Из штурмового дневника
30 августа. Вышли на штурм в 21 час 10 мин. Лишние вещи оставили в опущенной палатке. Чудесная лунная ночь.
Постепенно поднялись по полотой части и вошли в ущелье. Проходим 200 метров. Остановки примерно через каждые 50 минут.
Ледник волнообразно поднимается вверх. Справа нагромоздились сераки с ребра Хан—Тенгри. Слева отвесная стена пика Чапаева. Алмаатинцы оставили здесь очень заметные следы: сочувствуем ребятам — тяжело им досталось!
Прошли несколько глубоких трещин, некоторые переползли. Перед нами крутой склон. На склоне видны следы скатывавшихся людей. Полезли и застряли: дальше нагромождение сераков и трещин, к тому же луна закатилась за гребень.
Попробовали другой путь, но безуспешно. Темно. Перед нами крутой склон и бергшрунд.
Решили остановиться и подождать рассвета. Высота 5450 метров. Влезли в нерасставленные палатки и довольно скоро заснули.
31 августа. Встали до восхода солнца. Оказалось, мы были на верном пути. Без труда пролезли бергшрунд и крутой склон, за ним другой и опять вышли на ровный ледник.
Идем медленно. Высота около 5600 метров. Дует порывистый ветер. Температура — 9 градусов мороза. Однако в пуховке и валенках идти не холодно.
Первым шел я и вскоре вышел к большому сбросу неподалеку от седловины. Высота 5650 метров. Решили рыть пещеру.
Работали с Виталием часа два. Леонид на палатке Здарского оттаскивал снег. Палатку сильно изорвали, но пещеру все–таки вырыли.
Начавшаяся буря так и не дала обсушиться. Пришлось мокрыми влезть в пещеру, заделать отверстие и развлекаться чаем.
Миша чувствует себя лучше. У Леонида побаливает зуб. У меня самочувствие хорошее.
Клонит ко сну. Легли в три часа. Тепло, но душно, ибо замуровались почти герметически. Спали неплохо.
2 сентября. Ленц и Виталий выходят раньше фотографировать и проторить дорогу. Мы долго возимся возле пещеры, варим еду, укладываем рюкзаки.
По обширным снежным полям заключительного цирка вихрями носится ветер. Видимость плохая. Однако в тумане видео массив Хан—Тенгри, серовато–желтое ребро с круто вздымающейся верхней частью, а правее его — кулуар Погребенного.
Следы Виталия почти повсюду уже замело. Я торю вновь. Леониду и Мише, видимо, тяжело. Вышли к первому лагерю алмаатинцев. На подъеме по снежной стенке к седловине снег оказался исключительно глубок. Виталию он был выше колен, а Леонид и Миша увязали по пояс. Наконец вышли на жесткий гребень. Обледенелый снег кончился. Пошла темная осыпь со скалками. В седловинке на сравнительно большой площадке устроили лагерь. Я чувствовал себя совсем хорошо и пошел выше, пытаясь найти лучшую площадку. Дошел до мраморной короны, но ничего не нашел. Здесь корона уже очень близка. Вернулся обратно.
К вечеру палатка обледенела изнутри, сконденсировав пары. Лежим, тесно прижавшись друг к другу, герметически закупорившись, ибо снег надувает даже в малую дырку. У головы стараюсь поставить черенок от лопатки, чтобы полотнище не касалось лица и было чем дышать.
3 сентября. Погода стала лучше. Миша в палатке кипятит чай. Палатки обледенели, мешки и вся одежда мокрые. Идем в пуховках.
Пологий черный гребень кончился, начался более крутой, собственно массив Хан—Тенгри. Высота примерно 6300 метров. Подниматься решили прямо вверх, придерживаясь широкого ребра (путь алмаатинцев), а не сворачивая вправо, в кулуар Погребецкого. Подниматься нетрудно, со ступеньки на ступеньку, частично осыпями, как и говорили алмаатинцы. Лишь иногда встречающиеся небольшие стенки несколько осложняют подъем, ибо рукавицы снять уже невозможно — холодно.
Осуществить задуманное не удалась. Хотели выйти выше крутой стенки, а остановились несколько ниже ее подножья. Но довольны и этим. Высота 6600 метров. Поставили палатку. Площадка удобная; особенно хорошей она стала после моего и Леонида вмешательства.
Мишука приходится подгонять: он очень апатичен. Вечером с Леонидом впервые оттираем Мишины ноги. Я, конечно, поругал его, но оттерли добросовестно и на всякий случай обернули пальцы керосиновым бинтом.
4 сентября. Утро замечательное: ясное и холодное. Мишук опять кипятит чай. Жмемся к палатке. Я иногда размахиваю ногой: подмерзает даже в валенке. Леонид стоит как–то странно съежившись. Виталий тоже. Ленц ходит по гребню, стараясь не замерзнуть.
Исключительные панорамы открываются вокруг. Под нами на севере глубоко залегает северный рукав Инылче–ка. За ним круглые вершины хребта Сары–джас. На северо–запад темная впадина — Сары–джас. А запад и особенно юго–запад почти целиком заполнены белыми гребнями.
Решили выходить. Собрали было рюкзаки, но неожиданно Виталий внес предложение идти без рюкзаков и взойти сегодня же. Предложение встретило сочувствие большинства: рюкзаки стали для многих чрезвычайно тяжелы, а до верха стенки, казалось, близко и легко добраться.
