Книга: На высочайших вершинах Советского Союза
Назад: Таджикско—Памирская экспедиция АН СССР Восхождение на пик Коммунизма [14]
Дальше: 1934
Из штурмового дневника
22 августа. Лагерь «4600». Носильщики ушли на рассвете.
У нас неожиданные осложнения. У Шиянова всю ночь была рвота, и сейчас он чувствует себя явно плохо. Доктор его осмотрел и оставил в лагере.
Продолжительная съемка отходящих штурмовиков. Провожают все. Оператор суетится, снимает в сераках и в начале подъема. Прощание через трещину. Двое товарищей провожают нас до 4800 метров. Там 25-минутный отдых и трогательное прощание: расцеловались и разошлись.
Жарко. Ни облачка. Высота 5200. Температура плюс 5 градусов. Быстро поднимаемся на карниз. Эффектные лавины с ближайшего пика. По скалам идем 30 минут.
Лагерь «5600». Рекорд: поднялись за 4 часа 50 минут. В лагере носильщик, прозванный «Голова болит», увидев нас, в восторге захлопал в ладоши. Ну, все в порядке! Настроение у носильщиков прекрасное. Солнце жарит крепко. Отовсюду течет. Накормив двух носильщиков, отправили их вниз. Для остальных выделили усиленные порции — ребята очень довольны.
Решаем самостоятельно с Даниилом Ивановичем изменить план: завтра — на «5900». День там. Затем — на «6400», сразу без спусков, по пути проводя дорогу.
Погода портится. С ближайшего пика снежок начал заносить путь. Ветер рвет шквалом, на пике большие смерчи. В 6.15 ложимся в палатки. Температура — 0 градусов. Тепло и уютно. Но палатку целую ночь рвало ветром, и спалось плохо.
23 августа. Лагерь «5600».
Встали, когда достаточно пригрело. Состояние у всех приличное. Тщательно подкрепляемся. Температура — 0 градусов. Солнце иногда скрывается за прозрачные облака. Над пиком Коммунизма ясно. Носильщики уходят чуть раньше, солидно нагруженные продовольствием и радиостанцией. Мы выходим в 10.20. У нас тоже рюкзаки раздулись. Пришлось сверх своего снаряжения забрать все необходимое для кинофотосъемки, да еще забытую носильщиками палатку. Киносъемка отходящих.
Идем сугубо медленно. После первого жандарма заметили внизу ораву носильщиков (девять человек), поднимающихся к повороту. Идут не спеша. Догоняем их у второго жандарма и отсиживаемся под ним, потому что сверху «спускают» громадные камни. Еще киносъемка на жандарме. Страшно неудобно лезть с чересчур раздутым рюкзаком — всюду цепляешься.
В 12 час. 45 мин. мы у лагеря «5900». Увы, «все течет, все изменяется», и трещины окружили палатки. Ударная работа по выравниванию площадки на новом месте. Лишь к заходу солнца за жандарм управились. Три палатки стоят уютно, правда, большого простора нет.
Носильщик Нишан страдает от головной боли. Дал ему лекарства. К половине пятого несколько носильщиков, провожавшие нас, спустились на «5600». Перекликаемся.
Чуть мерзнут ноги. Высотомер показывает 5700 метров. Носильщики поют. Видимо, все в порядке. Северо–восточная часть пика Коммунизма чуть закрыта облаками.
24 августа. Лагерь «5900».
Чудесное утро. Выступили вместе с носильщиками в два часа утра. Рюкзаки явно тяжелы. Значительные перемены в снежных гривках — отступили и обледенели. Лезем быстрее, чем в предыдущие восхождения. Носильщики несколько отстали, но идут бодро. Повесили одну лестницу — удобств мало. До пятого жандарма дошли хорошо и тут, увы, носильщики, забастовали. Мы подтащили лестницу, я ее укрепил. Даниил Иванович уговорил их лезть выше. Носильщики поднялись до стенки, но тут окончательно застопорили. Нечего делать! Нагрузили на себя самое необходимое, а носильщиков отослали назад. В кулуарчике снег весь стаял. Залезли легко. Зато на стенке, несмотря на лестницу, тяжело было зверски.
Хотели рюкзаки отдельно вытянуть — не тут–то было: цепляются и никак не лезут. С большими усилиями выволокли на себе.
Траверс по непройденному месту за гривкой оказался не прост, как мы думали. Сыпучая порода и обледенелые снежники перемешаются, хотя в общем и не очень круто. Однако опасность съехать вниз большая.
Началась ледорубная работа. Осторожно под моим охранением переходит Даниил Иванович. Я также осторожно лезу вверх к скалистому выходу. Едва касаюсь рукой камня, как вдруг он валится. Кричу: «Камень, камень!». Даниил Иванович вертит голову влево, вправо. Увернулся, но последний небольшой камешек все же попал ему прямо в руку. Пригнулся к земле, прилег и молчит. Кричу ему. Он тихо отвечает: «Руку разбило»… Оставляю рюкзак и спешу к нему, достав предварительно бинт. Вся рука в крови. Промываю — рана до кости, однако кость цела. Перевязал, взял его рюкзак и, связав предварительно перебитую веревку, мы кое–как добрались до скалистого выступа.
Здесь пришлось надеть кошки. Начались рыхлые неприятные снежники вперемежку со скалами. Даниил Иванович часто припадает, стонет, а тут еще темнеть начало. Тороплю его, но он еле идет. Скалы чуть покрыты осыпью и снежниками, страшно неприятны. Я лезу на веревку вперед, закрепляюсь и тяну Даниила Ивановича — лезет.
Стало совсем темно. Лезем ощупью. Конца не видно. Еще пролезли веревки на три, как–то совсем механически.
Впереди над головой просвет — отлегло! Еще веревка, и я стою в выемке. Маленькая площадочка служит нам ночлегом. С большим трудом влезли прямо в нерасставленную палатку, предварительно обвязавшись веревкой, укрепленной за крючья. Даниил Иванович станет и просит меня разрезать бинт. Все слиплось — не поймешь, где мясо, где бинт.
25 августа. Спалось, хорошо. Голова не болит. Все делаем сугубо не спеша. К полудню перетаскиваю груз на гривку и здесь на площадке (метра полтора на три) ставлю палатку — лагерь «6400».
У Даниила Ивановича сильно разболелась рука. Соображаю насчет воды. Уже каплет. В увлечении свалил на себя камень. Удалось отпрыгнуть, хотя свалился и проехал по камням. Но кончилось все удачно. Лишь чуть поранил руки.
Часам к двум показались носильщики — три человека. Принесли палатки, чуток консервов и письмо от Николая Петровича Горбунова. Дышит гневом. Неоднократно упоминается правительственное задание. Завтра должны подняться и они.
Чудесная погода. Пока солнце — очень тепло. Высотомер с 6400 метров поднялся до 6700. Аппетит приличный. Самочувствие хорошее.
26 августа. Лагерь «6400». Ясное утро. Высотомер поднялся до 6950. Вначале хотели сделать обследование и подняться по гривке, но я занялся рисованием и время ушло, а у Даниила Ивановича идти большого желания не было.
К двум часам опять показались носильщики, на этот раз двое. Говорят: «Идут начальники». Пошел встречать. Цак и Шиянов уже поднялись по спущенной мной вчера на скалах веревке. Старательно помогаю им. Измотались они крепко. Юрка Шиянов бледный, едва двигается. Антон Цак тоже «хорош».
Проводил их до самого лагеря и опять вниз — вытаскивать вторую пару. Они на том же месте. Совсем едва живы.
Спустил веревку закрепил на крюк и вытянул поочередно.
У гривки уже темнота застала. Николай Петрович ничего не видит. Предложил ему снять рюкзак и оставить его на гребне: «Я после за ним схожу». Страшно долго лезли, почти на ощупь.
От лагеря я опять возвращаюсь, на этот раз за рюкзаком Горбунова. Тщательно ощупью раскидываю камни, шарю, разыскиваю в темноте рюкзак. Нашел! С ношей обратно, со всей осторожностью, удачно дошел до лагеря.
