Глава 20

– Ну и ну, – подпрыгнула я, – на самом деле она убила?

– Так люди говорили, – сказала Евдокия и с вожделением посмотрела на коробку конфет. – Эка я лакомка, никак остановиться не могу. Я сплетницам сначала не поверила, решила: врут. Ну какая из Нины убийца? Она скромная, тихая, глаза вечно в пол. Только мне бабы во дворе новость доложили, смотрю, жена Эдьки идет, мрачная! Я у нее спросила:

– Алечка, чего такая сердитая?

Она взвилась:

– Нинка, дрянь, мало того что из дома ушла и нас голодать бросила. Так еще втянула родителей в историю, сейчас нас с Эдиком по допросам затаскают. Чтоб ей счастья не видать, под забором жить.

Я хотела Муркину еще порасспрашивать, но она убежала. Нину я в родном доме больше не видела. Эдик с Альбиной года три-четыре назад, точно не помню когда, консервами отравились, рыбными. Их в больницу увезли, но не спасли. Полиция всех опрашивала, мне дознаватель сказал:

– Восемь смертельных случаев на участке. Все погибшие купили банки в магазине неподалеку от вашего дома. Хозяин признался, что он торговал товаром, у которого вышел срок годности и хранился в неподобающих условиях.

Суд был, вроде его посадили. Но людей-то не вернешь. Я Ире сочувствие выразила, а она мне в ответ:

– Зря я на родителей злилась, что они обо мне не думают, сколько раз было, сами поедят, а мне ничего не оставят. Приду домой, на мойке гора посуды, в холодильнике пусто. Добрые папа с мамой все сожрали, дочке пустые миски облизывать оставили. Так вот, спасибо им за эгоизм. Подчистую рыбные консервы смели, мне ни крошки не досталось. Поэтому я жива, а они к чертям отправились.

Ничего я ей тогда не сказала, но подумала: тебе лет уж достаточно, сидишь в архиве, копейку получаешь, бумажки людям приносишь. С какой стати родителям здоровенную лошадь кормить? Пришла твоя пора отцу-матери помочь, какие они ни есть, но родные. Найди работу денежную, продукты покупай.

А спустя время кто-то сказал, что Нина задержана, потому что то ли своего мужа, то ли любовника под поезд с платформы спихнула. Кто весть принес, не знаю. Я младшую Муркину больше не видела. Ира одна осталась, работала в своем архиве, а потом! Начал к ней народ ходить, бабенка себя психологом объявила, профессором. О как! Я ее разок в подъезде отловила и укорила:

– Зачем народ дуришь? На того, кем ты прикидываешься, надо много лет учиться, книги умные читать. Нельзя людей обманывать, некрасиво это.

Ирка с улыбочкой ответила:

– В мою жизнь не лезьте. Ничего обо мне вы не знаете. Я окончила институт психотерапевтов, диплом имею.

Но я ей не поверила. Сейчас любую бумагу купить можно.

Баба Дуся потянулась за очередной конфетой.

– Не зря народ пословицу сложил про яблочко, которое от яблони близехонько падает. Ирка блажить принялась, как Алька. Мать тротуар перед подъездом в розовый цвет покрасила, а дочка… В парадном за лифтом лестница есть, она ведет в подвал. Дом-то старый, давно построен, тогда все к войне с разными странами готовились, бомбоубежища делали. Да не пригодились они. Москвичи, когда фашисты столицу бомбили, все в метро прятались. В мои обязанности входило ту лестницу мыть. Я тогда уборщицей в ЖЭКе работала, раз в три дня подъезд мыла. Один раз прихожу и в дверь носом тюкаюсь. Кто-то вход в подвал блокировал, да так основательно, створка железная, замков тьма. И что выяснилось? Ирка дверь поставила, чтобы из минус первого этажа «черная аура не лезла». Это она так выразилась, на полном серьезе мне заявила: «Дуся, оттуда энергия плохая вытекала, я ее перекрыла». Я поохала, а сама думаю: «Да уж! Алевтина была тю-тю и Ирка у нее ку-ку». А жильцы на голову больные благодарили Иру: «Спасибо, у нас теперь в доме все чисто, мы болеть меньше стали». Во дурдом! Так и стоит подвал запертым, ключи у Ирки.

