Глава 17
Март 1242 года. Псков
Вхождение Александра
О, многих победили, братья, бесчисленное число…
О побоище новгородцев с Ярославом
Псков взяли почти сразу же, с ходу. Да, какие-то мелкие стычки завязались, но именно что мелкие, хотя, надо признать, рыцари сражались отчаянно. Только их мало было, рыцарей. Как и кнехтов. Основная масса политически активных псковичей с радостью поддержала Александра. И тут, и там, выскакивали на улицы вооруженные люди, с криком «Бей немцев!» устремляющиеся навстречу новгородской рати.
Махал мечом и Ратников, причем был кровно заинтересован в скорейшем вхождении во Псков Александровых ратей — ясно, почему. Распотрошить усадебку на Лодейной, в клочья разнести, раскатать по бревнышку — но браслетики отыскать обязательно! А с тем… ну, разбился, стекло — вещь хрупкая. Миша тогда и утешил Макса — не переживай, мол — еще надыбаем!
И вот теперь — старался.
— Дядь Миша, слева, за углом — кнехты, — информировал продвигающийся по неширокой улице воинов Макс. В подобранной по росту кольчуге, в сверкающем шлеме, с коротким копьем в руках, он выглядел на редкость воинственно и ни чуточки не смешно. Как и Эгберт. Беглый любекский подмастерье в новгородском войске — это надо было видеть! Впрочем, отрок старался нести службу честно, тем более, что здесь его никто не задирал, как, скажем, некогда в бурге. Наоборот, всячески помогали, жалели даже — Ратников сказал, что Эгберт — из пруссов.
— Кнехты, говоришь?
Ратникову доверили пехотное «копье» — дюжину молодых воинов из новгородского ополчения. Конечно, все эти парни — плотники, гончары, лодочники — не были профессионалами в воинском деле, но, в общем, сражались вполне умело. Тем более под руководством опытного «десятника Михайлы».
Осторожно продвигаясь по улице, самых проворных — Макса и Эгберта — Миша выслал на разведку, вперед.
И вот, парни вернулись, докладывали… точнее — за двоих говорил Максим:
— Кнехты, с десяток, может, чуть больше. Рыцарей с ними не видел. Два арбалетчика! Прячутся за частоколом, в усадьбе. Арбалетчики — в тереме.
Ну, конечно, в тереме — где же еще?
Что ж, задача предстояла простая — выбить кнехтов из этой усадьбы. Причем с как можно меньшими потерями в собственных рядах, Ратников был не из тех, кто разбрасывается людьми, как гнилой соломой.
— Нилыч, Онфим, Раздрай, — обернувшись, Михаил подозвал лучников. — Арбалетчики — ваша забота. Вон ту колокольню видите?
— Да, господине!
— Оттуда кнехтов достанете?
Кто-то из парней — нахальный и вечно всех подначивающий Раздрай — лишь хмыкнул:
— О чем разговор!
— Как подниметесь, дайте знак… в колокол ударьте, что ли, — быстро инструктировал Ратников. — А мы их постараемся выманить. Слышали все, да? Поначалу не увлекаться!
Ну все, парни — пошли.
Лучники проворно перемахнули через ограду и, прячась за амбарами, подались к колокольне.
— Идем! — тихо скомандовал Михаил остальным. — Щитоносцы — вперед. Мелкими перебежками — зигзагом. От ограды к ограды.
Дернулись. Побежали. Ратников — в первых рядах, сразу за щитоносцами — так он именовал двух дюжих парней-плотников, с легкостью управлявшихся не только секирами, но и в общем-то не столь уж и легкими миндалевидными щитами. Вообще-то, такие лучше бы подошли конным, но и здесь — в умелых-то руках — вполне себя оправдывали. Правда, тяжелая арбалетная стрела — болт — щиты пробивала на раз. Зато метательные копья — сулицы — застревали вполне надежно.
Да, главная проблема, конечно, арбалетчики. Оружие страшное. Выстрел — в буквальном смысле слова — убойный. Да и перезарядить не так уж долго — воротом или только что появившейся «козьей ногой».