Все свалились. Из палатки носильщиков слышны стоны. Спим втроем. Ночь не холодна: температура минус 12 градусов.
27 августа. Лагерь «6400». Туман скрыл почти все, лишь видна вершина пика. Неприятный ветерок.
В девять часов выходим с Даниилом Ивановичем нагруженные станцией. Тяжелая штука! Сразу на кошках по острой гривке. Шаг медленный. Несколько передышек.
До первого «пупа» около двух часов хода. Вот и вершинка! Кажется рукой подать, а идешь, идешь — конца нет…
Скалистое обнажение. Даниил Иванович с видом полного безразличия едва дотащился и ухнул рядом в снег. Попили из фляжки — ценная вещь! Дальше пологий широкий гребень. Тщательно прощупываю путь ледорубом — снег рыхлый, с трещинками, но в общем дорога пока ничего.
Подъем берем справа, слегка траверсируя. До него долго блуждаем в поисках перехода скрытой трещины. Наконец удачно перебираемся ползком.
Через каждые 25–30 шагов отдых. В горле пересыхает. Дыхание частое. Охватывает чувство какой–то подавленности: кругом снежная пустыня, метет, клубятся облака… Даниил Иванович плетью висит на ледорубе или валится в снег. Сердится, что я быстро иду. Банка рыбных консервов ободрила, а конфеты хорошо «смазали» горло — меньше сохнет.
Выбрались. Впереди громадное плато, влево цирк, заканчивающийся вершинным гребнем. Прямо перед нами острый и изорванный гребень, напоминающий мост в преддверие вершины, которую закутали облака. Мрачно!
Бесконечные остановки, бесконечный путь. Вот до гребня уже кажется близко…
«Давай здесь оставим груз», — предлагает Гущин. Уже без двадцати пять. Вырыли яму и сложили туда чертовски надоевший ящик и прочие части радиостанции, а Даниил Иванович оставил и пуховую куртку. Громадное облегчение!
Вниз сбегаем быстро. Уже без былого чувства опасения проходим через трещины. Даниил Иванович фотографирует, а я жалею, что надоумил его заняться фотосъемкой: слишком долгое занятие.
Дошли до скалок. Даниил Иванович свалился. «Не могу, — говорит, — давай отдохнем!» Делать нечего! Хотя до лагеря совсем близко. Вот и «пуп», а вот выглянул и лагерь, забавно торчащий на острой гривке.
В лагерь прибыли без двадцати минут шесть. Ровно час спуска. Сразу же спать, почти не поев. Даниил Иванович говорит: «Никогда в жизни так не уставал».
28 августа. Лагерь «6400».
Бурная ночь. Опасались, как бы не сорвало палатки.
Туманное утро, туманное настроение.
Носильщиков вчера пришлось отправить вниз: сильно заболели, и лекарства не помогли. Обещали, если «голова пройдет», подкинуть еще питания. Но вряд ли… А с питанием тяжело — почти ничего нет, едим только кашу. Решено отправить Александра Федоровича Гетье и Антона Цака к пятому жандарму за оставшимся продовольствием.
Николай Петрович и Шиянов решили подняться вверх и закинуть палатки и кое–какие инструменты. Но, поднявшись на несколько шагов (я было уже по заданию стал их фотографировать), Юра сел, а вскоре и назад повернули. Так и кончилась первая попытка. У Юрия слабость страшная, бледен и сильно осунулся.
Погода лучше. Солнышко. Начало капать. Спешу запасти воду. Пора встречать Гетье и Цака. Беру веревку, и знакомый спуск начался. Здорово! Они уже почти у гривки! По укрепленной мною веревке вконец измотавшиеся товарищи поднялись несколько быстрее. Рюкзак Александра Федоровича я взвалил на себя и довольно легко пошел вверх. На гривке не выдержал и обогнал их. Как выяснилось позже, носильщики подкинули груз на пятый жандарм, чем очень облегчили поднимающимся альпинистам доставку груза и значительно сократили время.
Наконец–то удалось вдоволь напитаться всем. Вечером богатый ужин: магги, язык, компот.
Решено: завтра все выходят на вершину! Двое в качестве носильщиков: вечером они должны возвратиться на гривку, в лагерь «6400». Четверо остальных ночуют на высоте станции, а затем, если возможно, забрасывают ее к вершине, устанавливают, и штурмуют вершину.
Я лично предполагаю, что станцию поднять выше не удастся.
Хорошая ночь.
29 августа. Лагерь «6400». Утро, обещающее приличный день.
Долго варится завтрак. Половина девятого, а мы еще не поели. Наконец, тщательно распределив все съедобное, двинулись.
Первая связка (Горбунов и Гетье) была уже на первом «пупе», когда в 11.30 вышла наша — я и Даниил Иванович. Он несколько оправился, но все же еще слабоват. Идем довольно быстро и уже у трещины нагоняем первую связку. Считаем пульс: у меня 80, у Гетье 90, у Горбунова за 100. Тепло. Солнце печет здорово.
Спустя примерно час появилась третья связка (Цак и Шиянов) Юра опять стал что–то опускаться на снег.
Вот и скалы. По гривке шли не спеша, но ждать первую связку пришлось очень долго. Наконец, появились Горбунов и Гетье. Николай Петрович вновь старательно измеряет пульс.
Прошло полчаса, а третьей связки — Шиянова и Цака все нет… Иду навстречу им. Лезут.
— Ну как, Юра, самочувствие?
— Прекрасное.
Мы опять значительно обгоняем всех. Даниил Иванович стал чаще останавливаться. Долго отдыхаем у подъема после трещины и закусываем сахаром и галетами. Гущин от галет отказался. Настроение у меня чудесное — ору песни.
Наконец, показалась первая связка. С комичной осторожностью перебралась через трещину. Обступили меня.
— Ну, сколько еще до станции? — спрашивают.
— Да часа три будет!
— Неужели?..
—Это если хорошо идти, — подзадориваем мы.
Подъем мы взяли неожиданно хорошо. Но наверху Гущин сдал. Через десять шагов остановился. Я не выдержал. «Посиди, отдохни–, Даниил Иванович, лучше будет». И пошел довольно быстро вперед.
Вот и станция. Вся засыпана снегом. Спешу разгрести площадку для палаток — скоро начнет темнеть. Работаю и ногами и ледорубом, а сам удивляюсь, как на высоте 6900 метров столько энергии набралось!
Показались остальные. Нога за ногу. Первый Даниил Иванович, как дошел, так и рухнул и не встает. Помог Антону Цаку дотащить рюкзак. Юрик Шиянов бледный, но еще улыбается. Деловитее и энергичнее всех, хотя тоже смертельно устал, — Николай Петрович.
Палатки поставили рядом. По три человека в каждой. Набьемся, как сельди в бочку. В нашей — Антон. У Николая Петровича — «кухня» и продукты.
А крутить стало не в шутку. У ребят мерзнут ноги, и все желают скорее попасть в палатку. А как улечься втроем, да еще быстро? Даниил Иванович стонет, залезая в мешок: все не знает, как больную руку положить. А тут еще Антон неосторожно стукнул по ней. Ну, мне–то вклиниться — дело привычное. Скомандовал: «На бока!» и втиснулся. Даниил Иванович только охнул.
Высота 6500 метров. Все ближе заветная вершина пика Коммунизма
Из «кухни» получаем порции магги, язык, чай. Достаю я, поэтому и лежу посредине. Холодом обдает протянутую руку и тут же обжигает горячей посудой. Даниил Иванович от языка отказывается (значит в нашу пользу). Антону даю фенацитин. Ну, теперь, кажется, все.
Спал не плохо, тревожил ураганный ветер, который кое–что в конце концов покалечил.
30 августа. Лагерь «6900». Вид у всех пасмурный.
