КАМЕННЫЕ ДОРОЖКИ
Флей содрогнулся от негодования – шеф-повар свалился на замусоренный пол, и ученики окружили его. Конечно, теперь они могут сколько угодно потешаться – и имеют на то полное право. Хватит с него отвратительных зрелищ. Смачно сплюнув на пол и резко оттолкнув в сторону зазевавшегося поваренка, камердинер широкими шагами направился к другой двери – напротив той, через которую он вошел в кухню. Не обращая внимания на суматоху, возникшую из-за неожиданного для поваров падения их начальника, Флей пошел дальше, решив в обозримом будущем больше не заглядывать на кухню. Ну, разве только что по острой необходимости...
Со стороны камердинер герцога походил на журавля. Серо-черный камзол его, кое-где заплатанный, был изрядно поношен. На узких плечах громоздилась продолговатая голова с длинным носом – ни дать, ни взять птица. Костистое лицо цвета старого почтенного пергамента было обычно хмурым – потому, возможно, у Флея не было друзей.
Теперь камердинер шагал по направлению к комнате, в которой находился лорд Сепулкрейв – оставшийся один впервые за несколько недель. В это время, пока старик мерил шагами бесконечные коридоры замка, в своем Барельефном зале храпел Ротткодд – ставни на окне были по-прежнему закрыты, отгораживая смотрителя скульптур от воздействия внешнего мира. Гамак все еще мерно покачивался – с тех пор, как Ротткодд, проводив незваного гостя, поспешно запер за ним дверь на ключ и радостно плюхнулся на свое лежбище. Лучи солнечного света умудрялись-таки протискиваться сквозь дощечки ставен, однако это обстоятельство не мешало смотрителю скульптур продолжать так некстати прерванный отдых.
Тот же солнечный свет наполнял кухню, где все по-прежнему шло своим чередом. Солнце особенно рельефно освещало ту самую колонну, о которую еще совсем недавно облокачивался шеф-повар, теперь перенесенный заботливыми подчиненными в более приличествующее для отдыха место.
Постепенно становилось все жарче, так что люди, не занятые на кухне непосредственно работой, перешли в прохладные помещения.
Стирпайк, наблюдавший от начала и до конца старания шеф-повара произвести впечатление на подчиненных своим красноречием и осведомленностью, теперь бежал по коридорам – ему было все равно куда бежать, мальчика одолевало одно только желание – поскорее глотнуть свежего воздуха.
На ходу Стирпайк осознал, что он забежал куда-то не туда – в этой галерее он, кажется, прежде не бывал. Впрочем, это было сейчас не слишком существенно, главное – выбраться наружу. Однако выбраться отсюда было как раз непросто – по обе стороны галереи тянулись однообразные проходы, освещенные пылающими шандалами или оплывающими свечами в залитых воском подсвечниках. Стирпайк долго кружил по галереям, но выхода так и не нашел. Несколько раз натыкался он на запертые двери, но там, скорее всего, были какие-нибудь кладовые. Самое страшное, что он даже забыл, откуда именно пришел. Он поднимался по лестницам и опускался по ним несчетное число раз, так что теперь затруднялся даже предположить, где находится – выше уровня земли или ниже. И тут явилось спасение – в виде... старика Флея. Да, это на самом деле было так. Едва только Стирпайк увидел вечно хмурого камердинера, как смекнул – если тот куда-то идет, то наверняка к выходу. Он тут живет чуть ли не с рождения, знает все ходы и выходы. Прячась, насколько это было возможно, паренек следовал за ним, моля всемогущие силы, чтобы Флей только не обернулся. Иногда свечи были укреплены на слишком большом расстоянии друг от друга, и Стирпайку приходилось напрягать слух, чтобы уловить еле слышные шаркающие звуки шагов старика. Не хватало только потеряться тут. Но пока пареньку удавалось следовать незамеченным за Флеем, что вселяло в его сердце надежду. На ходу Стирпайк досадовал на собственную неосторожность – угораздило же его так неосмотрительно заблудиться. На фоне горящих свечей и факелов старик казался вороньим пугалом. Стирпайк ужасно устал – еще на кухне, ведь прежде, чем выслушивать пьяные откровения шеф-повара, ему пришлось много возиться с работой, а потом еще дышать всеми кухонными испарениями. К тому же его окончательно добило долгое блуждание по коридорам. Ведь ему едва исполнилось семнадцать. Он чувствовал себя чужим даже среди ровесников-поварят. И теперь, двигаясь короткими перебежками вперед, он испытывал одно-единственное желание – выбраться на свежий воздух и спрятаться где-нибудь, чтобы отдохнуть – сегодня его наверняка уже никто не хватится. Однако этому желанию не суждено было исполниться – задумавшись, Стирпайк начисто забыл об осторожности, и именно это его погубило. На очередном повороте он зацепился пряжкой башмака об острый камень и с грохотом повалился на пол. Флей тут же остановился и обернулся, инстинктивно хватаясь за висевший на поясе нож. Но на него так никто и не напал, и тогда старик, щурясь на яркий свет висевшей прямо над головой огромной свечи, осторожно спросил:
– Эй, кто здесь?