Вышли налегке, оставив основной груз в лагере. Однако уже в начале кулуара встретились трудные крутые и обглаженные скалы. Времени на их преодоление ушло много. Виталий с Ленцем попытались обойти слева, но это им не удалось и вскоре они показались в нашем кулуаре.
Виталию совсем скверно, его валенки без обивки и скользят на сильно оснеженных скалах. Я предложил вернуться в лагерь. Миша запротестовал. Он настаивал, чтобы я его в таком случае оставил здесь, ибо завтра он уже сюда не дойдет. Подтянули к нам на веревке Виталия он Ленца, обсудили создавшееся положение, просьбу Миши и решили ускорить восхождение — идти на вершину. А поскольку даже в случае достижения вершины спуститься до лагеря мы не сможем — решили заночевать в новой пещере.
Пересекли снежник и поднялись по обглаженным скалам до последнего крутого места. Ребята идут медленно сзади. Я свободно успеваю торить им путь. Всех мучает одышка и до боли пересыхает в горле. Глотают снег. Последнюю часть преодолели без особых трудностей.
Вышли на снежный гребень. Он идет, извиваясь в северо–восточном направлении. Справа большой кулуар. Выше видна шапка скал, но вершина ли это?
Решили рыть пещеру в гребне: выше снежных массивов не видно. Я начал с одной стороны, Виталий с другой. Однако к концу он перекочевал ко мне: у него что–то не вышло. Пещера получилась обширная. Много трудов доставило извлечение здоровенного камня.
Залегли в пещере, однако как–то нескладно: не поперек, как предполагали, а вдоль, ногами к выходу, и мне места не досталось. Никакие увещевания не помогли и я улегся поперек у самого входа. Из дыры дует. Заложил ее кусочками снега, но и это не помогло. Холодно, меня трясет. Ночь нестерпимо длинна. Сижу, размахиваю и бью ногами. Под самое утро ввалился в общую кучу людей и немного вздремнул.
5 сентября. Вокруг облачное море. Лишь над нами ясное небо и вершина Хан—Тенгри.
Вышли. Полезли по гребню, вначале весьма короткому и нетрудному. Потом гребень расширился, перешел в снежный со скалистыми выходами. Снег довольно глубок. Идам очень медленно: каждые 10–15 шагов передышка. Вышли на жесткий снег. Пришлось подрубать: у Виталия нет кошек. Здорово мерзнут руки, но рубить нужно, так как Виталий совсем уже не может идти.
На высоте 7000 метров отважные альпинисты вырыли
обширную пещеру
Снежный гребень вывел к группе скал и… вот она, снежная шашка самой вершины!..
Ветер яростно гонит снег и промораживает насквозь. Кругом море облаков и лишь к югу от нас видна одна вершина, вернее, громадный массив…
Ребята с трудом сделали последние несколько шагов и сгрудились у камня. Я пошел искать следы алмаатинцев. Они говорили, что сложили тур и оставили шашку в западных скалах. Все тщательно осмотрел — ни записки, ни тура. Абсолютно нет никаких следов пребывания человека на вершине. Затем обошел всю вершину. Она образует гигантский снежный купол, наиболее приподнятый в северо–восточной части и спускающийся наподобие большого отлогого снежного плеча на юго–запад. До конца на восток пойти один я побоялся, так как, по описанию Погребецкого, там должен быть карниз.
Однако потом все же не удержался, побывал и на самой высшей точке и оттуда немного спустился на восток. И тут выяснилось, что высшая точка карнизом не обрывается. Сложил на скалистом островке юго–западного плеча тур, вложил в него кусочки винных ягод в обертке и вернулся к ребятам.
Они сидят, чуть спустившись и укрываясь от ветра за большим камнем. Место это в северо–западной части вершины очень заметно благодаря двум выступающим камням. Решили оставить здесь записку. Ее писал я: у остальных плохо работают пальцы. Вложил ее в банку Ленца и положил на правый камень на карнизик, придавив сверху большим камнем.
Высота по альтиметрам 7220 (без поправки). Температуру Мишук уже давно не измеряет — не до этого. Ленц ничего не снимает, ибо руки у него сильно поморожены. Я взял у него лейку и сделал несколько кадров.
Пошли на спуск. Идем опять очень медленно: Виталий здорово скользит. Ленц и Миша ушли вперед. Времени не больше 12 часов, точно никто не знает: часы стоят.
У пещеры сошлись. Посидели. Виталий надел кошки, пошли вниз. Скалы занесло снегом. Спуск стал сложнее. Прошли по снежнику и вышли опять на обглаженные скалы. Виталий предпочел съехать по снежнику. Я начал пересекать его. Сверху сыплются камни. Это Мишук с Ленцем никак не могут одолеть первую стенку.
Решили спускаться по всей 40-метровой веревке по одному; я опустился первым и хорошо. Затем Леонид. С порядочным перерывом — Миша, Ленц и Виталий.
Пока они лезли, я решил спускаться без охранения, руководствуясь желанием скорее попасть в лагерь, подготовить его и натопить воды для измучившихся ребят. Спуск оказался сложным. Сверху зачем–то сбросили мне веревку. Когда я спросил, закреплена ли она, Виталий ответил, что раз он спускает, значит закреплена. Потом вдруг кричит «тяни!». Я потянул, веревка натянулась и… вся слетела ко мне.
