Глава 14
Февраль 1242 года. Псков
Полный аудит
Аще кто зазжет гумно, то на поток и на грабеж дом его… а кто двор зазжет, тако же…
«Русская Правда»: О гумне
О подозрительной усадебке на Лодейной Ратников выспросил всех, кого мог, начиная с торгового пристава и заканчивая корчемным служкой Каряткой. Ничего толком не выяснил, узнал лишь о том, что принадлежит она какому-то средней руки купцу — торговому гостю, большей частью находящемуся в разъездах, что и понятно — на то и купец.
Над сей скудной информацией рассуждать всерьез было пока нельзя, а потому Миша поскреб затылок и решил поискать ближайшую к усадьбе корчму, справедливо рассудив, что уж если где о подозрительном купчине и знают, так в первую очередь — там.
Корчемка таковая нашлась, и довольно быстро, хотя и располагалась неприметненько, на углу маленьких и узких улочек, одна из которых вела на торг, другая — к речке Пскове. Туда Ратников и отправился, наказав ребятам во все глаза следить за усадьбой. Максика, впрочем, и не надобно было подгонять — он, как увидал джинсы, так прямо сам не свой стал. Как будто раньше не мог рассмотреть…
— Да не мог, дядя Миша! Там целой кучей свалено было.
Усевшись на лавке у узенького оконца, по причине зимы заткнутого соломой, Михаил протянул озябшие руки к горевшей на столе свечке, дешевой, коптящей — сальной.
— Медку? — сладким голосом осведомился подскочивший слуга. — Тако ж и сбитень найдется, и квасок хмельной.
— Давай для начала сбитню, — махнул рукой Ратников. — Уж хлебну горяченького.
А, пожалуй, и надо было! Подморозило сегодня изрядно, хоть до календарной весны и оставалось совсем немного времени. Начавшийся не так уж давно Великий Пост, как могли, соблюдали и в корчме — скоромную закуску не подавали, все постное — квашеная капусточка, соленые огурцы, щи, орехи.
Закусив сбитень орешком, Михаил тоскливо посмотрел вокруг — в убогом сием заведении народу пока что-то не наблюдалось. Кроме храпящего на лавке у очага проходимца в каком-то жутком тряпье, по всей видимости — нищего, в полутемной маленькой горнице за столом сидели трое молодых людей, оказавшихся заезжими торговцами и об усадьбе на Лодейной знавших еще меньше, чем сам Ратников — о лунном грунте. Одна надежда была — что ближе к вечеру навалит народ. Вот, вроде бы уже совсем скоро должен.
Пробежавший мимо служка — хитроглазый, рыжий — потащил изрядный кувшин… нищему! Интересно… что же, у того есть, чем платить?
Миша незаметно посмотрел на бродягу… и поспешно отвернулся, встретившись с его взглядом — вовсе не пьяным и не сонным. Внимательным таким, дерзким… Нет, никакой это не убогий! Скорее всего скрывающийся от правосудия тать — отморозок, бандит типа Онфимия Рыбьего Зуба.
Снова заказав сбитню, Ратников, словно бы невзначай, обернулся… Оборванец не спускал с него глаз! И даже не отвернулся — таращился хладнокровно, нагло. И чего, спрашивается, уставился? Может, он на немцев работает, по приметам узнал беглеца? Уйти, что ли, от греха подальше? Только — спокойно. Якобы на двор, в уборную, а там — ноги в руки…
Расплатившись обрезками серебряной монеты — Миша заметил, как блеснули в свете сальной свечи стружки — торговцы вышли из-за стола и неспешно направились к выходу. Вот скрипнула дверь… Вышли… Пора бы и самому.
Допив сбитень, Михаил поднялся…
— Не торопись, господине!
Нищий уже садился рядом!
По-хозяйски, щелчком, подозвал служку:
— Меда кувшин и чарочки!
— Так ить — пост…
— Я сказал — меда!
