Глава 7
Инкассаторы
День ушел на допросы арестованного Лотошина. Аккуратно прошили и пронумеровали дело. Можно было передавать в суд. Никогда еще на памяти оперативников столь громкое дело не удавалось расследовать так быстро. Николай к начальнику милиции направился с уголовным делом на подпись.
– Отлично поработали! Скоро собрание в области, будет чем похвастать.
– Для подведения годовых итогов вроде рано еще.
– Феклистов! Страна готовится достойно встретить день рождения вождя, товарища Сталина. Круглая дата – семьдесят лет. Рабочие и служащие, каждый на своем месте, стараются поставить рекорд, встретить день рождения успехами. А мы чем хуже? В области о раскрытии дела знают, звонили уже из многотиражки «На страже порядка». Вскорости надо ждать фотокорреспондента. Разве не приятно будет увидеть свое фото в газете?
– Я бы предпочел премию или отпуск на три дня, – буркнул Николай.
– Приземленный ты человек. Феклистов! Текущего момента не понимаешь.
– Не всем в облаках витать, кто-то на земле работать должен.
Начальник милиции скривился, поставил подпись.
– Можешь дело передавать по инстанции.
Николай вышел, сплюнул в коридоре. Одна трескотня, шелуха словесная от нового начальника. Лучше помог бы отделу чем-то. Хотя бы машинку печатную приобрел. У обоих оперов почерк – как курица лапой царапала. А на машинке печатать научатся. В коридоре его встретил замполит, фигура обязательная в любом учреждении.
– Феклистов, тебя поздравить можно?
– С чем?
– Как же! Отдел раскрыл тяжкое и громкое преступление. В городе только и разговоров. А тут вы бац! Преступник за решеткой, деньги возвращены.
– Капитан Щеглов меня уже поздравил.
– Отлично. Ваш отдел к празднику что-нибудь готовит?
– Вы про день рождения товарища Сталина?
– Это само собой. Будет собрание, текущий момент и все такое. Новый год же на носу. Каждый отдел готовит какой-нибудь номер. Песню там или танец.
– Владимир Григорьевич, мне в детстве медведь на ухо наступил. Мало того, еще и потоптался. Слуха, короче, нет.
– И у Фролова?
– У него еще хуже, – соврал Николай.
– Что за отдел непутевый! – махнул рукой замполит и ушел.
Николай постоял минуту, переваривая. Это их-то отдел непутевый? Пусть бы замполит хоть одного воришку поймал, а то языком только работать может, организовывать массы на трудовые свершения. В кабинете хлопнул тощим уголовным делом по столу, аж пыль полетела.
– Коля, ты чего? – спросил Андрей.
– Замполит угро непутевым отдел назвал.
– Плюнь и забудь. Кто на земле пашет, как мы, тех и понукают. Закон курятника.
– Глаза бы не видели. Давай по сто за успешное окончание дела?
– Не откажусь.
Заперли дверь на ключ. Засечет начальство, что в рабочее время на рабочем месте пьянствуют, мало не покажется. И успешное и быстрое раскрытие дела не зачтется. Выпили по стопочке, жизнь показалась веселее. Только Николай бутылку в стол убрал, в дверь постучали. Андрей вскочил, отпер дверь. В кабинет вошел эксперт Григорий.
– Что вы заперлись?
И сразу носом потянул. Чутье на выпивку у Гриши отменное. Соберутся сотрудники тяпнуть по чуть, Григорий уже тут.
– А почему без меня? Плеснете?
– На много не рассчитывай.
Николай прямо под столом налил в стакан, Григорий моментом водку выпил.
– Душевный у вас отдел, не то что другие. Жлобы!
– Гриша, а ты не пробовал сам купить?
– Да ну вас!
Эксперт ушел. Зачем приходил – непонятно.
– После торжественного собрания – праздничное застолье, танцы. Приходи с зазнобой, – неожиданно сказал Николай.
– А удобно?
– Сотрудники с супругами придут, удобно. Тридцатого декабря будет.
Андрей на календарь посмотрел – пятница.
– Я с Марией поговорю.
День прошел в повседневной суете – мелкая кража из продмага, в частном домовладении у бабки двух кур украли. Вечером после службы Андрей к Марии направился. Не виделись несколько дней. Она только что приехала из Москвы, на щеках еще румянец от мороза.
– Андрей! Рада тебя видеть. Чай будешь пить?
– Буду.
Хорошо было в домашнем уюте посидеть. На службе казенщина, в общежитии голые стены. После затянувшегося чаепития Андрей спросил:
– Ты что в пятницу делаешь?
– Пока планов нет.
– У нас в райотделе небольшое торжественное собрание, потом ужин, танцы. Придешь?
– Приду.
– Вот и славненько. Пошел я.
Не хотелось уходить. В доме Марии тепло, уютно, покойно, комфортно. В общежитии, кроме того, что казенно, еще и холодно, и запахи не самые приятные – мокрых пеленок, селедки, гуталина от сапог. Милицейское общежитие. Почти все сотрудники в сапогах, чистят ваксой по утрам, запах насыщенный, в нос бьет.
Андрей с каждой зарплаты откладывал понемногу, хотелось подарок своей девушке купить. Не баловал он ее, не с чего было, жалованье скромное. В обеденный перерыв сбегал в универмаг: надо присмотреть покупку. Народу в преддверии праздника было много. Он прошел вдоль витрин. Что нравилось, было дорогим, а что по деньгам – уж очень незатейливо.
Кто-то деликатно тронул его за рукав. Андрей обернулся – директор собственной персоной.
– Здравствуйте, товарищ следователь.
– Я не следователь, оперативный сотрудник уголовного розыска.
– Все едино – милиция. Что вас привело в наш храм торговли?
Директор был явно в прекрасном настроении. Похищенное вернули, покупателей перед праздниками полно, а стало быть, и выручка будет, поэтому выражался витиевато.
– Девушке подарок выбираю.
– О! Прекрасно. Позвольте вам помочь! На какую сумму рассчитываете?
Андрей имел при себе пятьдесят рублей, десятая часть месячного денежного довольствия. Но сказал, как есть.
– Пойдемте со мной.
Прошли в подсобку. Андрею неудобно было. Вроде как служебным положением пользуется. Успокаивал себя – за деньги же покупает, не взятка. Директор оставил его на пару минут, вернулся с коробкой.
– Нравится?
И открыл коробочку. В тусклом свете в подсобке украшение не показалось.
– Простите, Андрей, кажется.
– Именно.
– Давайте в мой кабинет пройдем, там свет приличный.
Поднялись, Валентин Елизарович настольную лампу включил. И вот тут украшение заиграло. Серебряная брошь в виде бабочки с расправленными крыльями, тончайшая работа, все перепонки на крылышках – как у живой бабочки. Крупные глаза из янтаря.