Виталий кричит, чтобы я закрепил ее за большой камень. Ого, чего захотел! Камень этот значительно выше меня, но обмотавшись веревкой, уже карабкаюсь вверх. Неожиданно веревка выскользнула и полетела вниз. С замиранием сердца слежу, как она извиваясь катится все дальше и дальше, но вот остановилась. Вниз за ней! Осторожно разгребая снег и цепляясь за каждую неровность окал, лезу вниз. Но чем дальше, тем скалы становятся обглаженнее и опаснее.
Сверху кричат, что не могут спуститься без помощи. Виталий слез самостоятельно, а оставшиеся настолько ослабли и перемерзли, что не могут ни спускаться, ни охранять друг друга. Решаюсь на опасный шаг: тормозя ледорубом, соскальзываю вниз, метров на 15, затем еще. Внимание, воля — все напряжено до предела.
Дальше рисковать невозможно — скалы совершенно гладки. Прошу Виталия (он на кошках) страверсировать до веревки. Виталий идет на кошках, и то разок съехал. Не отрываясь, слежу — дойдет или нет? Дошел, взял веревку, но вернуться назад не может. Я подхожу как можно ближе и с трудом достаю конец брошенной веревки. С концом веревки в зубах добираюсь до более расщепленных скал.
Лезу опять вверх с тайной надеждой, что ребята в свою очередь хоть сколько–нибудь спустятся вниз. Однако надежды мои не оправдались, и до встречи с ними пришлось лезть порядочно. Привязался к их веревке, укрепился и, выругав хорошенько всех, особенно Мишку, погнал вниз.
Но Мишка все же отстает. Не действует и главная угроза — заночевать на скалах. А опасность эта стала довольно реальной, ибо уже темнеет. О нижней пещере нечего и думать. Дай бог, дотащить их до первого лагеря!
В выемке встретили Виталия. Еще до этого он что–то кричал. Оказывается (по его мнению) мы прошли лагерь. Мне что–то не верилось; спустились мы будто немного. Однако, чтобы не было худшего (уже совсем темно), снова полез вверх искать лагерь. За мной двинулся Леонид. Я быстро опередил его. Прощупывая в темноте выступы, пролез сочти до начала крутых скал, вылез на гребень и… лагерь! Разгребаю: вот шкуры, что–то завернутое в брезент, опять шкуры, кусок прорезиненной ткани, возможно, край палатки… Это, конечно, не наш лагерь, это последний лагерь алмаатинцев. Отдышался, дождался Леонида и вместе мы еще раз перещупали вещи. Явно: выше этого места нашего лагеря быть не может.
Леонид на обратном пути отстает и стонет. Вот черти, сгоняли нас зря!
Уже вблизи кричим. Ответы не ясны. Затем отчетливо донеслось: «Мы в лагере алмаатинцев»…
Что за чертовщина, везде им мерещатся алмаатинцы. Спустились. Ребята сидят под палатками. Место определенно наше.
—Вот, их палатки нашли, — говорит Виталий и ощупывает палатки.
Смотрю — палатки наши. Вот палатка Ленца.
— Да вы что, свихнулись, это же наши палатки! — говорю я.
— Нет, нет, у нас таких не было…
Мне даже жутко стало. Ясно, от всех невзгод у ребят легкий мозговой заскок.
—У алмаатинцев и кухня, оказывается, была, — замечаю я, доставая мету Ленца. Доказывать им что–либо сейчас бесполезно.
Вытащить Виталия и Мишку из палатки невозможно. Пришлось разжечь мету на улице.
Ленц сидит, скорчившись под палаткой Здарского, но когда услышал шум закипающей воды, поднялся и сразу с наслаждением опустошил полмиски. Дали миску Виталию с Мишуком. С удовольствием выпили и мы.
Ночь довольно тихая.
Наши спальные мешки неизвестно где. Виталий говорит о них что–то несуразное. Наконец я нашел два абсолютно мокрых мешка, но не стал их вытаскивать и влез в палатку третьим. Она совсем свисла на косогоре, поправить невозможно. Так и лег, свесив вниз ноги. Промаялся полночи и не выдержал — вылез.
Леонид с Ленцем устроились в палатке Здарского и кипятят чай. Выпили немного.
Странно, воздуха достаточно, а грудь требует усиленного дыхания. Приходится нарочито глубоко дышать, в противном случае больно в груди.
Удалось вытащить один мешок. Пришлось улечься прямо на воле. Мешок мокрый, влез в него. Очень холодно, но все же вздремнул.
6 сентября. Утро довольно хорошее. Разбудил всех. Вид у ребят неважный. Напились еще воды.
Я иду связанный с Ленцем и Леонидом. Виталий немного позже (когда напьется горячего) выйдет с Мишей.
Спуск казался коротким, но времени занял много. Скалы местами круты, скользки и засыпаны, а люди очень ослабли. Мишук и Виталий спускаются ближе к выходу на пологую часть гребня, к первому лагерю. Ленд; и Леонид часто садятся, особенно плох Ленц.
