Искренне любить малую родину можно только в том случае, если живешь от нее как можно дальше и приезжаешь как можно реже. Саша теперь знал это точно, убедившись на примере собственной жены Катерины. О, как ее здесь, в деревнях, ненавидели! За то, что богатая, за то, что красивая, независимая, а когда еще и счастье свое нашла – тут уж от зависти вообще изошлись слюнями. Ладно бы какая-нибудь чужая была, приезжая, а то ведь – своя, местная. И – три пилорамы! И «додж»! И дом такой, какого никогда ни у кого из деревенских не будет, да еще и мужика встретила… вот она, сучка-то!

А самое главное, жила Катя как хотела, без оглядки на чье-то мнение, а так тут не принято, здесь существуют по принципу: «Что люди скажут?» Сашу тоже первое время доставали: «А вы к кому приехали? А откуда? Зачем? Ой, к Катьке Зарниковой, что ли?»

И, кажется, кому какое дело, кто он, да к кому, да откуда – а вот поди ж ты! Дальше, когда дело свое развернул, Александр только диву давался: по-настоящему работать здесь мало кто хотел, все, даже еще относительно молодые мужики, предпочитали сезонные заработки. Набрать на сдачу ягод, грибов, заработанные деньги быстро пропить, а потом всю зиму скулить – какие кругом все плохие. Такая вот жизнь! А еще стремились выбить себе какое-нибудь пособие, льготу, хоть самую что ни на есть мелочную – а все же повод гордиться. Мне, мне, любимому, дали, а вам – нет! Значит я – лучший!

Имелись, конечно, и «справные хозяева», те, что и при колхозах-совхозах неплохо жили, и сейчас не бедствовали – таких тоже тихо ненавидели, за глаза называя «куркулями», да все приговаривали с оттенком явной неприязни и даже ненависти: «У этих-то денег куры не клюют!» То есть считали чужие деньги, вместо того чтобы зарабатывать свои. Завистливые и жадные до чужого добра ленивцы, неудачники по собственной воле – Катя их обзывала электоратом. Саша как-то спросил – почему?

– Да потому что такие, как они – главная опора нашего российского государства. Полностью зависимые от подачек власти люди – именно они ей и нужны, удобны, а вовсе не такие, как мы с тобою.

Мы с тобою…

Проснувшись, Александр помотал головой, сел на кровати, нервно нашарил на тумбочке пачку сигарет, закурил, стараясь успокоиться: давно бросил, но вот опять начал. А ведь и привидится же! Будто бы он сейчас, вот только что, с женой разговаривал. О чем – Саша сейчас и не помнил, тут же и позабыл, как всегда бывает у здоровых, психически нормальных людей, которые тут же забывают все свои сновидения.

Значит – здоров. Молодой человек усмехнулся. Выходит – рано еще в психушку. И все же… Эх, Катя, Катя… Что же за сон-то бы? Не вспомнить теперь… Да и ладно…

Встав, Александр отдернул шторы, посмотрел в окно – едва-едва брезжил рассвет, хмурый, дождливо-туманный. Осень… Что же, бабье лето кончилось? Не будет больше ни солнышка, ни синего, с журавлиными стаями, неба, ни золотисто-красных листьев, ни… Ничего не будет. Одна только серая хмарь, такая же, как в душе Александра.

Молодой человек взглянул на висевшее на стене фото: он сам, Мишка – кареглазый, в отца, а мордочка – мамина. Вот Катерина, русоволосая красавица с большими темно-голубыми глазами. Стройненькая, миленькая, родная…

Вздохнув, Саша открыл бар, вытащил початую бутылку водки… Постоял, подумал – нет, Катя этого не одобрила бы. Поставил бутылку обратно, прошлепал на кухню – варить кофе. Снова закурил – и показалось вдруг, Катерина взглянула с портрета неодобрительно. Молодой человек поспешно затушил сигарету, выбросил в мусорное ведро. Посидел, дожидаясь, пока поспеет кофе, налил, отхлебнул обжигающе-ароматной жидкости… Некая мысль свербела в мозгу, словно Александр забыл нечто важное, что должен бы помнить, но вот… Сон, что ли, какой значительный привиделся? Да нет, не сон. Там все ерунда какая-то творилась, споры-разговоры… А что тогда, если не сон? Молодой человек обхватил голову руками. Что-то ведь он должен был сделать… вот на днях, может, даже сегодня.