Решили так, мне с Цаком идти вперед со станцией. Остальные немного позже донесут части к ней. Цак должен проводить меня метров на двести, потом спуститься и с Шиянчиком «скатиться» вниз до Ледникового лагеря.
Увы, не дошли еще до подъема на гребень, как Антон взмолился: «Не могу, ноги замерзли, не дойду…». И через пять шагов остановился.
«Ну, отвязывайся, давай станцию — я один пойду». Взваливаю двойной груз на спину. Тяжело, но шагаю все же успешно. Уже до половины крутой части поднялся, когда отделилась от лагеря фигурка.
Глубокий снег: Тащить станцию тяжело, но до трещины все же дошел. Закусываю сахаром и шоколадом.
Из лагеря кричат: «Даниил Иванович заболел, идет вниз…» И вскоре от лагеря вниз начинает спускаться третья фигурка. Двигаются страшно медленно и все еще по ровному месту. Часто садятся.
Туман причудливо застилает все кругом, лишь надо мной кусок ясного неба, Сильно печет солнце. Поджидая отставшую пару, занялся рисунком.
Александр Федорович подтянулся к Николаю Петровичу, сели оба и… безнадежно. Я не выдержал, без рюкзака спустился к ним.
— Ну, Николай Петрович, с такими темпами мы у вершины станцию не поставим.
— Вы правы, давайте спускаться! Женя, идите за станцией и спускайте ее вниз. Поставим у лагеря…
Мои предположения сбылись, а как этого не хотелось!.. Николай Петрович продолжает:
—Станцию ставим близ лагеря и, отдохнув, совершаем восхождение на вершину.
Они едва дотащились до лагеря. Ноги у обоих подкашиваются, особенно у Александра Федоровича. Иду за ящиком.
Основание станции — доска от ящика, положенная чуть ниже снежной поверхности. Колья вошли крепко в наст, растяжки натянулись.
Радиоантенну тоже установил неплохо. Жаль, ветер слаб, не крутит пропеллер.
Кухмистерская теперь у меня. Варю, жарю: магги, язык, чай. С удобствами забираюсь в мешок. Сплю хорошо. Ночью ветер и снег.
31 августа. Лагерь «6900». С утра мрачно. Ветер, снег, туман.
Принимаюсь за чай. Две кастрюли сразу опустошили. Вылез, отгребаю снег около палаток. Туман, ничего не видно. Снег тает на палатке и вода бежит внутрь.
Николай Петрович с Александром Федоровичем занимаются составлением «высокогорного ассортимента» продуктов. (Платоническое занятие, особенно когда продуктов ничтожное количество и в животе урчит).
Готовлю «язык по холодному», желая накормить одним видом, как во французском кабачке.
А снег все валит. Был просвет, но и тот затянуло тучей. Завтра, если погода будет сносная, выступаем на вершину. Если нет — еще ждем день на самом умеренном пайке.
Не спится. Все на луну смотрю. Светит ярко. Иногда снежком пересыпает.
1 сентября. Лагерь «6900». На рассвете начался сильный ветер, и вскоре разразилась снежная буря. Пришлось восхождение отложить на завтра.
Продукты экономим. Вместо какао готовлю лишь чай. Светит солнце, но кругом ничего не видно.
Ставить станцию сегодня, конечно, невозможно. Решили вначале попробовать у палатки… Только вылез — моментально замерз. Адские порывы смерча! Пропеллер крутится.
Очистил от снега обе палатки. Замерзли ноги. Снял шекельтоны — ив мешок! А станция осталась за палаткой. Николай Петрович сильно сердится. Но над палаткой проносятся такие смерчи, что вылезать нет никакого желания! Но замучила совесть — уснуть не мог. Вылез до половины и снял пропеллер. Палатку мгновенно наполнило сугробом. Залез с головой в мокрый мешок и тут же заснул.
Порывы ветра невероятные. К утру порвало растяжку, и в моем распоряжении остался кусочек палатки. Ноги и бока крепко прижаты сугробами снега. Температура 27 градусов мороза.
2 сентября. Лагерь «6900».
Кругом свистит и ревет. Николай Петрович молит о помощи. Их палатку завалило наглухо. Не могут шевелиться. Задыхаются.
Я вылез из палатки. Сейчас же едва не сбило с ног, а палатку забило снегом.
Крышкой от кастрюли начинаю кое–как откапывать заживо погребенных. Освободив пострадавших, откапываю и их оторванную палатку. С большим трудом натянул ее вновь.
Затем натянул и край своей палатки. Закоченел. Влез в нее. Долой шекельтоны! Спальный мешок — ледяной. Немного отошел. Принимаюсь за кухмистерскую. Главная трудность — передача еды в другую палатку.
К вечеру стало стихать, и наконец, прояснилось. Вылез на работу по раскопке палаток. Работы — жуть! Нас завалило на метр. Кругом побелело. Выглядит все особенно мощно и как–то призрачно. Минимальный термометр показывает 45° мороза.
Завтра — последний шанс на восхождение. Продукты кончаются. Александр Федорович чувствует себя плохо.
3 сентября. Лагерь «6900».
Рассветает. Изредка метет. Дали туманны, но в общем ясно. Решено: выходим!
До трещины идем не связанные. Я довольно быстро обогнал Николая Петровича. Старые следы мои замело и надуло глубокого снега. Медленно лезу по колено в снегу. Николай Петрович у трещины сел:
— Посмотрю ногу, не чувствует ничего.
Жду. Разувается страшно долго. Нога оказалась в порядке. Связались, и я полез. Ноги уходят глубоко в снег. Я весь в снегу, но все же медленно продвигаюсь вверх. Круто. Николай Петрович с одышкой медленно пробирается по моим следам.
Крутая часть оказалась длинной и утомительной. Снег необычайно глубок. Продолжительный отдых на первой вершинке. Дальше тревоживший нас карнизик оказался очень простым, и мы легко обходим его по правой стороне. Еще один подъем и опять глубокий снег. Николай Петрович все чаще садится, видимо, ему тяжело поспевать за мной.
Пологий подъем и гребень пройден. Но сколько времени прошло! Если и дальше так будем продвигаться, то прощай вершина! До темноты не добраться.
Предлагаю Николаю Петровичу отвязаться. Пойду вперед до седловины, а потом прямо на вершину. Николай Петрович пойдет там, где будет удобно, без большого подъема, и постарается подняться по северо–восточному гребню, сколько возможно. Предложение принято.
Иду один (Николай Петрович все сидит). Пологий подъем к траверсу вершинного гребня. Иду легко и быстро, склон 35–40°.
Встретил глубокий снег. Лезу по 15–20 шагов, затем отрыхаю. Обдумал план траверса. Иду под кубическими сбросами. Из глубокого снега выхода нет. Резкий поворот вверх вывел, наконец, на жесткий фирн.
Николай Петрович шевелится где–то далеко внизу. Кричит… Что — понять не могу. Доносятся лишь обрывки фразы: «Буря!.. влево…» По гривке, действительно, помело здорово и закружились смерчи.
Громадная трещина. По мостику переползаю на противоположную сторону. Беру резко вправо. Траверсирую над трещиной с большой осторожностью. Склон 45 градусов. Боюсь делать большие остановки. Солнце уже спустилось низко!
Вот и северо–восточный цирк. Он залит солнцем и в глубоком снегу. Возникает новый план: затащить рюкзак на северо–восточный гребень — все равно по пути к вершине.
Тяжело лезть по крутому склону и в глубоком снегу. А вершина зовет и требует все новых усилий! Но какое облегчение и радость — на гребне, как фаянс, жесткий наст. Спешу посмотреть на запад — чудесная картина!
Слева огромная вершина — пик Е. Корженевской — за ней резкое понижение. Вершины слабо оснежены. На запад тоже массив: гребень с рядом вершин, уходящий дугой на северо–запад. Меж вершинами пика Коммунизма и Корженевской целая система красивейших, чешуйчатых ледников, спадающих в северо–западном направлении, но куда именно, проследить не удалось — закрыл туман. Поднимаюсь на острый гребень. Все же высота сказывается: шагов двадцать сделаю — и отдыхаю.
