Книга: На высочайших вершинах Советского Союза
Назад: 1931 – 1933
Дальше: Таджикско—Памирская экспедиция АН СССР Восхождение на пик Коммунизма [14]

Покорение высочайшей вершины Советского Союза

Начиная с 1928 года, исследователи вели планомерное наступление на Памир. Из года в год сужалась площадь белых пятен.
Многочисленные отряды ученых всех областей знаний всесторонне изучали огромную территорию Советского Памира, вздыбленную высочайшими вечно снежными хребтами, изрезанную глубокими долинами — либо пустынными и каменистыми, либо заполненными огромными ледниками. И первыми в самые недоступные высокогорные уголки Памира проникали альпинисты.
К 1932 году были составлены карты наиболее высокогорной северо–западной части Советского Памира, пройдено и изучено огромное оледенение бассейна ледника Федченко — одного из величайших ледников мира, вытянувшегося широкой лентой на 77 километров.
Однако гигантский хребет Академии наук не позволял нам проникнуть с востока на запад и соединить две разрозненные карты восточного и западного Памира. Хребет Академии наук венчала высочайшая вершина Памира и Советского Союза.
С древних времен таджики считали самой высокой вершиной Памира пик Гармо. В 1932 году две альпинистские группы проникли к хребту Академии наук с запада и востока. Перед ними стояла задача подняться на гребень севернее пика Гармо и встретиться на перевале.
Но группы не встретились. Отряд, двигавшийся с запада по леднику Гармо, совершил подъем на гребень хребта севернее пика Гармо и установил полную возможность спуска на восток. «Восточному» же отряду, поднявшемуся по леднику Бивачному (левый приток ледника Федченко), дальнейший путь преградила непреодолимая двухкилометровая стена.
При обсуждении итогов работы экспедиции выяснилось, что пик Гармо, видимый с запада, и самая высокая вершина хребта Академии наук, видимая с востока и также принимавшаяся за пик Гармо, — в действительности две различные вершины, отстоящие одна от другой на расстоянии около 15 километров.
Южная вершина, имеющая высоту 6615 метров, оказалась подлинным пиком Гармо, а северная — наивысшая точка Памира, имеющая высоту 7495 метров (невидимая с запада), оказалась новой, ранее не известной вершиной. В том же году был ориентировочно намечен возможный путь на эту вершину по восточному гребню, по которому альпинисты поднялись тогда до высоты 5900 метров.
Естественно, что еще в 1932 году возникла мысль совершить восхождение на эту высшую точку СССР. Эта мысль поражала не только своей новизной, но и смелостью. К тому времени у нас был еще очень мал опыт высотных восхождений. Но мы верили, что молодость, сила и опыт, накопленный нашими альпинистами на Кавказских вершинах, победят любые трудности.
Московская горная секция направила на это ответственное восхождение лучших своих альпинистов. Весь коллектив дружно взялся за подготовку, люди были твердо уверены в своих силах.
Новый председатель Московской горной секции Коля Николаев, сменивший талантливого организатора и прекрасного альпиниста — Алешу Гермогенова, погибшего в марте 1933 года на седловине Эльбруса, говорил: «Пик 7495 должен быть взят любой ценой». Вероятно, не все соглашались с романтичными, приподнятыми словами председателя, но каждый решил приложить все силы и добиться победы.
Наш альпинистский отряд, состоявший из 12 человек, был включен в состав Таджикско—Памирской экспедиции Академии наук СССР.
Первая партия экспедиции выехала на Памир еще в мае 1933 года с задачей подготовить караван и разведать наиболее удобные пути подхода. Вторая партия отправилась из Москвы в июне. С ней шли основные грузы альпинистского снаряжения и специального теплого обмундирования. Третья и последняя партия задержалась до конца июля для получения метеорологической автоматической радиостанции, которую следовало установить на пике Коммунизма.
Среди бесконечных садов знойной Ферганской долины, близ северных отрогов Алтайского хребта, раскинулся, утопая в зелени пирамидальных тополей, небольшой киргизский город Ош. Он стал центральной базой почти всех отрядов Таджикско—Памирской экспедиции Академии наук, планомерно изучавшей богатства Памира.
