Глава 7

Бьорн и Бьярни принесли двенадцать старых плащей и разложили их на земле четырехугольником футов по девять от края до края. Миновав круглые камни, мы прошли в глубь берега, откуда не слышалось ни тихое бормотание моря, ни потрескивание костра. Место было более или менее ровное. Низкие деревья, стоявшие поодаль, раскачивались, тесня друг друга и гремя листьями на ночном ветру. Некоторые из нас готовили площадку: вырубали заросли жимолости и вьюнков, струивших сладкий запах, когда мы их тревожили. Как только плащи были разостланы и закреплены колышками, Асгот острием копья обвел квадрат тремя чертами с промежутками в фут. По углам вбили грубо вытесанные ореховые палки, а между ними натянули веревки. Улаф и Брам Медведь зажгли воткнутые в землю факелы. В их непрерывно мигающем свете арена стала растягиваться, искривляясь, как в странном сне. Струйки смолистого дыма вились вокруг нас, украдкой собираясь в клубы и поднимаясь в бледное вечернее небо, подобно черным духам.

Когда все приготовления были закончены, старый жрец обозрел площадку и, удовлетворенно фыркнув, велел мне идти за «тухлыми свиными потрохами», подразумевая Маугера, Эльдреда и других саксов.

Я нашел противника Сигурда на песке неподалеку от кораблей. Он лежал на спине, прижав одно колено к широкой груди и направив вторую ногу на мачту «Фьорд-Элька». Налитые силой мускулистые руки ухватились за лодыжку поднятой ноги и подтянули ее выше, разрабатывая подколенное сухожилие. Браслеты, которыми Маугер так гордился, уже лежали в нашем трюме среди других сокровищ, и на коже бывшего обладателя остались от них лишь следы. Воина можно лишить добытых в бою трофеев, но и без них доблестный муж сохраняет грозный вид. Умерить гордость Маугера под силу было только хорошему мечу.

– Сигурд ждет, – сказал я.

Флоки Черный стоял чуть позади, уперев рукоять копья в песок, и из темноты бросал на англичан полные ненависти взоры. Приближенные Эльдреда все еще сидели у костра, как и некоторые из викингов. И тех и других уже начинал будоражить дух предстоящей схватки.

– Подождет, – рявкнул Маугер, морщась от добровольно претерпеваемой боли растянутых мышц.

Когда он одним плавным перекатом поднялся с земли, оказавшись так близко ко мне, что мог бы до меня достать, мое сердце часто забилось. Я слыхал о невероятной силе этого англичанина. Он так же легко сломал бы хребет мне, как я – собаке. Не сводя с меня глаз, Маугер расслабил шею и плечи. Донесся едкий запах его злого пота.

– Я буду твоим щитоносцем, – мрачно произнес я.

Он нахмурился, толстая шея втянулась.

– Ты?

Я пожал плечами:

– Да.

– Чего ради ты?

– Не я так решил. Будь моя воля, мы бы связали тебя и упражнялись бы на твоей туше в стрельбе из лука, – ответил я. Флоки Черный вышел из тени, почуяв неладное. – Но Сигурд велел мне держать твои щиты, и я буду их держать.

Маугер с улыбкой потянул богатырские мышцы рук, отчего узоры на коже исказились. Повернувшись к морю, он сделал три глубоких вдоха в лад с мерным плеском прибывающей воды. Посмотрел на меня, потом на Флоки, потом опять на меня.

– Так и быть, парень, – сказал Маугер, отхаркиваясь и сплевывая на песок. – Давай поглядим, на что способен твой ярл.

Мы отдали англичанину его меч, кольчугу, шлем и щит, а я принес еще два щита, добротно сработанных и совершенно целых. Мы двинулись к месту сражения, оставив костры позади. Красно-черные угли, обдуваемые ветром, прерывисто тлели. Трое оставшихся викингов проводили нас угрюмыми взглядами: им выпало охранять корабли, хотя они всё отдали бы, чтобы увидеть битву. Выйдя из полосы света, мы на несколько мгновений остановились, давая глазам привыкнуть в темноте. Потом Флоки приметил слабое пламя факела и темные людские очертания по другую сторону от зарослей кустарника.

– По мне, ты не похож на раба Христова, Маугер, – сказал я. – Но если ты все же христианин, то сейчас для тебя самое время подумать о душе.

