Книга: Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11
Назад: От «Челюскина» до наших дней
Дальше: Григорий Оглезнев Поиск в тайге Документальный рассказ
Сергей Корниенко,
Юрий Шмаков
Путешествие к «Челюскину»
Курс на северо-восток
Три часа ночи, но совсем светло — в Арктике уже начался полярный день. В последний раз проверяем снаряжение.
— Палатка?
— У Онмалина на нартах.
— Лодка?
— У Анкарахтына.
— Карабин?
— У Юры Вукувунентына.
Рация, продукты, мешки с меховой одеждой, корм для собак, лыжи — все уложено и намертво приторочено к нартам.
Собаки жадно хватают снег, возбужденно лают в предчувствии дороги.
Наконец, все готово. Председатель исполкома Ванкаремского сельского Совета Анатолий Николаевич Коршунов, начальник «полярки» Владимир Владимирович Шувалов, старый охотник Вуквувье пожимают нам руки, желают счастливого пути.
Вперед! Шесть упряжек промчались по главной улице села, спустились с мыса Ванкарем и вылетели на лед Чукотского моря. Глухо звучат в морозном воздухе гортанные крики каюров. Шуршит наст под полозьями. Все быстрее удаляется от нас маяк на высоком мысу...
Так начался заключительный этап нашей экспедиция — выход в Чукотское море к месту гибели парохода «Челюскин».
А сама экспедиция началась гораздо раньше. Мы сидели в теплой хабаровской квартире, обложившись книгами, читали репортажи о спасении челюскинцев, воспоминания участников эпопеи, вглядывались в лица на фотографиях, пытаясь представить себе: как все это было?
Дымился в чашках кофе, уютно светил зеленый абажур лампы, у батареи тихо мурлыкала кошка... Какое-то черно-белое кино крутилось в наших головах — темные фигурки людей на белом льду...
Сейчас мы знаем точно, какого цвета льдины в Чукотском море. И можем представить, каким увидели это море челюскинцы...
Немного истории
16 июля 1933 года из Ленинграда вышел пароход «Челюскин». Задача: за одну навигацию пройти Северный морской путь.
Вот «портрет» «Челюскина»: длина более 100 метров, ширина — 16,5 метра, водоизмещение — 6500 тонн, мощность машин — 2700 индикаторных сил. Сооружен датской фирмой «Бурмейстер и Вайн».
Мнение капитана В. И. Воронина: «Красавец «Семен Челюскин», только уж больно длинен и широк. Боюсь, нелегко с ним будет во льду». Насколько «нелегко», Воронин и представить себе не мог!
10 августа «Челюскин» вышел из Мурманска. Баренцево море, Карское, море Лаптевых, Восточно-Сибирское... Начальник экспедиции О. Ю. Шмидт доволен: значительная часть пути пройдена, осталось немного — Чукотское море, и задача будет выполнена. А страна так ждала результатов этого похода!
В тридцатых годах началось освоение Северо-Востока. На Колыме найдены промышленные месторождения золота. Еще большие запасы полезных ископаемых предполагаются на Чукотке. В Арктике работают экспедиции, строятся полярные станции. Делает «первые шаги» в небе Арктики полярная авиация, Самая острая проблема — доставка грузов.
Рейс «Челюскина» — не увлекательное арктическое путешествие, а задача государственной важности. Если пройдет — будет строиться флотилия подобных кораблей.
Итак, осталось только Чукотское море. Помочь пройти его должен был ледокол «Красин». Но в Карском море у «Красина» сломался винт, Воронин и Шмидт решили идти без ледокола.
Наступила зима. «Челюскин» вмерз в лед. На карте его дрейф — огромная петля. Корабль почти вынесло к Берингову проливу, но льды снова потащили его назад.
Арктика ополчилась против смелых исследователей, бросила в бой самое страшное свое оружие — сжатие льдов. 13 февраля 1934 года гигантским сжатием ледяных полей «Челюскин» был раздавлен, как скорлупка. Люди высадились на лед.
— Нет больше судна, — сказал капитан Воронин. — Надо приспосабливаться жить на льду. Приспосабливаться сию же минуту, немедленно!
Над торосом взвился красный флаг.
Началось строительство лагеря.