В комп заглянуть? А может, просто в календарь, вон он, на стенке, с какими-то нормандскими видами – Довиль, Онфлер, «Черные утесы». Катей куплен.

Календарь. Виды Нормандии… Черт!

Черт! Черт! Черт!

Ну как же он мог забыть, как? Ведь сегодня… ну да – двенадцатое… Значит, профессор уже прилетел! Профессор Фредерик Арно, старый дружище, он же прислал письмо по электронной почте – мол, прилетаю, жди. И Саша, между прочим, обещал встретить. Так, верно, и не поздно еще? Сколько сейчас? Полшестого… Та-ак… Где же ключи-то? Ага, вот они.

Не раздумывая больше, молодой человек прыгнул в серебристый «лексус», завел мотор, распахнул ворота и, пробравшись по размокшей грунтовке, вылетел на шоссе – в город.

Профессор Арно, доктор физико-математических наук, лауреат многочисленных премий за работы в области теоретической физики и практических исследований нелинейных динамик, сейчас почти удалился от дел, по крайней мере от официальных – лишь иногда читал лекции в столице Нижней Нормандии, Кане. Главным же он занимался на своей вилле в Арроманше – небольшом городке на побережье Ла-Манша. Именно Фредерик Арно в своих исследованиях вплотную подошел к проблеме темпоральности в рамках единой теории поля, что была засекречена еще Эйнштейном, всерьез считавшим, что человечество пока до нее не доросло. И правильно ведь считал, но, увы – просчитался. Он же, Эйнштейн, вопреки своим убеждениям, консультировал так называемый Филадельфийский эксперимент, в результате чего в 1943 году США удалось создать мощное силовое поле и телепортировать не что-нибудь, а настоящий военный корабль – эсминец «Элдридж» – из Филадельфии в Норфолк. Но так как, согласно единой теории поля, пространство и время связаны, как и вообще все электромагнитные, гравитационные и другие поля, то эсминец переместился еще и во времени и угодил в пятый век от Рождества Христова, в Карфаген, вскоре после того захваченный вандалами. Образовалась темпоральная дыра, вызвавшая катастрофические изменения в пространстве – вселенная начала сжиматься, словно в эту самую дырку проваливаясь. Мир катился к концу, что уже было видно невооруженным взглядом. Луна приблизилась к Земле настолько, что ее пришлось взорвать, просто-напросто разнести на куски! Сколько еще жить оставалось человечеству? Лет двести? Триста? Или счет шел на многие века? Пожалуй, только доктор Арно знал более-менее точный ответ, потому что он был гений, из тех, кто рождается раз в тысячи лет.

С этим лысеющим седоватым французом, нерешительным и даже боязливым, хорошо говорящим по-русски и по-английски – когда-то стажировался в Бауманке, а потом – в Массачусетском технологическом, – Катерина познакомилась еще до встречи с Сашей. А встретились они потом, страшно представить – все в том же пятом веке! В Карфагене – Колонии Юлия, если пользоваться римским обозначением. Хотя нет… если точнее, встреча произошла в Гиппоне, будущей Бизерте. Да и какая разница – где? Гораздо важнее – когда! Пятый век от Рождества Христова. Римские провинции в Африке захвачены вандалами Гейзериха, мало того – Средиземное море называют Вандальским, и флот короля Гейзериха наводит ужас на всех. В конце концов вандалы разрушили и разграбили Рим, а Катя, Саша и профессор Арно при сем присутствовали – правда, в самом начале вторжения. Нашлись люди, попытавшиеся извлечь из приближающейся катастрофы свою выгоду, ради чего тоже проникли в прошлое – где и столкнулись с Александром. Да, кроме всех прочих, в тех событиях участвовали двое парней-африканцев – Нгоно и Луи; эти тоже побывали там, тоже знали…