Наконец дошли до лагеря. Хорошо греет солнышко. Времени, видимо, около 12 часов. Сушим вещи, подкармливаемся, много пьем: вода противная — растопленный на палатке снег.
Вдруг нежданным шквалом разметало рюкзаки, я понесло их по осыпи. Из последних сил бросились догонять. Поймали все, кроме рюкзака Леонида.
Где–то близко зашумел ручей. Пошел на поиски. Прошел далеко. Шум слышен, а воды нет. Упустил чашку Ленца. Долго наблюдал, как она уменьшалась па обледенелом склоне и затем скрылась из вида. Нашел чулок и еще один. Ясно, этот мнимый шум ручья привел сюда в поисках воды и алмаатинцев. Проклятый шум, конечно, не воды, а ветра!
Слышны голоса и, кажется, совсем близко, но людей нет. Ждем и мучительно долго ищем на склонах отставшую двойку — Виталия и Мишу. Вдруг они выехали и покатились по снегу. Задержались и снова, на сей раз очень медленно, стали съезжать вниз. Пошли и мы.
Леонид просит нас двоих пойти правее и поискать рюкзак. Он пойдет с той же целью левее, а около снега встретимся. Леонид надевает рюкзак Ленца, чтобы помочь последнему, и уходит.
Безрезультатно проискав рюкзак, спустились к обледенелому, но пологому краю снежника. По пути видели Леонида и покричали ему, что рюкзак не нашли. Немного времени спустя вдруг послышался шум, а вслед за тем из–за снежника вылетело тело Леонида. Нелепо разбросав руки и ноги, он покатился вниз по снежному склону. Мы видели, как стали отрываться части рюкзака. Затем все скрылось и уже внизу выкатились и остановились несколько черных, неподвижных предметов…
Решили надеть кошки. Я помог надеть Ленцу, надел сам, и мы быстро пошли вниз. По пути собирали растерзанные вещи. Снег, где катился Леонид, местами обагрен кровью. Это наводит на самые печальные размышления.
Удачно перепрыгнули через бергшрунд и скатились по глубокому снегу. Ленц сел в снег: у него нет сил идти. Я отвязался и подошел к Леониду. Лежит ничком. Пошевелился… Жив!
С помощью подошедшего Ленца перевернули Леонида. Картина жуткая: все на нем изорвано, лицо в крови, на лбу глубокая рана. Осмотрели руки, ноги — будто не сломаны.
Ленц советует дать Леониду горячего чая. Я побежал к пещере. Снег проваливается, да и шагать порядочно. Вот и пещера. Сверху видна лишь небольшая дырка. Кричу:
—Леонид разбился. Дайте горячего чая скорее.
Из пещеры долго не отзывались. Наконец появилась кружка с чаем.
—Виталий, выйди, помоги дотащить Леонида, — прошу я.
—Не можем — обморожены, — раздается в ответ.
Так и пошел я опять один. В кружке несу чай. Однако чай Леонид так и не выпил. Я собрал рюкзаки и разные вещи. Надели на ноги Леониду соскочивший валенок. С трудом завернули его в палатку. Он иногда стонет, произносит что–то несуразное. Ничего не видит, ибо глаза заплыли кровоподтеками, и я вообще опасаюсь, что они выбиты.
Надели с Ленцем рюкзаки. Один рюкзак остался. Придется мне еще раз сходить за ним. Повезли Леонида. Через каждые 30–40 шагов Ленц обессиленный валится в снег. Я жду, когда он соберется с силами, и сам спешу, отдышаться. Тяжело, Особенно трудно уже вблизи пещеры — по глубокому снегу, косогору, а затем опять в гору. Наконец втащили.
Ленц скрылся в пещере. Я разгребаю вход, чтобы пронести Леонида. Работы много. Засыпало здорово. И сейчас опять метет, мешает копать, заметает лицо и всего снегом. Но вот вход расширен. Ленц вылез и помог втолкнуть в пещеру Леонида.
Середина пещеры настолько осела, что едва можно пролезть. С потолка капает. Виталий с Мишкой лежат у противоположной стены. Леонида, завернутого в палатку, положили в середине. Я и Ленц с трудом устроились ближе к выходу. Мешок мой в палатке, в которую завернут Леонид, вытащить его невозможно. Пришлось опять лечь прямо на мокрую палатку.
Жуткая ночь. Леонид бредит, кричит: «Развяжите веревки!». Мишка стонет. Я сижу у самого входа совсем мокрый, тщетно стараясь согреться. С потолка все время монотонно капает и капает… Вход давно замело. Душно. А раскопать тоже нельзя — замерзнем. Ночь тянется бесконечно долго. Вот вход слегка засветился — видимо, взошла лупа.
7 сентября. Дышать почти нечем… Мишук и Виталий задыхаются. Молят прокапать отверстие. С тяжелой головой я ползу к выходу. Палкой из палатки пытаюсь проткнуть снег. Ничего не выходит. Длины палки не хватает, чтобы проткнуть толщу снега. Мы погребены…
Судорожно начинаю раскапывать лопаткой. Задыхаюсь, снег валится за шиворот, за рукава, подступает тошнота. Неужели не выдержу? Неужели не докопаюсь? Тогда задохнутся все.
