Глава 7
Осень 1439 г. Крым
ГЮЛЬНУЗ
Была красива и юна, прелестна и невинна,
И уступил рассудок мой преступному желанью…
Поэма о Василии Дигенисе Акрите
…Гюльнуз!
К обеду Лешку выпустили из ямы уже вполне официально — нужно было снова таскать и месить глину, хозяин намеревался выгодно продать изделия Владоса на ближайшей осенней ярмарке в Кырк-Ор, а потому — спешил. По лешкиным прикидкам, стоял уже конец сентября, а то и октябрь, однако здесь по-прежнему цвели цветы, и в синем безоблачном небе ярко сияло солнце, лишь по ночам, все чаще и чаще, шли проливные дожди с грозами.
После всего случившегося Лешка словно бы возродился к жизни, обретя утраченный было задор. Еще бы! У него теперь было, по крайней мере, два друга — Владос и тот, неизвестный. Да и бритоголовый надсмотрщик Кызгырлы оказался не таким уж врагом, хоть и действовал наверняка по приказу Гюльнуз. Гюльнуз… Иногда юноше казалось, что это был сон. Таинственное вызволение из земляной ямы, узкая кушетка, сон — и красавица, возникшая словно бы ниоткуда. Поначалу Лешка полагал, что это именно она подала ему в яму флягу, но, хорошенько подумав, пришел к другому выводу. Ну, скажите пожалуйста, зачем девчонке сначала поить невольника, а затем сразу же вытаскивать из ямы? Логичнее было бы поступить наоборот. Значит, фляга принадлежала не ей. А второму неизвестному другу. Первым был Владос.
Больше он не обращал внимания на Гашу и Кайма — а пусть доносят, надсмотрщик Кызгырлы вроде как свой человек… ну, если и не свой, то… Короче говоря, эта Гюльнуз им командует.
— Гюльнуз? — поставив на пол пустую миску, Владос поднял глаза. — Изнеженная хозяйская дочка.
— Так ты ее знаешь?
— Слышал много, а видел всего один раз, правда, лицо было скрыто вуалью — они же здесь все магометане, а у магометан отношение к женщинам строгое.
— Знаю, — кивнул Лешка. — А что ты про нее слышал?
Грек задумался, наморщив лоб, взъерошил рыжую шевелюру:
— Слышал — девчонка умна и рассудительна не по годам, Ичибей в ней души не чает, и в последнее время присматривает достойного жениха.
— Жениха?
— Ну да, — Владос усмехнулся. — Понимаешь, с женихами здесь дело обстоит плохо. По правде сказать — их почти что и нет.
— Как это почти нет? — не поверил Лешка.
— Я имею в виду достойных женихов — богатых и знатных, — быстро уточнил собеседник. — Наш скряга – хозяин очень не прочь породниться со знатью или уж, в крайнем случае, с каким-нибудь богатым купцом. Ходили слухи о некоем Гвидо Сильвестри из Кафы, его люди как-то покупали у Ичибея баранов. Гвидо не прочь жениться, человек он известный, солидный, имеет несколько рыбацких фелюк и два больших торговых нефа… Вот наш скряга и задумался — с одной стороны, конечно, хорошо б стать родственником такого богача, но с другой — ведь Гвидо Сильвестри католик, как и все генуэзцы… Впрочем, такая мелочь Ичибея бы не отпугнула, коли б он был сам по себе, но вот что скажут соседи, мулла? Ведь невесте придется-таки перейти в веру жениха.
— Да, — снова покивал Лешка. — Проблема. Но согласится ли этот итальяшка породниться с нашим хозяином? Ведь по сравнению с ним Ичибей гол как сокол! У того — корабли, компания, а у этого что?
— Э, не скажи! — грек глухо расхохотался. — Вот, как ты думаешь, сколько у Ичибея слуг?
Юноша улыбнулся:
— Да тут и думать нечего, сейчас сосчитаю. Значит, мы с тобой и эти двое, — он кивнул на уже похрапывавших парней — Кайма с Гашой. — Уже четверо. Плюс Кызгырлы, еще пара надсмотрщиков, старик-привратник, скотники… Ну, десятка полтора наберется. Негусто, прямо скажем.
— Десятка полтора? — хитровато прищурился Вла-дос. — А сотню не хочешь? Да еще около тысячи голов скота, да горные пастбища, да луга, да виноградники! Да наш Ичибей богат, как древний Крез!
— Что ж он тогда живет в таком гнусном бараке? Да еще и на горшках деньги делает…
— Я ж тебе говорю — скряга! Скупердяй, каких свет не видывал. Он-то вокруг Сильвестри кругами ходит, в гости зазывает, я так полагаю — дочку ему показать. Итальянец стар и бездетен, а Гюльнуз девочка умная — лет через пять станет вдовой… и единоличной владелицей торговых и рыболовных судов! Неф — это я тебе скажу ого-го какой кораблище! Пожалуй, получше скафы. Та, правда, вместительней, зато неф скоростнее. Представляешь, Ичибей через Гюльнуз будет возить товары в Константинополь, Геную, да куда угодно! Не только б у нашего скряги дух захватило. При таких барышах можно и о вере забыть.