Вот он, впереди — частокол, ворота. За ними — кнехты. Главное сейчас — прорваться на двор. И выбить арбалетчиков, обязательно выбить…
Михаил догнал щитоносцев:
— А теперь — по углам, парни. Ты — налево, ты — направо. По моей команде осторожно высунете щиты… самый краешек.
Воины послушно устремились в указанную десятником сторону, замерли.
Ратников обернулся:
— Остальным — приготовиться!
И махнул рукой щитоносцам:
— Пора!
Парни послушно высунули шиты… одновременно.
Чпок! Чпок!
С мерзким звуком навершья щитов тут же пробили безжалостные арбалетные стрелы…
А вот теперь стоило поторопиться.
— Вперед!
— Кто на Бога и Великий Новгород?
Именно с таким кличем бросились в бой новгородцы. Быстро достигли частокола — не такого уж и высокого — дюжие щитоносцы уперлись руками в бревна, остальные быстро вскочили им на плечи, перемахнули ограду — вниз, вниз, во двор…
Приземлившись в сугроб, Ратников взмахнул мечом, отражая натиск подскочившего кнехта… И тут услыхал наконец давно ожидаемое — «бумм!».
Колокол! Лучники подавали знак.
А со всех сторон уже слышался звон мечей, крики — начиналась сеча, и засевшие в высокой пристройке-тереме стрелки теперь не могли прицелиться. Пока не могли… Но были бы вполне способны осложнить победу.
Нужно было рискнуть.
Отразив без особого труда натиск кнехта — удар — отбив — ложное уклонение — выпад в шею! — Миша специально не стал ввязываться в бой, а отпрыгнул в сторону, специально подставляясь арбалетчикам. Еще бы, такая мишень! Высокий, статный, в сверкающей на солнце кольчуге, алом плаще и золоченом шлеме, сразу видать — не простой воин. Такого и подстрелить…
Оп!
Миша сделал шаг в сторону… пропуская стрелу… и тут же рухнул лицом в сугроб, так, что не очень-то было бы видно с терема, так, чтоб нужно было бы высунуться, чтоб добить…
Ну! Давайте же! Давайте!
Казалось, прямо над головой ударило:
— Бумм!!!
Отлично — есть один!
А как же второй?
Ратников осторожно дернулся, пополз… затаился. Сняв с голову шлем, вытянул руку… И тут же отдернул — не хватало еще словить ею стрелу!
— Бумм!!!
Слава Господу! Ну, вот и все, кажется…
Ан, нет, не все!
Затихшая уже было во дворе схватка вдруг возобновилась с новой силой. Откуда-то появились новые кнехты… четверо… вдобавок к тем, кто уже, похоже, готовился сдаться…
Бросились!
Один подскочил к Максу… Тот не дрогнул! Отбил натиск мечом — как учил Ратников. Ударил сам… Уклонился… Еще удар…
Михаил уже со всех ног несся на помощь, обзывая себя самыми последними словами — ну, надо же, подставить под вражеские мечи ребенка. Хотя… Сколько там лет Максику? Тринадцать? Четырнадцать? По здешним меркам, далеко не ребенок — воин.
Удар! И звон мечей со всех сторон. И крики. И орошающая снег кровь.
Что ж ты по панцирю-то бьешь, Максюта? Бей в шею! В лицо!
Удар…
Кнехт застыл… закричал…
Ну, добей же!
Взмах меча. Короткий удар. Кровь…
Вот так вот!
— Молодец, Максим! — подбежав, похвалил Ратников.
И тут же услышал за воротами лающее:
— Helfen! Wehren! Heilen!
Девиз рыцарей-тевтонцев — «Помогать! Защищать! Лечить!».
И откуда вы сейчас здесь взялись, лекари хреновы?
Кто-то из уцелевших кнехтов поспешно распахнул ворота…
— Построиться! — быстро скомандовал Ратников.
И ухмыльнулся — не такой уж великой оказалась крестоносная подмога!
Всего-то один рыцарь, правда — конный, ну и за ним — двое дюжих оруженосцев и мальчишка-паж.
Все, как полагается — добрый, бьющий копытами землю, конь, седло с высокой лукой, снежно-белый, закрывающий кольчужный хауберт, плащ с черным крестом, треугольный — все с тем же гербом — щит, блестящий, похожий на перевернутое ведро шлем — бикок. Сквозь прорези шлема гневно сверкали глаза.