– Видите ли, брошка – подарок универсальный. Для кольца или перстня надо знать размер пальца, носильную вещь – шапочку, кофточку – мерить. Да и не знает никто, понравится ли девушке или женщине цвет, модель, длина рукава.
Ясно стало, что директор в этих вопросах большой дока.
– Спасибо, вы меня выручили. Сколько я должен?
– Ровно пятьдесят рублей.
Андрей отсчитал деньги. Коробку во внутренний карман куртки уложил. Одной проблемой меньше. Конечно, женщинам нравятся цветы в подарок, сладости, милые безделушки. Но Андрей был прагматиком, жизнь научила. Сейчас зима, цветы померзнут на морозе, пока донесешь. Сладости съедятся, да и не факт, что Мария их ест, даже если нравится, потому как молодые девушки фигуру берегут. А брошь – в самый раз. И не массивная, что больше зрелой женщине пойдет, а изящная, девушке молоденькой к лицу.
В круговерти ежедневной пятница подошла. Если бы Феклистов не напомнил, забыл.
– Ты чего не при параде?
– Ой! Запамятовал.
– В обеденный перерыв в общежитие беги. Форму надень, да чтобы сапоги блестели. Отдел наш отметят, надо, чтобы мы с тобой выглядели соответственно. Да, после семнадцати неофициальная часть. Духовой оркестр, танцы. Зазноба-то твоя приедет?
– Обещала.
Николай хихикнул.
– Обещанного три года ждут. После торжественного собрания мог бы и сам за ней сбегать. И девушке приятно, и польза.
– Какая?
– Ох и дурень ты, Андрей! Как только ты опером работаешь? Тебе бы в дворники. Не знаешь женской психологии. К слабому полу с подходом надо.
В обеденный перерыв в общежитие побежал. Форма чистая, отглажена, свежий воротничок подшит. Подумав немного, награды на китель нацепил. Не для хвастовства – показать, на войне не в тылах отсиживался, свой вклад, пусть и небольшой, в Победу внес. Когда в отдел вернулся, шинель форменную снял, Николай вокруг него прошелся.
– Орденоносец в отделе есть, это хорошо. Пусть другие службы завидуют. У нас во всей районной милиции таких трое.
Торжества были приурочены к дню рождения вождя. Некоторая странность была в датах. Иосиф Виссарионович по метрикам родился 18 декабря 1878 года, но официальной датой считалось 21 декабря 1879 года. Праздник считался едва ли не главнейшим. К юбилею генералиссимуса трудящиеся совершали подвиги на рабочих местах, выдавая по две-три нормы.
– Время, неудобно опаздывать, пошли, – поднялся со стула Николай.
Он тоже был в форме, но похвастать наградами не мог. Вошли в кабинет начальника, он был велик, все совещания проходили здесь. Штат сотрудников был невелик. На Андрея сразу внимание обратили, зашушукались. Опер таких собраний не любил, пустое времяпрепровождение. Но от коллектива отрываться нельзя, да и парторг расценит неправильно.
Сначала начальник долго перечислял успехи, засыпал цифрами раскрываемости преступлений, привел несколько примеров, упомянув уголовный розыск. Затем слово взял парторг. Долго, витиевато и ни о чем.
Андрей на часы поглядывал. Мария уже приехать из Москвы должна. Небось, прихорашивается.
Когда торжественная часть закончилась, парторг объявил перерыв.
– А потом будут танцы под духовой оркестр пожарной охраны.
Оркестров в городе было два. Один – пожарников, а второй из пенсионеров и инвалидов, играющих на похоронах и нещадно фальшививших.
Андрей набросил шапку, шинель, почти бегом помчался к дому Марии. А девушка уже из дома вышла, столкнулись у калитки.
– Ой, как тебе форма идет, Андрей!
Он поцеловал ее в щеку.
– Поторопимся, а то танцы начнутся.
Андрей в кабинет уголовного розыска ее провел, помог одежду снять. Когда сам шинель сбросил, Мария взвизгнула:
– Это твои? – И дотронулась пальцами до наград.
– Нет, взял из музея поносить, – отшутился Андрей.
– Вечно у тебя шуточки!
А снизу, с первого этажа уже оркестр гремел.
Слитно, сплоченно – Марш советских авиаторов.
– Все выше и выше, стремим мы полет наших птиц, – запела Мария.
– И в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ! – подхватил Андрей. – Бежим.
Танцевали долго. Вальс сменялся буржуазным танго. Андрей танцевал плохо: когда учиться было?
Мария пожаловалась после:
– Ты мне все ноги оттоптал, медведь!
– А ты научи.
– Как же я научу, когда мы видимся редко? Даже не каждую неделю.
– Служба такая. Преступники жизнь людям портят. Кто-то же должен их арестовывать!
Потом, когда все расходиться начали, Андрей проводил ее до дома. Шли не спеша. Погода прямо предновогодняя. Легкий мороз без ветра, тихо снежинки падают. У дома Андрей обнял девушку, поцеловал в губы. Поцелуй затянулся. Когда оторвался от сладких губ, Мария засмеялась:
– Орденоносец! Я думала – ты никогда не отважишься!
– Обидеть боялся, – сконфузился опер.
– Мне домой пора. Мама заждалась, да и на учебу завтра.
– А мне на службу. До Нового года считаные дни. Надо встретиться обязательно.
– Новый год – праздник семейный, домашний. Приходи к нам, мама рада будет, пирожков напечет.
– Так мама рада будет или ты?
– Не придирайся к словам.
Мария крутнулась на одной ноге, юркнула за калитку. Андрей подождал, пока она в дом зайдет, побежал в общежитие. Ноги в сапогах мерзли на снегу. Завтра суббота, отработает день – и выходной. Выспаться можно, с Марией погулять. Уснул с улыбкой.
Утром в отделе Николай носом потянул.
– Да не пил я, не пил.
– А чего такой довольный?
– Вечер удался, потанцевали всласть.
Отдохнуть ни сегодня, ни завтра не удалось.
Уже через час затрезвонил телефон. Николай снял трубку.
– Угро, Феклистов у аппарата. Да, понял, выезжаем. Эксперт пусть выходит.
Трубку на телефон бросил.
– Едем. Инкассаторов у сберкассы убили.
Андрею собраться – только куртку надеть. Через минуту уже у дежурного были. Тут же Григорий с чемоданчиком отирался. Вид помятый слегка, видно – перебрал немного вчера. Уселись на мотоцикл. Григорий с чемоданчиком в коляске. На ходу продувало изрядно, зима все же. Повернули на Советскую. У сберкассы народ толпился. Постовой милиционер любопытных разгонял.
– Расходитесь, граждане!
Отходили немного дальше, но не уходили. Николай поморщился. Все следы затопчут. Он повернулся к зевакам:
– Граждане, кто свидетель? Вы!