— Поня-атно — торговая фирма Гюльнуз и компания! Заколебутся бабки считать!
— Какие бабки?
— Ну, деньги — солиды.
— А… Ну, это уж точно. Не знаю только, как Ичибей из этого положения выйдет — с верой-то. Но, ничуть не сомневаюсь, что Гюльнуз что-нибудь придумает — умна.
— Ну, мне кажется, кроме ума, для широкой торговли нужны еще и знания, и опыт.
— Опыт придет. А знания имеются — долгое время рабом Ичибея был некий Галлоре ди Стефани больше известный, как Галлор Александрийский. Ну, тот самый, что написал учебник по торговому праву. Добирался из Александрии в Константинополь, попал в плен к каким-то гопникам, те его и продали по бросовой цене — ну, кому нужен полуслепой старик? Вот Ичибей и купил, прельстившись дешевизной. А Галлор ему и заяви — работать, мол, нигде не буду, тем более, коз там или баранов пасти — не дело это для ученого мужа. А вот, если попросишь детей твоих учить — изволь. Ичибей, хоть и скряга, но далеко не дурак — четыре года Галлор Александрийский исправно учил его младшую дочь, после чего, как и было уговорено, Ичибей с честью отпустил ученого домой, даже денег дал на дорогу. И ведь не прогадал! Все его хозяйственные расчеты Гюльнуз ведет. С тех пор и разбогател.
— Ну и ну, — Лешка недоверчиво покачал головой. — Ты мне просто какую-то сказку рассказываешь.
— Сказку? Ты просто не видел всех богатств Ичибея Калы!
Юноша взглянул на полную луну, заглядывавшую в окно хижины и тихо спросил:
— Интересно, разве Гюльнуз не хочет выйти замуж по любви? За какого-нибудь красивого джигита?
— По любви? — несказанно удивился грек. — Только нищие выходят замуж по любви и то далеко не всегда. В богатых семьях это не принято. Брак — основа для семейных компаний.
— И что же, Гюльнуз с этим согласна?
— Конечно! Она девушка умная.
— И красивая… — тихо дополнил Лешка. Владос хохотнул:
— Ну, это тебе виднее.
— Сколько же ей лет?
— Семнадцать… Старая дева по местным меркам.
— А этот старик, итальянец… Он хоть как выглядит?
— Да не знаю я, как он выглядит. Давай-ка лучше спать.
— Давай…
Лешка вздохнул и напоследок, вдруг вспомнив, спросил про сурожцев — мол, кто это такие?
— Сурожцы — жители Сурожа, Солдайи — генуэзского города здесь, в Крыму. Солдайя, конечно, не такая богатая, как Кафа, но все же.
— Что же они, русские, эти сурожцы?
— Говорю ж — генуэзцы. Генуя — есть в Италии такой очень – очень – очень богатый город. И Кафа и Сурож им принадлежат. Ну, оброк хану выплачивают… Вообще-то, есть в Солдайе и русские, но мало. Больше торгуют. В Москве, к примеру, целая купеческая компания есть, из тех, кто не только с Солдайей, со всем Крымом торгует. Так и называют себя — гости – сурожане. Их здесь не обижают, не выгодно, но и они не должны нарушать местных законов — укрывать беглых рабов, покупать краденый скот и прочее.
— Ага, — прошептал Лешка. — Теперь все понятно… Что ж, приятных сновидений, господин Владос!
— И тебе того же, дружище.
Утром почти всех рабов под руководством Кызгырлы отправили в горы, за хворостом — Ичибей Калы загодя готовился к зимнему сезону. Хоть и не сравнить, конечно, крымскую зиму с русской, однако и там уже не лето. Ярко светило солнце, освещая коричневые отроги гор, зеленые кусты самшита, желтоватые заросли дрока и ивы. Фиолетовые и темно-красные скалы отбрасывали глубокие черные тени, на узкой террасе, огражденной невысоким плетнем, паслась овечья отара, а внизу, в ущелье, журчала река.
Лешка углубился в заросли дальше всех. Не то чтобы вновь хотел убежать — знал уже, «на рывок» не получится, все местные жители непременно выдадут беглеца либо устроят на него охоту. Просто, шел себе и шел, любуясь горным пейзажем… Вот так и зашел. Быстро набрав хворосту, взвалил тяжелую вязанку на плечи, повернулся… и озадаченно застыл. Куда же теперь идти? Назад, через колючие заросли?
Но ведь их, кажется, не было. Тогда туда, к синей скале… Да-да, именно к ней… Нет. К лугу!
