НЕВЫНОСИМЫЙ ЗНОЙ

Шеф-повар Горменгаста, задумчиво поглядывая на только что принесенную из винного погреба бутылку с вином, произносил длинную речь, обращаясь к группе поварят. Мальчики, одетые все как один в белые халаты и белые же пышные колпаки, с полуоткрытыми ртами внимали начальнику. Время от времени поварята поглядывали вокруг – на пылающие плиты и кипящие котлы, словно желая поскорее вернуться к своим прямым обязанностям. Флей, приблизившись к поварам, с удивлением и негодованием понял, что главный повар тоже пьян. Какой же пример подает он подчиненным. Но шеф-повар явно был в чудесном настроении, и мнение слуг, пусть даже близких к особе его сиятельства, интересовало его меньше всего.

Потом поварята взяли в руки чаши – несомненно, в них тоже было вино. Поварам было чему удивляться – впервые за все время начальство не подгоняло их за работой, а разрешило не только сделать перерыв, но и продегустировать – в открытую – вина из герцогского подвала. Камердинер с раздражением вслушивался в возгласы, которые позволяли себе парни. Боже, какие вольности они осмеливались болтать. А шеф-повар словно и не слышит. Как можно пить в такой зной? – организм вообще не сможет противостоять опьянению, а рабочий день далеко не завершился. И тут же выругал себя уже в который раз – сегодня же необычный день. И потом, какое ему дело до пьянки поваров – случись что не так, отвечать-то будет шеф-повар.

Однако не только он, но и главный повар замка – звали его Свелтер – следил за обстановкой. У шеф-повара и камердинера герцога была давняя неприязнь, а потому, завидев Флея краем глаза, повар, знавший чистоплюйство недруга, принялся подзадоривать подчиненных: «Пей до дна! Ух! Такой день! Гуляем, братцы!». И Свелтер радостно расхохотался, представляя, что делается теперь в душе «жалкого подхалима», – именно так именовал он про себя Флея.

Но вообще-то камердинер герцога пришел на кухню не просто ради праздного любопытства. Он должен был лишний раз показать бездельникам с поварешками, что даже в такие дни он, как приближенное к господам лицо, не позволит работать спустя рукава. Пусть знают порядок.

Сам Свелтер давно уже заприметил камердинера – заприметил, но виду не подал. И потому теперь нарочито громко хохотал и обращался с подчиненными подчеркнуто панибратски – так как знал, что именно такая манера поведения для Флея – как острый нож в сердце.

Падавшие из высоких стрельчатых окон лучи света умудрялись каким-то образом разрезать клубы пара и дыма, стоявшего на кухне столбом. Флей ехидно отметил, что главный повар одет в поношенный халат, да к тому же нестиранный. Ну, совсем разболтался.

И тут луч света, только-только проникший в окно, особо ярко осветил стол, за которым происходило все это безобразие. Пролитое на столешнице красное вино казалось кровью. Потом солнце исчезло, но через несколько минут появилось снова.

Из задумчивости Флея вывели звуки перебранки сразу нескольких кухарок, причем с их губ слетали такие ругательства, что даже камердинер, видавший виды, поразился. Нет, решил он про себя – уж лучше быть в обществе Ротткодда. Пусть тот невыразимо скучен, замкнут – но зато признает какой-никакой порядок. Но коли он пришел сюда, нужно выполнить до конца свою миссию. И, встав у массивной колонны, где его трудно было заметить в этом чаду, Флей наблюдал, как шеф-повар поднялся и, шатаясь, приподнял руку, требуя от юных собутыльников тишины. И он заговорил – в его голосе не было обычной строгости. Возможно, отчасти благодаря не только знаменательному событию, но и из-за вина. Свелтер говорил отрывисто, то и дело икая.

– С-слушайте вс-с-се, – от избытка нахлынувших чувств повар рванул халат на груди, и пуговицы брызнули во все стороны, причем одна поразила сидящего на стене таракана. – Слушайте внимательно. Я говорю. Кто не слышит, пусть подойдет ближе. Все, все ближе. Малыши, давайте, давайте, мои хорошие.

Поварята, и сами нетвердо стоявшие на ногах, тем не менее не потеряли контроль над собой – они послушно двинулись вперед на несколько шагов, чтобы не разжигать в начальнике гнева.