От города Ош до Хорога на 700 километров протянулся высокогорный Памирский тракт. Извиваясь среди хребтов, он то пересекает пустынное плато, то зигзагами взбирается на перевалы, достигающие 4800 метров высоты.
Миновав перевал Талдык, машины подвозили участников 29-го отряда Таджикско—Памирской экспедиции (так назывался отряд, организованный для восхождения на пик Коммунизма) до базы в Бордобе, расположенной в широчайшей высокогорной Алтайской долине на высоте 3600 метров, и уходили дальше на юг.
В Бордобе формировался караван верблюдов и лошадей, участники получали винтовки, наганы. Здесь же нас обучали стрельбе на случай встречи с еще бродившими по Памиру разрозненными бандами басмачей. Отсюда караваны отряда, нагруженные снаряжением и питанием, в сопровождении красноармейцев уходили по Алайской долине на запад и вскоре терялись среди зеленых холмов северных предгорий величавого, заснеженного почти до подножья Заалайского хребта.
Альпинисты несли ночные караулы, следили за погрузкой и разгрузкой каравана, варили пищу и… восхищались небывало грандиозными масштабами Памира.
Остались позади 86 километров Алайской долины. Караваны свернули влево на один из двух проезжих перевалов через Заалайский хребет — перевал Терс–агар. Здесь, не отставая от каравана, участники экспедиции попытались покорить небольшую вершинку (около 5200 метров), но были «посрамлены горой». Когда до вершины оставалось метров двести, непривыкшие к высоте любители быстрых побед почувствовали страшную слабость и вынуждены были отступить по крутым снежным склонам.
С перевала Терс–агар открылась грандиознейшая более чем 3,5-километровая северная стена вершин Мусджилги, Сандала и Шильбе. Алтын–мазарские высоты скрывали находившийся где–то уже совсем близко хребет Академии наук и цель экспедиции — пик Коммунизма. Однако для ее достижения потребовалось немало времени и сил.
В глубине широкой плоской долины Мук–су среди зарослей арчи и облепихи виднелись маленькие мазанки последнего на пути нашего отряда селения Алтын–мазара. Широкая, не менее двух километров, долина Мук–су казалась лишь узким коридором, настолько высоки окружающие долину хребты.
Впереди ущелье перекрывали темные моренные бугры языка ледника Федченко. До них было не более 10–12 километров, но препятствий на пути оказалось немало. Высокими кофейного цвета волнами встретили альпинистов грозно грохочущие потоки рек Саук–сая и Сельдары, вытекающей из ледника Федченко. Целый день отыскивали опытные караванщики–киргизы броды через десять рукавов бешеных рек. Кружилась с непривычки голова, плыли берега, и грязные волны плескались с ревом под мордой лошади, готовые поглотить ее и седока.
Через десятый и последний рукав, сильно вздувшийся к вечеру, караван переправиться не смог и должен был отступить на высокий берег, снова преодолевая в обратном направлении пять рукавов.
На утро по малой воде караван перешел Сельдару и у мрачных бугров ледника Федченко разбил Базовый лагерь.
Дальше начинался путь уже по леднику Федченко. Более 18 километров прокладывали альпинисты тропу для лошадей по скользким буграм ледника, покрытым зыбкой мореной.
Караван медленно продвигался вперед. Через 12 километров на западе, изобилуя крупными ледниковыми озерами и срезами льда, открывался приток ледника Федченко — ледник Бивачный. В глубине его, между хребтами, альпинисты, наконец, увидели заветную шатрообразную вершину, убеленную снегом, — пик Коммунизма.
Казалось, до цели уже недалеко. Но 30 километров по ледникам до подножья пика Коммунизма экспедиции удалось преодолеть (проложить тропу и провести караван) лишь через полмесяца. Оползали морены ледника, осыпались камни бесконечных осыпей, таял лед на острых иглах (сераках) в верхней части ледника. Природа уничтожала результаты упорного труда. Тропу делали вновь и вновь и настойчиво вели караван вперед.
К концу июля среди хаоса диких камней и ледяных игл у подножья пика Орджоникидзе на высоте 4600 метров раскинулись палатки Ледникового лагеря — основной базы для восхождения на вершину.