И опять работаю лопаткой, головой, руками. Нужно докопаться во что бы то ни стало, иначе — гибель всем. Палкой на вытянутой руке ковыряю снег и вдруг… дырка! Маленькая дырка. Тянусь к ней, дышу, но облегченья нет. Еще и еще работаю лопатой. Дырка становится больше. Чувствуется свежая струя. Спасены!
Уже последними усилиями, орудуя лопатой, плечами, головой, упираясь ногами, протискиваюсь в дыру. Голова над снегом. Ослепительно сияет солнце. Кругом ясно и тепло. Отдышался. Теперь уже более спокойно и уверенно раскапываю выход для ребят. Раскопал и кричу:
— Скорее наверх, уже давно ясный день!
Как полудохлые мокрые мыши, вылезают ребята на солнце. Картина невеселая! У Мишки, Виталия и Ленца пальцы ног и рук черные, а слабость такая, что они едва стоят на ногах. О Леониде и говорить нечего; хорошо хоть дышит. Решили везти его сегодня же вниз. У меня большое сомнение — довезем ли сегодня? Но не хотелось отнимать надежду у измученных ребят.
Упаковали Леонида еще в одну палатку. Он немного шевелится. Сажали я даже ставили его на ноги, конечно, поддерживая со всех сторон. А главное, протерли ему глаза и убедились — они целы. Видит человек!
Впряглись в многочисленные постромки все. Однако снег размяк и первые же 20 шагов убедили, что тащить Леонида будет неимоверно трудно. Через каждые 20–30 шагов мучительного пути остановка. А через 100 метров убедились окончательно, что никуда мы сегодня Леонида не дотащим. Ночевать всем на снегу на случайном месте — значит рисковать всеми. О том, чтобы затащить Леонида обратно в пещеру нечего и помышлять. И вот пришлось, укутав беднягу палатками, оставить одного, а самим возвращаться в пещеру.
Весь вечер варим чай, супы и прочее и все это пожираем без остатка. Главное вода. Я несколько раз спускаюсь к Леониду, подкармливаю его, последний раз уже в абсолютной темноте. Леонид жадно ест и бормочет всякую чепуху.
Спим, наконец, в почти сухих мешках с открытым входом. Спим как мертвые.
8 сентября. Я лично выспался чудесно. Встали и собрались довольно рано. Погода серенькая, но большого ветра нет.
Леонид, к нашему счастью, чувствует себя лучше. Удалось уговорить его подняться. Он все жалуется, что его связали и поэтому у него отнялись ноги. Развязав, удалось его поднять, и при помощи Ленца и Виталия (в качестве подпорок) он шагнул вниз.
Я с Мишуком остались собирать палатки и с удивлением и восторгом смотрели, как постепенно «пьяная» тройка удаляется от нас. На Мишука пришлось нагрузить два, хоть и легких рюкзака. Весь остальной груз понавешал на себя.
Догнали тройку. Решили, что я пойду искать и торить дорогу. Все были уверены, что переход на месте сбросов. Но этот мнимый переход закончился крутым обрывом. Леонида подвели уже вплотную.
Я несколько раз, проваливаясь в трещины, лазил туда и обратно. С трудом нашел обход. Спустился вниз, но поскольку остальные не шли, опять полез наверх. Наконец опустились все и попали на верный путь: вот трещины, «воротца» и спуск. Леонида «стравили» на веревке. Помогли Мише.
Дальше опять поиски, завершившиеся тем, что окончательно установили старый путь. Траверс крутого склона, к счастью, присыпанного снегом, — наиболее трудная часть. Я, страверсировав по горизонтали, укрепился и жду. Долго не может пройти Мишук. Его ноги сводит судорогой. Повели Леонида. После двух третей пути склон стал крут. Леонид упал. Пришлось последнюю часть пути через бергшрунд, постепенно стравливая, скатить бедного Леонида донизу.
Еще один траверс по горизонтали. Мишка проходит его целую вечность. С ногами у него совсем плохо.
Последний спуск, и мы на почти ровном леднике. Ленц ушел вперед. Тройка (теперь я в роли пристяжной) — посредине, сзади тащится бедный Мишук.
Вдруг справа шум. Белое облако, бурно нарастая, бежит по склону пика, с грохотом вылетает на наш ледник и перекрывает его. Вот еще напасть! Облако медленно улеглось. Тревожно вглядываемся. Ленца не видно. Дошли до сбросов. Следы пересекают их. Ну, значит перешел!
Снег стал крепче, остановки сократились. Идем по следам Ленца. Часто следы делают зигзаги. В этих местах Ленц, очевидно, искал более удобный путь.
Чудесным полярным призраком с массой ледопадов, сбросов, гигантскими стенами хребтов, спадает напротив нас широкий ледник. Облака легкими слоями покрывают стены, создавая картину необычайного величия. Я высказываю предположение, что это ледник Звездочка. (Позже выяснилось, что это были верховья Инылчека.)
Маленькая фигурка Ленца уже совсем внизу. Через час примерно и мы втроем (с Леонидом в середине) заворачиваем на последние сбросы. Ввалившись в последний раз в трещину, подходим, набравшись духу, без остановки к еще непоставленной палатке.
Журчит ручей. Мы пьем все сразу. Виталий хочет пить со вкусом. Он достает варенье, накладывает в кружку (это была его мечта: вода с брусничным вареньем), но, увы, варенье настолько высохло, что не растворяется. (Мечта не сбылась). Последним, минут через двадцать, приходит Мишук.