Челюскинцы не теряли мужества. Даже сигнал бедствия — «SOS» — решили не посылать. Радист Кренкель дал спокойную радиограмму о случившемся.
В лагере выходила стенгазета «Не сдадимся!» Шмидт писал в ней: «Мы на льду, но мы и здесь граждане великого Советского Союза, мы и здесь высоко держим знамя Республики Советов!»
И страна не оставила в беде своих граждан. На следующий день после гибели «Челюскина» в Москве была создана правительственная комиссия под руководством В. В. Куйбышева, на Чукотке — чрезвычайная комиссия, которую возглавил начальник полярной станции на мысе Северном (ныне — мыс Шмидта) Г. Г. Петров. Лучшие летчики страны стали готовиться к спасению челюскинцев. И челюскинцы, два долгих месяца боровшиеся за свою жизнь, верили — помощь придет!
Маленькое стойбище Ванкарем стало центром спасательных работ. Сюда летели самолеты, везли на упряжках горючее из Уэлена. И первая «твердь земная» (хотя и скрытая снегом), на которую ступили спасенные челюскинцы, был мыс Ванкарем.
Ванкарем
Ванкарем в переводе с чукотского — «моржовые клыки». Но будь наша воля, мы бы дали поселку другое название — «Недоступный». Из-за частых туманов, пург, шквальных ветров самолет в Ванкарем пробивается не чаще двух-трех раз в месяц. И когда, после многодневных ожиданий погоды, оказываешься на борту желанной «аннушки», испытываешь настоящее счастье.
...Летим в белесой мгле в пятидесяти метрах над землей. Внизу еле проглядывает кромка берега — основной, ориентир для пилотов. Справа — белая тундра, слева — белое Чукотское море. А мы, как говорится, «посередине». Наш третий спутник, радист Шмидтовской гидрометеообсерватории Валерий Иванович Воробьев, улыбается: «Вырвались!»
Поселок возник под крылом самолета внезапно: ровные ряды домиков, красный флаг над сельсоветом. Встретили нас ванкаремцы во главе со своим «мэром» А. Н. Коршуновым. Пожимаем руки, стараемся запомнить имена. Мы еще не знаем, что через десять дней многие из этих людей станут нашими добрыми друзьями и на прощанье скажут: «Если будет трудно в жизни — приезжайте в Ванкарем». А пока...
Пока мы идем с полосы в поселок, на ходу рассказываем о себе, расспрашиваем Коршунова.
— Население? Чуть больше двухсот человек.
— Что есть? Все необходимое: больница, ясли-сад, школа, баня, магазин, клуб...
Северный Ледовитый океан белой дымкой убегает к полюсу. У наших ног крутится лохматая полярная лайка с невероятно густым, прямо-таки медвежьим мехом. И кличка, у нее подходящая — Полюс. По берегу трактор тащит тележку, нагруженную кусками льда — так добывается питьевая вода для поселка. На берегу ждут весны припорошенные снегом охотничьи байдары. Сделаны они из моржовых шкур. У домиков с подветренной стороны, свернувшись клубком, спят на снегу лайки. А вот и первая «упряжка» — мальчишка лет шести запряг в санки крепкого белого щенка и катит по улице, притормаживая самодельным остолом.
Но... Ванкарем — это сегодняшнее северное село. Дымят трубы котельных: в больнице, школе, детском саду всегда тепло. На стене клуба объявление: «Сегодня фильм «Через тернии к звездам» (а поскольку телевидения в селе нет, все население соберется в зале и будет живо обсуждать варианты спасения чужой планеты и нехорошее поведение Туранчокса). «Летом будем строить второй двухэтажный дом», — скажет нам Коршунов; протарахтят мимо на «Буранах» охотники Старостин и Мартынюк, которые даже сто метров от дома до магазина предпочитают «пройти» на транспорте, а из выставленных в форточки динамиков нас приветствуют Владимир Высоцкий, Алла Пугачева и «Машина времени»...
