Глава 22

Эстер не принадлежит к числу слуг, которых тортом не корми, а дай подслушать хозяйские разговоры, но в тот день ее охватило простое человеческое любопытство. С кем треплется Агния? Понятно, что не с Лидией Сергеевной. Может, с Надеждой? В доме как раз опять собралась компания друзей.

Собеседник Агнии молчал, слушал, а та окончательно распалилась и воскликнула:

– Неужели тебе не ясно? В Леночке течет настоящая кровь Бархатовых, отсюда в моей дочери благородство, разнообразные таланты, работоспособность, ум и красота. А в Софье взяли верх гены матери. Не хочу сказать дурно про Лидию, я знаю свое место, но, согласись, Елене следует быть в доме первой. Софья плохо учится, она проблемный истеричный подросток. И к тому же отвратительно влияет на Леночку, подает ей пример лени, разгильдяйства.

– Знаю, – раздался голос Андрея Валентиновича, – Соне нужны ежовые рукавицы. Она не понимает, когда с ней по-хорошему обращаются.

От изумления Эстер, сидевшая на корточках, плюхнулась прямо на грядку и сломала стрелки зеленого лука. А хозяин продолжал:

– Николай приготовил для Сони лекарство, пообещал, что оно пригасит ее вспыльчивость.

– Уж извини, но от коровинских сушеных жабьих лап нет никакого толку, – отрубила Агния.

Профессор кашлянул.

– Гомеопатия – мощное оружие.

– Нет, Соне необходимо нечто более серьезное, – настаивала сестрица. – Например, аннениум или этот, как его, новое средство сейчас придумали… энеротараин. Моя соседка его принимает, и эффект потрясающий – была склочницей, стала нормальной бабой.

– Детям такие средства не дают, – отмел предложение брат, – а вот гомеопатия в самый раз.

– Ну, хорошо, – сдалась Агния. – Вот только я сомневаюсь, что белые шарики вздорную девицу перевоспитают. Кстати, я знаю хороший интернат за городом – с пятиразовым питанием, с отличными учителями. Там Софью живо в чувство приведут.

– Я не готов к такому варианту решения вопроса, – сухо ответил Андрей Валентинович. – Она моя дочь, пусть не очень удачная, но родная кровь. И что скажут люди? Как такой шаг отразится на моей карьере? Профессор Бархатов не смог справиться с воспитанием школьницы и, расписавшись в собственном педагогическом бессилии, посадил ее под замок? Это будет удар по моему престижу. Поползут нехорошие слухи, может пошатнуться карьера, а я как раз собираюсь баллотироваться в Академию наук. Нет и нет! Софья будет жить дома и ходить в обычную школу.

– Ага, конечно, Соня твоя дочь, а Леночка в семье никто, – всхлипнула Агния, – ее можно гнобить, девочка стерпит любые унижения, только бы видеть любимого дядю. Кровная дочь Софья ненавидит тебя, а посторонняя Лена обожает, готова тебе ноги мыть и воду пить.

– Пожалуйста, перестань, – устало сказал профессор. – Я как могу обеспечиваю Лену. Да, должен признать, девочка она замечательная, светлый, благородный ребенок, мне в радость с ней общаться, малышка, как губка, впитывает знания. Но ты сильно преувеличиваешь вредность Сони. Да еще словечко какое подобрала – «гнобить»… Кто в моем доме посмеет обижать Лену? Таких людей нет.

– Неужели ты не видишь? – воскликнула Агния. – Софья над ней издевается, присмотрись внимательно. Старшая вечно младшую шпыняет. Ты не хочешь отправить Соню в интернат, значит, отдаешь Леночку ей на расправу…

К сожалению, дослушать разговор Эстер не могла – от дома донесся крик Лидии:

– Эста! Ты куда подевалась? Мы когда сядем ужинать?

Радуясь тому, что окна беседки украшены разноцветными витражами и через них нельзя рассмотреть сад, экономка кинулась на зов…

– Поняла я потом план Гнюшки, – со вздохом завершила Эстер свой рассказ. – Очень уже сестрица хозяина хотела в доме власть захватить, но у самой не получилось, так она надумала через Ленку действовать. Небось объяснила доченьке, как Соню до истерики доводить, а из себя несчастную корчить. Агния ожидала, что у брата терпение лопнет, наплюет он на свою драгоценную карьеру, отправит Софью с глаз долой, тогда ее Ленка единственным любимым ребенком станет.

– Слушаю я вас, и создается впечатление, что вы говорите не об Андрее Валентиновиче, – удивилась я. – Карьера, престиж… Я знаю Бархатова с другой стороны. Мне он всегда казался человеком тихим, совершенно не озабоченным никакими административными привилегиями, типичным кабинетным ученым.

Эстер завернула кран и повернулась спиной к мойке.

– Ты же жила в советское время. Неужели забыла, сколько усилий требовалось, чтобы защитить кандидатскую? Уж про степень доктора наук молчу. И ведь еще нужно было должность получить соответствующую.

– Я помню, приходилось буквально драться, – ответила я. – Совсем не каждому это удавалось. Нужно было интриговать, занимать какой-нибудь пост, допустим, быть членом парткома или подвизаться на профсоюзной ниве. В то время написание докторской диссертации к науке имело мало отношения. Не знаю, как в других вузах, но в том, где преподавала я, дело обстояло именно так.