И вот уже больше четырех лет миновало с тех пор, как Саша и Катерина встретились в термах Гиппона. А прошлое не отпускало, являлось в снах – клокочущее море, серые паруса кораблей, звон оружия и воинский клич варваров… И Хродберг – так назывался висевший у Саши в гостиной меч – подарок друга и побратима Ингульфа. Кстати, сыну Ингульфа, Эльмунду, Александр подарил часы, правда, не свои, а почти случайно попавшиеся под руку – хорошие швейцарские часы «Ориент», хромированные, с небесно-голубым циферблатом. Эльмунд, конечно, не понял, что это такое – посчитал за браслет.

Где-то через полчаса, недолго постояв на переезде, молодой человек уже подъезжал к вокзалу. Доктор Арно неплохо знал Россию и до города должен был добраться электричкой либо маршрутным такси, которые тоже отходили от привокзальной площади. Вот к ним-то, бросив машину, Александр и пошел. И сразу, издали еще, увидел профессора – все такого же оживленного, с венчиком непокорных седых волос, делавших месье Арно так похожим на Эйнштейна.

– Профессор! – Саша распахнул объятия.

Француз обернулся, прищурился и тут же заулыбался – узнал.

– О, Александр, Александр, как я рад вас видеть! – Профессор с завидной энергией хлопал встречающего по спине. Потом вздохнул: – Ах, Катья, Катья… увы, увы… что, так и не нашли?

– Нет. – Молодой человек отвернулся. – Вон моя машина, профессор.

– Фредерик! Просто – Фредерик. Вы не отчаивайтесь, Саша – надо жить, надо любить, надо верить!

Хороший девиз, что и говорить – Лев Толстой знал, как писать.

Александр вырулил к переезду, остановился, пропуская поезд. Гость искоса взглянул на него:

– Кстати, мой юный помощник Луи тоже вскоре приедет, примете?

– О чем разговор!

– И, может быть, не только он один. Может быть, еще и Нгоно. Гоно – как его теперь называют.

Молодой человек рассеянно кивнул. Луи Боттака, нигериец из племени ибо, учился на третьем курсе Сорбонны, и, как говорят – подавал надежды, все свободное время проводя в лаборатории доктора Арно в Арроманше. Незаменимый помощник – именно так характеризовал парня профессор.

Что же касается второго африканца, Нгоно Амбабве, тот он был из кочевников-фульбе – а фульбе издавна враждовали с племенем ибо, вплоть до смертоубийств. Впрочем, это не помешало Нгоно и Луи превратиться в лучших друзей, хотя путь к этому выдался неблизкий. Карфагенское рабство, пиратство и все такое прочее – кому рассказать, не поверят, а лишь покрутят пальцем у виска. И правильно сделают.

Кстати, Нгоно просто несказанно повезло. После получения французского гражданства ему удалось попасть в полицейскую школу – просто помог случай! И вот теперь «месье Гоно» в поте лица трудился в должности инспектора уголовной полиции в префектуре Кана под началом неутомимого комиссара Андре Мантину, которого Саша тоже знал – два года назад приходилось сталкиваться.

– Как месье Мантину? – Александр повернул голову. – Отпустит Нгоно в гости?

– Отпустит, – утвердительно хохотнул доктор Арно. – У Гоно как раз сейчас, в сентябре, отпуск. А летом он там даже прославился – накрыл целую шайку. Контрабанда тяжелых металлов… ну, об этом потом. Красиво как у вас! Деревья, трава… небо… А это что за церковь?

– Фрола и Лавра. Пятнадцатый век, между прочим!

– О, шарман, шарман… – Вытащив из кармана фотоаппарат, профессор сделал снимок.

– У меня там лодочная станция, – сворачивая на шоссе, принялся рассказывать Саша. – Ну, я писал уже. Так что поплаваем по озерам, рыбу половим – неплохо успокаивает нервы, друг мой.

