Что именно привлекло эсэсовско–тевтонский патруль к «Золотому льву» — грохот одиночного выстрела, вопли разбегавшихся венецианцев или призывы трактирщика — теперь не важно. Важно другое: на пороге таверны стояли офицер в форме гауптштурмфюрера СС и рыцарь ордена Святой Марии в рогатом шлеме, кольчуге и белой котте с черными крестом. Офицер положил ладонь на кобуру, рыцарь держал в руках треугольный щит и внушительного вида булаву.

Из–за спин этих двоих выглядывали ствол «шмайсера» и пара заряженных арбалетов. На улице всхрапывали тевтонские лошади, бряцало железо, рокотал на холостых оборотах «цундапповский» движок…

Влипли!

Немая сцена длилась долго. А тишина стояла така–а–ая! Даже у визгливых шлюх наверху было сейчас как в могиле.

Гауптштурмфюрер обвел брезгливым взглядом загаженную таверну, опрокинутые столы, перевернутые лавки, разбросанную посуду и объедки. Скользнул унылым взором по лицам людей, толпившихся в изрисованном углу. Уперся серыми со стальной холодцой глазами в Бурцева, все еще сжимавшего пистолет:

— Полковник Исаев?

Бурцев машинально щелкнул бойком бесполезного уже «вальтера». Чем и выдал себя.

— Этого — взять, — распорядился эсэсовец.

Бурцев нажал на курок еще раз. Чуда не произошло — оружие с пустым магазином — это вам не оглобля. Даже раз в год стрелять не станет.

— Остальные не нужны, — добавил офицер. — Никто не нужен. Выполнять!

Автоматчик выступил вперед, вскинул «шмайсер». Кнехты–арбалетчики подняли свои самострелы. Но Джеймс Банд уже стоял за спиной Бурцева. Острие кольтэлло уже уткнулось в горло бывшему омоновцу.

— Браво, брави, — процедил сквозь зубы Бурцев. — Брависсимо…

Кажется, у него появился шанс не попасть в лапы цайткоманды живым.

Фашики растерялись. Смешались и тевтоны. Такого расклада немцы не ожидали.

— Синьоры, — громко и отчетливо произнес Джеймс. — Если этот человек действительно вам нужен, положите оружие. На пол да поживее. Иначе он умрет.

Эсэсовский офицер и автоматчик не шелохнулись. Тевтоны — тоже. «Шмайсер» и оба арбалета выцеливали теперь только одну мишень — голову брави, прятавшуюся за головой «полковника Исаева». Туда же, не мигая, смотрели из–под козырька фуражки серые глаза гауптштурмфюрера. Офицер доставал из кобуры пистолет. Еще один «вальтер». Только с полной обоймой.

— Он умрет вместе со мной, — предупредил брави. — Он умрет, если вы выстрелите в кого–нибудь из присутствующих здесь. Он умрет, если вы попытаетесь выйти отсюда. Кладите оружие.

— Фойер! — одними губами приказал гауптштурмфюрер.

Но и в этот раз его опередили. Сыма Цзян оказался не только прекрасным бойцом ушуистом, но и отменным копьеметателем. Китаец возник над перилами второго этажа лишь на долю секунды. А в следующее мгновение наконечник короткого венецианского копья засел в груди эсэсовца со «шмайсером».

Короткий вскрик… Падая, автоматчик задрал ствол «МП–40». Полоснул очередью поверху — осознанно ли, рефлекторно… Прошил потолочные балки.

На втором этаже опять завизжали девицы. Вот под этот закладывающий уши звук и развивались дальнейшие события. Стремительно развивались.

Хранитель Гроба, пронзенный копьем, еще не коснулся земли.

А нож Джеймса больше не упирался в горло Бурцеву. Смертоносный кольтэлло летел…

Навстречу арбалетным болтам, пущенным тевтонскими кнехтами.

А гауптштурмфюрер уже вырвал «вальтер» из кобуры.

А Дмитрий со Збыславом опрокидывали стол Джотто ди Бондоне — массивный, расписанный углем, деревянный щит.

Джузеппе валился под прикрытие этой громадной павезы.

Гаврила бросал туда же Дездемону.

Джотто шарил вокруг стола, бранясь и спасая затаптываемые наброски.

Стол рухнул. Короткие толстые стрелы ударили в изрисованные доски. Расщепили дерево. Застряли.

Нож брави вошел в горло офицеру цайткоманды.

И гауптштурмфюрер, хрипя, истекая кровью и дико ворочая глазами, что перед ликом смерти перестали быть холодными и мертвыми, совершал посмертный подвиг во славу фюрера и Великой Германии. Офицер СС спешил опустошить обойму, пока еще оставались силы.

«Вальтер» ходил в дрожащих руках ходуном. Глаза эсэсовца — ожившие, горящие, но уже почти ослепшие в преддверии вечного мрака, едва различали сквозь кровавую пелену прямоугольное пятно последней мишени.

Туда — в столешницу с двумя колючками арбалетных болтов и частыми угольными росчерками — некучно легли немецкие пули.

Все восемь штук.

Вошли в доски.

И прошли сквозь них.