Для того, чтобы представить себе, каким был Ванкарем тогда, весной 1934 года, одного воображения мало. Надо хотя бы немного пожить в сегодняшнем Ванкареме, надо уйти на упряжках в Чукотское море, научиться соскакивать с нарт в трудных местах, облегчая работу собак, выталкивать нарты из забитых снегом ям и втаскивать на торосы, пить с каюрами крепчайший чай, есть нерпичье мясо, отрезая тонкие ломтики от одного общего куска, не жаловаться на холод и усталость... а потом, снова в Ванкареме, на состязаниях упряжек болеть за «своего» каюра Юру Вукувунентына и радоваться, что он пришел первым... и, встретив на улице любого из ванкаремцев, говорить ему: «Этти! (Привет!) Как дела?», и называть всех по имени...
Вот тогда уже можно прийти в гости к старому Вуквувье и разговаривать о том, какая была жизнь пятьдесят лет назад.
Вуквувье
Зеленая в красный цветочек рубашка заправлена в черный комбинезон. Седой ежик волос, кустистые брови, умные лукавые глаза, множество морщинок у глаз и губ — Вуквувье часто и заразительно смеется.
В 1934 году ему было девятнадцать. Был он тогда красивым и смелым парнем. С характером. И девушки, рассказывали нам старики, любили Вуквувье, и бригадиром он был, и председателем колхоза, и дети выросли в отца — тоже с характером. Юра Вукувунентын, первое место в первомайских гонках занявший, — сын Вуквувье.
Ну, вот. Отправляясь путешествовать по времени, возьмем Вуквувье своим каюром. Весна 34-го. Ванкарем. Двенадцать яранг. В Красной яранге — школа. Фактория, Заведовал ею коммунист Георгий Кривдун. Жизнь неторопливая и выверенная: охота на песцов, долгие часы у проруби на прибрежном льду — в ожидании нерпы, когда очистится море — промысел моржей, заготовка мяса на зиму себе и собакам, долгие чаепития в яранге... И вдруг — летят самолеты, мчатся упряжки, нагруженные бочками с бензином, друг Тынаэргин круглые сутки топит лед в водомаслогрейке на берегу. Очень шумно и людно стало в Ванкареме. Для Вуквувье наступило интересное время.
Собрали каюров — можно ли пройти на упряжках во льды, людей спасти? Долго охотники совещались. Людей спасать, конечно, надо. Но — говорили старики — не пройти на упряжках. Молодые вскакивали: пройдем! Старики спрашивали: далеко от берега ходил? Какой там лед, знаешь? Не знали молодые. Охотились все на прибрежном льду, зачем далеко уходить? Оторвет льдину, унесет — сколько случаев было! Там, в глубине моря — старики говорили — пути для собак нет. Торосы — как три яранги, друг на друга поставленные. Разводья опять же — байдару ведь не потащишь туда.
На собаках нельзя, на самолетах решили вывозить. Летчики стали летать, привозить челюскинцев в Ванкарем. Одного летчика прозвали Ымпенахен (Старик). По-русски его Молоков звали. А другого, молодого — Аачек (Юноша). Это Каманин. Когда всех челюскинцев спасли, Аачек Тынаэргина с собой взял — на летчика учиться...
...Первым прорвался в лагерь Шмидта Анатолий Ляпидевский — 5 марта. 13 апреля Кренкель дал последнюю радиограмму из лагеря: «До скорого свидания. Работу прекращаю».
Зарубежная пресса дала высокую оценку челюскинской эпопее. Газета «Дейли геральд», например, назвала ее «одной из величайших среди историй о героизме и выносливости». При этом она особо подчеркнула: «Радио и авиация сделали их спасение возможным. Но радио и авиация не смогли бы помочь без знаний и доблести летчиков. Весь мир отдает дань этим доблестным русским», — писала «Дейли геральд».
Вуквувье, конечно, не читал «Дейли геральд». И даже наши газеты, в которых публиковался Указ о присвоении Доронину, Каманину, Ляпидевскому, Леваневскому, Водопьянову, Молокову, Слепневу звания Героев Советского Союза, до Ванкарема в то время не дошли. Но ванкаремские охотники радовались спасению челюскинцев ничуть не меньше, чем, например, в Москве или Ленинграде. И дело им сразу нашлось. На собачьих упряжках (тут-то не море, а тундра, тут-то они мастера!) ванкаремцы вывозили челюскинцев в Уэлен. И, конечно, Вуквувье был тут среди первых — пятерых сразу с собой брал. Ехали по очереди, двое сидят, трое бегут за нартами. Весело было, говорит Вуквувье, хорошо ехали, люди шутили все время.