Опять в знакомой просторной палатке. Как хорошо, что мы спустились!
Началось подкармливание. Продуктов очень много. Консервы всех сортов, какао, сухие фрукты и т. д. Заработал примус. Едим, едим и едим.
А ночью разыгралась буря.
Как хорошо, что именно сегодня мы смогли спуститься! Это повторяли мы в дальнейшем много раз.
9 сентября. Снежный день. Лазарет среди снежной пустыни…
Ноги и руки у ребят имеют жуткий вид. Пять ног и шесть рук (у Ленца, Виталия и Миши) — черны. Щиколотки невероятно распухли, ладони рук как подушки. Особенно они страшны у Мишука. Виталий бодрится:
— Это ничего, лишь бы живым остаться. А срежут кое–что — не пропадем.
— Что будет, то будет, — вздохнул Миша.
Леонид совсем как беспомощный ребенок. Распух, лежит, кряхтит, станет. А когда попробовал встать, свалился на всех сразу. При падении, видимо, что–то нарушилось в его мозговых центрах — конечности перестали ему повиноваться.
Я здоров и вполне работоспособен.
А работать приходится на полный ход: и поваром, и хирургом, и завхозом, и сиделкой. Одевать, раздевать, убирать за всеми, перевязывать раны, поить, подкармливать — все это мои непрерывные обязанности.
Погода чуток прояснилась, но к вечеру опять стало хуже. Так и не удалось мне просушить наше сырое снаряжение.
11 сентября. Опять хороший день.
Госпиталь в действии. Процедуры идут своим чередом. Леониду промыл глаза. Видит получше, но опухоль зверская. У Миши пальцы не лучше, черны и сохнут. Ноги пухнут все больше и больше.
В 12 часов пошли с Ленцем на ледник фотографировать. Солнце светит невероятно ярко. Идем связанные, с остановками. Ленц щелкает я крутит кинамку. Постепенно все более величаво встает Хан—Тенгри. Он сияет снегом и нежной игрой желтоватого мрамора. Ощущаешь всю ширь ледниковых полей. Через два часа дошли до середины поворота Инылчека и тут сели для последней съемки. Жара, ни малейшего дуновения ветерка.
На вершине Хан—Тенгри. Слева направо:
Л. Саладин, Л. Гутман, В. Абалаков, М. Дадиомов.
Фото Е. Абалакова
Хотелось бы посмотреть восточную сторону Хан—Тенгри, но, увы, идти далеко. Ленц предоставил мне фотоаппарат и я сделал снимков шесть окружающих вершин. Назад дошли за полчаса. Трещин за весь путь не встретилось ни одной.
Вечером отобрал продукты, которые возьмем с собой. Жаль бросать. Много едим, чтобы поменьше оставить.
План таков: завтра рано утром Виталий дойдет до поляны, где должны быть лошади. Мы повезем груженые «санки» до морены и там будем ждать лошадей.
План прост, но выполнить его нелегко.
12 сентября. Утро опять хорошее. Виталий ушел с восходом солнца.
В 10 часов «выехали» мы. Снег уже подался, вернее, он вообще на этот раз не затвердевал. Ящик сидит низко. Вес приличный, ибо на нас только легкие рюкзаки. А впереди нужно пересечь еще несколько снежных гряд.
Понемногу движемся вперед. Я коренник, Ленц и Леонид на пристяжке. Мишук сзади упирается ледорубом. На остановках все, кроме меня и Леонида, валятся, но и он стоит в такой позе, что уж лучше бы сел — голова где–то на животе болтается.
Так шли приблизительно до часу. С тоской оглядываюсь на возмутительно медленно отодвигающийся гребень Хан—Тенгри. Сани заело безнадежно, налип снег, нет сил отодрать. Догадались очистить ящик от снега и смазать полозья глетчерной мазью. Пошли.
Дальше путь — больше под гору. Стало немного легче, останавливаемся реже.
Мишук раскис и иногда идет сзади, не подпирая сани. А время уже к четырем часам! Пожалуй за шесть часов километров шесть–восемь отмахали… Остановки опять стали чаще. Ленц совсем сник и каждый раз просит продлить отдых.
Вдруг крик. Неужели Виталий? Кричим в ответ.
Вскоре слева показалась точка, затем другая, третья. Вот это да! Лошади!
Кричим хором:
— Кто это?
Разглядели Карибая и Тактасена. Наши!
Мы еще долго обходили промоину и, наконец, — радостная встреча. Карибай, Тактасен! Куча вопросов.
Видимо, какое–то предчувствие толкнуло наших караванщиков нам навстречу.
— А Виталия видели? — опрашиваю я.
— Нет.
— Неужели? Значит разошлись!
— У нас там ниже еще три лошади есть, — говорит Карибай.
— Сколько отсюда до них километров?
— Два, — отвечает Карибай.
Погрузились. Посадили Мишку. Ленц тоже категорически отказался идти; говорит, у него нестерпимая боль и ходить он не может. Посадили и его. Я и Тактасен нагрузились рюкзаками и пошли.
Как чудесно, что подоспели лошади! А вот «два километра» затянулись до темноты. Уже переход на морену, а остальных лошадей все нет.