Шмыгнув носом, Лешка ринулся наудачу и вскоре понял, что заблудился в переплетении узеньких горных тропинок, каменистых ручьев и почти непроходимых кустарников. Скинув вязанку наземь, юноша взобрался на большой камень, вросший в землю неподалеку от белой скалы, осмотрелся и вдруг услыхал приближающийся топот копыт. Ага, вот и Кызгырлы — он один был на коне. Что ж, вязанка вполне достойная, уж наверняка куда больше, чем у других, показать не стыдно…
Лешка подбоченился, ожидая надсмотрщика… Затрещали кусты и, продираясь сквозь заросли, на небольшую полянку у камня, верхом на белом коне выехала стройная молодая девушка в белой рубахе с черной, украшенной жемчугом и золотой вышивкой жилетке и в узких черных штанах, заправленных в красные остроносые сапожки. Тонкий стан девушки перехватывал алый шелковый пояс, на груди позвякивало монисто из золотых и серебряных монет. Да, лицо скрывала голубая полупрозрачная вуаль, прикрепленная к круглой бархатной шапочке, щедро расшитой бисером.
Увидев девушку, Лешка вежливо поздоровался:
— Салам.
— Будь здоров, — со смешным акцентом — но по-русски! — произнесла незнакомка. — Кажется, так у вас говорят?
— Ты знаешь ру…
— Да, чуть-чуть… И еще я говорю по-гречески и по-итальянски, точнее сказать, на том языке, что используют в Генуе.
— Так ты Гюльнуз! — догадался Лешка. — Спасибо тебе за все!
— Не стоит благодарить, — девушка засмеялась. — Лучше помоги спешиться.
Юноша с огромным удовольствием выполнил поручение.
— Здесь есть хорошо! — усевшись прямо в траву, Гюльнуз широко раскинула руки. — Не стоять. Садись. Вот здесь. Рассказывать про свой земля. Я пойму, не волнуйся.
— Гм… — Лешка задумался. — Что же тебе рассказать?
— О себе. Кто ты? Что ты? Почему — здесь?
— Ну, — грустно улыбнулся юноша. — История обычная. Шел себе, шел, вдруг налетели… Оп! И в плену. Ну, а дальше, думаю, догадываешься…
Гюльнуз потребовала рассказать еще, что Лешка и сделал, мешая выдумку с истиной. Девушка слушала молча, лишь иногда усмехалась, а под конец разразилась обидным смехом.
— Ты говорить неправда! Я слышать о Москве и Рус-стране. Все не так. «Колхоз», «клуб», «дискотека» — не слыхала я таких непонятных слов.
— Ну, я не знаю, — Лешка развел руками. — Рассказал, как сумел.
— А теперь — спой! — не то попросила, не то приказала Гюльнуз. — Люблю слушать песня.
— Спеть? — ухмыльнулся Лешка. — Ну, это я могу… Слушай…
Надо мною тишина-а-а…
Он перепел с десяток песен «Арии», а напоследок еще добавил «Король и Шут» — «Ели мясо мужики, пивом запивали», и, похоже, вышло не так уж плохо, по крайней мере, девушка слушала внимательно и, наверное, даже улыбалась, хоть и не видно было под вуалью.
— Ну как? — закончив, поинтересовался юноша.
— Хороший песни, — девчонка кивнула. — Якши!
— Спеть еще?
— Нет… Лучше расскажи. Рассказывай, как у вас дружат. Юноша с девушкой.
— Ну, как дружат… — улыбнулся Лешка. — Гуляют вместе, ходят на танцы, целуются…
— Целуются? — юноше показалось, что голос Гюльнуз дрогнул. — Я никогда еще не… Покажи, как…
— Показать?!
— Да! Сейчас!
Девушка отбросила вуаль, и Лешка вздрогнул — ночное видение не обмануло его, дочка Ичибея Калы и в самом деле была очень красива. Милое приятное лицо, сверкающие глаза, большие, тепло-карие, с длинными загнутыми кверху ресницами. Розовые, чуть припухлые, губы раскрылись, показав ровный жемчуг зубов:
— Целовать!
Лешку уже и не нужно было просить… Обняв девчонку за талию, он поцеловал ее в раскрытые губы… сначала нежно, а потом — все сильнее… Не великий, конечно, был целовальщик, но все же…
Гюльнуз, похоже, понравилось — она растянулась на траве и, мечтательно прищурив глаза, погладила юношу по плечу:
— Ты красивый парень, Али. Отец правильно покупать тебя. Не сиди. Еще целуй. Еще…
Девушка раскинула в стороны руки, и Лешка позабыл обо всем…
Он целовал Гюльнуз в губы, в шею… Девчонка, застонав, распустила пояс и задрала рубашку, обнажая живот с вставленным в пупок драгоценным камнем:
— Целуй…
Лешка целовал, обнимая Гюльнуз за талию, задирал рубашку все выше, обнажив наконец грудь, которую юноша тут же принялся целовать со всей страстью. Рука его, погладив девушке спину, скользнула в штаны…
— Стой… — тяжело дыша, приказала Гюльнуз. — Хватит…
Лешка, конечно, продолжал бы и дальше, кто б сомневался, но скрепя сердце исполнил приказ, хоть и трудновато было. Но, в конце концов, он же не насильник в самом-то деле!