– Вот так, мои хорошие, – вещал Свелтер, неестественно вращая глазами. – Ведь мы одна большая семья... Верно я говорю? На кухню всегда отбирались самые достойные...

После чего главный повар замка засунул руку в один из своих бездонных карманов и извлек непочатую бутылку вина. Удивительно ловко вытянув зубами длинную пробку, Свелтер поднес горлышко бутылки к губам и принялся жадно пить. Бутылка ходуном ходила в его руках, вино лилось по подбородку, капало на халат.

Поварята радостно кричали:

– Пей до дна, до дна!

Ополовинив бутылку, шеф-повар заткнул горлышко пробкой и водворил посудину обратно в карман.

Наконец Свелтер снова поднял руку, и подчиненные его тут же притихли в ожидании новой речи, которая, конечно, не заставила себя ждать.

– А ну, голубчики... Быстро скажите, кто я такой? Быстро, не придумывайте ничего.

– Свелтер, Свелтер вы, господин!

– Это все, что вам известно? Ну вы даете! Тихо, я сказал. Я... я сорок лет служу на кухне, и я... Я честен и лжив, я дождь и солнце, песок и опилки, я... что мне ни дайте, хоть землю, я даже из нее приготовлю такое блюдо, что пальчики оближете.

– Что прикажите приготовить из земли? С каким соусом, как вы сказали? – ревели восторженные ученики. – Конечно, мы приготовим. Пожарить или потушить? Это будет замечательное блюдо.

– Тихо! – грохотал шеф-повар. – Всем тихо. Ах вы, ангелочки мои. Исчадия ада. Идите поближе, и я скажу, кто я такой на самом деле.

Между тем один из мальчиков, по какой-то причине не принимавший участия в общем веселье, вытянул из-за пазухи странный предмет – напоминавший курительную трубку. Предмет был искусно выточен из древесного корня. Флей обратил внимание на лицо паренька – ничего не выражающее, только в его глазах вроде как затаилась ненависть.

– Слушайте все, – продолжал грохотать шеф-повар. – Я скажу, кто я такой на самом деле. Скажу, а потом спою песню, и вы сразу все поймете, мои куриные котлетки.

– Песня! Песня! – поддакивали ученики.

– Во-первых, – шеф-повар, резко качнувшись в сторону, только в самый последний момент сумел удержаться на ногах, – во-первых, я не просто Абиата Свелтер... Я, если хотите знать, символ изобилия и щедрости. Я – отец щедрости. Повторите, кто я такой?

– Убиата Свелтер, – высоким голосом крикнул один из поварят.

Шеф-повар обвел присутствующих покрасневшими мутными глазами и раздраженно воскликнул:

– Абиата, вот кто! Ну-ка, повторите, как правильно звучит мое имя?

– Абиата, – закричал тот же юный голос.

– Вот то-то же. Так вы слушаете, мои салатики, о чем я говорю?

Ученики тут же наперебой загалдели, давая понять, что слушают его с напряженным интересом.

Перед тем как продолжить содержательный рассказ, Свелтер счел нужным снова приложиться к бутылке с вином. Видимо, шеф-повар решил в очередной раз поразить присутствующих, и это ему удалось. Он зажал зубами горлышко бутылки и задрал голову, так что бутылка сама торчала в его рту. Несколькими мощными глотками осушив посудину, повар мотнул головой, и бутылка отлетела далеко в сторону. Жалобный звон разбитого стекла тут же был заглушен восторженным ревом одобрения.

– Еда, – продолжал Свелтер, то и дело пьяно икая, – и питье. Они радуют нас, но в конечном счете что они значат? Все пустое! Эй, подойдите ближе, и я вам спою. В этой песне вся моя душа. Старая песня, таких теперь не услышишь... Песня для сердца... Ближе, ближе подойдите.

Поварята и так уже были почти вплотную к своему начальнику, и потому теперь они только задвигались, изображая, что подходят еще на несколько шагов, после чего наперебой принялись упрашивать его поскорее затянуть песню.

– Какие милые вы ребята, в самом деле, – тупо повторял пьяный Свелтер, протирая глаза. – Вы только внимательно слушайте. Такая песня способна поднять мертвеца... из могилы. Споем и заставим их подняться. Представляете, как расстроятся могильные черви? О, а где же Стирпайк?

– Стирпайк, – дружно загалдели ребята, вертя головами по сторонам. – Стирпайк? Господин, он где-то рядом. А, вот же он. Вот, за колонной.