И снова стало тихо в Ванкареме. Но ненадолго. Летом пришел пароход, и на берег выгрузили бревна, доски, ящики с гвоздями и инструментом. Оказалось — о ванкаремцах, о их помощи челюскинцам не забыли. Правительство наградило Ванкарем новой школой.
Вуквувье был одним из тех, кто вывозил челюскинцев на собачьих упряжках в Уэлен
И застучали топоры плотников, и Вуквувье помогал строить эту школу. До сих пор называют ее на побережье «челюскинской», и сегодня учатся в ней мальчишки и девчонки из Ванкарема и Нутепельмена. В этой школе и мы жили — гостиницы в Ванкареме нет. Утром просыпались от звонких криков интернатских, мальчишек:
— Ты чего кричишь?!
— А ты чего кричишь, чтобы я не кричал?!
— А потому что я пионер, а у нас гости спят!
Мы, гости, улыбались: приятно, когда о тебе заботятся.
Полярка
«Челюскинская» школа стоит в центре села. А полярная станция «Мыс Ванкарем» — на самой окраине. Ходьбы от школы до «полярки» — пять минут (хотя лучший охотник Ванкарема Дмитрий Моисеевич Мартынюк, чей дом стоит возле «полярки», а жена Ольга Николаевна работает в школе, предпочитает преодолевать этот путь на «Буране»).
Каждый житель Ванкарема — яркая индивидуальность. Семь работников полярной станции — семь индивидуальностей, объединенных общей работой в коллектив.
Нас тянет в коллектив.
Вот почему мы выходим из школы и по сугробам-холмам, завалившим за долгую зиму дорогу, идем на «полярку». А навстречу нам в огромных валенках идет Владимир Владимирович Шувалов: «Вы к нам? А я к вам. У нас сегодня на ужин самодельная буженина. С майонезом. Тоже самодельным». (Напрасно мы списывали рецепты и пытались изготовить подобные деликатесы в Хабаровске — климат другой, наверное.)
Представим наших друзей с «полярки» в тот момент, когда все они в сборе, когда настроение у всех хорошее... в общем, обычный вечер в кают-компании. Как в большой рабочей семье, у каждого свое место за огромным столом. Во главе — супруги Шуваловы. Пятнадцать лет прожили они в Заполярье, и нынешний год — прощальный. Что ж, рано или поздно наступает пора прощаться с Севером. Хотя... У Виктора Алексеевича Кузьмина прошли все сроки «возврата». За Полярным кругом он живет и работает с 1960 года. Кузьмин — один из опытнейших актинометристов в управлении. Его обязанность — наблюдать за Солнцем, обрабатывать информацию. Этим летом собирается в отпуск на юг, вот уж там, возле теплого моря, мечтает ощутить солнечную активность собственной кожей, чего на Севере не дано даже ему, профессионалу, обращающемуся со светилом «на ты».
Напротив Шуваловых за столом — еще одна «полярная» семья — Мамаевы. Леонид Иванович — старший техник-гидрометеоролог, Наталья Александровна — повар. Кроме рабочих обязанностей, есть у Мамаевых и «домашняя» — растить дочку Иринку. На Севере очень важно, когда вся семья в сборе, спокойнее работается и живется.
Радист-гидрометеоролог Саша Козинский весь в заботах — ждет жену с материка и наводит уют в своей комнате. Задумал наклеить новые обои, хотя разве в обоях дело! Север, когда он по душе, подкупает другим. Чем? Этого не объяснить.
Еще один член «экипажа» — Саша Ефимкин — уходит на вахту. Для Саши Север только начался, отношения с Чукоткой еще «выясняются». Наверное, поэтому Саша любит в свободный вечер надеть лыжи и уйти на берег: посидеть, подумать, побыть наедине с собой. К тесной жизни в коллективе — неотъемлемой черте любой метеостанции — тоже надо привыкнуть. Но, думаем, для мечтательного, романтического Ефимкина жизнь на «полярке» не будет в тягость: кроме «членов экипажа» есть у нега много верных и интересных друзей. Это — книги. Уже мала для него огромная, в две стены, библиотека «полярки», и мы часто встречали его, бредущего по сугробам из поселковой библиотеки с очередным толстым фолиантом под мышкой.