– Нет, нет, меня тут не было.
Толпа быстро рассосалась. Свидетелем быть никто не пошел. Опера подошли к сберкассе. На мостовой стояла инкассаторская машина. Дверца со стороны водителя открыта, сам он убит, головой и грудью на рулевом колесе лежит.
– Гриша, фото сделай.
На тротуаре ничком лежал убитый инкассатор, из-под него натекла лужица крови. Кобура расстегнута, револьвера в ней нет. Видимо, перед смертью успел оружие обнажить, но применить не успел. Куда револьвер девался? Из окна сберкассы женщины-сотрудницы выглядывают.
– Андрей, иди в кассу. Опроси – как, что? Может, видел кто-то нападение. Узнай, сколько денег было, одна сумка или две. И еще. По-моему, инкассаторы поодиночке не работают. Тогда второй где?
– Понял.
Андрей взбежал по ступенькам, взялся за дверную ручку. Увидел, как из переулка выезжает машина прокуратуры. Преступление серьезное, прокуратура обязана быть. Убийство, хищение денег, а может, и оружия.
– Здравствуйте, товарищи сотрудники! Я оперативный сотрудник уголовного розыска, – представился он. – Я присяду за стол, пожалуйста, подходите по одной. Начнем со старшей.
Старшей в сберкассе оказалась совсем молодая женщина. Сначала назвала себя Ниной, сразу поправилась – Нина Павловна.
– Давайте по порядку. Инкассаторы приезжают к вам регулярно?
– Да, порядок такой. Утром привозят деньги, вечером забирают.
– Сколько человек должно быть? Я инкассаторов имею в виду.
– Я поняла. Всегда двое.
– Так было и на этот раз?
– Я сама не видела. Из банка позвонили, предупредили, что выехали. Через четверть часа три хлопка на улице, я даже не поняла, что это выстрелы.
– Странно. Убиты водитель и один инкассатор. А второго нет. Сколько денег должны были привезти и в скольких сумках?
– Триста тысяч, обычно три сумки, поскольку купюры мелкие, по десять, по двадцать пять и пятьдесят рублей.
– Время обычное?
– Да, как всегда.
– Самого происшествия вы не видели?
– Я за своим рабочим столом сидела, окна над тротуаром у нас высоко. Отсюда даже крыши машины не видно.
Андрей повернулся к окну. В самом деле, видно только голые кроны деревьев и вторые этажи домов напротив. Опросы двух других женщин сберкассы не дали ничего нового. Андрей вышел на улицу, поздоровался с прокурорскими.
– Что скажешь?
– Старшая в сберкассе говорит – инкассаторов должно быть двое, порядок такой. Водитель с мешком не ходил никогда, его дело баранку крутить. Машина всегда одна была.
– А у банка других машин нет, – кивнул Петр Федорович. – Вот что, Андрей. Иди в банк, конкретно в отдел инкассации. Выясни все по инкассаторам. Туда людей непроверенных не берут. И на каждого личное дело в кадрах посмотри. Сдается мне, второй каким-то боком должен быть причастен к убийству. Либо наводчик, либо сам своих товарищей убил. Николай, ты свидетелей поищи. Были выстрелы, по-любому кто-то оглянулся, в окно посмотрел. Если были сумки с деньгами, куда делись? Не пешком же бандит ушел. Кстати, Андрей. Выясни в банке, были ли еще сумки с деньгами в машине? Они могли следовать по маршруту, и сберкасса могла быть не одна. Отсюда вывод: в машине могли быть еще деньги. Феклистов, ты машину осматривал?
– Не успел, трупами занимались.
– Предварительные выводы?
– Убиты оба из револьвера. Объяснимо. Гильз нигде нет, в барабане остались. И хлопки не громкие. «ТТ» грохочет как пушка.
– Логично. Судмедэксперт при вскрытии пули из тел извлечет, по пулегильзотеке эксперты сверят, не наследил где еще этот ствол.
– Сомнительно. Опытный бандит после «мокрого» дела оружие выбросит. Проще из-под полы другое купить. После войны оружия много. Фронтовики привезли, урки в бывших под оккупацией районах достали.
– Не учи ученого. Андрей, ты еще здесь?
Андрею хотелось послушать предварительные версии. Но дело – в первую очередь. Балашиха – город небольшой, до банка дошел быстро. О происшествии там уже знали. Андрея к управляющему провели. Опер документы предъявил, за стол по-хозяйски уселся.
– Попрошу личные дела водителя и инкассаторов принести. Кроме того, мне необходимо побеседовать с начальником отдела или как там он у вас называется, где инкассаторы служат.
– Напрямую они банку не подчиняются, но расположены в нашем здании. Сейчас распоряжусь.
– Тогда вы лучше меня проведите к ним.
– Пожалуйста.
Управляющий банком даже рад был. Начальником отдела инкассации оказался бравый мужчина в форменной нежно-синей гимнастерке, с нашивками за ранения на правой стороне груди. Бывший фронтовик. Отношение к фронтовикам у Андрея было более теплое, уважительное. Не в тылу просидел человек. Управляющий Андрея представил.
– Да, мне уже звонили, и я ждал, когда из органов приедут. Личные дела на всех приготовил. Садитесь.
– Как вы догадываетесь, у милиции к вам вопросы. Простите, ваша фамилия?
– Прокопчук Николай Игнатьевич.
Андрей сразу начал заполнять папку протокола допроса. Слово к делу не пришьешь.
– Что вы можете сказать об инкассаторах?
– Конкретно об этих?
– Конечно.
– Я на службу их не брал. После войны второй год, как здесь работаю. А они раньше приняты были. Замечаний по службе не имели, не злоупотребляли. Я про спиртное.
– Один из инкассаторов убит, второй исчез. Водитель тоже убит.
– Беда какая. У шофера семья, детишек трое.
– Машина с деньгами по определенному маршруту ходит?
– С утра – да. Надо по сберкассам, а их в городе три, деньги развезти. Самая работа начинается к вечеру. Выручку из магазинов забрать, снова сберкассы.
– Кроме тех денег, что в данную сберкассу везли, другие были?
– Были. Эта сберкасса первая по пути.
– Сколько всего сумок было?
– Одиннадцать.
– А денег?
– Один миллион и пятьдесят тысяч.
Андрей присвистнул.
– А каков вес сумок?
– Деньги не на вес определяют. Но полагаю, около двадцати – двадцати пяти килограммов. Купюры сегодня мелкие были, их больше, и бумага тяжелая.
Андрей сразу прикинул. Такой вес вполне по силам мужчине на руках унести, машина не нужна. Но на человека с одиннадцатью брезентовыми сумками характерного вида в руках прохожие сразу обратят внимание.
– Какое оружие у них было?