Начал спуск в основную выемку. Гребень, как нож, и небольшие карнизики. На восток почти полный отвес, около километра.
Последний крутой тяжелый кусочек преодолен. Справа гряда скалистых более пологих выходов. Первые плиты камней.
Вершина!.. Вот она! Не выдержал, от волнения и радости на четвереньках вполз и лег на чудесные, чуть тепловатые и защищенные от холодного ветра плиты.
Первое — вытащил альтиметр. Стрелка прибора ушла на последние деления — 7700 метров. Это приятно удивило. Если даже взять поправку (он показывал несколько более), то цифра все же остается солидной, близкой к 7500. Температура по альтиметру 20 градусов. Это не точно. Он обычно здорово не дотягивает. При сильном ветре морозит крепко. С моих усиков свисают две огромные сосульки. Борода тоже стала ледяной.
Дыхание восстановилось. Вытащил из кармана полплитки шоколада, сжевал (рассыпается, как песок, и безвкусный какой–то).
Делаю схемы и зарисовки ледников, вершин и хребтов. Как обидно: вся южная, восточная и юго–восточная сторона закрыта от вершины огромным облачным флагом. Юго–запад тоже в туманной дымке и очень плохо различим. Лишь северо–запад очищается от тумана и видна грандиозная глубина, вызмеенная красивейшими и мощными ледниками, и громады хребтов, уходящих и снижающихся вдали. Отсюда чувствуешь всю громадную высоту пика. Все вершины, тоже немалой высоты, — глубоко внизу. Лишь пик Корженевской «пытается подняться» до пика Коммунизма, но все–таки значительно уступает.
Солнце не ждет и неуклонно опускается вниз. Приходится спешить. Тревожит состояние Николая Петровича.
Последняя задача — сложить тур и вложить в него банку с запиской — оказалась не такой простой. Вершинные плиты представляют породу исключительно мягкую, пористую, красноватого цвета с округленными краями. Небольших отдельных камней рядом с вершиной почти не нашлось. Видимо, свирепствующие ветры срывают их и сбрасывают вниз. Лишь немного отойдя от вершины, удалось найти несколько камней и заняться не легким в этих условиях перетаскиванием их к вершинному левому (по ходу) пику, отделенному небольшой трещиной, полунаполненной снегом; через трещину приходилось широко шагать, и это утомляло еще больше. Притащив таким образом плит пять–шесть, сложил их вокруг плоской банки и сверху покрыл наиболее крупной плитой. Кончена работа!
Встал, огляделся. На туманном фоне востока тоже встала огромная фигура. Я замахал руками — и там поднялись огромные лопасти и тоже замахали.
Пора на спуск. Забрал альтиметр, ледоруб и не спеша полез среди камней. Увы: то, о чем столько думал, — забыл! Забыл захватить камень с вершины. И еще пожалел, что тур сложил на самом вершинном камне, его наверняка сдует (а все из–за того, чтоб не сомневались, что до вершины дошел). Правда, кроме записки ниже в щель заткнул обертку от шоколада, но и она вылететь может.
На крутой гривке пришлось спускаться очень осторожно. Но слез довольно легко и быстро. Несколько неудобней стало идти дальше, по острому гребню. Приходилось сугубо аккуратно и не спеша ставить ноги и прочно всаживать кошки, стараясь не зацепить о штанину, иначе полет обеспечен.
Так, почти без отдыха, выбрался из выемки и увидел на гривке, на месте моего подъема, фигурку Николая Петровича. Спешу к нему по острой гривке. Один раз зацепил штанину, но удачно — хорошо воткнутый ледоруб удержал. Сбежал с гривки, траверсирую трещину. Вот уже скалы и встреча с Николаем Петровичем! Пожали руки, поздравили друг друга. Он видел меня на вершине.
— А где же рюкзак? Я не нашел его, — говорит Горбунов.
— Да вот он, в трещинке, к нему и следы ведут… — Чуть не рысью бегу к рюкзаку (досадно, сколько времени ушло, а измерения еще не сделаны).
Достаю инструменты, планку для лейки. Николай Петрович заряжает трясущимися руками. Замерз он очень. Щелкает фотоаппаратом, но лейка работает явно плохо. Я беру бусоль и начинаю делать засечки. Записываю цифры в альбом и тут же спешу сделать наброски вершины Корженевской, западного гребня и других. Выходит коряво, трудно сосредоточиться, но хорошо и это, потому что (как позже выяснилось) зарисовки оказались единственными документами, характеризующими западные вершины. Лейка замерзла и ни одного снимка не вышло.
Николай Петрович спешит на спуск. Замерз окончательно. Солнце уже садится.
Я остался дорисовать и собрать инструменты. Захватил три камня с гривки (но позже забыл их на высоте 6800).
Ну, прощай, пик! Быстро пошел по крутому спуску догонять Николая Петровича. На седловине догнал.
Под мощными стенами кубических сбросов, маячащих силуэтами, совсем темно. Но скоро выручила луна. Желтым блином вылезла из туманной дали, не сразу, но осветила нам спуск. А подход к гривке был освещен уже исключительно ярко.
Николай Петрович немного отстает, делает передышки. Я покорно дожидаюсь. Вот и крутая часть спуска. Глубоко приходится приседать, чтобы без рывка опустить ногу в рыхлый грунт. Выше колена увязают ноги в старых следах. Кричу Николаю Петровичу:
—Легче ставьте ногу…
Но уставший Горбунов топает грузно, во весь мощный вес. Однако снег не сдал, и Николай Петрович удачно дошел до низа. Трещина также благополучно осталась позади. Ну, теперь дорога ясна и легка.
Очень тревожит состояние Александра Федоровича. Когда мы уходили, он был очень плох. Как–то он? Не случилось ли чего–нибудь непоправимого в наше отсутствие?
Быстро с подбежкой иду к лагерю. Луна ярко заливает фирны пика зеленоватым таинственным светом, отчетливо выделяя наши следы. Маленькими квадратиками показались палатки. Еще ускорил ход — и вот я уже около них. Тихо. Приоткрываю палатку.
— Александр Федорович, вы живы?
— Жив, жив, и о вас страшно беспокоюсь…
— Ну, как видите, и мы живы, и вершину взяли!..
Пока говорили, подошел и Николай Петрович. Опять поток взаимных расспросов.
«Хорошее самочувствие, очень удачно спустились», — говорит Николай Петрович и разуваясь, и вдруг замолк, пощупал ноги — они ледяшки и носки к пальцам примерзли. Вот так удачно!..
Сейчас же (о чае уже некогда думать) перетащился Николай Петрович в мою палатку и пошла работа оттирания. Одну ногу тру снегом и рукавицей. Другая одета в носок и сам Николай Петрович трет ее. И так по очереди — бесконечная, нудная, но необходимая работа. Постепенно разминаются пальцы, появляется гибкость. Пальцы уже сами гнутся, но чувствительность никак не возвращается. Прошло много времени. Высоко взошла луна — я все тер. Наконец, пальцы пришли в приличное состояние, совсем оттаяли, но чувствительности добиться так и не удалось. Решили кончить. Спать клонит (о чае уже забыли думать).
Скорее в мешок. Влез в него во всем снаряжении, исключая ботинки. Ноги оказались тоже чуток подморожены, однако оттирать не стал. Попробовал — гнутся, ну и ладно, отогреются сами. Заснул быстро и спал здорово.
4 сентября. Лагерь «6900».
Встали не рано. Чудесное ясное утро. Принимаюсь за приготовление чая. На магги что–то не тянет.
Ноги Николая Петровича двигаются нормально, но чувствительность, увы, не вернулась.
Занялся сборкой станции, Николай Петрович — кухней. Беспрерывный чай — это почти единственное, что у нас осталось. Есть еще банка шпрот (порция Николая Петровича). Но вот и она дружно опорожнена. Осталось немного шоколада — доели и его. В общем подчистили все остатки, а чай разливался рекой на все лады. Так часа два и прочаевничали.
