Они действовали стремительно и расчетливо, пока немцы, поддавшись непреодолимому гипнозу толпы, вместе с венецианцами глазели на шествие дожа.

Арбалеты ударили одновременно. Два коротких болта вошли в эсэсовскую форму по оперение. Крики боли потонули в радостных воплях. На доски причала медленно и неприметно оседали дежурившие у трапа автоматчики.

Вынырнула из–за ограждения отточенная сталь. Блеснула в воздухе, пробила брешь в тевтонском строю. Рухнули орденские братья. А на упавших рыцарей уже валились опрокинутые рогатки.

Мгновение — и через сбитую преграду метнулась тень. В запретное пространство перед кораблем Хранителей Гроба влетел всадник. В черном плаще. С поднятой булавой.

Толпа выдохнула — удивленно, испуганно. И засуетились люди на судне. И возле. Зазвучала лающая немецкая речь. Несколько крестоносцев из прорванного оцепления попытались остановить смельчака. Тщетные потуги! Воина с булавой уже прикрывали другие всадники, ворвавшиеся следом в щель порушенного ограждения. Освальд, Збыслав, дядька Адам, Бурангул, Освальд с Ядвигой позади седла… Их было немного, но пешим тевтонам совладать с конными противниками оказалось непросто.

А новгородский сотник Гаврила Алексич пробивался, проламывался вперед. Не останавливаясь. Размахивая над головой здоровенной булавой. Сшибая любого, кто вставал на пути.

Все внимание взволнованной толпы, крестоносцев и эсэсовцев сосредоточилось на дерзких всадниках. На дожа, его свиту и его галеру уже не смотрел никто.

Бурцев первым перемахнул с носа «Буцентавра» на выступ громадного, задранного вверх декоративного тарана. Тут было за что уцепиться рукой. И куда поставить ногу тоже было. Жаль вот только оружие снятых на галере часовых пришлось оставить. Но так надо — оно б только мешало быстрому и скрытному передвижению. А пробираться к «раумботу» нужно было только быстро и только скрытно.

Бурцев мельком глянул назад. Нормалек. Джеймс с ножом в зубах и Сыма Цзян — ловкий, как обезьяна, — карабкались за ним.

Прыжок… Лишь мгновение он висел на носовом ограждении немецкого катера. В следующее — подтянулся, перевалился на палубу. Полсекунды спустя на «раумботе» стояли еще двое. Лучший во всей Италии наемный убийца и мастер китайского ушу.

Как и Алексича, их заметили слишком поздно. Два охранника–автоматчика, выцеливавших уже из–за 37–миллиметрового орудия «Флак–36» всадников в черных плащах, полетели за борт вместе со «шмайсерами». Команда судна — безоружная, но превосходящая по численности, навалилась на Бурцева, Джеймса и Сыма Цзяна.

И понеслась… И погнали наши городских…

Немцы дрались так, как умеют драться только матросы всех времен и народов. Ожесточенно дрались, до потери пульса. Словно и не катерок свой паршивый защищали, а все сокровища Третьего Рейха, вместе взятые. Но между носовой 37–миллимитровкой и ограждением палубы места для хорошей групповой драки было маловато. В такой тесноте не развернуться, как следует. И фашики напирали, стараясь просто спихнуть незваных гостей в воду. Незваные гости отбивались что было сил.

Шустрый Джеймс пырнул ножом одного из нападавших, выпустил кишки второму, едва успел вырвать клинок из тела врага и полоснуть третьего. Метил по горлу, да толкнули — попал по лицу… А вот четвертый — двухметровый верзила — перехватил–таки руку брави. И, перехватив, саданул о цепь якорного шпиля. Раз, другой…

Кулак разжался. Нож звякнул о палубу. Джеймс, подсев под грузного противника, перекинул его за борт. И рухнул сам, сбитый чьим–то хорошо поставленным боксерским ударом.

Бурцев тем временем сцепился с долговязым длиннолицым эсэсовцем в офицерской форме. Узнать в этой перекошенной физиономии добродушную улыбчивую «фаччу» «синьора Ганса» — того самого капитана «раумбота» и ценителя живописи, что запечатлел на своем полотне Джотто ди Бондоне, было сейчас непросто.

Офицер рванул из кобуры «вальтер». Бурцев попытался отнять оружие. Вытанцовывали они так пару секунд. В конце концов, пистолет не достался никому. «Вальтер» плюхнулся за борт. Орущий капитан с вывихнутой рукой растянулся под носовым орудием катера. Бурцев на радостях оплошал — расслабился, подставился. Сразу заехали в челюсть, да так, что пришлось мордой проверять палубу на прочность.

Затоптали бы, блин, их с Джеймсом в два счета, да Сыма помог. О, Сыма Цзян держался молодцом. Сообразительный старик вовремя перехватил посередке швабру, которой немцы давеча отдраивали катерок, и орудовал ею, как коротким боевым посохом.

И все–таки драка затягивалась. К пулемету на корме вовремя не успеть. А если не успеет и Алексич… Подвижная зенитная станина позволяет крутить скорострельный «MG. С/38» в любую сторону и наклонять ствол под любым углом. Фашикам достаточно просто развернуть пулемет к трапу и выкосить очередями конных смутьянов в черных плащах. А уж тогда и трем диверсантам, пробравшимся на борт судна, — хана.

У пулемета суетились двое эсэсовцев. Расчехляли. Заряжали…

— Гаврила! — дико заорал Бурцев. — Быстрее!

На трапе живой пробкой сгрудились тевтонские рыцари и кнехты. С полдюжины человек заслоняли собой «раумбот»!

Алексич не остановился, не натянул повод. Наоборот — наподдал шпорами по конским бокам. Влетел с разгону на сходни. Вломился в орущую людскую кучу, разя булавой, топча копытами. Немцы оказались не столь расторопны, как шведы на Неве. В этот раз сбросить Гаврилу в воду не удалось — ни с конем, ни без оного. Зато с трапа горохом посыпались крестоносцы.

Всадник пробился. Ворвался на катер. Когда «MG. С/38» был готов к бою, по палубе уже вовсю громыхали подкованные копыта. Смертоносный удар булавы, еще один — и пулеметчики отлетели от кормового орудия.