжелой скатертью, ниспадавшей почти до пола, и вбил в ножки стола по большому коварному гвоздю. Стирпайк знал, что делал – к каждому вбитому гвоздю он привязал веревку принесенной сетки, сплетенной из крученого шелка. И теперь бывший поваренок спокойно возлежал под столом в некоем подобии гамака и вслушивался в разговоры присутствующих. Конечно, никому и в голову не пришло бы нагнуться и заглянуть под стол. Вскоре Стирпайку надоело слушать слащавые пожелания и здравицы гостей, и он стал оглядывать торчащие со всех сторон ноги, стараясь угадать их хозяина. От нечего делать хитрец начал считать ступни и, закончив счет, не поверил своим глазам – ног было нечетное число. Пересчитав еще раз, он получил тот же самый результат. Что такое? Приглядевшись, Стирпайк чуть не расхохотался – «лишняя» нога принадлежала Фуксии. Вторую девочка просто поджала под себя.
Потом Стирпайк принялся вспоминать, как ухитрился первым пробраться сегодня в трапезную – отделавшись под благородным предлогом от Фуксии и няньки, он проскользнул в коридор, а оттуда – в комнату. Остальное было уже делом техники.
Впрочем, Стирпайк был недоволен – он жаждал подслушать нечто необычное, а гости, подвыпив, вообще замолчали – даже пожелания в адрес виновника торжества, и те стихли. Тишину нарушал только Барквентин, но он говорил приличествующие случаю слова, которые, Стирпайк был уверен, он вызубрил наизусть из старых книг. Изредка сверху доносилось тактичное покашливание (конечно, Ирма Прунскваллер) и скрип стула – то не сиделось Фуксии. Четверть часа спустя что-то недовольно забормотала герцогиня – что именно, Стирпайк так и не разобрал. При каждом бормотании леди Гертруды ступни госпожи Слэгг нервно скользили по полу. Стирпайку стало смешно. Взять бы, да дернуть няньку за ногу. То-то крику было бы. Но это, конечно, глупо – обнаружить себя ни в коем случае нельзя.
Убедившись, что ничего ценного он не услышит и что ждать до конца церемонии еще долго, Стирпайк повернулся на спину, закрыл глаза и принялся мысленно перебирать свои последние достижения. В самом деле, добивался он многого.
Интересно, сколько же они могут есть, чтобы насытиться? И сколько человек нужно, чтобы дочиста слопать приготовленное Свелтером? И этот Барквентин все болтает – голос у него ровный и скрипучий, даже в сон клонит. На улице, наверное, до сих пор идет дождь.
И Барквентина никто не слушает. Понятное дело – болтает разную ерунду. И еще впереди окончание церемонии – там болтовни, поди, не меньше. Ох, уморили. Интересно, о чем думают гости? Уж точно, что не о церемонии. Наверное у них своих дел полно. Хотя какие дела могут быть, к примеру, у теток? Впрочем, сидеть тут весь день все равно плохо...