От лагеря верхние сверкающие на солнце фирновые поля пика Коммунизма заслонялись нависающими и крутыми склонами его подножья. Горную тишину внезапно нарушал грохот камнепадов и огромных лавин, низвергавшихся с пика. Плотные клубящиеся снежные облака быстро проносились по леднику и долго не могли улечься и рассеяться. Огромная мульда висячего ледника верхнего плато постоянно рождала лавины, с шумом летевшие по пути нашего подъема к восточному гребню.
Первые атаки альпинистов (так же, как и попытка подъема на пятитысячную вершину) принесли лишь неудачи и заронили сомнение в успехе восхождения.
Но вот, наконец, после новых попыток, успешно миновав лавиноопасный склон, шесть альпинистов поднялись до высоты 5600 метров и вышли на восточный гребень. Однако высота снова сразила половину из них. Жестокие приступы горной болезни не позволили двинуться дальше, и группа, обескураженная, с большим трудом спустилась в базовый лагерь. При второй попытке самочувствие улучшилось настолько, что альпинисты сочли возможным двинуться вверх по гребню и попытаться проложить путь по грозным скальным башням (жандармам), выступающим на остром восточном гребне.
Первая группа преодолевала крайне сыпучую скалистую стену второго жандарма. В задание второй группы входило: сбросить слабо державшиеся камни и закрепить на крючьях веревки, которые могли бы облегчить продвижение идущим за ними.
Вторая группа веревкой почему–то не связалась. Николаев, вися над обрывом и перехватываясь за выступы скал, медленно поднимался вверх. Внезапно ему на руку упал камень. Он вскрикнул, разжал руку, которой держался за выступ скалы, и начал падать. Груда камней рухнула вместо с ним… Его поиски не увенчались успехом. Так погиб наш товарищ, энтузиаст–альпинист Коля Николаев…
Потрясенный гибелью Николаева выбыл из строя еще один участник экспедиции — А. Харлампиев.
Однако откладывать штурм восточного гребня было нельзя. От этого зависел успех всей экспедиции. И вот несколько альпинистов (среди которых были Е. Абалаков и Д. Гущин) вновь пошли на штурм восточного гребня. На этот раз все успешно преодолели второй жандарм и на высоте 5900 метров организовали второй высокогорный лагерь.
Третий жандарм оказался еще более трудным. Медленно, повиснув на веревках над километровым обрывом, альпинисты упорно прокладывали путь вверх по скалам. Вначале болела и кружилась голова, мучила одышка, но день ото дня самочувствие улучшалось.
Усталые, но довольные результатами работы альпинисты вечером возвращались в лагерь «5900». В легкой алюминиевой кухне на сухом спирте сварили калорийный ужин и быстро заснули в теплых спальных мешках.
Чем выше альпинисты поднимались по гребню, тем больше увеличивались трудности. Шире открывался горизонт, показывались все новые вершины.
Наконец, преодолев при помощи железных крючьев отвесные скалистые стены четвертого и пятого жандармов, отряд разрешил основную проблему: нашел и обработал путь по гребню. Выше оставался последний, шестой жандарм, но он казался более легким для прохождения, хотя абсолютная высота увеличивалась. В тяжелой борьбе на высоте 6000 метров над уровнем моря прошло семь дней. За время этой работы альпинисты окрепли, получили акклиматизацию, а главное — обрели уверенность в успешном исходе экспедиции!
Для отдыха спустились вниз. В ожидании прибытия последней группы с радиостанцией, в частых тренировках и обучении технике шести носильщиков (киргизов и таджиков) и кинооператора незаметно проходили дни. После тяжелой и напряженной работы на гребне они казались особенно безмятежными и спокойными.
Однако и в эти дни произошло немало событий. Кинооператор не отличался большой охотой к лазанью среди трещин и ледяных игл ледника. На просьбы альпинистов снять на пленку хорошую лавину он отговаривался тем, что обычная лавина на экране не «играет» и что ему нужна громадная лавина на темном фоне с боковым освещением. Наконец, чтобы отвязаться от назойливых альпинистов, оператор сдался на просьбы, уверенный в том, что ничего из этой затеи не выйдет. Однако природа подшутила над ним. Едва оператор приготовил для съемки аппарат, как раздался грохот и с верха двухкилометровой стены понеслась на черном фоне скал густыми клубами снежной пыли огромная лавина, освещенная с боку лучами солнца. Забыв испугаться, оператор с профессиональным азартом принялся крутить ручку киноаппарата, а остальные щелкать фотоаппаратами. Лавина стремительно неслась на «охотников за кадрами», и лишь в последний момент глубокие трещины ослабили ее мощность и изменили направление. Когда группа вернулась в лагерь, она не нашла там обеда: повар решил, что готовить его незачем.