Свое постоянное место в кают-компании и у «мэра» Анатолия Николаевича Коршунова. Неудивительно — он живет здесь, на «полярке». Был на материке комсомольским, партийным работником. В Ванкареме всего три месяца. Но сделал уже много: при нем заработала бездействующая пекарня, открылась столовая, да и сейчас по вечерам редко увидишь его на станции — вместе с ванкаремцами роет на косе яму для хранения льда, запасает для села пресную воду на лето. А что на «полярке» живет — очень просто объясняется: вот завезут в летнюю навигацию стройматериалы, вырастет в Ванкареме новый двухэтажный дом, будет в нем и квартира для Коршунова. Тогда и семья приедет. А пока приютили гостеприимные метеорологи.
Ванкаремцы немного ревнуют своего мэра к «полярке». Они уже оценили и зауважали его — за мягкость и дружелюбие в обращении с людьми, за твердость в выполнении обещаний, за принципиальность. За то, что не стал воздвигать «преград» между собой и жителями села. Двери его кабинета в сельсовете всегда открыты, и ванкаремцы порой заходят просто так, без конкретного дела — посидеть, покурить, поговорить...
Ну вот, с экипажем вы познакомились. Чем же занимаются метеорологи?
«Делают погоду», как они сами шутят. «Продукция» полярной станции. — синоптические сводки — каждый час уходит в эфир, на Шмидтовскую гидрометеообсерваторию. Двадцать четыре раза в сутки снимают метеорологи показания приборов на метеоплощадке, круглосуточно несут напряженную вахту. Во тьме полярной ночи, в стужу, пургу и под незакатным летним солнцем.
Много таких станций разбросано по Чукотке, в одном только Певекском управлении гидрометеослужбы их почти три десятка. И все ради того, чтобы по их данным синоптики составляли свои прогнозы.
Прогноз погоды — дело коллективное, потому на каждой отдельной станции не узнаешь плодов своего труда. И все же служитель погоды на Крайнем Севере — уважаемый человек. Такова уж специфика в этом суровом краю — все подчинено погоде. Без прогноза синоптиков не начинают свой рабочий день оленеводы, охотники, автомобилисты, горняки, летчики. Даже школьникам на Чукотке надо знать погоду — занятия часто отменяются из-за пурги.
А «звездный час» на «полярке» наступает тогда, когда в короткую летнюю навигацию вдоль самого северного побережья страны курсируют корабли, когда в эфире становится тесно от морзянки, когда видишь на траверзе расплывчатые силуэты кораблей. Они привозят в поселки генеральные грузы, товары, продовольствие. В это время не таким далеким кажется материк, и чувствуешь особенно остро заботу Родины о жителях дальних северных окраин.
...За окном «полярки» светло, а времени — второй час ночи. Пора нам прощаться. А как много недоспросили, недоговорили. За последним (каким же по счету?) стаканом чая задаем вопросы. Вот ответы.
Леонид Иванович Мамаев:
— Перспективы? Работать будет интереснее, когда повысится уровень техобеспечения, когда мы сможем давать больше сведений, чем сейчас. Я уже достиг потолка на станции, мне нового, сложного хочется!
Владимир Владимирович Шувалов:
— Есть ли чувство ущербности по сравнению с работой на материке? Когда мы едем в отпуск на полгода, то не считаем каждую копейку и видим больше, чем жители материка: и театры, и музеи, и в Москве обязательно побываем, и на юге. Зато они никогда не увидят то, что видим мы, — Север. А он прекрасен!
Роксана Дмитриевна Шувалова:
— Бывают дни, когда чувствуешь усталость от однообразия работы, быта, пейзажа. Но я для себя лично твердо установила, почему мое место здесь, на полярной станции. Наши сведения не выбрасываются, они могут понадобиться в любое время для анализа обстановки. И еще — я знаю, что без десяти десять, например, на всем земном шаре выходят на метеоплощадки метеорологи и забирают, данные. И это чувство не позволяет мне разлюбить мою работу.
...Возвращаемся в школу. Ванкарем спит — ни огонька, только «полярка» провожает нас тусклым в светлой ночи окошком. И вспомнились нам слова писателя Олега Куваева, очень любимого жителями Чукотки: «Я всегда верил в то, что для каждого индивидуального человека есть его работа и его географическая точка для жизни».