Ратников только головой покачал — вот это убогий! Интересно, с чего б это он привязался? Неужто и вправду — немец, точнее — орденский шпион, соглядатай? Посейчас ухватит, кликнет кнехтов…
— А я тебя не сразу узнал, — посмотрев прямо Михаилу в глаза долгим внимательным взглядом, хмыкнул оборванец. — Хотя на память не жалуюсь…
Незнакомец потянулся, едва не сбив локтем только что поставленный на край стола кувшинец:
— Пся крев! Матка бозка!
— Бреслав! — тут же вспомнил Ратников.
Тот самый поляк, с которым еще по осени сидел в орденской темнице!
— Ты что же, бежал?
— Отпустили… — Бреслав ухмыльнулся. — Ничего у них на меня не было… плохо искали. Сейчас, правда, спохватились… Да поздно уже!
— Ну, ты даешь, — Ратников покачал головой и улыбнулся. — И все же — рад тебя видеть в добром здравии.
— И я тебя. Еще больше, чем ты. Крутить не буду — дело есть срочное.
— Дело? — Миша напрягся. — Какое дело?
— Тебя по всему городу ищут, — неожиданно сообщил Бреслав.
Ну да… удивил, можно подумать.
— Ищут ведь не зря… — поляк улыбнулся. — Значит, не зря и в темнице держали.
Ратников ничего не говорил — слушал.
— Потому на тебя и надежда. Я сегодня ухожу… уезжаю с купцами в Литву… потом в Польшу. Много чего насобирал… об Ордене, о том, кто немцев во Пскове поддерживать будет, об укреплениях Дерпта. Кунигасу отдам, Миндаугасу… Но и… — Бреслав неожиданно рассмеялся. — С тобой поделюсь тоже. Вот! — он вытащил из-за пазухи пергаментный свиток. — Здесь все… Только не говори, что тебе некому его передать! Новгородские войска на подходе. Черную речку знаешь?
— Ну?
— Там человек будет один ждать. Никифор. Передашь от меня поклон… и вот это.
— Но мне действительно…
Бреслав не стал и слушать, поднялся:
— Передай. Думаю, это поможет. А теперь — прощай. И да хранит тебя Божья Матерь.
— Тебе тоже удачи! — уже вдогонку прокричал Миша.
И прислушался.
Как он и предполагал, в корчму уже набралось достаточно много народу — человек с десяток, и вот, только что — еще двое пришли. Мастеровые-артельщики, судя по заткнутым за пояса топорам, которые эти молодые парни тут же сложили в углу — плотники. Ясно — кому-то что-то строят и, вот, зашли погреться. В углу — трое мужиков постарше, мелкие торговцы или ремесленники — эти, видать, просто зашли пообщаться. Хмельного не пили, не сквернословили — соблюдали пост. Двое вошедших заоглядывались… узрев свободное местечко, уселись рядом с Ратниковым, поздоровались вежливо, улыбнулись. Тоже заказали горячего сбитня — с морозца. Бороды расчесаны, одеты прилично — крытые добрым сукном полушубки, шапки лисьи, на поясах — плетеные кошели-калиты. Сидели, молча пили сбитень.
А плотники, между тем, разговорились, расспорились:
— Я говорю — «в лапу» надо рубить, «в лапу»!
— Нет, в «обло»!
— «В лапу» крепче будет!
— Зато «в обло» быстрее.
Миша усмехнулся: да, «в обло» быстрее. В кругляк бревна на срубе соединять или тесать квадратом? То-то и оно…
— Зря спорятся, — поставив кружку на стол, неожиданно ухмыльнулся один из только что усевшейся рядом с Ратниковым пары. — На том месте, что «в обло» руби, что «в лапу» — все равно долго не простоит.
— А что такое? — поддерживая начавшуюся беседу, поинтересовался Миша.
— Слишком уж много там всего настроено, — убежденно отозвался мужик. — Близко слишком. Не раз и не два уж там пожары были.
— Стену каменну надо выстроить! — вступил в разговор тот, второй. — Я такие в Риге видал. Пущай староста уличанский пойдет, распорядится.
— Ага, распорядится… А за чей счет строить-то?
— А чьи хоромы! Да и промеж многими усадьбами стенки такие не помешают… я уж давно Ивашке-дьяку об том говорил.
— А что Ивашка?