Носильщики постепенно подносили в верхние лагеря снаряжение и питание. «Смотрите, как они странно спускаются», — заметил однажды Гущин. К лагерю несли на руках носильщика Джамбая Ирале. Тяжелого заболевания (воспаление легких) на высоте 4600 метров — он не перенес. После смерти маленького Джамбая суеверные носильщики превратились из друзей альпинистов в их ярых врагов. «Нас ведут на смерть», — твердили они. На следующий день мы узнали, что все носильщики решили спуститься вниз и разойтись по домам. Создалось напряженное положение.
Товарищеской беседой, рассказом о целях и задачах экспедиции и о необходимости дружной работы всех для выполнения задания удалось поколебать их решение. Носильщики, хотя и не сразу, вновь стали преданными друзьями альпинистов.
После этого возникло затруднение с транспортом. На трудной, все время разрушавшейся тропе побились лошади. Караваны приходили с перебоями, ощущался недостаток продуктов. Решено было большую часть группы до подхода последнего отряда направить в нижние лагери. Однако в тот же день они вернулись. Вместе с ними пришел последний отряд с метеорологической станцией и начальник экспедиции Н. Горбунов.
К концу августа все было готово к штурму вершины. В нем должны» были участвовать шесть человек (две тройки).
24 августа, в день выхода, пришлось сразу же нарушить план восхождения. Альпинист Шиянов накануне вечером заболел и на утро не смог выйти с первой связкой.
Альпинисты Гущин и Абалаков с тяжелыми рюкзаками пошли вверх вдвоем. Четвертый раз поднимались штурмовики по крутым фирновым склонам к восточному гребню. Им знакома была каждая трещина, каждый ледяной выступ. Однако альпинисты зорко и беспокойно вглядывались в висящие на огромной высоте ледяные глыбы мульды. Три предыдущие подъема к гребню прошли удачно. Альпинисты изучали закономерность падения ледяных глыб. Но на всякое правило есть исключение и это исключение давящим беспокойством томило их, пока они не взошли на восточный гребень.
Сила лавин иногда была так велика, что кипящие снежные облака с бешеной скоростью устремлялись вверх по склону, достигали гребня и, перевалив его, обрушивались на палатки лагеря «5600». Снежные вихри трепали палатки, снег набивался внутрь. Палатки уцелели лишь потому, что были установлены на обратном скате гребня.
Когда достигли лагеря «5900», то оказалось, что он находится в катастрофическом состоянии. Со дня его организации до начала штурма прошло две недели. На крутом снежном гребне образовались трещины и палатки свалились в них. Пришлось опять нарушить план и вместо подъема вверх долбить ледорубами во льду площадки для установки лагеря. Еще день простоя.
Наконец; альпинисты подошли к наиболее трудным стенам пятого жандарма. Тяжелые рюкзаки настолько сильно тянули вниз, что несмотря на помощь веревок, спущенных по отвесным участкам скал, лезть было чрезвычайно трудно. Носильщики опять отказались двигаться дальше. Но после длительных уговоров они сдались и миновали трудный участок.
«Ну здесь наши помощники будут иметь бледный вид», — заметил Гущин, едва переводя дыхание после преодоления второй наиболее отвесной стены. Его беспокойство оказалось преждевременным: взглянув вниз, альпинисты увидели на скалистой площадке три оставленных рюкзака и далеко внизу меж камней удаляющиеся спины носильщиков. Как быть? Неужели спускаться вниз?.. Да, пришлось снова спуститься на площадку, дополнить свои и без того увесистые рюкзаки совершенно необходимыми вещами и вновь проделать акробатические упражнения над обрывом в полтора километра.