– Да револьверы, у всех троих.
Инкассаторы тоже были убиты из револьвера. По всему выходит – один из инкассаторов убил водителя и своего коллегу и скрылся с деньгами. Но неувязочка есть, даже две. Первое – водитель и убитый инкассатор друг от друга далеко, метрах в семи. С одной точки в обоих не выстрелишь, потому что машина мешает. Если пальнуть в водителя, а потом повернуться к инкассатору, тот успеет оружие выхватить. Для убийцы рискованно. И второе. Если второй инкассатор – убийца, зачем ждал, когда машина к сберкассе подъедет? Выстрелил бы в машине на тихой улице, звук тише и свидетелей нет. Но не сделал. Спонтанно получилось или сообщник здесь ждал?
Насчет спонтанно – сомнительно. Если бы инкассатор новичок был, ошалевший от вида сумок с деньгами, а то ведь с опытом.
Андрей подвинул к себе личные дела. Тоненькие папочки в несколько листков. Автобиография, фото, заявления о приеме на работу, еще характеристика от квартального, заверенная печатью домоуправления. Характеристики – как под копирку. Убитых водителя и инкассатора Андрей видел, их папки отложил в сторону. Если сотрудник убит, то службу нес честно, пытался сопротивляться, за что пулю получил. Андрея больше интересовал третий.
С фотографии на него смотрел парень лет тридцати. Фото маленькое, 3×4, черно-белое, не очень четкое. Обычное лицо, ничем не примечательное. Как же ты убийцей стал, из-за денег в своих сослуживцев стрелял, с которыми наверняка ел вместе в подсобке, новостями делился? Для убитых он товарищем был, надеялись, не сомневались в честности, иначе спины бы под выстрел не подставили. Выходит – предал. Андрей бегло автобиографию прочитал. Не женат, не привлекался, на оккупированных территориях не был, до 27 лет состоял в комсомоле, служил в армии, демобилизовался в 1946 году. Придраться не к чему.
– Я у вас его личное дело заберу.
– Расписочку попрошу.
– Легко.
Для расследования и поисков надобно фото, в деле оно есть, эксперт размножит, потом постовым раздадут или покажут на разводе нарядов. Только сомневался Андрей, что убийца в городе остался. Хапнул деньги и скрылся. В Москву или другой город. Если он не дурак, конечно. Но для того, чтобы в другом городе осесть, документы нужны. А их за час не приобретешь. Поддельный паспорт на базаре купить можно, если знать, к кому обратиться. Но фото приклеить надо, оттиск печати на уголке нанести. Самому, да без опыта, это сложно или невозможно. Стало быть – специалиста искать надо. А они объявления в газетах не дают. Значит – не спонтанно стрелял, загодя к преступлению готовился. А отсюда вывод: расчетлив, имеет связи в криминальном мире, почти наверняка сообщника имел при нападении. Поделили потом деньги и разбежались. Поди – отыщи их. Вовсе не факт, что подельник из бывших преступников, по картотеке проходит. Воры, шулеры, шниферы – окрас не меняют, на убийство не пойдут. Но после войны в мирную страну вернулись миллионы демобилизованных солдат. Вид крови их не пугал, на войне привыкли. Но если артиллерист или танкист за нож вряд ли возьмется, то разведчики, бывшие служащие специальных частей, вроде Смерша, партизаны вполне могли. Убить человека ножом или выстрелить из пистолета накоротке – не каждый отважится, для этого какую-то черту в себе переступить надо. Деньги всем нужны, все их любят, но на убийство из-за них пойдет один из тысячи, а то из десяти тысяч. Есть у каждого какой-то внутренний стержень, а кроме того – законы государства сдерживают колеблющихся.
Обратно к сберкассе почти бежал с тоненькой папкой под мышкой. Тела убитых уже увезли. Феклистов и прокурорские сидели в сберкассе за столом, все теплее, чем на улице.
– Чего нарыл? – поинтересовался Феклистов.
– Личное дело, там фото есть.
– Посмотрим на предполагаемого убивца. Так, Нырков Павел Федорович. Не привлекался, в армии служил, в отделе инкассации три года. Характеристика стандартная. Что в банке говорят?
– Ни в чем предосудительном не замечен. Водку употреблял по праздникам, меру знал, в коллективе ни с кем не конфликтовал.
– Ну да, по бумагам – чист, а двоих товарищей убил.
Папку взяли ознакомиться прокурорские.
– Сам-то что думаешь? – спросил Феклистов.
– А вот пойдем на улицу.
– Да мы уже осмотрели все, запротоколировали, сделали фото.
– Предположение у меня есть.
Вышли на улицу.
– Встань там, где ноги убитого были.
Феклистов встал, куда попросил Андрей. Теперь уже Андрей искал точку, где мог находиться стреляющий. Не получалось. С одного места невозможно выстрелить по водителю и инкассатору.
– А теперь я на твое место, Николай. Представь, ты тот инкассатор, что стрелял по своим. Сможешь найти точку, откуда по своим попадешь?
Николай руку вскинул с воображаемым пистолетом. Попятился, потом в сторону шаг сделал. И не получается.
– Ты что хочешь сказать?
– Следственный эксперимент. Не мог один преступник сразу в двух человек выстрелить.
– Мог. Вот я сделаю два-три шага вперед и пожалуйста, выстрел.
– На два-три шага, да перенос прицеливания, две-три секунды уйдет. За это время либо инкассатор, которого убили, либо водитель успеет оружие обнажить и ответный выстрел сделать.
– Да что они, как на Диком Западе у америкосов – гангстеры?
– Ковбои.
– Во-во.
– А ты сбрасываешь со счетов, что парни воевали, подготовка есть. Кроме того, инкассаторы внутренне всегда готовы к нападению. Хоть один из них должен был выстрел произвести. Что свидетели говорят?
– Два выстрела, – признал Николай.
– Это каким быстрым надо быть? Один выстрел, бросок вперед, еще выстрел. И заметь – оба точно, наповал.
– Выходит – двое было. Один инкассатор, а второй – сообщник. И тогда – заранее уговорились, а второй ждал его здесь.
– Логично, я к этому подводил. В инкассаторскую машину постороннего никто не подсадит, запрещено строжайше. А если ждал, мог курить. Все же нервничал, не истукан деревянный. На окурке слюна должна остаться.
– Ага. Сейчас эксперта нагрузим.
Николай поднялся в сберкассу, вышел с Григорием.
– Гриша, вот если бы ты убийца был и инкассаторов поджидал, где прятался?
Эксперт осмотрелся.
– Самое подходящее место – здесь. Со стороны не видно, а машина как на ладони.
Григорий указал на щель между зданием сберкассы и соседним домом. Место непроходное, тупик. Прятаться – удобнее не придумаешь, как будто специально для засады обустроено.