– Ты думаешь, кровавый глаз, что твой ярл сможет меня побить? – ответил англичанин так, будто мои слова скорее удивили его, чем оскорбили.

– В жилах Сигурда течет кровь асов. Он потомок Тюра, бога войны. А может, и самого Одина. О тебе, Маугер, ходит слава. Должно быть, ты сумел уложить на землю одного-двух воинов. Но Сигурд – дело иное. Он рожден, чтобы убивать.

– Посмотрим, для чего он рожден, – ответил Маугер, тяжело и шумно ступая по камням, густо поросшим колючками.

Моя попытка заронить в его мозг семена сомнения оказалась, как и следовало ждать, напрасной. Столь опытного бойца слова могли потрясти не больше, чем ветер – скалу.

Толпа расступилась, и уэссексский воин прошествовал на арену. Я за ним. Ладони мои были мокры от пота, дыхание стало коротким и рваным. Зрители стояли грозной стеной, на их суровых бородатых лицах играли тени, губы были сжаты. Запах пота, кожи, жира и грязи заглушал медвяное благоухание цветов.

Маугер и Эльдред обменялись кивками. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шипением факелов, шорохом листьев да поскрипыванием и треском деревьев, скрытых в ночи. Где-то скрипуче крикнула хищная птица. Волк завыл ей в ответ, требуя свежей крови. Там, во тьме, смерть уже вступала в свои права.

При виде Сигурда, стоявшего внутри веревочного ограждения, я невольно улыбнулся. Шлем, отражавший пламя, отбрасывал тень на глаза, нацеленные на Маугера. Скулы проступали под кожей, как лезвия ножей. Часть бороды, висевшая ниже подбородка, была заплетена в косу и походила на толстый канат. Чешуя кольчуги сверкала в факельном свете точно золото. Отцовский меч, подвешенный у бедра, словно бы слился с Сигурдом и принадлежал его телу так же, как руки и ноги. У груди ярл держал круглый выпуклый щит с изображением волчьей головы – блестящий, без единой вмятины. Сигурд был неотразим.

Я знал, что Кинетрит где-то в толпе, но запрещал себе искать ее взглядом. Английские воины стояли рядом с Эльдредом. Один из них встретил Маугера бодрым возгласом, который был подхвачен воодушевляющим ревом соплеменников. Тогда люди Сигурда тоже закричали, поддерживая ярла, и арена на миг утонула в разноголосом шуме. Я увидал Пенду, стоявшего, скрестив руки. Он приподнял подбородок, приветствуя меня, и в этом сдержанном жесте словно бы отразилась мрачная торжественность предстоящего. Я поворотился к Сигурду, чтобы просить его найти для Маугера другого подручного, из саксов, – может, даже самого Эльдреда. Почему я должен держать щиты английского воина, когда предпочел бы видеть его мертвым? Я собрался было произнести это вслух, но в тот миг ни один из живущих на земле не отважился бы заговорить с нашим ярлом. Пришлось мне прикусить язык и стать за спиной у Маугера, который, нагнувшись, преодолел веревочное ограждение и занял место напротив Сигурда. Позади ярла стоял Улаф. Лицо старика казалось невозмутимым, как скала.

Асгот, шаркая, вышел на середину площадки. Его пожелтевшие глаза отяжелели от тревоги, а губы высохли и потрескались от молитв. Едва он поднял руку, все вокруг замолчали.

– Маугер принял вызов, пожелав сразиться с Сигурдом согласно древнему обычаю хольмганга, – каркнул жрец и кивнул мне, чтобы я перевел его слова англичанам. Когда я это сделал, он продолжил: – Каждый из противников должен оставаться на этих плащах, ни на палец не выступая. Обыкновенно бой заканчивается, когда на плащ падает первая капля крови, но в этот раз будет иначе. Хольмганг не прекратится до тех пор, пока один из двоих не упадет замертво. – Улаф подлез под веревкой и перешагнул черту, оставленную копьем жреца. Что все это значило, я не понял. Между тем Асгот продолжал: – Каждому воину дается подручный, который защищает его, пока целы щиты. – Мне показалось, будто меня ударили в лицо. А жрец все говорил, указывая в небо костистым пальцем: – Ни один из подручных не может нападать на противника или его человека. Он только защитник.