Позади хрустнула ветка. Юноша резко обернулся… Кызгырлы? Нет… Какой-то незнакомый мужик с седой бородой, в черном бурнусе. Зыркнул глазенками, ухмыльнулся и тут же скрылся в кустах. Лишь донесся удаляющийся стук копыт.
— Это Каримчи, сосед, — заправляя рубаху, негромко произнесла Гюльнуз.
Вот как! Оказывается, она тоже заметила седобородого, узнала. Однако и тот ее узнал! Что ж теперь будет?
— Все хорошо, — вдруг улыбнулась девушка. — Якши!
Прыгнув в седло, она прощально махнула рукой и, поворотив коня, исчезла в самшитовых зарослях.
А Лешка, взвалив на плечо вязанку, задумчиво зашагал следом. Где-то впереди, созывая работников, повелительно кричал Кызгырлы. Интересно, что-то теперь будет?
А ничего и не произошло. Все было, как и раньше, словно бы и не целовал Лешка в сахарные уста полуголую хозяйскую дочку, словно не застал их за этим занятием сосед. Конечно, дело такое, в Лешкины-то времена — и не особенно даже предосудительное, подумаешь, целовались — ну а больше-то ведь ничего не было! Эко дело.
Правда, как уже хорошо понимал юноша, здесь к этому относительно безвинному поступку отнеслись бы явно по-другому — и, может быть, даже очень жестоко. Но пока, как говорится, Бог миловал… Может, и обойдется?
Лешка не рассказывал о случившемся никому, даже Владосу, который почему-то день ото дня становился все грустнее, а на все вопросы обычно отшучивался. Ну, захочет рассказать о своей кручине — расскажет. Грек и рассказал как-то вечером, и причина оказалась банальной, но от этого не менее страшной. Оказывается, хозяин задумал отправить большую часть своих домашних рабов на каменоломню, так сказать, сдать в аренду — пусть приносят пользу, что еще делать зимой?
— И вот еще что, — помолчав, добавил Владос: — Алныз сказал, что о тебе Ичибей позаботился особо — живым ты из каменоломни не выйдешь, об этом он уже уговорился с подрядчиком…
Не обошлось!!!
Ну, в принципе, Лешка чего-то подобного и ждал, так что не очень и удивился. Лишь в который раз уже предложил бежать.
— Бежать, — грек покачал головой. — Бежать надо с умом — я над этим уже размышлял, думал.
— Что ж мне не сказал? — буркнул Лешка. — Вместе бы подумали. Ум хорошо — а два лучше.
— Понимаешь, — отозвался Владос несколько сконфуженным тоном. — Я ведь не так давно знаю тебя…
— Понятно. Не доверяешь!
— Не доверял, извини и не обижайся. А вот теперь, похоже, настал момент… Признаться, я планировал побег на весну, а уж никак не на осень. Но каменоломни дело такое… Придется все ускорить.
— Ну, ну, не томи! — нетерпеливо воскликнул Лешка. — Давай, выкладывай свой план, дружище! Обсудим!
— Тсс! Не так громко…
— Опасаешься этих придурков? Зря. Они давно дрыхнут, тем более — все равно ничего не понимают. Боже, как хорошо, что ты знаешь русский!
Владос усмехнулся:
— Было бы еще лучше, если бы ты понимал греческий. Я так полагаю, тебе ведь все равно, куда бежать?
— Ну… — Лешка задумался и махнул рукой. — В принципе, так. Предлагаешь махнуть в Константинополь?
— Ты очень догадлив.
— Тогда говори — как?
Друзья шептались до поздней ночи, изредка поглядывая сквозь дверную щель на залитый лунным светом двор. Тихо было кругом, лишь иногда, громыхнув цепью, взбрехивал пес да била крылами какая-то ночная птица.
Разработанный греком план в общих чертах сводился к следующему: во-первых, нужно было немного подхарчиться, что Владос уже давно проделывал, суша лепешки в печи для обжига горшков. Во-вторых, следовало выбрать удобный для побега момент, лучше всего тогда, когда будут перегонять скот на зимние пастбища — дело это муторное, суетливое, работы обычно хватает всем, но в суматохе вполне можно ускользнуть, хотя, конечно, главное дело не в этом, главное — не как ускользнуть, а куда. Куда — это в третьих. Владос предлагал перевалить через горы к морю, по весне это, наверное, можно было проделать довольно легко, но вот сейчас, осенью, когда в горных отрогах полно пастухов, заготовителей хвороста, охотников… Лешка сомневался — получится ли? Да и зачем к морю, может, лучше — на север, в степь?
— В степь? — ахнул Владос. — Да мы же не пройдем перешеек! Сам же видел — там вал, крепость. И еще — охотники за беглыми рабами. Нет, нечего и думать идти в степи.
— Но в горах тоже полно людей!