– Правильно, сам так думаю. Тогда пойдешь туда. Наверняка на снегу следы обуви остались – зафиксируй. И окурки посмотри. Должны быть свежие, не заветренные. Подбери. Дальше сам знаешь.
– Николай, ты голова.
– Не подхалимничай, не налью. У нас работы сегодня много будет.
Григорий направился к предполагаемому месту засады.
– Николай, никто не видел второй машины? В банке сказали – денег было один миллион и пятьдесят тысяч. И все это добро мелкими купюрами в одиннадцати брезентовых мешках. Если убийца или, что скорее, убийцы пешком уходили, их бы заметили. Уж очень груз специфический. Предполагаю – транспорт у них был. Мотоцикл, машина, даже лошадь с санями.
– Стоп! Лошадь с санями была. Один свидетель упоминал. Я как-то про кучу сумок не подумал. Но все же – машину исключать нельзя.
– Не факт. Им главное – неприметно с места преступления уйти. Машину еще найти надо. А водитель – свидетель. Или это уже третий участник, тогда он в доле, либо после того, как скрылись, – его убрать должны. А лошадь – она в каждом колхозе есть, да не один десяток. На них ни номеров, ни опознавательных знаков. Кто на лошадь внимание обратит, кроме цыган?
– Верно. В каждой артели, на любой фабрике гужевой транспорт есть. Хладнокровные они.
– Кто? Лошади?
– Да нет, убийцы. После того как сумки у них оказались, бросили их на сани, рогожкой прикрыли и не спеша, не привлекая внимания, отъехали.
– Верно. Но на инкассаторе форма была.
– Долго ли бушлат форменный на сани сбросить и надеть приготовленное пальто?
– Николай, так и было! Зуб даю!
– Ты уже как блатной клянешься. Надо опрашивать людей, искать свидетелей. Кто видел, куда уехали, сколько человек сидело.
Андрей представил себе, какую массу жителей на улице опросить надо, замычал, как от зубной боли.
– Андрей, ты чего?
– На расспросы полдня уйдет.
– А другие варианты есть? Нет! Вот и приступай.
Времени обход занял много. Пока представишься, узнаешь – видал ли кто-нибудь сани, разглядел ли седоков на них, а минуты уходят, складываясь в часы. Но лошадь и сани были, видели ее многие. И седоков видели, да не интересовался ими никто. Ну, едут и едут, что в них необычного? Два мужика, это точно. Лица – а кто их знает? Обыкновенные. А груза не было. Рогожка на сене валялась, а груза не видели.
Удалось проследить весь маршрут до выезда из города. Андрей пешком прошел путь от сберкассы до окраины, километров семь, да по морозцу и снежку. Обратно в милицию бежал, чтобы согреться.
На электроплитке чайник стоял, как всегда. Андрей, едва куртку сняв, бросил щедрую щепоть чая в кружку, кипятком залил.
Пока чай заваривался, подошел к карте города и района. Из Балашихи сани двигались на северо-восток. Поблизости деревни Алмазово и Большие Жеребцы. Есть населенные пункты и дальше, но это уже не для лошади. Какая у нее скорость? Точно Андрей не знал, предположил – десять, допустимо – пятнадцать километров в час. Это же не верховая. Под эту дальность только две деревни попадало. Конечно, если преступники такие продуманные, то за городом их машина поджидать могла, но Андрей сомневался. Если бы в распоряжении преступников был автотранспорт, они бы сразу задействовали его. Любой преступник после акции – кражи, убийства – старается как можно быстрее покинуть место преступления. Но машина – это всегда заметно. На улицах Балашихи в час пик едва два-три десятка автомашин проедет, а лошадей с санями значительно больше. Андрей о своих предположениях Николаю рассказал.
– Знаешь, что тебе завтра с утра предстоит? – спросил начальник угро.
– Догадываюсь. В Алмазово и Жеребцы ехать. Лошадь искать, седоков.
– Ты прямо как Вольф Мессинг. Мысли читаешь на расстоянии.
– От тебя мудрости набрался. А у тебя что?
– Отрабатывали инкассаторов. Не было ли судимых родственников, темных пятен в биографии. С убитыми все чисто.
– Стало быть, с убийцей не все гладко?
– Я так не сказал. Темных пятен за ним нет, но и родни нет.
– Сирота?
– Пока не знаю. О родителях он в автобиографии пишет. Но сам знаешь, это до войны было. Если в войну они погибли, то выходит – сирота. И семьи нет. Ни жены, ни любовницы.
– А парень молодой.
– Во! В самую точку! Про любовницу в автобиографии не напишешь, сразу ярлык – морально неустойчив. Но должна женщина быть, искать надо. А то и не одну. Значит, ты в деревню. Можешь мотоцикл взять. А я к соседям этого Ныркова. Кто-то видел, кто-то слышал, кто-то знает. Найдем. А сейчас по домам, поздно уже.
И в самом деле, десятый час. С утра на улице, да без обеда. И прошел Андрей изрядно. Эх, транспорта в милиции не хватает, а без него – как без рук.
С утра оделся потеплее. На рубашку свитер, шею шарфом обмотал. На ноги теплые байковые портянки. Шапка, перчатки. Пешком идти – совсем не холодно. А на мотоцикле ветер все равно щелки находит, холодит. Вчера Николай мотоцикл во дворе милиции оставил, ключ зажигания у дежурного. Мотор заурчал с первого толчка кик-стартера. Андрей прогрел его немного. Уселся на сиденье. Промерзшее за ночь на улице, оно холодило даже сквозь одежду. Ехал не быстро. Во-первых, на утоптанном снегу на лысой резине не больно-то и погонишь. Во-вторых, ветер не так бил в лицо, выжимая слезы. Добрался быстро. В первой же деревне его удивили. Деревенские люди наблюдательные, кроме того, все друг друга знают. Появление в деревне нового человека или двух не останется незамеченным. Андрей опросил почти всех. Не видел никто. Ехать в Большие Жеребцы, что дальше были, смысла уже не было. Был еще один момент, на который обратил внимание полупьяный инвалид.
– Зачем ему по дороге крюк делать? Пехорка давно подо льдом, чем не дорога? Ровнее даже, никаких ухабов.
Андрей обругал себя. Особенностей местности он не знает, но мог бы раньше спросить у деревенских? Оседлал мотоцикл, вернулся немного назад, нашел съезд у небольшого деревянного моста, выехал на замерзший лед. Тут уже целый санный путь наезжен. Конечно, следов автомобильных шин нет. Проехать-то может и машина, вон на Ладоге Дорога жизни была, колонны грузовиков ездили, и лед выдержал. Но там на льду трассу грейдировали, выезды на берег обустроили. Лошадка сани на берег вытащит, а вот грузовик навряд ли взберется.