– Нет ли у вас случайно фото Нины? – прервала я консьержку.

– Сейчас одно покажу, старое, правда, незадолго до того, как она навсегда уехала, сделано, – пообещала Евдокия Тимофеевна, встала, открыла нижнюю часть одного из шкафчиков, вытащила папку и усмехнулась: – Чего я всякий мусор храню? Давно выбросить надо. Вот, вырезка из газеты. Про наш двор написали, мы победили в конкурсе детских площадок района, мужики своими руками горку, скамеечку, турник и стол с лавками сделали. Корреспондент приехал, когда вымпел дому вручали, а потом «Вечерняя Москва» фото опубликовала. Это я! В платочке. Голова непричесанной была, так я ее косынкой повязала.

– Вы совсем не изменились, – покривила я душой.

– Ой, да ладно, – махнула рукой баба Дуся, – это Ирина.

– А вот она стала другой, – отметила я, – куда подевались полнота и темные, плохо постриженные волосы. Сейчас старшая сестра Нины стройная блондинка.

– Поработала над собой, – согласилась пенсионерка, – денежки у нее появились. Люди к «профессору» идут, рублики врунье несут. Ирка молодиться начала, целый год в синяках ходила, то глаза за темными очками спрячет, то на лоб платочек натянет. Один раз маску нацепила, медицинскую. Я поинтересовалась, не заболела ли, так она в ответ про простуду спела. И тут завязка одна оторвалась…

Старушка засмеялась.

– Кровоподтеки по щекам, губы раздуло. Тут даже мне ясно стало: уколы она всякие ставит. Врет клиентам, что с помощью психологии себя омолаживает и их научит. И ведь верят ей! Да, Ирка ныне не та, что прежде. Сейчас краше, чем десять лет назад. Может, и Нина себе лицо подретушировала, вон она, художница, сбоку. Фоткаться с нами не желала, еле уговорили, Нинка нам денег на стройматериал дала. Еле-еле упросили перед корреспондентом встать. Так забилась в угол, свое имя репортеру не назвала и нам запретила. Во какая скрытная!

– Это она, – пробормотала я и прикусила язык.

Не следовало это говорить, наврала ведь бабе Дусе, что никогда не видела художницу, но Нина на самом деле совсем не изменилась, я ее узнала сразу.

Уехав от бабы Дуси, я прикатила назад на работу, привычно занялась делами, но мыслями была далеко от головного бутика «Бак».

Что мне теперь делать? Нина не сообщила жениху, что владеет прекрасной квартирой, машиной, имеет солидный счет в банке. По какой причине она прикидывается бедной? Боится, что Базиль, узнав о ее благосостоянии, бросит ее? Ну тогда она совсем не знает Базиля, тот будет счастлив, узнав о платежеспособности будущей жены, и немедленно запустит руку в ее карман. Базиль не стеснительный, он не страдает всякой интеллигентской фигней, не считает, что жить за счет супруги мужчине как-то не комильфо. Зачем Нине Базиль? Неужели она его любит? Талантливая художница воспылала страстью к человеку, который считает, что Леонардо да Винчи это название кафе. Внук Несси совершенно не разбирается ни в изобразительном искусстве, ни в музыке, ни в литературе. О чем им разговаривать? И еще меня тревожит сплетня об убийстве Ниной сына человека, который помог ей стать известной художницей.

Я тяжело вздохнула. Понимаю, что люди часто придумывают то, чего нет, но вдруг слух о преступлении правда? Вот только если я передам Несси слова бабы Дуси, она не поверит мне, скажет:

– Агентство ОБС, то есть Одна Баба Сказала, может наболтать три грузовика чуши. Уж кто-кто, а ты должна это хорошо знать. Вся фирма «Бак» судачит о твоем любовном романе с олигархом и о том, что ты несколько лет спала со Звягиным.

Мне надо раздобыть точные сведения о Нине. И тогда я пойду к Несси, положу перед ней папку и скажу: «Нина не та, за кого себя выдает, она убила человека. Не уверена, что женщина с такой биографией станет хорошей супругой Базилю. Муркина затеяла какую-то аферу. Ваш внук ей необходим для ее осуществления».