— Там есть, где укрыться. И я знаю несколько ведущих к морю троп. Уже завтра начнут перегонять скот — выберем момент, когда хозяину будет не до нас…
— Как же мы это узнаем?
— Через Алныза… Да ты его знаешь, кудрявый такой хозяйский мальчик для любви.
— Для чего?!
— Ну, понимаешь, здесь многие так поступают. Держат гарем, наложниц, мальчиков. По местным обычаям это как бы не возбраняется.
— Значит, этот Алныз…
— Да — любовник хозяина.
Лешка покачал головой:
— Неужели ему это нравится?!
— Нет, не нравится.
— Так чего ж тогда…
— Алныз еще слишком слаб для работ.
— Да лучше самая тяжелая работа, чем…
— Подожди, друг, не кипятись. Без помощи Алныза мы вряд ли сможем бежать. Он нам поможет.
— А не выдаст?
— Нет. Он ненавидит хозяина.
— Чего ж тогда не убежит?
— Куда? Вообще-то, он очень надеется на Гюльнуз — в случае удачного замужества та хочет забрать его с собой.
Лешка присвистнул;
— Ну, ничего же себе! А Ичибей его отпустит?
— Отпустит. Он считает Алныза очень преданным рабом. К тому же все мальчики имеют свойство расти — купит себе другого, выбор есть.
Они заснули уже заполночь, вернее, уснул один Владос, а Лешка долго ворочался, шуршал соломой, все никак не мог понять Гюльнуз. С чего бы та так набросилась на него? Неужели, и правда, понравился? Что это — прихоть? Или… какое-то более возвышенное чувство?
Подобные грязно-белым кучевым облакам, гонимые пастухами овечьи отары спускались с гор вниз, на зимние пастбища. В перегоне принимали участие почти все рабы Ичибея — этот скряга не мог себе позволить потерять даже хотя бы одну овечку — душила жаба. Не особо доверяя слугам, Ичибей Калы лично носился вокруг отар на белой кобыле, время от времени раздавая руководящие указания. Пастухи — мрачного вида парни неопределенной национальности — не очень-то его слушали, как видно, они знали, что делать, и без ценных хозяйских советов. Остальные же, в особенности — Гаша с Каимом — желая угодить Ичибею, выказывали такое шумное усердие, что у Лешки закрадывались вполне обоснованные подозрения по поводу целостности отар. А не хотят ли эти парни устроить себе шашлычок? В такой сутолоке можно было похерить не одного барана, не заметили бы, вернее, заметили бы, но не сразу. Скряга Ичибей, похоже, понимал это лучше всех и, не жалея, подгонял лошадь, стараясь охватить недремлющим оком как можно больший участок пути. А путь был опасен, не только для овец, но и для людей. Перевалы, узкие тропки, скалы, обрывающиеся в синие бездонные пропасти — вполне можно было свалиться, став пищей для стервятников и шакалов, во множестве обитавших в сих жутких местах.
Честно сказать, Лешка никогда не любил гор — да и видел их раньше только на картинке или по телевизору. Какие-то совершенно бесполезные скалы, камни, пропасти, узенькие террасы — короче, сплошная теснота и неудобство. Мрак, короче… Короче… Лешка вдруг усмехнулся — вспомнилось, как боролся с этим словом детдомовский воспитатель Василий Филиппович. Так и представил его нарочито строгий взгляд, добрую усмешку, аккуратно подстриженные усы:
— Ну, как ты говоришь, Алексей?! «Короче, мы такие сидим…» Здесь два лишних слова, совершенно лишних, давай, не будем говорить по-русски, как иностранцы, и попробуем их убрать. Я понимаю, очень трудно, начиная рассказ, привлечь внимание слушателей. Но ведь, кроме «короче», есть куда более красивое в данном контексте слово — «Однажды» или вот — «Как-то раз». А «такие»… Вообще убери этого паразита! Ну, попробуй теперь… «Однажды мы сидим……. Нет, все равно еще не очень красиво…
«Как-то раз сидим мы…» Вот! Вот это куда как лучше будет!
Тьфу ты! Задумавшись, Лешка едва не пропустил сбегающих с горы баранов. Хорошо, вовремя опомнился, закричал, замахал руками:
— Цоб-цобе! Цоб-цобе!
— Хорошо кричишь, громко! — выскочив из-за кустов, засмеялся Владос. — Еле тебя нашел. Кричал, кричал… Ты не слышал, что ли?
— Не слышал, — признался юноша. — А что такое случилось?
— Случилось, случилось… — Грек нервно осмотрелся по сторонам. — Брось ты этих чертовых баранов, идем.
— Что — уже? — Лешка хлопнул ресницами.
— Уже, — тихо повторил Владос. — Я только что говорил с Алнызом. Сейчас он уведет хозяина вниз, в долину. Давай, спрячемся в кустах. Быстрее!