Проехал несколько километров, слева дома показались. По санному следу на берег выскочил, побуксовав немного. Но мотоцикл даже толкать не пришлось.
И сразу удача. В первом же доме сказали, что видели вчера несколько саней с седоками.
После дотошных расспросов выяснилось, что все местные, за исключением одних. Лошадь гнедой масти, сани обычные, седоков двое, не местные, не деревенские.
– Почему так решили?
Дед с бабкой хитро переглянулись.
– Да кто же из деревенских на санях в сапогах ездить будет? Лошадка, она медленно идет, ноги в сапогах озябнут, если полога теплого нет. На розвальнях в валенках да в тулупе хорошо. А у этих – пальто и сапоги. Стало быть, городские, из артели какой-нибудь.
– Вы их раньше видели?
– Лица незнакомые, а так кто знает? Может, и наезжали.
– Описать сможете?
– Молодые, лет по тридцать, а больше не скажу ничего, не рассмотрел.
– А куда поехали?
Старик руками развел. Но все же след появился. Андрей с позволения старика мотоцикл у их дома оставил, стал в каждую избу заходить. Нашелся еще один свидетель, видевший вчера незнакомцев. Лица описать не смог.
– Обыкновенные они. Ни усов, ни бороды. На головах шапки, лиц толком не видно.
Но куда уехали, сказать не смог. Часа три Андрей пытался найти человека, видевшего, куда делась лошадь с санями и седоками. Как сквозь землю провалились. В деревню въехали, а потом? Андрей поглядывал на снег перед домами. Если видел санные следы, ведущие во двор, просил показать лошадь. Были каурые, пегие, белые, а гнедой не было. Он даже на колхозную конюшню зашел. Гнедой был один, но стар, с провисшей спиной. Андрей у конюха поинтересовался – не запрягал ли кто его вчера.
– Нет, стар слишком. Весной колхозники на нем личные огороды пашут. Потому на мясокомбинат не сдаем. Да пора, наверное.
Андрей животину пожалел. Всю жизнь конь для людей трудился – плуг таскал, подводы возил и как итог, как благодарность – мясокомбинат. Аж плечами передернул. Времени ушло много, больше полудня, а толку нет.
Прежним путем, по льду реки, вернулся в Балашиху. Хоть и не гнал, а замерз. Сразу кружку горячего чая налил. В кабинет Николай ворвался.
– Как успехи?
– Лошадь с седоками видели в Долгом Ледове, дальше след теряется. Лошадь гнедая, седоков двое, обоим лет по тридцать, без особых примет.
– Не густо. Я тут через соседей Ныркова на подругу инкассатора вышел. Опроси, вот адрес.
И бумажку протянул.
– Узнай, был ли у нее знакомый, если да, то кто, когда появился. Может, говорил с ней про отца-мать, куда делись. Не было ли странностей в поведении последнее время. Подробней попотроши. Дамы – народ любопытный и наблюдательный. Зачастую могут увидеть и запомнить то, что мужчина пропустит. Да еще. Фото Ныркова размножили, с утра постовым раздадут, во всесоюзный розыск объявят. Возьми у дежурного одно фото. Мало ли, показать где придется.
– Понял.
– И, будь любезен, пешочком, мне мотоцикл нужен.
Андрей выложил ключи зажигания на стол. После кабинета и кружки чая показалось, что на улице не так холодно. Дама сердца Ныркова жила в трех кварталах от райотдела милиции.
До искомого адреса добежал быстро. Вот и нужный дом, двухэтажный, довоенной постройки.
Андрей посмотрел на бумажку.
Квартира седьмая, Тунина Эльвира Тихоновна. Родители с фантазией были, имечко не самое распространенное. Квартира на втором этаже, сбоку двери несколько кнопок звонков, под каждой – фамилия жильца. Андрей позвонил, подождал. Никто не открывает. Неужели на работе? Вечером сюда идти не хотелось. Он позвонил соседям по коммуналке. Открыла женщина за шестьдесят.
– Мне бы Тунину увидеть.
– Вот и звоните ей.
Тетка хотела закрыть дверь, Андрей успел ногу подставить, достал из кармана удостоверение, предъявил соседке.
– Дома она, напилась, никому не открывает. Проходите.
Андрей вошел, под бдительным взором тетки вытер ноги о половик.
– Вон ее дверь, третья справа.
Андрей постучал, дверь приоткрылась, не заперта была! Он кашлянул, постучал еще раз.
– Кого там несет?
– Милиция. Побеседовать надо.
– Не могу, не сейчас.
– Тогда силой в отделение доставлю.
И вошел. Эльвира лежала на диване в домашнем халате. Молодая, симпатичная, пьяная. При виде Андрея попыталась встать, но рухнула обратно.
– Ты кто? Как здесь?
– Я говорил – из милиции.
– А, насчет Пашки? Враки это все, что он убил.
– Соседка говорит – второй день пьете?
– А что мне остается делать?
Язык у женщины заплетался, но разобрать можно.
– Вы соображать в состоянии?
– Вполне.
Эльвира сделала попытку сесть, упала, со второй попытки ей это удалось. Халатик задрался, оголив ноги. Андрей взгляд отвел.
– А, смотреть на меня не хочешь? И все не хотят. Соседи плюют в мою сторону, на работе пальцем показывают. Я-то здесь при чем?
Женщина зарыдала. Комнатушка маленькая, обставлена скудно. Диван, стол, два стула, шифоньер, зеркало на стене.
– Вы работаете где и кем?
– Кассир в кинотеатре «Ударник».
– Вас же за прогулы уволить могут.
– Могут, но не уволят. Я Валентину, другого кассира, попросила поработать за меня.
– Что вы можете сказать о Ныркове?
– Вы хотите услышать интимные подробности?
Женщина захихикала, икнула, упала лицом на подушку и отрубилась. Вот незадача! Допрашивать ее в таком состоянии невозможно. Андрей вышел в коридор. Соседка стояла рядом с дверью, видимо, подслушивала.
– У меня просьба к вам.
– Меня Мария Мироновна звать.
– Утром позвоните в милицию, как Эльвира проснется, я дежурного предупрежу. А то снова напьется.
– Хорошо. Она же лыка не вяжет! Виданое ли дело – бутылку водки в одиночку выпить и без закуски.
– Часто с ней такое?
– Да что вы! В первый раз вижу. Ну, выпьет на праздники немного вина, но пьяной я ее не видела. Переживает за Пашку сильно. Он правда убийца?
– Разберемся, работаем.
В отдел вернулся ни с чем.
– Пьяная в доску, лыка не вяжет. Я попросил соседку утром позвонить, как Эльвира проснется, – сказал Николаю Андрей.
– Во бабы пошли! Допрашивать невозможно из-за пьянки. Ладно бы шалава непутевая была. А то ведь на работе о ней хорошо отзываются, я узнавал.