На старом подъеме лошади увязли по брюхо. Лошадь Ленца, ведомая Леонидом, оступилась и упала на брюхо, задрав ноги в воздух. Ленц удачно ополз на снег. Я выхватил повод у Леонида, забежал сбоку и с помощью подоспевшего Тактасена вытянул лошадь. Здесь же на морене, так и не дойдя «двух километров» до остальных лошадей, заночевали. Сено, взятое караванщиками, осталось с теми лошадьми, посему все лошади простояли ночь голодными.
Сварили какао и довольно плотно поели. Карибай спит в нашей палатке.
13 сентября. Вышли в девять часов. Долго идем мореной. Впереди лошадь Ленца. Он сам и Мишка чувствуют себя явно плохо.
Тактасен рано утром ушел за лошадьми и вот, наконец, появился с тремя. Опять перегрузка. Мне так и не удалось сесть на лошадь. Хорошо, что хоть рюкзаки удалось снять.
Вскоре сделалось настолько жарко, что пришлось раздеться до трусов. Посмотрел на себя: «пообтаял» я здорово. Ну, ничего, мне это не в ущерб. Идти сразу стало легко. Знакомый пейзаж уплывает в обратную сторону, Хан—Тенгри постепенно закрывается пиком Горького и другими.
К полудню услышали крики. Виталий! Оказывается, с караваном он, действительно, разошелся. А следы увидел лишь около этого камня, где, поудивлявшись, заночевал. Ну вот, опять все вместе.
Виталий чувствует себя лучше, говорит, что его прогулка принесла йоге пользу. Ленцу все хуже, с трудом шевелится. Мишка почти ко всему безучастен.
14 сентября. Вышли в 8.15. Погода явно портится.
Пересекаем ледник. Я иду впереди, просматривая дорогу.
К 12 часам достигли его правого берега. Не сразу нашли переход. Леонид на подъеме опять свалился с лошади.
Дорога пошла более торная. Ленц просит сделать передышку: ему трудно сидеть в седле. Решили отдохнуть в лагере алмаатинцев, но до лагеря оказалось очень далеко, доехали лишь к трем часам. Ссадили Ленца и Мишу. Оба упали на траву, лежат, не шевелятся. Ветер, находят тучи. Мишу удалось уговорить ехать дальше, а Ленца — никак.
В результате мне и Тактасену пришлось остаться и разбить лагерь. Остальные уехали. Я в роли сиделки у Ленца.
Продуктов крайне мало. Развлекаемся с Тактасеном чаем с сухарями. Ленц лежит в мешке и не может шевельнуться.
К вечеру надвинулись тучи. Нашу палатку (двухместную), несмотря на отсутствие нужного количества металлических палок, мы все же установили. Недостачу восполнили деревянными палками, скомбинировав их с металлическими. Вечером посыпал мелкий дождик (наконец–то дождик!), но вскоре перестал.
Ленц спит довольно спокойно, но дышит плохо, видимо, у него жар.
15 сентября. Утро неплохое.
Ленц так и не может шевельнуться. Становится ясно, что и сегодня мы никуда не уедем.
Если вчера еще можно было побаловать себя случайно уцелевшей банкой молока, то сегодня только чай и остатки колбасы.
Ленц часто зовет меня. Снял с него мешок. Ему жарко. Прорезал ему ножом пятку, но она оказалась, к его радости, вполне здорова. Выпустил воду из опухоли вокруг пальцев. Часто пою ого водой и чаем. Ест он очень мало. На лоб положил ледяной компресс.
Приехал Карибай из нижнего лагеря. Порадовать его нечем; сегодня, конечно, не едем. Он тоже нас не порадовал, привез лишь мешочек сухарей. Зато сообщил, что в Инылчеке вода спала, можно ехать без опасений.
Беспокоит Мишка, видимо, ему стало хуже. Я написал Виталию, чтобы он еще раз прислал Карибая с жердями для носилок. Если Ленц не сможет ехать, придется нести его в нижний лагерь. Карибай обещал съездить на левый берег и достать жерди.
Великое событие: вымыл голову и как–то легче стало.
В порядке эксперимента удалось посадить Ленца, чему все очень обрадовались. Он как будто начинает чувствовать себя немного лучше.
Подул ветер, погода меняется. Доели остатки продуктов.
Что–то принесет нам завтрашний день?
16 сентября. В девять часов приехали Карибай и Николай с тремя жердями. Удалось поднять Ленца на специально сделанное седло. Карибай ведет лошадь. Тактасен поддерживает сбоку.
За 2 часа 15 мин. добрались до лагеря под большим камнем. Мишке хуже. Лежат с Ленцем под каменным навесом.
К ночи Мишку перевели в палатку. Упаковали вещи.
Ночь прошла очень тревожно. Дежурю около Ленца под камнем. Ленц ведет себя очень беспокойно. Ночь теплая.
17 сентября. Встали с рассветом. Утро ясное.
Ленц перебирает свои вещи. Просит то об одном, то о другом. Я плохо понимаю его, и поэтому часто делаю не то, что он хочет. Говорит Ленц тихо, неразборчиво и иногда заговаривается. Вид у него жуткий. Лицо заострилось, взгляд мутный.
Наконец все собрались и в девять часов выехали. Ленца опять посадили на специально сооруженное седло и проделали это как–то легче, чем вчера. Двинулись.