Начали сборы. Пока вытряхивали все из палаток, да укладывались — времени прошло уйма. Все мокрое, все в снегу, все обледенелое. Нужно немного подсушить (с трудом свертывается), да и больным нужно помочь уложиться.
Сборы закончились, когда солнце сильно склонилось к вершине. Я навьючил на себя огромный рюкзак, захватил остатки деталей к станции и отправился кончать установку.
Радиостанцию подтянуть — дело нескольких минут. Соединил контакты, затем начал заклепывать пропеллер, чтобы не сорвало. При помощи кусачек довольно добросовестно укрепил его. Осталось подтянуть растяжку, установить стойку по отвесу, надеть тормозной винт.
Я уже кончал работу, когда со склона раздались крики. Приподнявшись, я увидел Николая Петровича и Александра Федоровича. Они беспомощно сидели и усиленно звали меня. Поспешил скорее собрать разбросанные инструменты, привел в порядок станцию и, вскинув свой рюкзак, быстро двинулся к ним.
Состояние Александра Федоровича тяжелое. Связались. Впереди я, затем Николая Петрович, последним Александр Федорович. Часто отдыхаем. Александр Федорович дышит страшно тяжело. Бледный, как мертвец, и странно заострился весь, смотреть жутко. Тут и поспешить не мешало бы: вечер скоро и ноги Николая Петровича опять могут замерзнуть, но никак нельзя!
Пошли трещины. Следы во многих местах передуло и намело целые сугробы, что еще больше затрудняет передвижение.
Александр Федорович опять свалился. Терпеливо ждем. До каменистых выходов еще три раза отдыхаем, а на оных расположились всерьез. Целая процедура поднять Александра Федоровича: ослаб он страшно.
Солнце уже зашло за вершинный гребень пика. Длинная тень закрыла Бивачный ледник, лишь гребни соседних вершин еще ярко сияют. Александр Федорович жалуется:
— Николай Петрович, идите ровнее, вы сейчас меня свалите…
Еле тащу связку. Наконец последний снежный бугор. Еще немного… Вот последняя гривка, а вон и палатки лагеря «6400» венчают скалистую гривку.
Но что это? Из палатки кто–то выходит. Кричу:
—Антон!..
Незнакомая фигура в гольфах спешит навстречу. Фигура приблизилась. Носильщик? Нишан! Вот так щеголь! И где это он гольфы достал? Пока он обходит камни, по огромной заплате сзади на гольфах узнаю свои. Ну, хорошо, носи, да лазай только получше!
С его помощью довольно успешно транспортируем вниз Александра Федоровича. На мои плечи легли все вещи. Груз получился увесистый, но плечи выдерживали, в помощи не нуждались, и все довольно быстро дошли до лагеря.
Трогательная встреча. Расцеловались с Антоном и Зекиром. Они, оказывается, поднялись совсем недавно, за полчаса до нас и подтащили продукты.
Уложили Александра Федоровича и Николая Петровича в палатку.
Я устроился в нижней палатке с уртаками, и они сразу же принялись меня угощать. Язык, колбаса, сыр, печенье, чай… С жадностью навалился на все сразу. Даже спать тяжело.
Увы, не все хорошо кончается. Часа через три характерная боль в глазах. Всю ночь не мог заснуть.
5 сентября. Лагерь «6400».
Утро печальное… Глаз открыть не могу — страшная резь. Было трудно собирать станцию в очках и я снимал их! Провозился со станцией целый день на высоте 6900 метров на ярком солнце. И вот я слепой.
Носильщиков нагрузили увесистыми рюкзаками и отправили вниз. Пошли без особого энтузиазма; внизу есть, говорят, нечего, а здесь всего много.
Спускаюсь быстро — частично по лестнице, частично по скалам
Антон переселился ко мне. Ухаживает за «слепым» и кормит, как на убой. К вечеру боль стала утихать. Решили на ночь никаких снадобий не прикладывать. Александр Федорович чувствует себя значительно лучше. Но у Николая Петровича ноги отнюдь не поправляются, а наоборот, ходить ему становится все труднее.
6 сентября. Лагерь «6400».
Я уже немного могу смотреть, хотя обильно бежит слеза и перед глазами туман. Спускаться решили сегодня. Медлить нельзя. Сборы заняли много времени. Опять в рюкзак набралось слишком много. Пришлось мои ватные штаны оставить. Палатку свернули, и, привалив камнями, тоже оставили. Зато злосчастную кинамку уже никак нельзя было оставлять — взвалил на себя.
Выходим поздно, около 11 часов. Первая связка — Николай Петрович и я. С сугубой осторожностью лезет Николай Петрович. Я охраняю. Конец веревки короткий. Пройдя его, Николай Петрович отдыхает. Задняя двойка нервничает. Просят, чтобы их вперед пустили. Но они с Александром Федоровичем не пошли бы быстрее.
Наконец, дошли до спуска по склону. Опять верхние ждут, чтобы не спустить на нас камни.
Присыпанный снегом скалистый склон требует еще большего внимания. Помогают вбитые раньше крюки. Говорят, скоро и веревка должна быть, укрепленная Александром Федоровичем, Долго искали, и лишь у самого снежника действительно оказался короткий конец, который немного помог.
Со снежника все сдуло. Кое–где обнажился лед. Пришлось подрубать. Сверху торопят и волнуются. Александр Федорович взял у Антона ледоруб, когда тот снимал рюкзак, что–то крикнул нам, взмахнул ледорубом и… выпустил его. Сделав несколько огромных прыжков, злосчастный ледоруб попал на камень, да так, что дальше уже полетели две части, а вскоре и все четыре скрылись за ближайшим уступом.
Осторожно спускаемся с последнего снежника, охраняя друг друга.
Самая неприятная часть позади. Впереди пять жандармов, но уже значительно обезвреженные навешенными веревками, лестницами и, что, пожалуй, главное, — очищенные от шатких камней.
Отдохнули. Сыпучим кулуарчиком пошли скорее, хотя и тут требовалась осторожность: камни сыплются здорово.
Еще кулуарчик, но более безобидный, и Николай Петрович страхует меня уже с площадки пятого жандарма. Спускаюсь быстро — частично по лестнице, частично по скалам. Не успели мы выбраться, как сверху уже посыпались камни: опускаются Антон с Александром Федоровичем.
Наиболее неприятный траверс по стене тоже отнял много времени. Горбунов сначала не знал, как к нему приступить, но благодаря своему длинному росту спустился удачно.
Четвертый жандарм уже кажется пустяковым, хотя охранение не оставляем и здесь. Вот и траверс у снежника, заваленного свежим снегом, остался позади. Николай Петрович обошел кругом и снизу охраняет. Я быстро подхожу к нему. Вообще за мной задержки не бывает. «Вы идете вдвое быстрее», — замечает Горбунов.
Впереди кусочек с наклонными плитами, требующий большого внимания. Еще немного и последняя лестница прощается с нами. А отсюда до второй снежной гривки — рукой подать. Но без кошек тут не обойтись. Спуск пошел быстрее. Охраняем лишь на самых крутых участках. Прошли уже почти весь снежник, а вторая связка только выходит на него.
Опять снимаем кошки. Надоедливая процедура, особенно когда время дорого — дело совсем к вечеру. Знакомый траверс скалистой стенки. Гривка. Кулуар и спуск к третьей снежной гривке, требующий осторожности, дабы не наградить нижнего хорошим камешком. Все прошло удачно.
Ба! Знакомое лицо улыбается навстречу. «Ураим! Якши, джигит! Лезь выше, там начальник, помоги, рюкзак возьми», — и разошлись. Спешим скорее спуститься, чтобы невзначай шишка сверху не прилетела, и все–таки парочку камней он нам бросил. Опять встали на кошки.