Так оно и есть.
Голубые чукотские льды
Первые километры по прибрежному льду были легкими. Собаки спокойно бежали по твердому подмерзшему снегу. Появляются торосы. Идущие впереди Онмалин и Анкарахтын выбирают удобные для прохода участки. Иногда путь преграждает трещина. Едем вдоль нее, чтобы найти узкое место и перескочить.
Постепенно скорость движения уменьшается. Потеплело, снег становится мягче, собаки проваливаются. Шесть упряжек двигаются гуськом. Лидеры — легкие упряжки Онмалина и Анкарахтына — все время меняются. Легче всего идти замыкающей упряжке, но и груза на ней больше: каюр Семен Чайвун и радист Валерий Воробьев отнюдь не хлипкого телосложения, да еще продукты, корм для собак, рация (а она одна весит 20 килограммов).
Делаем первый привал. Воробьев развертывает рацию (все наши привалы приурочены к сроку выхода на связь). Ключ радиста отстукивает: «У нас все нормально». Пьем чай из растопленного на примусе льда. И снова в путь.
Торосы все выше. Помогаем собакам перебраться через ледовые барьеры, перетаскиваем нарты. Море сейчас совсем не похоже на ровное белое поле, как это казалось с берега. Нагромождения льдин напоминают то сказочный замок, то сверкающую под солнцем крепость. Особенно красивы кубы прозрачного льда, словно подсвеченные изнутри голубыми лампами...
Вечером снова выходим на связь. Устраиваем лагерь. Под прикрытием торосов ставим палатку. Наш туристский опыт на Чукотке оказывается бесполезным. Попробуйте вколотить колышки в твердый, как камень, лед. Выход нашли: откололи от торосов крупные куски льда и закрепили веревки за них. Настелили на дно палатки оленьи шкуры. Переоделись в меховую одежду, на ноги — торбаса, внутрь которых вставлены меховые носки — чижи. В этой традиционной чукотской одежде можно спать даже на снегу — не замерзнешь. А вот работать трудно — чувствуешь себя, как в парилке, особенно когда бежишь за нартами. Поэтому наша дневная одежда — ватные комбинезоны и высокие резиновые сапоги.
Начинается кормежка собак. У каждого из наших каюров — своя манера. В упряжке Семена Чайвуна — громадные лохматые псы. Они сидят в ряд, Семен по очереди бросает им куски квашеного моржового мяса (копальхена), псы ловят его в воздухе и тут же проглатывают.
А у дяди Миши Иленинтына собачки поменьше и... подомашнее, что ли? Окружили его тесным полукругом, берут мясо из рук.
У Кима Михайловича Росгытагина и Юры Вукувунентына собаки яростно лают друг на друга. В упряжках много молодых, не привыкших еще к дисциплине.
Но вот собаки накормлены, улеглись на снегу. Настал наш черед поужинать. Неизменный крепкий чай, консервы Каюры угощают нас нерпичьим мясом и еще одним деликатесом — «прэрэм», это мелко накрошенное мясо с жиром, «чукотская халва», как шутят наши каюры. Вкусная, калорийная еда быстро восстанавливает силы. А они нам завтра понадобятся — дорога все труднее.
После ужина тянет в сон, но каюры наши спать не собираются. Недалеко от нашего лагеря — большая полынья, чуть прикрытая тонким ледком. Юра Вукувунентын уходит на ту сторону, Ким Михайлович швыряет ему закидушку. Семен, держась за веревку, переплывает полынью на резиновой лодке, разбивая хрупкое ледяное покрытие.
Старики объясняют нам — ночью нерпа может выплыть — воздухом подышать. Семен с Юрой усаживаются за торос, карабин и закидушка, — наготове.
Остальные каюры укладываются прямо на нарты. В меховой одежде тепло. И в любую минуту — охота ли, опасность — стоит только выдернуть остол, и упряжка готова двигаться.
Мы уходим в палатку, пожелав охотникам в засаде удачи. Но тоже не спится.
Вот и сбылась наша мечта — мы в Чукотском море. Над нашей палаткой дует тот же ветер, что и над лагерем челюскинцев. Они тоже жили в палатках, только женщины и дети в бараке (да еще плотники, построившие этот барак из выловленных в полынье досок и бревен). И барак, и палатки для тепла были завалены снегом. Люди жили на льду и работали: кололи лед для питья, расчищали площадку для самолета, читали книги. Не сдавались!