Несмотря на численное превосходство новгородского «копья», рыцарь опустил копье и ринулся в бой, не раздумывая ни секунды. Однако, выехав на середину двора, вдруг осадил коня, спешился, бросив копье подскочившему оруженосцу. Вытащив из ножен меч, картинно на него оперся, заняв этакую презрительно-выжидательную позу. Видать, признал в блестящем витязе с развевающимся за плечами алым плащом и в сверкающем шлеме благородного человека. Достойного соперника, рыцаря.
И все, кнехты и свои воины, посмотрели на Ратникова — момент как раз настал именно такой, когда требовалось только личное бесстрашие, только личное благородство, только личное мужество.
Михаил усмехнулся и, выступив вперед, слегка поклонился рыцарю. Крестоносец кивнул и, с неожиданным проворством рванувшись вперед, сделал первый выпад.
Со скрежетом скрестились клинки, полетели искры… Удар! Еще удар! Рыцарь оказался опытным и умелым воином — ну, а как же еще-то?
Уклоняясь от рубящего удара, Ратников отскочил в сторону и сам, в свою очередь, рубанул наотмашь… Соперник вовремя подставил по удар щит. Миша попытался нанести укол… рыцарь отбил его моментально, ударил сам…
Черт! Острый конец клинка прорвал-таки Мишину кольчужку, оцарапав бок… Хорошо хоть так обошлось.
Ах ты так?! Почувствовав боль, Ратников совсем обозлился и, потеряв всякую осторожность, принялся махать мечом, словно ветряная мельница крыльями! Удар! Удар! Удар!
И только звон, и хрип, и яростный взгляд, и изодранные в клочья плащи…
Ратников поудобнее ухватил щит… и сделав вид, что поддался на провокацию врага… выпустил из рук меч!
Сверкающий на солнце клинок птицей упорхнул к небу… и тяжело полетел вниз, в сугроб…
Он еще не успел упасть, как Михаил со всей молодецкой удали хватанул рыцаря по шлему своим тяжелым щитом!
Снова ударил наотмашь, на этот раз, правда, уже не мечом!
Крестоносец пошатнулся… упал на одно колено…
И воины-новгородцы, не удержавшись, едва не взяли его в копья.
— Стоять! — в бешенстве заорал на них Ратников. — Это мой! Мой пленник!
А кнехты уже давно побросали оружие — на выручку своим неслись наметом по узенькой улочке всадники воеводы Домаша!
— Эх-ха-а-а!!! Кто на Бога и Великий Новгород?
— Сэр Майкл?!
Ратников с удивлением обернулся.
— Сэр Майкл… — сняв шлем, с горечью произнес пленник. — Так вы выбрали себе более подходящего сеньора?
— Иоганн?! — Михаил тоже узнал соперника. — Фон Оффенбах! Что ты тут делаешь, друг мой?
— Просто приехал в гости, а тут такое… — рыцарь улыбнулся. — Вот уж неожиданная встреча.
— Да уж, — Ратников покачал головой. — Так ты приехал из Дерпта?
— Оттуда, — рыцарь кивнул.
— Мне б с тобой переговорить… — обрадовался Михаил. — Только не сейчас, попозже… — И обернулся:
— Как там наши, Домаш Твердиславич?
— Слава Богу, все кончено! — воевода спрыгнул с коня и громко расхохотался. — Своих пленников можешь запереть хоть вот в этот амбар… Я имею в виду простолюдинов. А рыцаря — взять на слово.
Ратников так и сделал — кнехтов заперли пока в сараюхе, на этих парней имели все права и воины новгородского десятка, вот и пусть распоряжаются, у Миши же здесь, в Пскове, имелись совсем иные заботы.
— Эгберт, Макс, вы целы?
— Да… как ни странно…
Максим был бледен, но не так, как тогда, летом… когда впервые достал человека копьем.
— Ну, тогда пошли отсюда… Ты славно бился, парень!
— Да… наверное… дядь Миша, а это, правда, фон Оффенбах?
— Да… Черт. А где он?
Ратников обернулся — рыцарь упрямо шагал следом.