— Да все одно — подожди, грит, еще не известно, чья вскорости власть будет! Как будто разница есть — огненный-то петух не разбирает, какая там власть. При любой власти строить надобно, а кто не делает — заставлять!
— Так я не понял, немцы, что — против?
— Да не против, только не до того им. Храм латынский — и то с разрешеньем мурыжат, а то — какие-то там стенки.
— Уличане, уличане должны решать! Староста уличанский. А уж, ежели никто не послушает, уж тогда обращаться к Господу, к посаднику, к князю…
— Так князь-то какой еще будет? И посадник?
— Огню, говорю, без разницы. Любые должны понимать, хучь немцы, хучь новгородцы…
Интересная эта беседа почему-то запала в память, и Михаил на пути домой все никак не мог отделаться от какой-то навязчиво крутящейся в мозгу мысли… которую ну никак не мог ухватить.
А вернувшиеся с улицы парни уже истопили печь — жарко стало в амбарце, но дымно, так, что даже пришлось приоткрыть дверь.
— Ишь, морозит-то как, — Ратников покачал головой, словно бы осуждая погоду. — А ведь весна скоро.
— Да, весна… — растянувшись на старом сундуке у печки, мечтательно прикрыл глаза Максик. — Скорей бы домой, дядя Миша… Как там родные, друзья… мама… Господи! Они уж, наверное, обыскались… подумали — утонули… мама плачет.
Подросток вздохнул, украдкой вытирая слезы.
— Ничего, Макс, — Миша потрепал парня по голове. — Не переживай — прорвемся!
— Да я знаю… Только все равно — грустно. Вот как представлю только.
— У тебя мама-то кто?
— Врач. Стоматолог.
— То-то я и смотрю — зубы-то у тебя белые! А отец? Батюшка-то твой кем работает?
— Инженер. Только… он не живет уже с нами. Давно уже. Нет, он хороший, — Максик вскинулся. — Только семья у него другая… у меня даже сестренка есть, Ленка… По отцу сестренка.
— А ты сам-то в каком классе учился?
— В восьмой перешел.
— Поди, круглый отличник? — Ратников нарочно уводил разговор от родителей, видел — говорить о школе парню было куда менее болезненно и даже в чем-то приятно.
Подросток повеселел, засмеялся:
— Ну вы, дядя Миша, и скажете!
— Ничего, теперь уж по истории — точно отличником будешь, — потянувшись, заверил Михаил.
Максик покачал головой:
— Не думаю. Что в учебнике и что на самом деле здесь — большая разница! Ничуточки не похоже. Вот заявлю я, что во Пскове людьми торгуют — и что мне учительница скажет? А то и скажет — феодальный строй, а не рабовладельческий, и быть такой торговли не может!
— Ну и, значит, дура, — сердито отмахнулся Миша. — Есть много такого, друг Горацио…
— Кто-кто?
— Шекспир, кажется… если не ошибаюсь. Спи, давай, Макс, завтра вы мне оба понадобитесь. Свеженькие, нарядные и красивые.
— Красивые? А зачем?
— А к содомитам вас отправлю, — подавив улыбку, вполне серьезно пояснил Михаил. — Войдете в доверие, разузнаете там кое-что… Тебе, Максим, кто больше нравится — бобыль Ермолай или Онцифер-бондарь?
— Да мне никто не нравится! — всполошился мальчишка. — Дядя Миша, вы что, правда, что ли…
— Да шучу, шучу, чудо! Спи давай. Завтра уличанских старост изображать будем. Вернее, я — старосту, а вы — его служек.
Назавтра мороз спал, и довольно резко — небо затянули низкие сизые тучи, и густо повалил снег. Ратников, вообще-то, выглядел довольно прилично — мягкие сапоги, полушубок, бобровая — незаметно, что слегка траченная молью — шапка, пояс с лыковой калитой. А вот что касается парней — «уличанских служек», то с ними дело обстояло хуже. Правду сказать — оборванцы, они оборванцы и есть — только тряпье по усадьбам выпрашивать, а так — ни в один приличный дом не пустят.