– О, да, да – по озерам. А озеро Га-га-рье – от вас далеко?

Гость произнес это слово на французский манер, с ударением на последнем слоге.

– Да вообще-то не близко, – с некоторым удивлением отозвался молодой человек. – Но доберемся. А вы, месье Арно… Фредерик, откуда про Гагарье узнали?

– Да так… видел.

Странный он какой-то, загадочный, подумал Александр, обгоняя фуру. Ишь ты, про Гагарье откуда-то знает. А ведь вроде бы и не такой уж заядлый рыбак, не охотник. Профессор Фредерик Арно – и охотник?! Даже трудно представить – вон он весь какой, элегантный, в светлых брюках, в белой курточке, с саквояжем. Не то что Саша – нестриженый, небритый… Вот уж точно варвар! Такому только дай в руки меч… который, кстати, все так на стеночке и висит. Подарочек побратима – Хродберг!

– Ну, вот он, наш домик, – притормаживая у ворот, молодой человек кивнул на уютный особнячок, расположенный в глубине ухоженного сада, носившего явные следы деятельности модного ландшафтного дизайнера – аккуратные дорожки, посыпанные белым и желтым песком, альпийские горки, подстриженные в виде геометрических фигур кусты, причудливая резная беседка. – Вот! – Загнав автомобиль во двор, Саша указал на беседку. – Здесь мы обычно пьянствуем.

– Пьян-ству-ем? Хо-ро-шо!

– Да уж, нехудо. Сейчас отдохнем с дорожки. Вы проходите, Фредерик, во-он сюда, в дом, а я пока баньку…

– А это что? – обернувшись на крыльце, профессор показал рукой на глухую ограду соседа.

Сложенная из серых бетонных плит, она спускалась прямо к озеру, захватывая изрядный кусок пляжа. Забор этот сильно напоминал крепостные стены какого-нибудь средней руки барончика, вот еще бы только ров и подъемный мостик…

– «Козел», – Александр со смаком прочел тянувшуюся вдоль всего забора надпись и тут же, пояснил, пряча улыбку: – Это его так зовут, соседа-то. Ну, чей забор.

– Ой, нет, – профессор, смеясь, погрозил пальцем. – Козел – это не есть имя, это – животное, анималь.

– Нет, дорогой друг, в данном конкретном случае «козел» – это как раз имя.

– Странное имя…

Хэ! Чего ж странного? Такую «китайскую стену» построить, пляж оттяпать – не так еще назовут! И правильно сделают.

– Не любят у нас, господин профессор, слишком уж наглых пришельцев, не любят!

– Да я и вижу, – гость кивнул на белую стенку гаража, на которой темным пятном, похожим на осьминога, растекалась безобразная клякса.

Черт! Саша насторожился – это еще откуда? Вроде ничью мозоль не оттаптывал, пыли в глаза никому не пускал, даже челяди не держал, что и Катя одобряла целиком и полностью – что они, рабовладельцы, что ли? В отличие от прочих – слыхал, слыхал много раз, как некие баре-чиновнички, дачники из соседней деревни, хозяйственно покрикивали на прислугу. Саша, кстати, ясно представлял себе, откуда ноги растут – от вертикали власти. Нет, чиновные баре ею вовсе по простоте душевной не упивались, тут дело несколько другое, более, так сказать, тонкое. И вся суть в той же вертикали власти. Ведь все знают, как именно управляется Российская Федерация – по принципу типичной древневосточной деспотии. Никто тут велосипед не изобретал и ничего нового не придумывал. Каждый более мелкий начальник – раб более крупного, агнец, и лев рыкающий – для собственных подчиненных, которые, в свою очередь… И те, кто над ним – тоже, в свою очередь… Такая вот вертикаль. Один и тот же человек – одновременно и агнец и лев, какая тут психика выдержит? Вот и не выдерживает, и большая часть российских государственных управленцев больна типичной вялотекущей шизофренией – это вам любой врач-психиатр скажет. Отсюда и пьяные загулы с девками, и непомерное чванство и барство – все от нее, от пораженной психики. И ругань безбожная, наезды на тех, кто ниже – оттуда же. Ведь, что уж говорить, даже понятие такое издавна бытует – «дать гвоздя». И даже более верное словцо для того существует, матерное, когда всерьез считается, что без начальственного окрика никто нормально работать не будет, с места не сдвинется. И среди шизофреников-управленцев иногда, и довольно часто, именно за это – за умение глотку рвать, люди и ценятся! Умеешь – ори, правь! А что же подчиненные? А подчиненные гнусны и противны не менее, ибо все делается с их молчаливого одобрения. Согласен, что тебя матерком поливают, орут, ногами топочут? Этакий вот садо-махохизм. Психиатр, психиатр каждому управленцу нужен, и, чем скорее – тем лучше. Что же касаемо подчиненных, так называемых «простых людей», то тут уж вообще помолчать лучше.