— Ну? — прищурился Михаил. — И что, ты теперь вот так и будешь следом за нами шататься? Макс, переведи.
— Я — твой пленник, — крестоносец наклонил голову и неожиданно улыбнулся. — Клянусь, не думал, что ты вот так вот используешь щит!
— Ага, не понравилось! Как голова, не болит?
— Немного кружится. Но, полагаю, скоро продет. Где твой шатер, сэр Майкл? Куда мне следует идти?
— Сказал бы я тебе — куда, — со вздохом качнул головой Ратников. — Вот только, боюсь, это будет совсем не по-рыцарски. Кстати, ты знал в Дерпте рыцаря Анри де Сен-Клера?
— Анри из Сен-Клера? Нормандца? — переспросил фон Оффенбах. — Конечно, знал. Это славный воин и очень хороший человек!
— А его жена… или там, полюбовница… о ней ты что скажешь?
— А ты, сэр Майкл, верно, имеешь в виду даму Элеонору!
— Кого-кого? — Ратников переглянулся с Максом. — Какую еще даму?
— Про которую говорили, что она русалка, — охотно пояснил крестоносец. — А еще называют — озерной нимфой. То ли сам Анри спас ее из пучины, то ли она его… В общем, они живут вместе, и очень многим это не нравится!
— Не нравится? — сворачивая к знакомой корчме, удивленно переспросил Ратников. — Завидуют, что ли?
— Да нет, не завидуют, тут дело в другом, — фон Оффенбах задумчиво покачал головой. — Видишь ли, Сен-Клер — славный рыцарь и совсем уже собирался принять обет, став полноправным орденским братом. Нести язычникам слово Божие, отказавшись от всех мирских утех… И тут — озерная нимфа. Говорят, она его просто околдовала! И становиться орденским братом славный рыцарь Сен-Клер больше не хочет!
— Ах, вот оно что…
— А что за нимфа-то, — поинтересовался Максим. — Молодая она или старая? Вы-то сами ее видели, герр Иоганн?
— Да видал, — крестоносец покривился. — Обычная такая девчонка, вполне приятная, но… тощая больно. Ее бы чуть откормить.
Лерка — не Лерка? Больше ничего толкового от рыцаря было не добиться.
— Ладно, там поглядим, скорее всего — она это!
Ратников подвел резюме и кивнул на призывно распахнутую дверь питейного заведения:
— Пошли, зайдем, что ли? С утра росинки маковой во рту не было. Иоганн, дружище, ты деньгами не богат?
После небольшой пирушки герр Иоганн фон Оффенбах был отпущен восвояси под честное слово — никогда больше не воевать с русскими. Рыцарь покривился, но слово все же дал — и это означало для него покинуть Ливонское отделение Ордена, поскольку тут если не войн, то мелких стычек с теми же новгородцами либо псковичами было никак не избежать.
Простившись с пленником, Ратников и его спутники, насытившиеся и довольные, зашагали на Лодейную улицу — все к той же усадьбе. И вот там-то их ждал облом!
Михаил еще издали почувствовал что-то неладное: над усадьбой трепетали на ветру багряные с изображением какой-то православной святой — стяги, а у ворот стояли двое окольчуженных воинов с червлеными щитами и короткими коптями-сулицами. Этакие неподкупные стражи.
— Куда? — один из воев хмуро посмотрел на подошедшего Ратникова.
— Туда! — ухмыльнулся тот. — Дай пройти, брат!
Страж приосанился:
— А пущать никого не велено!
— Как это — не велено?! — возмутился Миша. — А вдруг там немцы? Или — их прихвостни?
— Да успокойся ты, друже, нет там ни немцев, ни прихвостней, — успокоил Ратникова второй стражник, выглядевший постарше и поумнее своего напарника. — Боярыня новгородская там, во владенье вступает волею князя благословенного Александры!
— Боярыня? Что за боярыня? — Михаил похолодел — он уже знал, какой ответ услышит.
И в своих предположениях не ошибся.
— Боярыня Ирина Мирошкинична, — с улыбкой пояснил страж. — Так нашу хозяйку кличут. Князь Александра к ней благоволит вяще!
Ирина Мирошкинична… Та самая… Атаманша!