Я устремил на Сигурда буравящий взгляд, ожидая объяснения или отмены приказа. Одно дело – держать для Маугера щиты, но защищать его… Как я мог помогать первому воину Эльдреда?! В борьбе с Сигурдом! Вместо того чтобы всадить англичанину нож в его тухлые кишки!

– Как воин, представляющий сторону, которой брошен вызов, Маугер наносит первый удар. После этого схватка бушует, ничем не скованная, и никто не имеет права мешать ее ходу. – Теперь Асгот повернулся к Маугеру. Первобытная ненависть словно стянула лицо жреца тугим узлом. – Когда мой ярл тебя убьет, – прошипел он, – я расчленю твое тело и сдеру с него кожу. Твой дух, вопия, устремится в загробный мир, и до скончания веков ни одна живая душа не распознает в тебе человека.

От этих слов моя кровь похолодела. Лица Маугера я не видел, но видел, как он плюнул жрецу под ноги. Такая неустрашимость не могла меня не восхитить.

Улаф взмахом руки велел мне войти в огороженный веревками четырехугольник. Я подчинился, чувствуя, что сердце мое бьется, точно знамя на ветру. Несколько мгновений стояла тишина. Затем Маугер обнажил свой огромный меч и заревел так, будто Хель распахнула ворота в свое царство. Прыгнув вперед, англичанин ударил лезвием по Сигурдову щиту в надежде его расколоть. Однако щит был хорош, как и броня под ним. Ярл выдержал удар, который мог выбить костный мозг из его руки. Теперь он сам поднял отцовский меч, замахнулся и сделал выпад, однако Маугер наклонил свой щит, чтобы лезвие наткнулось на железный обод. Наблюдая за тем, как противники размахивают оружием, зрители шумели яростно, словно буря на море. Щиты покрывались вмятинами, и ни я, ни Улаф не смогли бы подойти ближе. Что до меня, то я и не пытался.

Сигурд был выше, зато Маугер – шире и тяжелее. Он с силой ударился правым плечом о щит Сигурда; ярл вынужденно попятился и едва не заступил за край плаща. По-звериному рыча и вздув жилы на шее так, что они, казалось, готовы были лопнуть, он подался вперед, сделал глубокий вдох и оттеснил противника. Тот резко опустил плечо, отчего Сигурд пошатнулся. Англичанин описал мечом полный круг. Викинг успел заслониться, но липовое дерево громко треснуло. Оба воина отскочили назад, тяжело дыша. По их лицам струился пот. Даже не взглянув на щит, Сигурд, без сомнения, почувствовал, что тот сломан и использовать его дальше значит подвергать себя опасности. Однако схватка только началась, и брать замену было рано. Внезапно я понял, почему обычай предписывал давать каждому из противников по три щита: колотя по ним и разбивая их в щепки, неприятели доводили себя до полного изнеможения, и под конец ни одному из них не хватало силы для смертельного удара. Однако это был не обычный хольмганг, и первая пролитая кровь не могла его остановить.

Сигурд провел рукой по лбу и сплюнул слюну, густую, как лягушачья икра. Враги, сцепившись взглядами, принялись кружить на месте. Внезапно ярл с быстротою молнии воздел меч над головой и махнул им, но Маугер успел увернуться. Лезвие просвистело у самого его лица. В то же мгновение щит Сигурда раскололся надвое, не выдержав нового выпада. Отбросив верхнюю часть, ярл схватился за нижнюю: металлическая выпуклость осталась цела и еще могла защищать своего хозяина, хотя и недолго. Сигурд стал наступать, один за другим нанося противнику сокрушительные удары, но англичанин выдержал их все, и я проклял себя за то, что собственными руками выбрал для сподвижника Эльдреда этот щит, крепкий, как диск колесницы Тора.

Маугер перешел в нападение. Размахивая мечом не более милосердно, чем это делает тот, кто продирается сквозь ежевичные заросли, он отсек еще одну часть от Сигурдова ополовиненного щита. Теперь у ярла остались лишь две полоски металла, железная пластинка да кусок дерева. С руки, сжимавшей этот искореженный осколок, мерно капала кровь.

– Говорят, ты великий воин, Маугер, – сказал Сигурд, по-волчьи осклабясь, – но я вижу перед собой лишь старого пса, чьи лучшие дни давно миновали. Иди же, я довершу твой позор.