– Тут вот диванчик, можете отдохнуть с дороги…

Поставив саквояж в угол, профессор уселся в кресло и, заговорщически подмигнув, произнес лишь одно слово, причем по-русски:

– Ну?

– Заметьте, не я это предложил! – хохотнул Александр, живенько вытаскивая из бара бутылку водки.

Заранее порезанный лимончик, огурчики и все такое прочее уже стояли, дожидаясь, на столике – Саша, хоть и в деревне давно жил, а совсем уж варваром не сделался, несмотря на висевший в гостиной меч.

– О, – увидев водку, засмеялся гость. – У меня же есть кальвадос!

– Кальвадос после бани выпьем… Ну, вздрогнули!

Часика через полтора, укрыв умаявшегося с дороги профессора клетчатым шотландским пледом, Александр смог наконец заняться баней. Включив насос, налил в баки воду, затопил, уселся на лавочку, глядя, как с потрескиванием занялись радостным огоньком дровишки.

Ох, бывало, с Катькой парились… а потом – по зиме – в снег!

Чу!

Саша вдруг насторожился, привстал – почудилось, будто за воротами кричит кто-то. Показалось? Да нет…

– Эй, дядя Саша! Ты дома?

– Дома, дома. Как жизнь, парни?

За воротами стояли двое местных подростков, из числа тех дачников, кои живут здесь аж до белых мух – город-то рядом. Один, лет шестнадцати, темненький, с едва пробивающимися усиками, держал в руке ведро, похоже, с белой краской; другой, чуть младше, блондинчик – матерчатую сумку. Оба были одеты одинаково – в спортивные штаны и мешковатые майки навыпуск. Младшего, кстати, Саша хорошо знал – это был Эдик, Катькин двоюродный братец.

– Здорово, Эдик. Как мать?

– Да ничего, спасибо. Дядь Саша, – парни переглянулись. – Мы ведь это… вину закрасить пришли, вон, и побелку взяли…

Александр расхохотался:

– Вину, парни, вообще-то не закрашивают, а заглаживают, так и говорят.

– Не, дядя Саша. Тут загладить никак, тут красить нужно. – Эдик виновато потупился, и разговор взял на себя его старший приятель.

– Мы, дядь Саша, ночью вчера перепутали. Хотели в забор козлу тому попасть, да вот тебе в гараж угодили.

– Случайно, дядь Саша.

– А-а-а!!! – Александр наконец понял, что к чему. – Так это вы, значит, кляксу-то… Чем это, краской?

– Навозом…

– То-то я и чувствую – пахнет.

– Так мы сейчас закрасим, вмиг! Эдька, доставай кисти…

– Ладно, – Саша махнул рукой. – Красьте. Только громко не орите, у меня тут гость… спит.

Отрядив подростков «закрашивать вину», молодой человек спустился в погреб, откуда раздобыл жбан с домашним кваском, принес в баню, поставил. Потом, чуть подумав, налил в большую кружку, угостил подростков:

– Пейте, парни. Мало будет, я еще налью…

Вообще-то зря он им налил. К обеду солнышко выскочило, разжарило, а квасок-то хмельной оказался – вот и развезло ребятишек. Нет, кляксу-то навозную они замазали, да вот после этого обоих потянуло на подвиги, прямо вот сейчас, вечера или ночи не дожидаясь.