Пришлось разориться — купить каждому по яркому пояску, пусть хоть так принарядятся, а то уж совсем…
Долго барабанить в ворота не пришлось, открыли почти сразу. Дюжий молодец в нагольном полушубке и с непокрытой кудлатой головой, подбоченясь, оглядел незваных гостей:
— Кто такие?
Почуяв чужих, на усадьбе злобно залаяли псы.
— Ты собак-то уйми!
— Да кто…
— Уличанский староста Терентий! — приосанился Ратников. — А то — мои служки-писцы.
— Староста? — гонор у детины заметно поубавился. — А что же вы это…
— Боярин твой дома ли?
— Не боярин, господине. Торговый гость.
— Ну, торговый гость. Давай, веди!
— Нет посейчас его, господине, — в отъезде. А что случилось-то? Подати у нас все заплачены, вот истинный крест! — парень перекрестился… и словно бы невзначай оглянулся, посмотрел на дальний амбарец.
— Что же, ты тут сейчас один, что ли, паря? — строго спросил Михаил. — А дело у нас спешное! Когда хозяин-от твой объявится?
— Ой, думаю, не скоро, господине.
— А хозяйка его где? Детушки?
— Вдовец он, господине. А детушек Господь не дал.
Остановившись посередине двора, Ратников, не торопясь, осмотрелся. Все, как и рассказывали ребята: два добротных дома на подклетях, меж ними — сени с высоким крыльцом, амбары, баня, дровишки.
— А усадебка-то не малая! Что, один и управляешься?
— Дак, когда хозяина с приказчиками нет — чего мне одному-то? Много ли надо?
— Скучно так!
— Скучно, господине, — детинушка согласно кивнул.
— А сам чего не женишься? Хозяин не разрешает? — Михаил все время атаковал парня вопросами, не давая толком опомниться.
— Да нет. Просто не присмотрел еще зазнобушку.
— Давай, паря, веди в дом! Дело важное — нешто на дворе решать будем?
— Так… без хозяина-то…
— Да хозяин нам твой, может, и не понадобится. Давай, веди в избу, пока приставов да кнехтов не кликнули! — Ратников грозно нахмурился и даже топнул ногою… вызвав дурацкий смешок Максика.
То ли суровость его произвела таки должное впечатление, то ли угрозы относительно приставов и кнехтов, но детинушка все же поклонился и жестом указал на крыльцо:
— Заходите.
Тщательно оббив сапоги от налипшего снега, Михаил следом за парнягой вошел в жарко натопленную горницу и, сняв шапку, размашисто перекрестился на висевшую в красном углу засиженную мухами икону. «Уличанские служки» смущенно топтались сзади.
— Примечайте все, каждую мелочь, — обернувшись, шепнул Ратников и без приглашения уселся за стол на широкую лавку.
Детина выжидательно стоял у печи.
— В общем, так, — Миша многозначительно побарабанил пальцами по столу. — Ты, паря, про пожары слыхал?
— Да кто ж не слыхал-то? Ужо, во прошлое лето едва не сгорели. Да и допрежь того тоже, бывало…
— Вот и я о том, — Ратников улыбнулся. — Обчество решило стену каменну меж усадьбами класть.
— Стену?
— И на ту стену от каждой усадьбы — по гривне кун!
— По гривне! — парняга неподдельно ахнул и замахал руками. — Ну, уж об этом в точности не со мной — с хозяином говорить надоть!
— Может, и меньше придется. Вот что, паря, нам надо всю усадьбу измерить, а то ведь как получается — у кого много строений, у кого — и почти нет. У кого усадебка большая, у кого — не особенно. А платить всем гривну — справедливо?
Слуга пожал плечами.
— Вот и я говорю — не очень, — ухмыльнулся Ратников.
Все, что надо, он уже тут, в горнице, высмотрел — и гребень женский приметил, и монисты в углу, и мелкий дешевый бисер… не иначе с кокошника девичьего.
Высмотрев, поднялся:
— Ну веди, паря, показывай. Все срубы измерять будем.
— А мнози амбарцы заперты… — детинушка попытался было возразить. — А ключей у меня нет — у хозяина.