Я схватила мышку и поводила ею по коврику. Ну-ка, пороемся в Интернете.

Я не могу считаться настоящим хакером, но, согласитесь, известная художница, чьи картины с удовольствием покупают коллекционеры Европы и Америки, может быть причислена к сонму звезд. А все люди со штампом «селебрити» становятся объектами пристального внимания газет «Желтуха» и «Болтун». Папарацци с радостью сообщают любую новость. «Певец Базанов подрался с официантом», «Жена футболиста Покерова украла в магазине бусы», «Ночью в больницу с кровоподтеками на лице доставлена телеведущая Котова», «На исполнителя народных песен Павла Павлова совершено покушение, в него стреляли», «Павел Павлов сам организовал нападение на себя в расчете на пиар».

Но о Нине Муркиной в сети было всего несколько сообщений. «Известная художница купила пентхаус», «Российская абстракционистка приобрела роскошный «Порше». И ни слова об убийстве ею сына своих благодетелей.

Я потерла слезящиеся глаза. Скорей всего, никакого преступления не было, уж пресса бы не упустила такую лакомую тему.

На столе запрыгал телефон, меня разыскивала Леся Рубина.

– Отклеились ресницы? – ехидно спросила я, взяв трубку. – Отвалились в момент знакомства со свекровью? А тебя предупреждали: не надо брать подиумный вариант, ты же настаивала: «Хочу глаза, как у супермодели!»

– Реснички стоят как вкопанные, – возразила Рубина, – звоню сообщить, что выполнила твою просьбу.

– Какую? – удивилась я.

– Уже забыла? – опешила Леся. – Козлова, тебе пора пить таблетки для обострения памяти. Кто хотел поболтать с человеком из «Армаваро», чтобы решить, стоит ли туда наниматься?

– Степа наша – Маша-забываша, – вздохнула я.

– А я Леся-умняша, поэтому к тебе сейчас подойдет Люся Конова, она мастер по маникюру, но решила стать в придачу визажистом. Ты же ведешь курсы при фирме «Бак», – на одном дыхании выпалила Рубина.

– Да, – согласилась я, – следующий набор через четырнадцать дней, занятия три раза в неделю по вечерам в течение месяца. Но это начальный курс. Если человек его осваивает, можно продолжать…

– Козлова, остановись, – фыркнула Леся, – сообщишь подробности Люське. Она давно хочет к тебе на обучение попасть, но для нее это дорого.

– Цены устанавливает «Бак», – начала я почему-то оправдываться, – я получаю не очень большой процент.

– Если сделаешь Коновой скидку, она тебе про цвет трусов всего «Армаваро» доложит, – пообещала Рубина, – Люська море интересных фактов знает, она все наблюдает, слушает…

– И нюхает, – не удержалась я, – хорошо, скажу Паше Владимирову, директору курсов, что Конова моя близкая подруга, он вполовину цену урежет.

– Крутяк! – заорала Леся.

– Ты-то чему радуешься? – не поняла я.

– Так мне за то, что я вас познакомила и цену скостить поспособствовала, от Люськи бесплатный маникюр-педикюр обещан, – зачастила Рубина. – Я ей велела прямо сейчас к тебе бежать рысью.

В дверь моего кабинета постучали.

– О! Слышу! Люська приперла, – обрадовалась Рубина, – баковские люди не обучены вежливости, без предупреждения в любой кабинет вопрутся. Я в шоке от некоторых сотрудников. Прикинь, Роза Тараскина никогда не здоровается и не прощается. Позвонит по телефону и сразу: «Рубина, надо сделать!» Да уж! Можно вытащить девушку из деревни, но нельзя вытащить деревню из девушки. Усе.

Трубка замолчала, я положила ее на стол. Между прочим, я провела все детство и студенческие годы в самом настоящем лесу, там располагался отель, которым владела бабушка. Правда, институт мой находился в Москве, и я ненавидела его еще и из-за того, что приходилось кататься на электричке, чтобы получить абсолютно не пригодившееся мне образование. Рубина сама забыла мне сказать «до свидания». Поговорка про соринку, бревно и глаз никогда не потеряет своей актуальности.

В дверь опять постучали.

– Войдите! – крикнула я.