– А что этот козел наш пляж захапал?

– Козлина – козлина и есть!

– Сейчас мы ему, сейчас…

Оно, конечно, побелкой по серой ограде, может, и не очень-то видно, но те, кому надо, увидели. Вернее – тот, кому надо.

Подкидывая в печку дровишки, Александр краем уха услышал голоса, ругань, собачий лай.

Потом вышел во двор, глянул… Мать честная! Мальчишек-то выручать надобно, тем более Эдик все-таки родственник.

Оба парня стояли, прижимаясь спинами к бетонной ограде соседа, а тот самолично высился перед ними, держа за поводок злющего бультерьера, да еще и издевался:

– А-а-а! Так вы, значит, местные художники? Пикассо недорезанные! Ван Гоги! А я-то думаю, кто мне по ночам забор уродует? Так это вот кто, оказывается. Ну, вы попали, парни!

Вдруг еще появились какие-то девки – блондинка, брюнетка, рыжая.

– Ой-ой, девочки, Пашенька злодеев поймал! Что-то сейчас будет?! Ой!

Судя по крикам, девушки откровенно радовались предстоящему развлечению, а сосед, Паша этот, и бультерьер его долбаный, уже заводили несчастных ребят во двор.

– Сейчас придумаем, что с ним делать. А, девчонки, придумаем?

– Придумаем, придумаем, Пашенька, не сомневайся.

– Крапивы им в штаны насовать!

– Или вообще без штанов по деревне пустить бегать!

Саша уже долго не думал – метнулся в дом, краем глаза глянул на безмятежно спящего гостя, зачем-то прихватил со стены меч – какое-никакое, все же оружие, а там – злющая псина и бог знает кто еще.

Отличный был меч Хродберг. Клинок его, светлый, словно ранняя заря, был искусно скован из нескольких полос – стальных и железных, которые вначале охлаждали в родниковой воде, закаляли, потом складывали, проковывали, соединяли, чтоб затем отшлифовать с осторожностью и молитвой, отполировать, словно волшебное зеркало, в котором отражается судьба. Если подуть на холодную поверхность клинка, то видно будет, как постепенно, откуда-то изнутри лезвия, проявится искусная гравировка, едва уловимая голубоватая тень, извивающаяся, словно узор на змеиной коже. Да, что и говорить, Хродберг – славный подарок! И ножны под стать мечу – красные, отделанные золотом, на столь же роскошной золоченой перевязи.

Когда Александр выбежал на улицу, соседи уже закрыли ворота, и молодой человек не придумал ничего лучше, как перемахнуть через ограду – прямо какой был: всклокоченный, чумазый, с мечом на сверкающей перевязи. Не оставлять же парней на произвол злодеев, в конце концов, сам ведь отчасти виноват, не надо было поить пацанов таким хмельным квасом. Это же сущая брага, а не квас!

Челядь уже окружила юных пленников, хмуро посматривающих по сторонам – ничего хорошего пойманные подростки для себя здесь не ждали. Сам хозяин – чертов Паша, крепыш с ультракороткой стрижкой и золотой цепью в палец толщиной на мощной, по-настоящему бычьей шее, развалился в выставленном прямо на траву кресле в позе хозяина жизни. Судя по всему, этот не такой уж и молодой мужчина – лет тридцать ему точно есть – принадлежал к той породе людей, что всерьез считают, будто солнце и вся вселенная вращается исключительно вокруг них. Не так уж и редко встречаются подобные типы, и если один из них перейдет дорожку другому такому же – тут-то и возникнет конфликт, ерундовый, совершенно на пустом месте, однако – ни тот, ни другой даже в мелочах уступать не желают… Мд-а-а… все это было написано у крепыша на лице.