Юношу не надо было упрашивать. Спрыгнув с невысокой скалы, друзья бросились в заросли. Острые колючки больно царапали кожу, беглецы не обращали на них никакого внимания, наоборот, радовались — никто сюда не пойдет. Выбрав местечко поудобнее, затаились рядом с козьей тропой…
— Нам нужно пропустить всех, — шепотом предупредил Владос.
Рыжие волосы грека смешно топорщились, старая рубаха была разорвана на груди, ноги обуты в грязные заштопанные ичиги. Лешка выглядел точно так же, ничуть не лучше, впрочем, пока на это было наплевать…
— Тсс! Смотри! — схватив приятеля за руку, Владос кивнул на тропу, где как раз показался Ичибей Калы верхом на белой кобыле. Рядом с ним, ухватившись за стремя, быстро шел красивый кудрявый мальчишка — Алныз. Тот еще, конечно, тип… но сейчас он помогал беглецам.
То и дело поглядывая на Ичибея, Алныз взволнованно бросал короткие рваные фразы, видимо — подгонял.
— Говорит, в долине уже собралось так много овец, что пастухи запутались — не знают, что делать, — шепотом пояснил Владос, когда тропинка наконец опустела.
— Так нам нужно поскорее наверх, — озаботился Лешка. — Чего же мы тут сидим? Бежим!
— Погоди, — грек придержал его за локоть. — Еще посидим — как бы нам не нарваться на отставших. Тсс! — Владос навострил уши. — Слышишь?
Сверху, не так и далеко, донеслось овечье блеянье.
Дождавшись, когда пройдут запоздавшие пастухи, друзья покинули свое убежище и быстро зашагали вверх по узкой тропе.
— Надо все-таки поглядывать, — на ходу рассуждал Лешка. — Вдруг еще не все прошли? Как чего подозрительное услышим — спрячемся.
— Спрячемся? — обернувшись, грек насмешливо скривился. — Хотелось бы знать — куда?
Лешка прикусил язык — и в самом деле, спрятаться здесь было негде… ну, разве что броситься со скалы вниз. Прямо как в песне:
Разбежавшись, прыгну со скалы,
Вот я был, и вот меня не стало…
Нет, прыгнуть, конечно, может быть, и придется… но вот со второй строчкой Лешка был категорически не согласен. Рано еще помирать, еще пожить хочется!
— Осторожней, — подняв вверх руку, предупредил Владос. — Сейчас пройдем по тому карнизу… и спрыгнем вниз.
— Вниз? — Лешка удивился. — Так мы же наверх идем, к перевалу!
— Вечно ты сомневаешься, — буркнул грек. — Хочешь выжить — делай, что говорю.
Протиснуться по карнизу оказалось не так-то просто, слишком уж узкой была тропа, обрывающаяся в бездонную пропасть. Что, туда и прыгать? Лешка передвигался маленькими шажочками и старался не смотреть вниз… «Разбежавшись, прыгну со скалы!»… Интересно, как здесь овцы-то проходят?
Увесистый камень, свалившийся с фиолетовой вершины горы, со свистом пролетел мимо. Камнепад! Этого еще не хватало для полного счастья. Лешка затаил дыхание, застыл, опасаясь малейшим своим движением вызвать лавину. Видал по телевизору, как это бывает…
— Не стой, здесь опасно! — протягивая руку, предупредил Владос.
— Вижу, что опасно…
Закусив губы, Лешка прижался к скале… И едва не сорвался! Сорвался бы. Полетел в пропасть, если б не вовремя поданная дружеская рука, уцепившись за которою, только и спасся.
— Держись, держись! — кричал Владос.
А ноги противно скользили по тропе, оп! Лешка почувствовал, что срывается, что еще немного, и…
Держась за корявую, выросшую прямо на скале, сосну, грек дернул его изо всех сил, буквально вырывая из каменистых лап пропасти.
Лешка вцепился в сосну:
— Господи! Неужели здесь все время так?
— Дальше будет хуже, — честно предупредил Владос. — Мы же не можем миновать перевал обычным путем… Отдышался?
— Почти.
— Теперь туда, вниз.
Легко сказать — вниз! Черная тень скалы закрывала весь вид. Черт – те знает, что там? Мягкий мох, трава или колючие кустарники, острые камни?
— Не бойся, здесь не так уж и высоко, — подбодрил грек. — Всего-то саженей пять.
Пять саженей… Да, наверное, невысоко. Знать бы еще, что такое сажень. Лешка никогда не думал, что так боится высоты. Да и откуда ему было это знать — в горах-то никогда не был. И вот, оказалось, боится! Не мог, никак не мог, не мог никоим образом заставить себя оторваться от сосны и сделать шаг в ущелье.
Грек прыгнул первым и теперь кричал из темноты:
— Давай! Ну же!
А Лешка… А Лешка не мог даже разжать пальцы. Так и стоял, держась за ветки сосны, ощущая, как течет по спине липкий холодный пот. Страшно было не только прыгать, но и даже посмотреть вниз.
— Разбежавшись, прыгну со скалы… Или, как там у «Арии»? «Раб страха»!