– Происшествие с Павлом из колеи выбило.
– Наверное, любила, планы строила за него замуж выйти. А тут видишь, как круто повернулось. Не зря говорят: чужая душа – потемки. Ладно, поздно уже. Иди, отдыхай. Но с утра к этой Туниной.
Андрей кивнул головой.
– Знаешь, Николай, не верю я, что хороший парень, фронтовик, переродился, в одночасье убийцей стал. Либо маскировался хорошо, а уже гнилой был, либо…
– Чего замолчал?
– За другого себя выдавал.
– Факты есть? Фактов нет. Иди спи.
Андрей по приходу в общежитие банку кильки в томатном соусе съел под горбушку черного хлеба. Больше съестных запасов не было, а столовая по причине позднего времени закрыта. Зато выспался хорошо. Утром только в райотдел зашел, дежурный известил:
– Тут какая-то Мария Мироновна уже второй раз звонит, вас требует.
Андрей в кабинет подниматься не стал, к Туниной направился. После такой выпивки у нее похмелье тяжелое быть должно. Выпьет еще сто грамм и отключится. Надо успеть, пока говорить в состоянии.
Только он по лестнице поднялся, руку к звонку поднес, дверь сама открылась. На пороге сама Эльвира. Лицо помятое, глаза отечные. Обойти Андрея хотела, он ее за руку взял.
– Не узнаете?
– В первый раз вижу. Отпусти руку, а то закричу.
– Я из милиции, вчера вечером у вас был, но допросить не смог.
– Ну да, мне соседка утром сказала.
– К вам в комнату пройдем или в отделение?
– Уж лучше в отделение. Здесь поговорить не дадут, подслушивают.
Такой вариант Андрея устраивал. Пока идут, на свежем, морозном воздухе вчерашняя выпивка выдохнется. Эльвира спотыкалась, не столько из-за снега и льда, сколько ввиду состояния. В конце концов вцепилась в рукав Андрею.
– Плохо мне.
– Нельзя так пить, вы все-таки женщина, не грузчик.
– Горе у меня.
Андрей остановился резко.
– Горе в семьях убитых водителя и инкассатора. Семьи у них остались, детишки.
Эльвира жалко улыбнулась.
– Да, жалко.
Андрей обозлился на нее. Не сложилась личная жизнь, это понятно. У миллионов советских женщин сейчас судьба такая. Убили их мужей, любимых, женихов на войне или умерли в госпиталях от ран. Но это не повод напиваться в хлам. Тем более ее Пашка в бегах. Наверное, и не вспоминает об избраннице, проматывая награбленные деньги.
В кабинете Эльвира попросила воды, жадно выпила полный стакан.
– Готовая я, допрашивайте.
– Как и где вы познакомились с Нырковым?
– На работе. Он инкассацию у нас делал. Год-полтора назад. Думала – повезло. Молодой, неженатый, собой хорош, не алкаш. Постепенно встречаться стали. Он подарки приносил – то конфет, то бутылку вина. Не жадный.
– Как у него с выпивкой?
– Да никак. Пил редко, по праздникам. И не бабник, редкое качество у мужиков ныне.
– Никаких разговоров о деньгах, об ограблении он не заводил?
– Никогда. И о работе ничего не говорил. Я как-то поинтересовалась – что он чувствует, когда рядом миллионы в сумках лежат? А он: «Они же не мои, работа такая».
– А товарищи у него были?
– Не припомню, чтобы видела его с кем-нибудь.
Прямо нелюдимый какой-то. Но это черта характера, не преступление.
– О фронте не вспоминал?
– Я даже расспрашивала: «Наверное, страшно там?» – А он: «Не могу вспоминать, тяжело. Кровь, грязь, холод».
Никаких зацепок. Уже напоследок задал вопрос:
– Вы же видели его раздетым?
– Хотите спросить – спала ли я с ним? Да, спала.
– Вы неправильно меня поняли. Есть ли у него на теле особые приметы? Ну – родинки, шрамы от ранений.
Судя по автобиографии – ранение в ногу у Ныркова было, должен быть рубец.
– Татуировки на бедрах.
– Какие же?
– Он говорил – с юности еще. На правом бедре два колокола, а на левом – парусник.
Андрей аж подскочил. Это не просто красивые картинки. Для уголовника и человека осведомленного каждый рисунок расскажет о том, за что сидел обладатель тату, сколько ходок, как себя в лагере или тюрьме вел, не ссучился ли.
А конкретно по Ныркову: колокола – отсидел от звонка до звонка, а парусник с расправленными парусами – мечты о свободе. Не простые наколки, воровские. Только на инкассаторском теле быть не должны, туда судимых не берут.
Андрей подтолкнул к женщине лист бумаги и карандаш.
– Попробуйте изобразить.
– Что вы, какая из меня художница? Я не умею.
– Хотя бы схематически.
Женщина нарисовала две ноги. На правой – два колокола, за их языки, вернее – за веревки, тянет человек. А на левом бедре – парусник, две мачты, паруса ветром наполнены.
– Ну вот, а говорили – не умеете. А шрамы на теле, рубцы – были?
– Нет, гладкое тело, уж я каждый сантиметр знаю.
– Спасибо. Подпишите внизу каждого листа. Мною прочитано, записано верно. И подпись.
Женщина расписалась, встала.
– Скажите, а что ему будет?
– От десяти лет до расстрела.
Глаза женщины наполнились слезами.
– Он не пытался выйти с вами на связь? Скажем – по телефону?
– Нет, я его уже три дня не видела.
– Если позвонит или как-то свяжется, сообщите нам. Пусть лучше сдастся. Иначе застрелим при задержании. Рано или поздно мы все равно его найдем. Страна великая, а спрятаться негде.
Женщина ушла. Андрей вскочил сразу. Где же Николай? Новость о наколках выводила на след. Сидел Нырков-то, в зоне наколки сделал. В автобиографии наврал все. Если сидел, должно быть личное дело, учетная карточка в архивах. Там обязательно будут фигурировать особые приметы. По наколкам можно определить – кто это. А Нырков – не настоящая фамилия. Документы купил или своровал. Но как он мог устроиться инкассатором? А с другой стороны – вполне может быть, что решил завязать с преступным прошлым. Раздобыл документы, устроился на работу. Мешки таскать или на стройке горбатиться не захотел. А инкассатор – при оружии, деньги рядом, душу греют. Только вопрос возникает. Если преступление замыслил, зачем два года ждал? А не замысливал, почему совершил? Вопросов много, ответов нет.
Вошел Николай, лицо озабоченное. Сразу увидел блеск в глазах Андрея.
– С дамочкой беседовал? Что нарыл?
– Нырков не тот человек, за кого себя выдает. Бывший уголовник, сиделец.
– Факты!