И за белесой снежной пеленой, за темной полярной ночью виделись им огни далеких городов, в которых родные, друзья, знакомые и незнакомые люди думают о них, верят в их спасение... «Родина слышит, Родина знает...» Песня родилась позже, суть была верна и тогда. В записных книжках у нас — цитаты из газетных публикаций 34-го года. Вот лишь одна; «Можно завидовать стране, имеющей таких героев, и можно завидовать героям, имеющим такую родину». Это отрывок из письма датского моряка Шамкинга, который в 1923 году потерпел с товарищами крушение у берегов Аляски, но помощи не дождался, выжил чудом.
Каждый из нас, участников экспедиции, много ездил по Дальнему Востоку, и в тайге приходилось бывать, и на отдаленных от жилья метеостанциях. И нигде не было чувства оторванности от большого мира страны. Везде, в самом дальнем уголке, куда газет по полгода не привозят, видели мы интерес к общим делам, напряженное внимание, когда по радио передают последние известия. И еще — всюду мы видели доброжелательность, товарищество людей. И здесь, на Чукотке, — особенно.
Вот наши каюры — и старики Омальтын и Анкарахтын, дядя Миша, Ким Михайлович и Юра, и самый молодой — Семен Чайвун — они родились и выросли здесь, в Ванкареме, и знают в совершенстве свою работу, зимой капканы на песцов, охота на нерп, летом моржовый промысел (все они — охотники отделения колхоза «Полярный»), вековая мудрость северян сегодня хранится ими, а завтра эстафету примут дети из «челюскинской» школы. И мы — радист с обсерватории, мечтающий поработать в Антарктиде, великолепно разбирающийся в сложнейшей современной аппаратуре, и два журналиста. И вот мы все вместе на льду Чукотского моря, мы дружны, и жизнь одна, где бы ты ни был — в Ванкареме, на мысе Шмидта или в Хабаровске: старайся делать свое дело хорошо и честно, не жди, пока другой подставит плечо под зависшие на торосе нарты, дели свой кусок мяса на всех, сначала накорми собак, а потом поешь сам, не ной и не жалуйся, а иди вперед. Дорогу осилит идущий! И еще — держи свое сердце открытым для людей.
Наши каюры не читали книг о том, как нужно жить. Но живут они правильно.
...А утром, когда мы вылезли из палатки, увидели — прямо у входа прошла трещина. Пока увязывали нарты, кипятили чай, трещина стала шире. Каюры спешат: справа у нас полынья, слева трещина. Может оторвать. Многие из них бывали в таких передрягах — и гораздо ближе к берегу. Тогда на помощь приходили вертолетчики.
И снова продираются упряжки между торосами, снова мокрые от пота выталкиваем мы нарты из снежных ям, втаскиваем на ледяные хребты. И вот — тупик. Сплошные гряды вздыбленных льдин, не обойти, не пробиться. Мы влезли на вершину белого хребта и увидели — дальше идут широкие разводья. В центре Чукотского моря началась подвижка льдов.
Мы не говорили нашим каюрам о том, что хотели — кроме дани памяти челюскинцам — проверить вариант: можно ли было дойти до лагеря Шмидта на собаках? В теплой квартире, при свете зеленой лампы, думалось: что такое 150 километров на хорошей упряжке?! Теперь знаем — по тундре это легко. По морю... Вот перед нами наглядный ответ — торосы и разводья до горизонта.
На высоком торосе мы установили вымпел. Разожгли маленький костер памяти. Постояли. Помолчали.
Дорога домой кажется легче и ближе. Собаки забыли про усталость. И даже когда проваливаются в трещины, не теряются — лишь вытащим их на лед, отряхиваются, разбрызгивая ледяшки, выкусывают ледяные занозы из лап, и снова готовы к бегу.
Маяк. Вернулись. Мы оглядываемся. Сияют в белом безмолвии голубые чукотские льды. Парит над ними огромная белая птица — бургомистр. На берегу нас ждут друзья, которые скажут на прощанье: «Ванкарем будет ждать вас».
До свиданья, Чукотка! До новой встречи!