Вдали высится убеленная снегом вершина пика Коммунизма
Знакомые скалы кончились. Двойка полезла на шестой, самый огромный жандарм. На обледенелых скалах плохо держат стальные гвозди трикони. Гущин внимательно страхует Абалакова при помощи веревки, закрепленной на железном крюке. Каскады ледяшек летят из–под ледоруба Евгения, звенит лед, и одна за другой вырубаются ступени.
Прямо вверх идет скалистый желоб. Обходов нет. Гущин, страхуя Абалакова через выступ, зорко, с беспокойством наблюдает за каждым его шагом — порода слишком сыпуча. Осторожно лезет Абалаков, но вот из–под ноги у него вырывается камень, сбивает по пути другой, третий, и вскоре целый каскад с грохотом валится на Гущина. Один камень перебил веревку, связывающую альпинистов, другой упал на руку Гущина. Он содрогнулся, рука беспомощно повисла и, пошатнувшись над обрывом, он припал к выступу.
Рука Гущина начала кровоточить. Абалаков осторожно спустился вниз, связал по пути перебитую веревку и сделал перевязку раздробленной кисти Гущина.
— А я и удержался только потому, что думал, что ты меня держишь, — тихо сказал Гущин, глядя на узел веревки.
— Ну, что будем делать?
— Надо двигаться вверх, — после некоторого раздумья проговорил Гущин…
Вскоре наступила ночь. Неведомые сыпучие скалы по–прежнему круто уходили ввысь. Ощупью, отыскивая зацепки, Абалаков лез вверх, уже не надеясь на страховку Гущина. Он не мог быть уверен в надежности страховки Гущина, настолько круты и сыпучи были скалы. Товарищи могли лишь слышать друг друга.
Гребень! Достигли маленькой площадки. Вбили крючья, обмотали веревкой палатку, закрепив ее на крючьях, и влезли в нее, как в мешок.
Всю ночь Гущин стонал. Бинты врезались в распухшую руку, их пришлось разрезать.
На утро альпинисты организовали новый лагерь на высоте 6400 метров. Проблема преодоления восточного гребня была решена! Страшно измученные, поднялись к этому лагерю и носильщики. Сбросили груз и немедленно пошли вниз. Эта высота оказалась для них предельной.
Через два дня к вечеру снизу донеслись обрывки слов. Абалаков пошел навстречу. Близ выхода на гребень увидел четверку альпинистов второй группы. Они медленно поднимались по веревке, спущенной с гребня. Ослабевшие, они едва могли подтягиваться на веревке. На гребне Горбунов вынужден был оставить свой рюкзак.
Наступила ночь. На этот раз вся штурмовая группа была в сборе, уместившись в двух маленьких палатках, поставленных на небольшом плоском камне острого скалистого гребня. Кругом мрак, головокружительные обрывы, снег и мороз. Горбунову недоставало спального мешка, оставленного им в рюкзаке далеко внизу. Абалаков вновь спустился по знакомому гребню, ощупью находя путь и цепляясь за скалы, и вскоре рюкзак был доставлен хозяину.
Метеорологическую станцию нужно было поднять выше. Гущин даже с больной рукой чувствовал себя крепче каждого из последней четверки. Снова вдвоем, Абалаков и Гущин, пробивали путь. Каждый нес более пуда деталей метеорологической станции. Они шли уже не по скалам, а по глубокому снегу гребней и обширному наклонному плато, лавируя между многочисленными и огромными трещинами. Было трудно: сказывалась высота, большой груз и глубокий снег. Сорок, пятьдесят, сто шагов — затем в изнеможении валились в снег. «Никогда в жизни не думал, что может быть так тяжело», — признавался потом Гущин.
Стрелка альтиметра подошла к 6900 метрам. Довольно! Сложили метеорологическую станцию и легко пошли обратно к лагерю «6400». Тяжелая работа не пропала даром. На следующее утро уже весь отряд, забрав все необходимое, двинулся по готовым следам вверх. На этот раз тяжело было идти тем, кто вчера отдыхал внизу.