Рядом с креслом, по левую руку хозяина, сидела злющего вида псина, бультерьер, и глухо ворчала на парнишек, справа же, опасливо косясь на собаку, толпились три разноцветные девки – брюнетка, блондинка и рыжая, еще какие-то люди – повара, сухощавый тип в белой морской фуражке, пара охранников.

– Ну, вот, – ухмыляясь, сообщил Паша, как видно, продолжая начатую речь. – Вы, захребетники, – он строго посмотрел на мальчишек, – за свою злостность и неуважение приговариваетесь… приговариваетесь… К чему приговариваются, Жанна?

– К раздеванию, валянию в перьях и выпусканию в городе! – с видимым удовольствием отозвалась блондинка, но тут же переспросила с крайне озабоченным видом: – Ой, Пашенька, а где же мы перья-то возьмем?

– У тебя из хвоста вырвем! – засмеялась рыжая. – Что, подушек, что ль, в доме нету?

– А приклеить? Это ж клей нужен. И – каждое перышко…

Тут уж все грохнули смехом, включая и челядь: похоже, эту томную блондиночку тут держали еще и в качестве шута, точнее сказать – шутихи.

– А ведь она права, кстати, – резко оборвав смех, Паша по-хозяйски посмотрел на охрану. – Ну? Что скажете, парни?

– А что сказать? – Мордовороты растерянно переглянулись.

– Паша! Я у тебя в холодильнике мед видела, – снова подала голос рыжая. – Трехлитровую банку.

– Ну, вот еще, мед на них тратить.

– Ну, Пашенька, ну ты же обещал веселье…

– Ладно! – Крепыш махнул рукой и ущипнул блондинку за талию. – Черт с вами, тащите банку. А вы, засранцы, раздевайтесь, да побыстрее! Ну? Что встали? По-плохому хотите?

Бультерьер снова зарычал.

– А, может, все же по-хорошему разберемся? – подойдя ближе, предложил Александр. – Ну, по-соседски, что ли…

– По-соседски? – Паша нехорошо осклабился. – Слышь, мужик, ты вообще кто? И как здесь оказался? Нет, вы посмотрите только – ну и чучело. Еще и со шпагой, мушкетер хренов.

– К вашему сведению, это не шпага, а меч, к тому ж очень острый.

– А, надоел ты мне. – Хозяин дома раздраженно скривился. – Парни! Выкиньте его за ограду… Хотя нет, стойте! Марк – фас!!!

Бультерьер, казалось, только этого и дожидался – взметнулся зубастой четырехлапой бестией, клацнул челюстями…

Александр вмиг выхватил из ножен меч – а куда деваться? Не хотел, но… Ну, а дальше…

Злобное рычание… Блеск закаленной стали…

Вжик!!!

И отрубленная собачья голова покатилась прямо под ноги хозяину.

– Э! – Сразу никто ничего толком не понял, один Паша. – Мужик, ты чего творишь-то?

– Так и ты не беспредельничай! Напакостили пацаны – ты поймал, так пусть забор оттирают. Издеваться-то зачем?

– Ишь ты… – С угрозой в глазах крепыш поднялся с кресла.

И тут все вдруг потонуло в жутком девичьем визге! Визжали все три разом – блондинка, брюнетка, рыжая.

Паша недовольно обернулся к ним, хотел что-то сказать, да понял, что не перекричит, а Саша уже махал подросткам – пошли, мол, парни, хватит тут развлекаться.

– Э-э! Куда?!

Двое мордоворотов-охранников, выхватив из-за пояса резиновые палки, метнулись наперерез, но Александр крутанул над головою мечом:

– Собаку видели?

– Ах ты ж… Ваня, за дробовиком сбегай!

Давай, давай, беги!

Воспользовавшись суматохой, подростки выскочили за ворота, туда же направлялся и Саша. Вот только охранники-мордовороты мешали, да еще Паша, крепыш хозяин… Тот уже успел сбегать в дом и теперь сжимал в руке вороненый «стечкин».

– А ну-ка, брось свою сабельку!