Ответа не последовало. Флей подумал и медленно направился назад – он все равно не успокоился бы до тех пор, пока не проверил – откуда мог исходить странный шум. Однако дальше, как назло, был большой неосвещенный участок. Но тут же камердинеру пришла в голову простая идея – сняв со стены медный подсвечник с горящей свечой, он двинулся по коридору и через десяток шагов наткнулся на распластанного на пыльном полу человека.
Подойдя вплотную к Стирпайку, старик остановился, и тут же в воздухе повисла зловещая тишина. Паренек уткнулся лицом в пол, и у Флея даже мелькнула мысль – а может, он потерял сознание? Во всяком случае, ждать не имело смысла, и носком башмака старик перевернул его на спину. От толчка Стирпайк пришел в себя и приподнялся на локте, испуганно вглядываясь в склонившееся над ним лицо.
– Где я? Где я? – зашептал он ошалело.
– Один из щенков Свелтера, – тут же определил для себя Флей, пропуская вопрос мимо ушей. – Э, ты, кажется, из кухни? А ну, вставай, чего разлегся! Что ты тут делаешь?
– Я сам не знаю, где я, – слабо отозвался парнишка, чувствуя себя загнанным зверем. – Я заблудился. Честное слово. Мне бы на свет выйти...
– Я спрашиваю, что ты тут делаешь? А ну отвечай! Ведь кухня далеко отсюда. Говори!
– Но я случайно оказался тут. Выведите меня на свет, я обещаю, что никогда больше не приду сюда.
– На свет? Куда ты хочешь?
Стирпайк наконец-то пришел в себя, хотя в голове у него по-прежнему была тяжесть, да и тело ломило. Он был наблюдателен – еще в кухне заметил, с каким презрением этот человек смотрит на его начальника, и потому теперь поспешно сказал:
– Мне все равно куда... все равно. Только бы подальше от господина Свелтера – он ужасен.
Флей несколько мгновений вглядывался в лицо паренька, не зная даже, что сказать. Наконец он спросил – чтобы только не молчать:
– Ты что, новенький?
– Я-то? – спросил Стирпайк жалобно.
– Ты, ты, – с легким раздражением подтвердил старик. – Я спрашиваю, ты новенький на кухне?
– Мне семнадцать лет, господин, – затараторил подросток – но на кухне я, верно, недавно...
– Как давно? – настаивал камердинер.
Стирпайк уже освоился с манерой самого главного слуги замка коротко выражать свои мысли, и потому довольно бойко отозвался:
– С прошлого месяца, господин. Как мне хотелось бы уйти от ужасного Свелтера.
Последнее предложение, несомненно, было своего рода козырной картой – старик, по идее, должен был клюнуть...
– Говоришь, заблудился? – в голосе Флея по-прежнему звучала полная бесстрастность. – Ха-ха, заблудился на каменных тропинках. Как забавно – один из прихвостней Свелтера заблудился на каменных тропинках. Да, бывают в жизни забавные моменты.
– Свелтер – просто пень, – выпалил мальчик.
– Вот это верно, – сразу посерьезнел камердинер. – Так что ты там вытворял?
– Вытворял, господин? – изумился Стирпайк. – Когда?
– Ты что, не веселился вместе со всеми? – не поверил своим ушам старик. – Там ведь все веселились.
– Я не веселился, – признался паренек.
– Как не веселился? В такой день. Да это же почти бунт.
– Нет, только господин Свелтер веселился...
– Свелтер, Свелтер, заладил тут... Оставь это имя там, где ему и положено быть – в дерьме и грязи. Здесь, на моих каменных тропинках, даже не упоминай этого имени. Я по уши сыт твоим Свелтером. И попридержи язык. Так, возьми свечу. Обеими руками, и не дрожи. Вот так, теперь поставь ее на место. Ну все, пошли. Налево. Теперь прямо... Налево, там будет поворот налево – сверни в него. Вот так. Теперь прямо, дальше направо. Тут ступени где-то должны быть – не свались. Ага, поскользнулся? Я говорил – осторожно. Что за молодежь пошла – никакой внимательности. Я преподам тебе урок, чтобы в день появления наследника рода Гроунов на твоем лице не было траурных улыбок. Все, теперь прямо.
Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова...
– У Гроунов народился ребенок, – продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. – Да, народился, – неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. – А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо... направо, я сказал. Ты что – оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?
– Не люблю, господин.
– Гм, забавно-забавно... Ну-ка, подожди.
Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал...
– Ага, – удовлетворенно проговорил Флей. – Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.
Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое – не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.
Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:
– Ну, вот тут у нас кошачья комната.
Стирпайк ничего не понял – при чем тут кошки?
– Тут кошачья комната, – снова с нажимом повторил старик.
Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык – в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) – возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.