– Этот пес еще не растерял своих зубов, язычник, – ответил Маугер, вызвав шумное одобрение саксов.

Я взглянул на Эльдреда: его глаза горели гордостью, надеждой или же тем и другим одновременно.

Улаф передал Сигурду второй щит. Подождав, пока противник будет снова готов к бою, англичанин пошел в наступление. Викинг устоял и, как только Маугер сделал шаг назад, чтобы набрать побольше воздуху, попытался поразить его в шею. Враг остановил удар собственным оружием, отведя острие Сигурдова меча в сторону и вверх, но неудавшийся выпад ярла оказался лишь уловкой: он ударил англичанина щитом по лицу, и дюжий воин закружился, как веретено. Подняв ногу, Сигурд пнул Маугера в бедро. Тот взревел, зашатался и чуть не рухнул, однако все же удержал равновесие и вновь принял боевую стойку: голова набычена, меч поднят. Ярл стал бить по щиту противника. Полетели щепки, и англичанину оставалось лишь заслоняться от ударов, каждый из которых был, верно, так силен, словно настал Рагнарёк – конец света. Маугер отступал, прижимаясь к краю устланного плащами квадрата. Неровное дыхание сотрясало его плечи. Наконец он закричал и, выбросив ногу вперед, махнул мечом слева направо, но Сигурд оказался готов к удару с незащищенной стороны. Лезвия встретились, и осколок стали, отлетев, разрезал англичанину щеку. Когда ярл выбил Маугеру зубы головкой рукояти своего меча, раздался низкий всхрап, и кровь хлынула с подбородка, как вода с горы. Воин Эльдреда был оглушен. Он запнулся, и лишь благодаря отчаянному усилию мышц его ноги не подкосились. Сигурд почувствовал запах победы. Продолжая нападать, он взмахнул мечом как орудием божественного возмездия. Я бросился вперед, выставив щит. Одного этого удара хватило, чтобы вбить меня в землю, точно кол для шатра. Ярл шагнул назад, сверкая очами, похожими на две серебряные монеты. Викинги, окружавшие меня, зароптали. Я сжался, ожидая, что холодная сталь вот-вот вонзится в мою плоть.

Маугер тем временем доковылял до противоположного края арены и теперь тряс головой, пытаясь вернуть себе утраченный разум. На плащ под его ногами падали осколки зубов и огромные сгустки крови. Сигурд стоял к англичанину спиной, не сводя с меня неподвижного взгляда, и я подумал, что погубил своего господина. Я исполнил долг вражеского щитоносца, вместо того чтобы позволить ярлу разрубить Маугера пополам. Но вдруг глаза Сигурда вспыхнули. Он, ощерясь, повернулся к противнику, и сражение загрохотало с новой силой. Столкновение щитов смяло металлические шишаки. Ярл отразил низкий взмах вражеского меча, но англичанин тут же ударил его железным ободом щита в висок, отчего шлем викинга, подскакивая, покатился по земле. Обезумев, как медведь, пронзенный множеством стрел, Маугер превратил в груду щепок второй щит своего противника. Однако молниеносно подоспевший Улаф спас ярла, подав ему третий, последний, щит. Наш капитан был старше всех нас годами, но оставался крепким, словно дуб. Если б не он, выпад Маугера сокрушил бы Сигурда. Я не представлял себе, откуда в человеке могут взяться силы, чтобы наносить или отражать столь грозные удары.

Давно сгустилась ночь, а битва продолжалась. Воины поочередно нападали и защищались, при любом случае глотая воздух с жадностью, которой позавидовал бы океан. Прежде я и не думал, что щиты порой принимают на себя такую бурю, продолжая заслонять хозяев, хотя уже не раз должны были разлететься на части.

Золотые волосы Сигурда растрепались и мокрыми прядями падали на лицо, наполовину залитое кровью, блестевшей в свете факела. Выхватив из рук Улафа последний щит, он постучал по нему мечом, словно предлагал Маугеру возобновить нападение. Рот англичанина темнел сплошной кровавой дырой. Маугер хромал, заслоняясь вторым щитом. Уже не в силах говорить, он лишь кивнул викингу и, с трудом передвигая ноги, двинулся к нему под ободряющие крики саксов. Я пошел за ним и остановился позади его левого плеча, наблюдая за обоими противниками в надежде, что мне достанет ловкости уклониться или защититься от неистового взмаха того или другого меча. У Улафа больше не было щитов для нашего ярла, и он, бессильный ему помочь, стоял у черты, проведенной жрецом на земле за плащами. Кулаки старого воина были сжаты в тугие узлы, чело нахмурено, и он тихо рычал: «Прикончи его, Сигурд! Прикончи!»