И тут грянул выстрел. Но стрелял не Паша, палили с крыльца – какой-то модно одетый хлыщ, причем ни в кого не целясь, просто в небо.

Сразу все стихло, даже девки, как по команде, перестали визжать.

А хлыщ – в длинном приталенном пиджаке, тощий, чем-то похожий на цыгана – неспешно спустился во двор, с интересом осматривая Сашу, точнее – его меч.

– Твоя штуковина?

– Допустим.

– Миша! Что ты с ним говоришь, да я его счас…

– Убери волыну, Пашенька. Ну, убери, я прошу.

Паша злобно шмыгнул носом, но пистолет все же сунул за пояс.

– Вот и славненько. – Незнакомец пристально посмотрел прямо в глаза Александру. – Ты, уважаемый, кто? Я так понял – сосед, из вон того дома?

– Сосед, – усмехнулся Саша.

– Соседи дружно должны жить, а ты тут беспредел творишь. Ведь виноват же!

– За пса он мне сполна ответит!

– Погоди, погоди, Пашенька, ну, ответит, как же без этого… Слышь, уважаемый… ты мне рубилку свою не продашь?

– Нет, это подарок.

– Ну, понимаешь, я ведь не для себя прошу, друг у меня есть, вещами такими сильно увлекающийся… Вот ему бы. – Цыганистый помолчал, сплюнул. – Или, может, мастера подскажешь? Ну, того, кто этот меч делал.

– Не знаю, – буркнул Александр. – У друга надо спросить – его подарок.

– А ты спроси, спроси! Спроси обязательно… Мобильник, номер дай… свой. Я тебе перезвоню обязательно, очень уж такая штука приятелю моему нужна, ты даже не представляешь как.

Этот странный разговор Саше почему-то активно не нравился, как и сам скользкий мужик. И все же надо было как-то разрулить ситуацию.

– Хорошо, спрошу. Хоть завтра.

– Понимаешь, уважаемый… Лучше б сегодня, вот сейчас прямо.

– Ну, сейчас он может и трубку не взять. А ближе к вечеру звякну. Ты это… лучше мне свой номерок дай.

– Рад бы, уважаемый, да я мобилы все время теряю – такой уж уродился. Так что лучше давай свой. В самом деле – лучше. И перезвони быстрее, в твоих же интересах.

Хозяин дома, как ни странно, держался почти вежливо: в беседу не встревал, наоборот, разогнал лишних да настропалил челядь убрать то, что осталось от собаки.

– Да, уважаемый, – гнул свою линию непонятный тип. – Взглянуть-то на клинок можно? Ну, хоть из твоих рук.

– Из моих рук – смотри.

Александр обнажил лезвие, сверкнувшее в лучах солнца.

– Ах! – искренне восхитился незнакомец. – Какая сталь! Какие узоры… А рукоять! Это что – настоящее золото? И впрямь настоящее, я же вижу… Так ты номер-то дай. – Он вытащил из кармана блокнот. – Записываю. Только попрошу не обманывать, очень и настоятельно попрошу.

Ох, как он скривился при этих словах! Какую рожу скорчил! Однако Саша видел варваров в бою, так что эти гримасы на него особого впечатления не произвели.

Продиктовав номер – жалко, что ли? – Александр подошел к воротам и попрощался:

– Всего хорошего.

– И тебе. Я обязательно позвоню, слышишь. Меня, кстати, Михаилом зовут. Михаил Петрович.

И все бы хорошо, но Паша, крепыш, нагнал все-таки. Дернул за плечо, зыркнул с ненавистью:

– Повезло тебе сегодня, фраер! Ничего… За собаку ты мне на полном серьезе ответишь, понял?!

Ну, а что делать? Виноват же. И чего, в самом деле, на чужой двор приперся? Спьяну, наверное. Ну, что бы там с парнями сделали? Ну, вываляли бы в перьях, бегать пустили – эко дело-то! А теперь вот, на пустом месте, врага заимел, да еще какого! За собаку заплатить придется… Хотя, с другой стороны – нечего было науськивать.