Я часто оглядываюсь на Ленца. Примерно через полчаса по выезде увидел, что с его руки спала варежка. Ее подобрали. Я сказал Ленцу, что если ему тепло, лучше снять и вторую варежку. Он ответил по–русски: «Не понимаю»…
Через 5–10 минут я заметил, что он как–то свис и уткнулся головой в возвышение. Я поднял его голову. Вид безжизненный. Нос скривился на бок. Пульса нет.
Мы быстро сняли его с седла. Искусственное дыхание не помогло. Сердце не бьется. Реакции на зрачок нет.
Ленц умер…
Приладили его труп на седле, прикрутили веревками. Тактасен поддерживает сбоку.
Легко перебрели Инылчек. Вода совсем низкая.
Около леса заметили всадников. Встреча с группой Погребецкого. Они приехали за нами как спасательный отряд.
Из Алма—Аты была телеграмма, что с нашей группой неблагополучно. Из каких источников алмаатинцы имели эти сведения — осталось неясным.
Решили не везти Ленца до Каракола, а похоронить его на Инылчеке. Едем до сумерек. Остановились, не дойдя 16–20 километров до Сары–джаса.
Похоронили Ленца. Я написал карандашом на надгробном камне: «Саладин Ленц. Умер 17/IX—36 г.» Высечь надпись мне так и не удалось…
Спи спокойно, друг! Трагична твоя гибель далеко от твоей родины и твоих близких…
Лекпом осматривает и промывает марганцовкой обмороженные конечности Виталия и Миши. Температура у Виталия 40°, у Миши — 39,6°. Сплю в палатке с больными.
18 сентября. До света уехал Николай на Майдадыр с радиограммой о вызове самолета. У Мишки на правой ноге выше щиколотки появилась опасная краснота. Лекпом озабочен. Мишка совсем не спит. Ест очень мало. Виталий тоже спит очень плохо. Мишке сделали надстройку на седле вроде гнезда. Сидеть ему удобно. У Леонида вид жуткий. В добавление ко всему ему раздуло флюсом щеку.
Выехали в восемь часов. Утро хорошее. Дорога ровная, частые броды через речки и рукава Инылчека. Левый склон обрывист, лесист и очень красив. У Сары–джаса отдохнули в юрте, напились айрана.
Переход через Инылчек с помощью целой оравы местных жителей прошел удачно. Течение не быстрое, но довольно глубокое.
По Сары–джасу тропа тяжелая, крутые подъемы и спуски, часто по крутым отвесам. Больным нашим, особенно Мише, трудно. Кое–где его пришлось переносить на руках.
Большой Талды–су прошли к вечеру, и к огорчению Мишука не устроили здесь привала.
На Малый Талды–су пришли в темноте и остановились в чудесном лесу. Едим подгорелую рисовую кашу. Больным поджарили картошку. Температура у них снизилась.
Миша первую половину ночи спал, вторую стонал (я опять дежурю). Особенно болит у него правая нога; она деревенеет. Он думает, что это от ушибов при четырехкратном падении за сегодняшний путь.
19 сентября. Утро с облачками. День хороший.
У Виталия температура нормальная. У Миши краснота не распространяется.
Долго гонялись за одной лошадью. Выехали поэтому в 9 час. 30 мин.
Подъехал Николай. Сообщил ответ: «Врач выехал навстречу». Ответа о самолете он не дождался.
Близ долины Куйлю услышали шум мотора и увидели самолет, идущий на большой высоте. Пока искали посадочную площадку, он повернул назад. Весьма нечеткую нашу фигуру из лошадей он не заметил, не заметил и часть выложенного знака на хорошей посадочной площадке.
Погребецкий и еще трое остались на два часа ждать самолета. Мы поехали дальше. Свернули в Оттук. К вечеру встреча с врачом. Перевязка.
Поздно в темноте добрались до юрт под Беркутом. Больные с доктором ночуют здесь. Мы едем еще полкилометра к каравану.
Сплю у костра. Ночь холодная.
20 сентября. Караван ушел около восьми часов.
Я и Леонид ждем больных. Вышли в 9.15. Мишу уже несут на носилках.
Опять самолет и опять высоко.
Затем появляется второй. Этот пошел вниз, смело взял над землей и сбросил вымпел. Кроме поздравлений о покорении Хан—Тенгри, приписка: «Ищем посадочную площадку».
Позже сброшен второй вымпел: «Посадочной площадки не нашел, улетаю. К вам идет помощь. За перевалом профессор».
Нести носилки очень тяжело. Догадались поднять их й полошить поперек на лошадь. Поддерживаем с обеих сторон.
В 12 час. 45 мин. я и Леонид на перевале. На траве часа два ждем остальных. Опять появились самолеты. И, наконец, радостное известие: самолет сел.
Вечером мы на Тургене, у самолета. Попытка взлететь с Виталием и Мишей не удалась: нарвало крест и скосило шасси.
Ночью едем до лесозавода. Добираемся туда в 1 час 15 минут. Виталий и Леонид уезжают в Каракол.
21 сентября. Еще один самолет пролетел в Кара–кол. Думаю, с Мишуком.
Греюсь на солнце и жду караван.
Назад: Хан—Тенгри [27]
Дальше: 1937