– Тишина, – возвестил шеф-повар, глядя на высокого худого паренька, которого услужливые руки уже извлекли из-за колонны.

– Вот он, господин. Вот он.

Юноша по имени Стирпайк выглядел осунувшимся и несчастным на фоне развеселой толпы.

– Стирпайк, я буду петь для всех. И особенно для тебя, – забормотал шеф-повар, опираясь рукой на колонну, на которой блестели капли сконденсировавшейся влаги. – Для тебя, новенький. Для всех вас, отвратительные вы создания, нахалы из нахалов и низменнейшие из низменнейших существ в этом заповеднике пороков.

Слушая столь витиеватые обращения, поварята одобрительно галдели.

– Только для тебя, радость моя. Слушай внимательно, и потом не говори, что ничего не слышал. Этой песне сто лет, ее нужно прослушать хотя бы раз в жизни.

Казалось, Свелтер вообще забыл, о чем собирался петь. Глядя на свои вспотевшие руки, он вдруг просиял и тотчас вытер их о пышную шевелюру одного из сидевших поблизости учеников. А потом снова уставился на Стирпайка.

– Как ты думаешь, мое солнышко, почему песня моя будет звучать именно для тебя? Скажи, как ты думаешь? У тебя такие большие уши, они должны многое улавливать. Ведь не для того же они созданы, чтобы тебя таскали за них старшие? Вот то-то и оно. Я знаю, ты усердный ученик, все подмечаешь и за всем следишь. И даже сейчас ты смотришь на меня... Так. Как ты думаешь, моя ласточка, почему песня предназначена именно для тебя?

После чего, вытерев вспотевшее лицо рукавом, Свелтер задумался – похоже, он и сам не знал ответа на свой вопрос. Потому-то он не ожидал от юноши ответа, а ждал, как станет развиваться ситуация, чтобы повести себя таким образом, который опять гарантировал бы ему всеобщее внимание.

Стирпайк был трезв. Он смотрел на Свелтера – который, между прочим, не далее как вчера огрел его половником по голове за какую-то провинность. И потому ему все равно ничего не оставалось делать, как просто стоять на месте, терпеливо снося тычки товарищей и пьяное бормотание начальника.

– Милый мой Стирпайк, – наконец заговорил шеф-повар, – песня эта предназначена для самых настоящих чудовищ... А ты у нас как раз чудовище... почти чудовище, будь ты раза в два шире в плечах... Да что ты встал так далеко от меня? Иди поближе, я тебя не съем, закуска мне вроде бы ни к чему...

Кажется, выпитое только-только начинало окончательно сказываться на поведении шеф-повара. Хоть он по-прежнему опирался на колонну, теперь тело его опасно покачивалось из стороны в сторону, грозя опрокинуться на стол.

Стирпайк молча смотрел на начальника, а тот поводил по сторонам пьяными глазами. Круглое лицо его блестело от пота.

Наконец Свелтер открыл рот, что, как было видно, далось ему ценой напряжения сил:

– Да, я... я Свелтер. Великий Абиата Свелтер... Повар его сиятельства. Без меня все вы никуда не годитесь. Я сорок лет копчусь на этой кухне... Э-э-эх, каждая крыса меня тут знает. Я мастер – высший класс. Ух!

Повар опустил голову на грудь, а ученики – самые благодарные на свете слушатели – по-прежнему напряженно смотрели на него и ждали, что же будет дальше. Однако тот, сумев выдавить только «мои маленькие...», замолк и, казалось, теперь надолго.

Ученики зашептались – им, кажется, надоело сидеть.

– Эй, вы меня слушаете? – неожиданно вскочил Свелтер.

– Конечно, господин. Разумеется. И с нетерпением ожидаем вашей песни.

Свелтер наклонил голову и поднял левую руку. Другой рукой он попытался оттолкнуться от спасительной колонны и зашевелил губами – явно имея намерение затянуть обещанную песню, в которой, по его уверениям, содержалась мудрость веков.

Флей терпеливо наблюдал за происходящим. Он заметил, как неожиданно шеф-повар ссутулился и начал оседать вниз. Все тут же замолчали. Из горла Свелтера донеслось странное бульканье, но вряд ли кто из присутствующих с уверенностью мог сказать, что это были начальные слова обещанной песни. В следующий момент главный повар, отслуживший, как он любил повторять, сорок лет на кухне, без чувств повалился на пол.