Михаил хмыкнул:
— Нам твои амбарцы без надобности, внутрь мы входить и не собираемся. Снаружи измерим — достаточно.
— Ах, снаружи… — парень заметно повеселел. — Тогда, оно конечно, тогда — пожалте… самолично все покажу…
— Ты собак-то уймешь или нет?
— Посейчас — на двор-от выйдем…
На улице парняга цыкнул на собак — здоровенные псинищи заворчали и испуганно попрятались по будкам.
— Ну, — детинушка оглянулся. — Эвон — амбарцы, хоромины, банька. Что измерять будете?
— А все, милай! — Ратников уже издевался в открытую — он давно понял, что парняга не отличался особым умом.
Обернулся к «служкам»:
— Ну что встали? Пояса снимайте — и начали. Во-он с того амбара начните.
Детина вздрогнул — и Миша сразу сообразил, что с дальним амбаром угадали точно. Парняга-то ишь, как нервничает. Во-он, пошел сзади… А Максик с Эгбертом молодцы — настоящие землемеры! Ишь, как ловко все вымеряют — золото, не ребята.
А амбарец-то с замком! Солидный такой замочище, новгородской или немецкой работы. Такой на раз-два не возьмешь… Впритык, к крыше — отверстие — бревна черны от копоти. Ясно — волоковое окошко. Значит, внутри — очажок имеется. Это в амбаре-то! Окошко вроде не такое и маленькое… самому, конечно, не пролезть…
— Все! — Ратников неожиданно хлопнул в ладоши. — Закончили измерения.
— Что, все, что ли? — обрадовался детина. — Эко вы быстро управились.
— Так, чай, не камни ворочали, — потер руки Миша. — Ну, пошли в избу — все запишем со тщательностью…
— Так что потом хозяину-то сказать? Платить ему гривну-от?
— А это, мил человек, на уличанском вече решим. Вот, как все окрестные усадьбы измерим.
— Так вы уходите уже? — детинушка с явным облегчением перевел дух. — Благодарствую, что зашли…
— Ну, что, паря, угощай квасом! Найдешь?
— Да уж сыщу, господине.
Парняга рванулся в подпол, откуда почти сразу и вылез с небольшим бочонком.
— В амбаре оконце видел? — Миша успел шепнуть Максику. — Как угодно, а пролезть должен. Там, рядом, вроде можно через ограду перемахнуть…
— Перемахнем, — облизав потрескавшиеся губы, кивнул Макс. — Только б этот черт…
— Этого черта беру на себя… Ого! Ты уже здесь, паря?! Тебя как кличут-то? Миколой? Так мы, получается, тезки…
— Квасок-от…
— Счас. Я служек своих отправлю… Неча бездельничать, пусть пока в другом месте поизмеряют. А сам запишу…
Дождавшись возвращения выпроводившего «служек» детины, Ратников неспешно разложил на столе вытащенные из плетеного короба письменные принадлежности — чернильницу, перья, пергамент, березовые грамотки с писалом. Потер руки:
— Ну, начнем, пожалуй. Итак… От баньки до ворот — десять с половиной аршин… Та-ак… и там еще пол-локтя… и за домом…
Снаружи, во дворе неожиданно залаяли псы. Парняга насторожился.
— Хороший у тебя квас, — ухмыльнулся Ратников. — Принеси-ка, друже, еще… Так-так… Два пишем — три в уме… Баланс — с дебетом… дебет — с кредитом… В общем — полный аудит!
Он вышел с усадьбы уже ближе к вечеру, рассудив, что отпущенного парням времени должно было хватить с избытком. Либо забрались, либо — уж тут никуда не денешься — нет. Интересно, надыбали они там хоть что-нибудь, в этом амбаре? Если, конечно, смогли забраться…
Ребята ждали его на углу, близ церкви. Улыбались, и особенно радостно — Макс.
— Что как голый зад при луне светисси? — подойдя, ухмыльнулся Михаил. — Нашли чего? Показывайте!
— Ты не поверишь, дядя Миша! — сунув руку за пазуху, Максик радостно протянул Ратникову… желто-коричневый стеклянный браслетик. Тот самый, витой…