– Наколки на бедрах. Парусник и колокола. Тунина, полюбовница Ныркова, рисунки сделала. Можешь полюбоваться.
Николай листок взял, покрутил в руках.
– Похоже, ты прав. Выходит – двойное дно у Ныркова. Для всех – фронтовик, ранен был. Сейчас – инкассатор, можно сказать – человек честный, порядочный. Но в автобиографии о судимости и слова нет. Да и не взяли бы его в службу.
– Николай, ты начальник. Делай запрос в архив.
– Это непременно. Стало быть, куплены документы или сворованы, фото наклеено. Вот же гад!
– Характеристике – грош цена в базарный день.
– Да за бутылку водки сделали в домоуправлении. Ты объясни, откуда отдельная квартира? Ее не купишь, по документам за Нырковым числится, ордер есть.
– Ни хрена себе!
– Вот что. Я запрос в Москву, в архив сделаю. А ты в Подольск завтра, в архив Минобороны. Кто такой Нырков, где воевал, кем?
– Бумага нужна, запрос официальный. С подписью и печатью.
– Напиши, я у начальства подпишу.
На следующий день первой утренней электричкой оба опера выехали в Москву. Николай – в архив НКВД, а Андрею предстояла пересадка и в Подольск. Он вез с собой папку, изъятую в отделе инкассации. В ней фото, автобиография с подробностями. Много времени отняло согласование, допуск в архив.
– Мне в архив не надо, пусть ваш сотрудник найдет учетную карточку или личное дело. Я даже в руки брать не буду, ваш сотрудник мне покажет, – вскипел Андрей.
Время уходило, а он пока не сдвинулся ни на шаг.
В автобиографии была дата призыва и военкомат, призвавший в армию. Сведения скудные, неполные. Но все-таки сотрудники установили армию, дивизию, полк, где служил Нырков. Призывали его в 1943 году, и документы оформлены надлежащим образом. Это призванные в 1941–1942 годах, когда неразбериха была, эвакуировались сами военкоматы, а иногда сгорали от бомбежек, либо их уничтожали сами работники военкоматов.
И, наконец, сотрудница архива вынесла учетную карточку. Как только Андрей взял ее в руки, не поверил своим глазам. Еще раз сверил данные – Нырков Павел Федорович, дата, место рождения, место призыва – все сходится, а фотография другого человека. Понятно, шесть лет прошло, человек должен постареть, но с карточки на него глядело другое лицо. Взгляд исподлобья, оттопыренные уши, массивный подбородок с ямочкой посередине.
– Скажите, ошибки быть не могло? Все-таки спешка, неразбериха, война.
– Бывает иногда с однофамильцами путаница. В деревнях, в глубинке, иной раз половина населенного пункта одну фамилию имеет. Но в данном случае исключено, я проверяла других Нырковых. Разные годы призыва, другие военкоматы.
Вот это да! Инкассатор Нырков совсем не тот человек, за которого себя выдает. Судя по наколкам на бедрах, о которых рассказала его подруга Эльвира, – он человек с криминальным прошлым. Когда настоящий Нырков воевал, был ранен, лже-Нырков сидел в лагере. В душе злость нарастала. Сука! Воспользовался чужим добрым именем. А где же тогда настоящий Нырков?
– Что-то непонятно? – спросила архивист.
Андрей задумался, крутил карточку в руках.
– Нет-нет, большое всем спасибо, вы очень нам помогли, – Андрей вернул бумаги женщине. – До свидания.
Сделать бы фотокопию настоящего Ныркова, да карточку вынести из архива не дадут. Андрей был ошарашен. Вновь открывшиеся обстоятельства подтверждали догадки оперативников. Но сейчас это уже твердые факты. И получалось – искать надо и группу, убившую инкассатора или возницу, и настоящего Ныркова. Те же бандиты могли убить его и завладеть документами. А если он жив, вспомнит, при каких обстоятельствах, как и где утратил документы. Дело разрасталось, как снежный ком. Андрей поторопился на электричку. В Москве направился в спецотдел, предъявил документы.
– Мне нужны дела и фотографии всех неопознанных мужских трупов, начиная с сорок шестого года.
– Приходите дня через два, надо выборку делать.
– Могу сузить круг поисков. Мужчине тридцать лет или чуть меньше. Стариков можно отсеять.
– Уже легче. Но раньше, чем через сутки, не сделаем.
Затем Андрей направился в паспортный отдел.
– Мне нужны сведения по Ныркову. В первую очередь – получал ли паспорт, где прописан? Москва и область.
Андрей переписал на бумажку необходимые сведения из автобиографии. Если настоящий Нырков жив, то он обязательно после утраты документов обращался в паспортный стол для восстановления. Это основной документ, подтверждающий личность гражданина. Без него не устроиться на работу, не прописаться, не получить денежный перевод или пенсию по инвалидности.
– Зайдите через неделю.
– Ускорить нельзя?
– Да вы что, вчера родились? – возмутилась женщина-капитан. – Нам же запрашивать областные подразделения надо.
Оно понятно, все делопроизводство бумажное. Даже один шкаф с картотекой проверить – сколько времени надо? А если шкафов десятки, а то и сотня по Москве и области наберется?
Времени только жаль, много уйдет на ожидание ответов. А без результатов вперед не продвинешься.
В Балашиху Андрей вернулся поздно вечером. Усталый, злой и голодный. В закусочной на вокзале поел беляшей, попил чаю. В такое позднее время только на вокзале перекусить можно.
После перекуса сил прибавилось. К милицейскому общежитию брел не спеша.
В коридоре женщины развешивали китайские бумажные самодельные фонарики из разноцветной бумаги.
– Фролов, ты где Новый год праздновать будешь? – спросила одна.
Насколько помнил Андрей, она работала в паспортном столе.
– Не знаю еще.
– А то присоединяйся к нам, в складчину.
– Я подумаю.
Сначала надо поговорить с Марией. Они уже несколько дней не виделись. Андрей сильно загружен был, вечером падал в кровать и засыпал мертвым сном. Не до гуляний. Да если бы силы были, идти к девушке так поздно неприлично. Кроме того, надо тетку в Москве посетить. Сегодня в столице был, а зайти времени не было. Звонил по телефону периодически, осведомлялся о здоровье, спрашивал – есть ли в чем нужда? Чувствовалось – соскучилась родственница. Их двое из всей родни осталось – тетка да он. Вместе держаться надо, заботиться о ней, все же пожилая она, да при всем желании не получается, хоть разорвись.
До Нового года неделя осталась. У людей уже предновогоднее настроение. В электричке, пока из Москвы ехал, только о празднике и говорят. Кто елкой хвастался, другой – гирлянды и игрушки купил. Третьи запасались продуктами. В магазинах мандарины появились, так за ними длинные очереди выстроились.
У оперов работы непочатый край.