Ну, нет, он не раб! Был рабом, но теперь — свободен! Свободен! Но, если не прыгнет сейчас, если останется на скале, то эта недолгая свобода вновь обернется жестоким рабством, а, быть может, и лютой смертью. Делать нечего — надо прыгать! Йэх! — как говаривал бригадир Михалыч.
Собравшись с духом, юноша отпустил ветки…
— Я свободен, словно птица в небесах! Хорошая песня, черт побери! Отличная! Лешка развернулся и толкнулся ногой от скалы…
— Я забыл, что значит страх!
Он приземлился в мягкие объятия мха. Оглянулся — да, действительно, не так уж и высоко. Чего и боялся?
— Ну, наконец-то, — вынырнув из кустов, похлопал его по плечу Владос. — Посмотрим, что нам приготовил Алныз. — Он сбросил на землю объемистую котомку, развязал…
Лешка с любопытством опустился на корточки.
Лепешки, вяленое мясо, сушеные фрукты, фляга, пара длинных плащей… А плащи-то зачем? Стоп! Фляга!
Юноша быстро взял ее в руку.
Тяжелая, серебряная… с рисунком в виде переплетенных растений.
— Алныз, — прошептал Лешка. — Значит, это был Алныз… Что ж, надеюсь, и сейчас он нам искренне помогает.
Накинув плащи — в горах становилось прохладно, — беглецы зашагали к перевалу. Отроги гор угрюмо чернели на фоне пронзительно синего неба; пролетая стаями, курлыкали журавли, пахло дымом костра и кислым овечьим сыром.
— Быстрее, — поторапливал Владос. — Мы должны миновать перевал до того, как стемнеет.
Лешка молча кивал — ежу понятно. Тут и в светлое-то время только и смотри, чтобы не свалиться в какое-нибудь ущелье, а уж про темноту и нечего говорить. Коричневые, иссиня-черные, розовато-фиолетовые скалы теснили узкие — едва пройти — тропки. Дул ветер — и чем выше, тем сильнее, так, что уже приходилось опасаться — не унес бы в ущелье.
— Хорошо, что ты догадался прихватить плащи, — крикнул Лешка.
Грек непонимающе обернулся, переспросил, перекрикивая ветер:
— Что?
— Говорю — долго еще?
— Нет, нет, отдыхать не будем. Надо идти!
Лешка махнул рукой:
— А ну тебя, глухая тетеря.
И, не смотря больше по сторонам, зашагал за резко ускорившимся приятелем.
А ветер уже сбивал с ног, срывая с плеч плащи, и беглецы рады были укрыться в какой-нибудь теснине, пробраться по дну ущелья — чтобы потом снова подняться верх, подставляя ветру разгоряченные лица.
Чтоб прогнать страх — все тот же противный липкий страх высоты, — Лешка пытался припомнить песню «Смельчак и ветер» в исполнении группы «Король и Шут», но почему-то вспоминалась лишь первая строчка:
— Дул сильный ветер, крыши рвал…
Ну, еще припев — он вспомнился, когда юношу чуть было не сдуло в ущелье. Врешь, не возьмешь! Лешка уцепился за камни, силясь слиться со скалой в единое целое. Гулко, как ударная установка, бабахало в груди сердце, а обветрившееся до крови губы сами собой шептали:
Я ведь не из робких,
Все мне по плечу.
Сильный я и ловкий,
Ветра проучу!
А ветер ревел, выдувая из прищуренных глаз злые холодные слезы, старался ухватить покрепче, чтобы, завывая хохотом, сбросить беглецов в самую глубокую пропасть. Похоже, поднималась буря. Лешка цеплялся за скалы, упрямо повторяя:
Я ведь не из робких,
Все мне по плечу…
Буря разразилась не на шутку — горные вершины окутали черные тучи, полыхнула молния, и ударивший следом гром раскатами прокатился по ущельям.
— Быстрее, быстрей! — обернувшись, закричал Владос. — Там, внизу, есть одно место.
Ветер швырнул в лицо холодные брызги, да так, что Лешка едва не захлебнулся. А из того, что только что прокричал грек, расслышал лишь одно слово —внизу! Внизу?! Что, они уже взяли перевал? Юноша оглянулся назад — там, в полумгле, дыбились горы! А ведь, похоже, что так! Ура!
Сильный я и ловкий…
Ура!
Зацепившись за корень, Лешка кубарем покатился вниз, едва не сбив с ног идущего впереди приятеля. Пронесся, как сорвавшийся с крыши снег, как лавина, как летящий под откос поезд.
Йэх! — как говаривал бригадир Михалыч.
Странно, что не убился — задержали колючие заросли. Исцарапался, правда, весь, так лучше исцарапанным, чем мертвым.
— Эй, Алексий! Али-и-и! — закричал Владос. Лешка, охая, выбрался из кустов:
— Здесь я. Здесь.
Грек подбежал ближе, обнял за плечи:
— Слава Господу, жив!
— Жив! — улыбался Лешка. — Куда я денусь? Я ведь не из робких!