У лагеря «5900» встречают уртаки. Кроме Зекира все налицо. Рады страшно! Решили было отправить их на «5600», но пока сматывали «шара–бара» стемнело совсем, да и они не выражали энтузиазма к спуску. Решили оставить ребят, благо и палатка еще одна прибыла. Ребята довольны.
Мое зрение восстановилось окончательно. В сухом и мягком мешке спать прекрасно.
7 сентября. Лагерь «5900».
Утро чудесное. Уже чувствуется, что спустились порядочно.
Солнце хорошо пригревает и воздух теплый — минус 3 градуса (вчера вечером было минус 5). Александр Федорович поправляется страшно медленно. Все еще очень слаб.
Со скалы виден лагерь «5600». Нам кричат, видимо, горят нетерпением нас увидеть. А мы не спешим. Сначала отправили уртаков, затем собрались и сами. Пошли опять в том же порядке.
Носильщики ушли недалеко. На втором жандарме догнали их и помогли спуститься. Старательно охраняем; лезут ребята тихо и неуверенно. Потом полез Николай Петрович. Что–то ужасно долго, ждать надоело. Оказалось, изменение в пути: выпали некоторые камни, и спуск затруднился.
Дальше уже пустяковое дело — идем «пешком». Ух, как приятно! Почти вся действительно серьезная армия жандармов побеждена и осталась позади. Впереди длинный волнистый гребень, еще одна скалистая кочка, пологий гребень и мы уже совсем дома — в лагере «5600».
Носильщики резвятся, дурят, скатываются по снежнику. Снег растопило, мокроватый, скользит. От прошлой бури еще остался толстый покров, местами ноги вязнут в следах. Последний раз снимаем кошки. Через жандарм перебираемся быстро и по снежнику уже топаем без кошек. Из лагеря на ближнюю кочку вышли встречать нас все его обитатели. Первой затрещала кинамка. Оператор страшно суетится. Миша Дудин торжественно говорит поздравительную речь. Сошлись, обнялись и крепко расцеловались… Приятно все же, когда так тепло встречают и радуются нашей общей удаче. Оператор продолжает щелкать и трещать, снимая со всех сторон и в разных комбинациях. Доктор сейчас же занялся больными.
Н. Горбунов и Е. Абалаков в лагере «5900»
Появилось еще одно новое лицо и приветствует нас. Это длинный юноша — строитель станции радист Маслаев. О его прибытии мы уже знали, знали и о том, что он привез самопишущую годовую станцию. Мы хотели поставить ее на «5900», но Маслаев поторопился и поставил ее на «5600». Однако получилось совсем неплохо. Тот же Маслаев ободрил совсем было упавших духом «низовиков», увидав 3 сентября со склона пика Орджоникидзе две наши фигуры, поднимающиеся к вершине пика Коммунизма.
Передохнули. Наговорились вдоволь. Наконец, смотали свое «шара–бара», и лагерь «5600» был ликвидирован.
Начали спуск.
На карнизе глубокие следы, поэтому кошек решили не надевать. С легким подкатыванием сбежали вниз. Дорожка заметна, но уже здорово подтаяла, местами обнажился лед. Скалы уходят назад. Грозно нависающий ледник тоже отступает. Наградит ли он на прощанье лавиной или помилует? Давно уже не было больших лавин, а там наверху явно готовится огромная лавина, она уже медленно отделяется от основной массы, готовая ежечасно нарушить грохотом горную тишину. Но нас помиловала.
С подкатцем прошли лавинный кулуар, по крутой части съехали сидя и дальше с подбежкой вниз по извилистой тропе. Отставших еще не видно.
Знакомый шум ледникового потока. Так бы и выкупался в нем! Теперь только стена сераков отделяет нас от лагеря. Меня берет радостное нетерпение, и я все время убегаю вперед. Кончилась ледяная готика. Вышли на серую зыбь морен, но на этот раз они не удручают: ведь лагерь уже на виду и там нас ждут! С вершинной морены кричу его обитателям.
В лагере зашевелились. Люди в полушубках, похожие на зверей, двинулись нам навстречу. Даниил Иванович с рукой как в люльке. За ним Шиянчик. Данила растрогался, а при упоминании о руке даже всплакнул. Юрочка все еще бледноватый, но выглядит уже бодрей.
Темно, а Александра Федоровича, давно спустившегося с последнего ледникового крутяка, все нет и нет. Уже произошла перегруппировка палаточных обитателей и место ждет больного. Я не выдержал, иду навстречу, ковыряя в темноте морену. Сверху услышал, наконец, голоса и скоро встретил отставших. Обняв за шею Мишу и Витю, как на костылях, медленно передвигается Александр Федорович. Я сменил Маслова, и мы заковыляли.
В лагере уложили Александра Федоровича в палатку.
Спим втроем в старой нашей палатке. Из палаток доносятся стоны, хриплое дыхание, многие во сне вскрикивают. Кажется, один я здоров и сплю за всех.
8 сентября. Лагерь «5600».
С утра начались сборы. Закончились они лишь к 12 часам.
Я пошел с рюкзаком раньше, с расчетом успеть подняться на гривку и порисовать пик Коммунизма.
Погода исключительная. Легко идется по знакомой легкой дороге вниз. Вот первая гряда сераков. Как все изменилось! Сераки растаяли чуть ли не наполовину. Особенно неузнаваема дорога у озера: из трудно проходимой среди грандиозных сераков она превратилась в пустяковую. От нашего моста не осталось никаких следов: дорога и здесь упростилась — проходит теперь по берегу. Озеро разрослось и изменило очертания.
Устроился рисовать. Закончив акварель пика Коммунизма, нельзя было не соблазниться панорамой цирка пика Ворошилова. Но здесь, к сожалению, пришлось ограничиться рисункам. По богатству цвета это исключительное местечко.
Караван из маленьких фигурок прошел подо мною и исчез. Спешу вниз. Небольшой неприятный участок плит, остальное — крутые осыпи. Только посматриваю, чтоб сзади камень не влетел. Подбегаю к рюкзаку, с ходу на спину — и айда дальше! Подкрепиться даже не захотелось. До спуска прошел быстро, а под ним обнаружил и караван.
Опять морены. Лошади поскальзывают. Однако до подъема добрались удачно. Зато при попытке подняться по крутой и полуразрушенной тропе полетели вьюки. Пришлось лошадей выводить порожняком и вьюки подтаскивать наверх самим. Дорогу развезло здесь жутко. На южном склоне большие оползни сделали ее непроходимой. Обходы страшно плохо разработаны.
Часть каравана отстала. Начинает темнеть. Ну, будет работа! Народ там остался свежий. Доктор, оператор да носильщики — поблуждают. Караванщики нагонят — выведут.
Догнал ребят. Идем в потемках, отгадывая дорожку. Она кажется бесконечной. Из лагеря усердно кричат и палят. Вдали появился огонек. Он все ближе, ближе и вдруг вынырнул из–за холма совсем рядом. Э! Абдурахман, Шибшов, Алеша!
— Ну, хоп, валите навстречу каравану!..
Огонек зашатался и начал удаляться…
Караван и остальные застряли крепко, нужно выручать. Однако сейчас так темно, что помочь чем–либо трудно, а лучшего проводника, чем ушедший навстречу Абдурах–ман, не найти. Придется ждать. Подкрепились кийком (остатки от загубленной Мишей пары), вдоволь почаевничали.
Тем временем луна осветила вершины и полезла на ледник. Ну теперь, пожалуй, придут! Действительно, снизу слышны голоса, бряцание копыт. Показались люди, лошади. Идем навстречу.
— Ну как, все? — спрашиваем.
— Нет. Часть осталась ночевать там, на подъеме.
Оказалось, застрявшие поднимались пешком, что было
нелегко и Николаю Петровичу и Александру Федоровичу, а затем начали путать и решили заночевать. Поставили палатки и в общем устроились неплохо. Хорошо, что караван дошел.
Чудесно выспались под открытым небом.