— Ну, дядь Миша, что там? — нетерпеливо окликнул скромно стоявший в сторонке Максик.
— Да ничего хорошего, честно сказать, — подойдя, махнул рукой Михаил. — Пошли в корчму… посидим. Думать будем!
А в корчме веселились! Пели песни. Во славу князя Александра и так, задиристые, про любовь. Особенно надрывался один чернявый парень с рябым неприятным лицом:
Ай люли, ай люли-люли…
А у моей зазнобушки-то брови чермные!
А у моей — фиолетовые, — неприязненно подумал Ратников. — Тоже мне — песня. Нет чтоб… Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве… пожелай мне удачи в бою, пожелай мне…
— Вы что там мычите, дядь Миша?
— А? Что? Да это я так, о своем… Вы ешьте, ешьте, парни!
— Да мы типа наелись уже, вообще-то.
Типа наелись…
Что же, однако, делать-то? Надо бы явиться, так сказать, в расположение части — воевода Домаш Твердиславич уже присылал человечка, так что искать не надо было. Но до возвращения хорошо бы что-то придумать…
Ай люли-люли-и-и-и!
Теперь к чернявому присоединился какой-то мелкий оборванный пацаненок, гнусаво так пел, противно… словно собака скулила…
Ай люли-люли…
Вот тоже — песня! Хоть бы повеселей чего спели… типа — мой папа — фашист, а-а-а-а!!!
Ратников еще с детства любил питерский рок-клуб, хотя особо-то музыкой не увлекался.
Однако чтобы такое придумать-то, а-а-а-а?
Силой ничего не выйдет, боярышня Ирина у Александра-князя, видать, в почете. Значит, нужно хитростью… Выкрасть! Ах, Михаил Сергеевич, криминально мыслите, дорогой. Выкрасть… Ну, в прошлый раз повезло, детинушка один на усадьбе оказался, да и умишком не востр. А нынче? А нынче все не так, все наоборот нынче — и народу там полно, и Ирина Мирошкинична особа весьма и весьма неглупая, а в чем-то — даже талантливая, это ж надо — подобную торговлю (прошлого с будущим) устроить!
Ай люли люли-и-и-и…
Да прекратите вы наконец выть-то?
А пацаненок вроде знакомый… певец хренов… Юра, блин, Шатунов… Ну, конечно, знакомый! Воренок с торга! Который едва кошель не увел. Воренок…
— Эй, парень, — дождавшись, когда наконец песня утихла и исполнявшие ее бедолаги пошли по корчме с шапкой, Ратников ухватил парнишку за рукав. — Заработать хочешь?
Ближе к ночи все трое дисциплинированно явились на постой в войско Домаши Твердиславича, расположившееся на обширном постоялом дворе — бывшем рижском подворье. Воевода Ратникову обрадовался, выкатил бадью бражки — за-ради победы — так и прображничали всю ночь, утром Миша даже «мяу» сказать не мог, хотя уж на что к местным слабеньким напиткам крепок. Даже «мяу» не сказать, не то что возвращаться обратно в ту корчму, где договаривались с воренком. Хорошо, Макс с Эгбертом вот так вот еще не пили, не умели еще. Максик так вообще местной бражкой брезговал, дурачок… там же все натуральное, не какая-нибудь пепси-кола или, упаси господи, джин-тоник!
Послав ребят в корчму, Михаил завалился спать и, верно, продрыхнул бы, как и многие, до вечера, ежели б, ближе к обеду, его не разбудили вернувшиеся парни.
Судя по довольному виду Макса — воренок деньги свои отработал сполна.
— Есть! — едва Миша открыл глаза, радостно сообщил Максим. — Есть браслетик!
— Славно… — Ратников икнул и потянулся к кувшину с квасом, стоявшему тут же, у изголовья. — Браслетик… А почему — один?
Просто так спросил — пошутил вроде, а Макс за чистую монету принял:
— Да, Микитка тот сказал, три было… Один он, когда бежал, разбил, другой — выпал да где-то потерялся.
— Ладно, — Михаил махнул рукою. — И одним обойдемся. Он где их нашел-то?
— Так, там же, где и мы — в амбаре. Долго, говорит, шарился. Зато знал — что искать.