Владос хохотнул:
— Да я уж вижу! Лихо ты прокатился! Словно ветряная мельница.
И снова громыхнул гром. И рванул ветер. И тугие струи дождя окончательно погрузили все вокруг в темную беспросветную мглу.
— Еще чуть-чуть, — прямо в ухо прокричал Владос. — Там, внизу, есть пещера.
— Что?
— Пещера?
— Почему вчера?
— Да не вчера — пе-ще-ра! Идем!
Грек потянул приятеля за руку. Спуск стал заметно положе, а затем тропинка и вообще юркнула под кроны деревьев.
— Сюда, — остановившись у плоского камня, Владос махнул рукой.
Интересно, как он здесь разбирался, в этой мгле? Грек кивнул вперед:
— Вон, там — пещера.
Хоть убейте, но Лешка не видел в указанной стороне ничего похожего на пещеру. Там и скал-то вроде бы не было — одни кусты да деревья.
— Идем, идем! — подбадривал Владос. Господи, опять колючки! Ну, хорошо — не ущелья. Следом за греком юноша юркнул в кусты, снова царапая лицо и руки. Колючки кончились, пошел самшит, ивы…
— Эй, Владос!
Приятель внезапно пропал! Вот только что шел впереди и…
— Сюда! — донеслось из кустарников. Лешка пошел на голос…
И в самом деле, это оказалась пещера. Со всех сторон прощупывались каменистые своды, а видно ничего не было — одна кромешная тьма. Ну, хорошо хоть сухо, это уж парень чувствовал. Рядом тяжело дышал грек.
— Ты в порядке? — отдышавшись, негромко спросил Лешка.
Владос не понял:
— В чем?
— Ну, как себя чувствуешь?
— Бывало и хуже.
— Сейчас бы костерок развести, одежку просушить, согреться, — Лешка мечтательно потянулся. Да, обсушиться бы не мешало. — А то можно и воспаление легких схватить!
— Чего? — опять не понял напарник.
— Костер бы, говорю, хорошо.
— А… Сейчас разведем.
— Что? — теперь наступила Лешкина очередь удивляться. — У тебя что, спички есть?
Владос не отозвался, лишь послышались удары камня об что-то железное.
— Алныз положил в мешок огниво, — пояснил грек. — А дрова тут есть, правда, немного — этой пещерой частенько пользуются пастухи, как раз вот в таких случаях.
— Пастухи?! — Лешка насторожился. — А сюда они не придут?
— Ну и придут? Ничего… Мы тоже прикинемся пастухами Ичибея Калы. Перегоняли, мол, скот, да вот заплутали в бурю. Погодка-то…
— Да уж, так и шепчет — займи, но выпей!
— На! — Владос протянул флягу. Ту самую, серебряную, с узором.
Лешка глотнул — вино! Вкусное, согревающее.
— Ну, клево! Живем!
Тем временем грек все ж таки высек искру и, раздув трут, стал потихоньку подкладывать хворост. Трепетные язычки желтого пламени, занявшись, потянулись кверху — видать, где-то там имелось отверстие — дымоход.
Сняв мокрую рубаху, Лешка пододвинулся поближе к огню, протянул руки:
— Хорошо! Как ты думаешь. Владос, не пора ли поужинать?
— Поесть? — грек примостил рядом с костерком плащ. — А пожалуй.
Он вытащил из котомки лепешки и мясо:
— Кушайте на здоровье, уважаемый господин Али! Не прикажете ли подать жареного на вертеле кабана, фаршированного шафраном, гвоздикой и тушенными в белом вине перепелами?
— Спасибо, господин Владос, — с полным ртом отозвался Лешка. — Фаршированного кабана мы, пожалуй, оставим на завтра.
Оба захохотали. Они смеялись долго, видно, сказывалось нервное напряжение, полученное за день. А снаружи бушевала буря, и порывы ветра порою швыряли в пещеру холодные звонкие капли, плотные, как пулеметная очередь. Уютно пахло дымом.
— А наш костер не заметят? — отсмеявшись, запоздало озаботился Лешка. — Ведь ночью огонь виден издалека!
— Сейчас буря, — меланхолично отозвался грек. — И дождь. Не думаю, чтобы хоть кто-то здесь шастал в этакую непогодь. Проведем здесь ночь, а утром, пораньше, уйдем.
— Логично, — улыбнувшись, кивнул Лешка. Подстелив уже почти высохший плащ, он лег на живот и долго смотрел на огонь и незаметно уснул, вытянув руки.
Проснулся от холода — костер в пещере давно погас, а вино, увы, кончилось — Владос со смешными ужимками тряс флягу. Снаружи пробивался утренний свет, и Лешка, недолго думая, высунулся на улицу — в небе сияло солнце.
— Солнышко! Вот здорово, Владос!
Помочившись в траву, юноша повернулся к пещере… И вздрогнул — прямо перед ним, в окружении верных воинов, стоял Ичибей Калы и гнусно…