9 сентября. Рано утром отправили к «осажденным» гонцов с питанием и лошадьми.
Чудесное ясное утро, чувствуем себя после холода и снега как на курорте. Обстоятельное омовение сопутствует плотному завтраку. А как приятно печет тело, расставшееся со штурмовками, горячее солнце! Вот и последние, говорят, продвигаются. Сейчас настроение у всех хорошее. Опять у озера вырос большой лагерь.
В связи с успешным окончанием восхождения носильщики устроили сабантуй с чехардой и цыганской борьбой. Фурор произвела схватка, в которой Абдурахман перевернул Елдаша — чемпиона, уже сугубо тяжелого веса. Веселы — резвятся, смеются.
Меня, наконец, осмотрел доктор и нашел мое состояние исключительно хорошим: даже пульс 62 удара.
Наши планы таковы: под редакцией Николая Петровича составить телеграмму ЦК Партии и Правительству. Маслаев, оператор, я и еще несколько человек должны дойти до метеорологической станции и оттуда по радио передать ее в Москву. Николай Петрович показал нам на карте две точки, где может находиться метеорологическая станция. С тем и пошли.
Пройдя первую речку, повстречали наших охотников, весь цвет: Миша, Юра, Антон. Они забрались высоко, но кийков не видали.
И стало темнеть. С Перевала пяти услышали внизу голос. Оказалось, оператор преодолевает нижнюю часть спуска. Спустились чуть не ощупью. Никакой видимости. Прошли немного, вдруг еще один знакомый голос…
— Аркадий Георгиевич! Вот встреча!
— Ну, поздравляю! Мы хотим добраться к Подгорному лагерю. Со мною художник Котов.
Консервы взяли очень кстати. За чаем пришлось коротенько рассказать историю восхождения. Уже забравшись в спальный мешок, долго беседовали с Котовым. Рассказывал об Алтае (он тоже сибиряк, из Томска). Говорили об искусстве.
Взошла луна. Картина кругом столь мощная и сказочная, что долго не мог уснуть.
10 сентября. Встал с восходом солнца — решил сделать наброски пика Коммунизма и соседних вершин. Поднялся на чудесную скалистую гривку. Маслаев меня сопровождает. На соседней гривке увидал наших охотников. Кийки и на этот раз не желали, видимо, их баловать. Стала очевидна вся безнадежность дальнейшей охоты.
Хороший вид способствовал желанию подняться еще выше. Маслаев, упорно шагавший за мной, не выдержал и сел. Я занялся рисунком. Внизу прошел наш караван. Маслаев начал спуск и быстро исчез. Сделав три наброска, начал спускаться и я.
Внизу застал еще Аркадия Георгиевича и бородатого дядю, никак не подозревая, что это и есть художник Котов, с которым я разговаривал ночью. Продемонстрировал свои наброски вершин под хвалебные гимны Аркадия Георгиевича и поддакивание бородатого.
Распростившись с товарищами, быстрым шагом подался вниз. Караван остановился недалеко, и вскоре я его нагнал.
Мои спутники, рассчитывая вернуться сегодня, оставили свои рюкзаки караванщикам. Посему и я решил пойти налегке, оставив также рюкзак у караванщиков. Засунув альбом за рубаху, с подбежкой зашагал к «чертову гробу».
Вот и озеро в глубине, обходная по крутой насыпи тропа уже хорошо разработана. Какой изумительный отсюда цирк Калинина, я раньше и не замечал! Подъем, тропа крутит по морене. Владина «чертова гроба» пуста. Вот и перевал выползает меж острых пиков. Знакомые места! Юрта подстанции. У входа кинооператор. Он совсем недавно здесь. Маслаев не появлялся. (Без приключений не может).
Радушные хозяева (два техника–строителя станции и караванщик, здоровенный киргиз Козыбай) угощают нас супом из кутаса.
Тревожит судьба радиста Маслаева. Пошел навстречу. Вышел на морену — вижу уже к самому низу спускается фигура. Маслаев!
— Где ты пропадал? — спрашиваю.
— Очень высокий перевал. Лез, лез… Осыпи очень крутые, сыплются… (Представляю, какой грохот был!). Устал очень.
— Ну, хоп. Подзакуси, да пойдем! Времени уже много.
Я расспросил зимовщиков о дороге к станции. Надо было идти по леднику, а там на выступе будет видна станция куполообразной формы, издали похожая на камень. Вышли на морену.
На льду, поджидая отставших, сделал пару рисунков. Вдали увидел что–то похожее на станцию. Расстояние показалось подходящим. Правда, не совсем совпадала форма, но на камень во всяком случае было похоже. Объявил о своем открытии. Все смело зашагали вперед.
Но чем ближе мы подходили, тем все больше нарастало скептическое отношение к моему открытию. Подойдя вплотную, убедились, что это таки действительно камень. Огляделись несколько растерянно. Новых признаков станции не обнаруживалось. Уныло пошли вперед, шаря глазами по склонам. Я опять наемного опередил остальных. Маслаев несколько раз палил. Мы упорно кричали, но, увы, все без ответа…
Солнце зашло за хребет. Холодная тень легла на ледник. В коротеньких штанишках и рубашке начало крепко пробирать. Дошел до последнего большого массива, дальше которого предполагать существование станции трудно — ни одного подходящего места. Решил податься обратно. Посредине ледника резво прыгаю через трещины.
Вот и наши тащатся. Усомнились в существовании станции и тоже очень озабочены. Достали карту, и тут я впервые установил, что эти две точки, указанные нам Горбуновым, находятся здесь. Ближняя примерно у места, куда мы подошли, а вторая у самого Кашал–аяка. Это обстоятельство смутило. Что ж, придется еще пошагать!
Хребты потемнели, лишь левые вершины еще блестят на солнце, отливая сталью; ледники бурно, ледопадами сбегают из боковых ущелий и успокаиваются на леднике Федченко, покрытом темно–синей тенью, с черными дорогами морен. Только «Шпора» с огромными пологими фирнами сияет белизной.
Неожиданно впереди, вдали на морене, что–то задвигалось. Всмотрелся — лошади и люди идут навстречу. Спешу вперед. Наконец, поравнялись.
— Салям алейкум! Станция где?..
Караванщик показывает рукой на последний выступ. О–го–го! Далековато! Считая дальнейшие расспросы бесполезными, пошел по направлению к выступу. Пройдя порядочно, решил перейти ледник. Маленькими точками движутся позади остальные спутники. Ледник в этом месте спокойный. Переходить легко. Впереди впадина и моренка, отделяющая ледник Федченко от ледника, впадающего слева.
Перешел по морене еще кусок ледника, и вот видна уже дорожка по фирну вверх, к станции. Начало темнеть. Длинный кусок фирна вывел к скалам, а по ним уже нетрудно было добраться и до цели. Вначале показывается красный флаг, затем большое, как ангар, здание станции…
Прошло много времени, когда, наконец, появились остальные.
Встала проблема ночлега. Учитывая наше южное одеяние и отсутствие рюкзаков, пришлось выдать нам серьезное отепление.
11 сентября. Спал совершенно изумительно. Наконец стало жарко, пришлось раскрыться и одеться. Видимо, по случаю нашего прихода налегли на мясо. Поваренок отлично с ним расправился и сотворил вкусные вещи. Все попытки Маслаева связаться по радио с Ташкентом пока еще не увенчались успехом. Оператор уже вдоволь натрещал кинамой.
Покончив с делами и поручениями, я заинтересовался исключительным по мощности пиком Комакадемии. Спешу сделать набросок. Рядом с левой стороны, значительно глубже, еще пик. По моему определению — Дарваз. Меня оспаривают. Разложив карту, по компасу определяем направление — совпадает. Торжествую. Тут же подоспел неутомимый оператор. Трещит кинамка, запечатлевая нас с картой в руках. Я решил пойти исследовать Кашал–аяк.