После столкновения щитов противники разошлись и взмахнули мечами: Маугер высоко, Сигурд низко. Последний оказался быстрее, и звенья кольчуги его врага разлетелись от удара в бедро, однако англичанин все же успел пронзить броню на плече викинга и вырвать острием кусок мяса. Взвыв от боли и ярости, Сигурд обрушил свой меч на щит Маугера. Тот, шатаясь, попятился и ответил тем же. Ярл отшвырнул обломки щита, расколотого мощным неприятельским ударом, и приготовился к новому нападению. С кровожадной усмешкой воин Эльдреда проковылял вперед и взмахнул мечом, желая снести противнику голову, но Сигурд резко пригнулся, описал несколько поворотов вокруг своей оси и, приблизившись к врагу слева, всадил острие в его правое бедро. Раздался такой звук, будто кто-то расщепил полено. Видно, у англичанина была сломана кость: он вскричал и рухнул на колени. Рана на плече ярла кровоточила, весь его левый бок вымок в блестящей крови, но он снова пошел на Маугера. Меч Сигурдова отца на мгновение повис в воздухе, поймав свет факела, затем опустился, встреченный вражеским щитом, и снова взмыл. На сей раз щит раскололся, эхо подхватило его треск. Я выбежал вперед, подавая англичанину последний щит. Сигурд заворчал и все же отступил, позволив мне надеть кожаные ремни на предплечье Маугера. Тот, прорычав слова благодарности, попытался встать, но не смог. Я отскочил, и ярл вновь замахнулся, однако воин Эльдреда сумел ударить его в голень, и он тоже упал на колени. Теперь противники неотрывно смотрели друг другу в глаза. Боль искажала их лица, израненные тела содрогались от изнеможения.

Норвежцы и англичане кричали, призывая своих первых воинов подняться и кончить дело, но ни Сигурд, ни Маугер уже ничего не слышали, погруженные в собственные миры, где бушевало лишь пламя смертельной муки.

Приспешник Эльдреда положил меч, снял шлем, стряхнул щит и выбросил руки вперед, дразня ярла кровавой улыбкой, исполненной ненависти. Сигурд сплюнул и, издав хриплый звук, вонзил оружие своего отца в разостланный на земле плащ. Стало тихо, как в могиле… а через мгновение враги сцепились, точно два оленя. Я съежился, надеясь, что Улаф остановит их, и зная, что он этого не сделает. Противники, перекатываясь, неистово били друг друга и царапали ногтями. Каждый силился одержать верх. Вдруг все вздрогнули от душераздирающего вопля. Кричал Маугер: Сигурд вырвал ему глаз, который теперь болтался на кровавом шнурке. Превозмогая нестерпимую боль, англичанин ударил ярла кулаком в подбородок. Затем, нащупав порез на щеке Сигурда, пальцы Маугера стали впиваться в мясо. Толпа викингов глухо застонала. Наш ярл лбом разбил противнику нос, потом схватил его мускулистую руку, зажал ее и рванулся вправо и вниз. Раздался щелчок, похожий на треск полого дерева. После этого Сигурд с ревом оторвал глаз, свисавший из кровоточащей глазницы врага, и бросил его Эльдреду под ноги.

Лицо и борода Маугера были сплошным темно-красным месивом, а левая рука беспомощно повисла, но он продолжал слепо размахивать правым кулаком. Страшная, невообразимая сила исказила лицо ярла, и он поднялся на ноги. Не обращая внимания на удары, которыми все еще сыпал англичанин, Сигурд обхватил его голову и, воскликнув: «Один!» – повернул ее так, что она описала почти полный круг. Снова раздался оглушительный треск. Уронив вторую руку, как птица роняет сломанное крыло, Маугер затих. Сигурд толкнул его коленом в плечо, и тело беззвучно перекатилось на бок. Теперь все было кончено. Наш ярл победил.