Абалакову проторенный путь казался уже легким, особенно без груза метеорологической станции. Он уходил далеко вперед, поджидая группу, садился на рюкзак и, напевая песни, любовался перламутровым переливом первозданного хаоса, скопищем огромных вершин, гребней, пиков, поднимавшихся в бескрайнее пространство темно–синего неба. Группа медленно приближалась, и Абалаков опять уходил вперед. Когда отряд подошел к оставленной ранее радиостанции, около нее были уже очищены две площадки для палаток.
Последний штурмовой лагерь перед вершиной пика Коммунизма. Две палатки затерялись в обширных снежных полях верхнего плато пика. Как шатер над ними высился острый вершинный гребень. Еще одна попытка поднять станцию выше не дала результатов. Основной кожух станции удалось поднять лишь Абалакову. Двое товарищей, несших остальные детали, так и не смогли подняться до него. Пришлось Абалакову свой груз спускать обратно вниз. Станцию решили ставить близ лагеря.
Трое альпинистов возвращаются вниз в лагерь «5600». Их состояние не позволяет им не только подниматься вверх, но и находиться на высоте последнего лагеря. К тому же и продуктов оставалось очень мало.
Тревожный признак непогоды: альтиметр резко, на 200 метров, набрал высоту. Через день ровной пеленой заволокло небо, снежные вихри побежали по снежным полям пика. Началась высокогорная буря. Спускавшихся она застала на отвесных стенах восточного гребня. Выбиваясь из сил, хватались альпинисты за скальные выступы, покрытые снегом, и обледенелые веревки. Шквальные порывы ветра срывали их со скал. Стоя, прислонившись к скалам, провели они эту ночь.
Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой. Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин, заснеженные выступы скал — все куда–то уплыло; возникли видения другого, знакомого мира — Москва… знакомая комната… Стук в дверь. Войдите!.. Никого нет. Опять стучат… Шиянов очнулся. Это стучал Гущин, стоя на конце карниза и забивая крюк. Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе забыться…
К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили медленной шатающейся походкой, как будто другие люди.
От опустившихся альпинистов внизу узнали о положении трех штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной, да принять все меры к тому, чтобы спустившиеся альпинисты как можно быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи штурмовикам, оставшимся наверху.
В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и крышу.
Бороться с наваливающимися массами снега становилось возможным лишь изнутри (снаружи морозные вихри сбивали с ног и леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее рюкзаком, деталями станции, ледорубом.
У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной (рвотой и не. мог принимать ни пищи, ни питья.
Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся… помогите…». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.
Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом… За стенами палатки крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кухни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им помощь.
Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и шекельтоны — было все же страшно холодно. И не удивительно. Достаточно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять причину: он показывал 45 градусов мороза.
Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот, наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер вершины. Увидят ли они что–либо живое на его склонах?
— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.
В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.
Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину. Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Особенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.
Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в благополучный исход.
3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы, колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к вершине.
Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика, медленно поднимающиеся вверх!
Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому, что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва мог идти даже и таким медленным темпом.
Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12 часов стало ясно, что до вершины не дойти.
Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину Советского Союза — пик Коммунизма (7495 метров), 3 сентября 1933 года совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков. Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни.
Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов. Открыли. Горбунов отказался от своей половины (отнюдь не потому, что был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с наслаждением. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.
Расстояние между альпинистами быстро увеличивалось. Уже маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего рядом с ним самого себя. Видение исчезло. В следующую минуту ему показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять начинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остановись! Буря! Нужно рыть пещеру и заночевать…» Эти видения и нелепые мысли могли быть порождены лишь крайним утомлением и большой высотой.
Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост. Абалаков переполз его по снегу.
Вершинный гребень… Назад круто падает снежный склон и, как застывшие волны моря, — необозримые просторы новых, еще невиданных вершин!
Рюкзак оставлен в небольшой расщелине. Скорей по гребню к высшей точке!
Снег вдруг стал плотным, как фарфор. Острые зубья кошек едва оставляли на нем след. Гребень становился все острее и острее. Под шквальными порывами ветра альпинист, балансируя, старался сохранить равновесие.
Солнце, казалось, было где–то совсем внизу. Его красный диск приближался к краям дальних гор. Скорей, скорей!
Но больше двадцати шагов подряд пройти было невозможно. Сердце, как молот, тяжело стучало в груди. Вот уже видно острие вершины. Как она близка и далека в то же время!