Станция стоит на скалистом выступе, уходящем глубоко в ледник. Ледяные массивы, наталкиваясь на него, образуют большой ледопад, довольно значительно расщепленный. Первая же ледяная стенка заставила меня прибегнуть к помощи ледоруба. Ступени приходится рубить тщательно, ибо стена почти отвесна. Под душем струй с верхнего края спешу пробиться кверху. Острый ледяной гребень — и опять без ледоруба не обойтись. Срубаю острив гребня и, балансируя, продвигаюсь вперед.
До ровного места осталось траверсировать крутой склон. Но, сделав два шага, вдруг проваливаюсь в яму, наполненную водой и затянутую ледком. Хорошо — неширока, задержался руками. Выскочил по пояс мокрый. «Приятная ванна».
Не успел пройти и пяти шагов, как нога опять свободно пошла вниз. Вынуждено осев на одну ногу, почувствовал довольно резкую боль ниже колена. Высвободить ногу — пустяк. Посмотрел на другую — неприятный глубокий разрез от подвернувшегося острого камня. Удачно спустившись до ровного фирна, протер рану снегом и перевязал платком. Рана кровоточила слабо, хотя пробито до кости. Решив, что срывать поход из–за ерунды не стоит, быстро зашагал к перевалу.
Вначале ровное поле расщепилось трещинами и чем дальше, тем более неприятными.
Трещины здесь носят особый характер, отличаясь колоссальной глубиной и шириной. Сверху они мало заметны, едва расходятся, но ниже образуют громадные вместилища. Разодранные, соединенные мостами карнизы нависают бахромой колоссальных сосулек. Заглянешь, внизу сказочные, иглистые, переливающиеся отсветами гроты. Но попасть в них — значит остаться там навеки.
Учитывая свое одиночество, пробираюсь особенно осторожно. Аккуратно перепрыгиваю узкие щели, обхожу широкие. Понемногу щели оттесняют меня вправо. Целая система еще более широких трещин окончательно заставляет свернуть к цирку Комакадемии и сделать большой обход, который очень удачно вывел меня из лабиринта трещин.
Памирская метеорологическая станция на леднике Федченко
Рисунок Е. Абалакова
Перейдя снежную гривку, иду дальше, уже по прямой, к перевалу. Пологие скаты изобилуют трещинами колоссальной ширины и длины. Прощупывая путь, продвигаюсь к черте перевала. Пик Комакадемии, заслоняемый ближайшими вершинами, вновь выполз в новой форме, еще более отвесный и мощный.
Солнце хорошо греет. Иду в очках, досадно, что очки так меняют цвета, хотя яркость остается почти та же. Слева «Шпора» сияет фирнами, лишь в некоторых местах обнажая скалы. У самого перевала плато становится почти совсем горизонтальным и даже трудно установить, где место перевала.
Прошел еще порядочное расстояние и, наконец, начался легкий спуск. Направо открылись изумительной красоты вершины. Как перламутр, переливаются отвесные стены и убегающие смелыми зигзагами острые гребни. Ледники чешуйчатыми стенами заполняют низины. Я дошел до встающей неожиданно, как нос корабля, гривки, разрезающей ледник с правой стороны. Здесь начался лабиринт трещин.
Сел и принялся за наброски. Почти панорамой, подряд, зарисовал все до пика Комакадемии. Затем отошел на середину ледника и набросал его спуск и синеющий вдали хребет Ванча. Пройдя на левую сторону, попытался оттуда разглядеть вершину, принятую мною за вершину пика Коммунизма, и сделал еще один набросок. В дальнейшем при проверке оказалось, что эта вершина к пику Коммунизма имеет мало отношения; пик расположен восточней. (Во всяком случае отсюда вершина должна быть видна, потому что с подходов к Кашал–аяк мы чудесно видели ее).
С Дарвазом вышло не совсем удачно. Не захватив с собой карты, я не мог сразу сориентироваться. А после по рисункам разобраться было нелегко. Однако предположение о местонахождении данной вершины осталось. Думаю, что оное название носит вершина, открывающаяся всем массивом с перевала — первая большая вершина влево от Комакадемии. Влево от этой вершины уходит глубокий цирк, с сильно оснеженными, тоже мощными вершинами и значительным ледником. Левая сторона заканчивается еще одной вершиной с крутыми ребрами, уступами спускающимися к леднику Географического общества.
Времени прошло много. Сделав еще набросок пика Комакадемии, начал с подбежкой спуск. Переваливая гребень в обратную сторону, пытаюсь найти старые следы — и не могу. Лишь в конце спуска натыкаюсь на них. Первую обходную часть прошел по следам, но у трещины потерял их и пошел прямо, в направлении станции.
Нога тревожила несильно, часто я совсем забывал о ней. В общем, событиями остался доволен, особенно после огромной порции жирного супа, приподнесенного мне симпатичным парнишкой–поваром.
Набросок станции из–за темноты не закончил, решив доделать его утром. Здание станции необычайно как по форме, так и по месту расположения. Если бы заранее не знал, что это станция и что здесь есть люди — не поверил бы своим глазам.
Сплю опять в той же палатке и не менее крепко. Немного тревожит снег, загоняемый в окошечко ветром.
Схема маршрута восхождения на пик
Коммунизма и расположения лагерей
12 сентября. Метет. Бледное утро. Туман. Так и не пришлось сделать порядочный рисунок станции. Вчерашний наскоро кончаю из палатки. Ждем лошадей. Их запорошило снегом, они жмутся. Седла вьючные, деревянные. Наконец распрощались с гостеприимными хозяевами.
По фирну ведем лошадей за повод. Часты скрытые трещины и нужна осторожность. Перед трещиной лошадь подбирается и затем быстро перепрыгивает, иногда чуть увязая задними ногами. На леднике все сели верхом. Лишь я еще долго веду своего «рысака» на поводу. Жаль, уж больно маленький конишка! Впечатление такое: как сядешь — так завалится. Но совершенно неожиданно этот пигмей оказался дюжим и симпатичным коньком. Он изумительно знал дорогу, редко спотыкался и хорошо выводил из лабиринта трещин.
Вершины скрыты в туманен Неприкаянными бродят клочья облаков. Внезапно тишину нарушил страшный грохот. Оборачиваемся — ничего не видно, лишь несколько позже из–под завесы выскочили громадные каменные бомбищи. Они снарядами рвутся по скалам и осыпи, шрапнелью засыпают склоны и, нашумев, успокаиваются на леднике. И вдруг опять грохот, и снова громадными прыжками, словно с облаков, валятся каменные глыбы. Пыль завесой долго ползет по склону.
Козыбай успевает всюду: то впереди идет, то отбивающихся боковых коней в строй вводит, то отставших подгоняет, иногда рысцой, разбрызгивая талый снег и лужи, разгоняет лошадей. Быстро уходят назад хребты и ступени боковых ледников. Уже недалеко и подстанция. Скорей бы! Импровизированные веревочные стремена начинают выворачивать щиколотки.
Знакомые морены, где дорожка выписывает восьмерки, а лошади скользят и судорожно цепляются на крутых спусках и подъемах.
Подстанция. Обжигаемся жирным супом из кутаса. На фанерном ящике расставлены кружки, сахар, печенье. Ждем чая. Получили громадную пачку газет и писем. Увы, мне ничего нет.
Козыбай опять наседает на нас — торопит. С явной неохотой сажусь на коня. Потянулись тени от хребтов. Решил — доеду как–нибудь до морены, а там уже обязательно поведу коня на поводу, ехать нет никакого терпения.
Шумят речки в ледяных желобах. Сверкают и журчат бесчисленные потоки, покрывая водяной сеткой ледник. Сдавило лед моренами, полоса его уже совсем неширокая, бугрится гривкой. Моя лошадь прошла.
Хороший выход на гривку. Решив сойти несколько позже на явно крутом месте, я доверился лошади. Судорожно цепляясь копытами, залезла почти доверху и… не осилила, скользнула и съехала. Едва успел кое–как задержать. Остальные давно уже идут пешком.
Вдали показался лагерь.