У Абалакова закралось опасение — не хватит времени! Он сделал рывок, пошел быстрее, упал на четвереньки. Немного отдышавшись, преодолел последние метры.
Гладкая скалистая площадка вершины!
Как хорошо лежать на спине, смотреть в темно–синее небо и дышать!.. Абалаков взглянул на альтиметр. Стрелка показывала 7600 метров. Температура 25 градусов мороза.
Какая глубина, какая широта вокруг! Совсем как в плане смотрелись змеевидные ледники, запрятанные в темнеющие ущелья. А вдали бесконечные ряды вершин и наиболее высокие из них ясно видны на расстоянии не менее 400 километров.
Солнце отбрасывало гигантскую тень вершины на облака, клубившиеся восточнее пика. Что это?.. Гигантский двойник человека на мощной вершине встал в облаках. Повторяя движения Абалакова, он поднимается, машет руками…
Солнце близилось к горизонту. Абалаков делал схемы и зарисовки хребтов, ледников, вершин.
Банка с запиской, придавленная несколькими с трудом найденными Камнями, осталась знаком покорения человеком высочайшей вершины СССР.
Пора вниз. Осторожно вонзая кошки по обе стороны острого гребня, спускался Абалаков вниз, стараясь как можно крепче забить ледоруб.
На плато, у выхода на вершинный гребень его встретил Горбунов. Сделали засечки вершин. Лейка замерзла. Абалаков внес последние схемы–зарисовки в альбом. Он был удовлетворен: теперь две разрозненные карты Памира можно слить в одну.
При луне глубокой ночью вернулась двойка в лагерь «6900».
Гетье уже свыкся с мыслью о гибели. У него не было надежд на возвращение вниз. Голоса штурмовиков вернули его к жизни. «Вершина взята! Все благополучно», — сообщил ему Горбунов.
Однако не все было благополучно. Три часа оттирал Абалаков пальцы ног Горбунова, превратившиеся в ледяшки, но оттереть не удалось. Уже на следующий день они почернели и начали болеть.
Окончательно установили станцию близ лагеря. «6900».
Гетье не верил, что сможет спуститься вниз. Однако все же нашел в себе силы подняться и с помощью Абалакова начать спуск к лагерю «6400».
Трудно одному здоровому спускать двух тяжелобольных по отвесным километровым скалам. Кругом безмолвствовала снежная пустыня… С величайшим напряжением всех сил дотащил Абалаков больных до лагеря «6400».
Что это?.. На снежном гребне лагеря «6400» показалась одна, вторая, третья фигурка… Альпинист Цак с двумя носильщиками поднимался к лагерю «6400».
Не было времени на душевные излияния. Нужно было спасать больных и продолжать спуск. Но теперь вышел из строя Абалаков. Установка станции потребовала несколько часов кропотливой работы, во время которой приходилось сбрасывать очки. Вечером он почувствовал резь в глазах и к ночи уже не видел ничего.
Целые сутки больные ждали, когда Абалаков прозреет. На вторые сутки с утра начали спуск по скалам. Цак спускал Гетье, Абалаков — Горбунова. Нужно было большое самообладание как больных — они от слабости и боли все время были на грани падения, так и здоровых — им нужно было неослабно следить за больными и надеяться только на себя, так как больные не могли обеспечить страховку.

 

Е. М. Абалаков, 1933 год
К вечеру подошли к лагерю «5900». Не верилось, что все отвесные стены уже позади. Последняя ночь в высокогорном лагере.
В лагерь «5600» поднялись почти все обитатели Ледникового лагеря. Радостно светились лица. Крепко целовались «нижние» с «верхними». Врач оказал первую помощь больным.
К вечеру все альпинисты спустились вниз. С удивлением и уважением смотрели носильщики на штурмовиков, как на людей, сделавших невозможное. Повар Усумбай внес свою лепту — хорошие отбивные котлеты из мяса горного козла–киика.
Возвращение казалось уже легкой прогулкой. Караван спускался вниз по леднику. И все дальше удалялся величавый пик Коммунизма.

 

 

 

Назад: 1931 – 1933
Дальше: Таджикско—Памирская экспедиция АН СССР Восхождение на пик Коммунизма [14]