– Про то и говорю. А стать профессором, затем ректором было ох как не просто, – продолжала Эстер. – Тем более что Бархатов поднялся на вершину научного Олимпа довольно молодым. Он еще тот карьерист был, все подчинил своей цели! Я тогда и предположить не могла, что потом Андрей Валентинович затворником станет. Кстати, странно это. Он просто спятил.

Я схватила экономку за руку.

– Вы знаете о психическом состоянии хозяина? Откуда?

– Полночи вчера с Лидой проговорили, – объяснила Эстер. – Она мне такие вещи сообщила! Вон чего с людьми судьба делает. Конечно, ты Бархатова уже другим застала, его этот Бурмакин переделал. Только к добру ли это, раз у Андрея Валентиновича мозг поплыл? Ты вообще хорошо понимаешь, что случилось в доме много лет назад шестнадцатого сентября?

– Соня столкнула Лену с балкона, и та стала инвалидом, а еще Сонечка ударила маленького Юру, тот получил травму головы и замер в развитии, – покорно перечислила я события.

– Ага, – кивнула Эстер. – И что дальше было? Агния молчит в тряпочку, забирает из больницы дочь-инвалида и больше не выступает… Коровины тихо смываются и не поднимают шума… Надо же, какие благородные люди. Да Бархатов всем заплатил! Сколько кому дал, я понятия не имею, но отвалил немалые деньги, я уверена. Не удивлюсь, если оба семейства до сих пор бабки получают. И он наврал Лиде, что Лена умерла. Зачем?

– Не хотел тревожить жену, – озвучила я известное мне объяснение.

Брови Эстер поползли вверх.

– Оригинальная версия.

– Андрей Валентинович любит супругу, он не желал, чтобы Лидия мучилась, думая о парализованной девочке, поэтому объявил о кончине Лены. Решил, что Лидия Сергеевна поплачет и успокоится, ведь лучше ужасный конец, чем ужас без конца, – пояснила я.

Эстер скривилась.

– Уж не знаю, кто та скотина, что собрала нас снова вместе, но она явно неправильно выбрала сыщика. Ты абсолютно не в курсе семейных дел Бархатовых. Андрей Валентинович тревожился в первую очередь за себя – как обычно, думал о карьере, представил, чем ему может аукнуться скандал, поэтому и солгал Лидии. Хотел, чтобы жена испугалась посильнее и навсегда замок на рот навесила, никому бы никогда словечка про Лену не сказала. Рассчитал так: если о больной девочке она еще может проговориться, то о мертвой ни звука не издаст, побоится клейма «мать убийцы». Очень сомневаюсь, что им двигала любовь к жене. Даже открою великую тайну: никаких особых чувств там давно в помине нет.

– Секундочку, – пробормотала я, – сама видела, как нежно Бархатов относился к супруге до своего окончательного переселения в страну Хо.

Эстер засмеялась.

– Мне запомнились его фразы типа: «Дорогая, разреши положу тебе кусок торта… вон тот, самый лучший, из серединки», «Милая, ты сегодня прекрасно выглядишь» и так далее. Но это же простая вежливость! Бархатов, можно сказать, профессиональный хамелеон, так подстраивается под обстоятельства, что диву даешься. Нет, любовь у них давно иссякла, но они с женой стали друзьями. Лиде хотелось обеспеченности, уверенности в завтрашнем дне, привлекал статус супруги академика. Ну, разведется она с Андреем, и что в итоге? Мать-одиночка с подрастающей дочерью? Тухлый вариант. Ученый тоже не жаждал развода, им двигали карьерные соображения. Ректор престижного вуза просто обязан быть хорошим семьянином, развод не одобрят ни начальство, ни коллеги. Академическая каста очень закрыта, там свои законы, и их надо соблюдать. Тут уж точно: назвался груздем – полезай в кузов. Бархатов хотел сохранить свое реноме. А еще, думаю, из-за денег он жене про смерть Ленки солгал.

– Из-за денег? – в изумлении повторила я.

Эстер кивнула.

– Андрей Валентинович хорошо зарабатывал, Лидия тоже много получала, у них на сберкнижке лежала крупная сумма, что называется, на черный день. И этот самый черный день возьми и приди нежданно-негаданно. Я помню, как хозяин орал в комнате на жену: «Прекрати нести чушь! Нам сейчас надо скандал замять!» Он ведь не сразу про смерть Лены придумал, а через пару дней, после того как Лида ему заявила: «Хочешь раздать все накопленные средства? Озолотить Агнию и Николая с Надькой? А как же я? На что я поеду отдыхать зимой? Подумаешь, свалилась Ленка с балкона. Зарастет ее перелом». Да, видно, Агния с Коровиным приперли профессора к стенке. Первая, похоже, требовала золотую гору, да и второй не растерялся, все названивал сюда. Сразу-то про то, что Юра идиотом станет, никто не знал, мальчик без сознания неделю лежал, и Николай хотел деньги за травму получить. Все проще некуда: отсчитывает Андрей Валентинович пиастры, друзья их берут и помалкивают, не раскошеливается академик – Агния идет в институт и там рыдает. Туда же рулит Николай с жалобой на дочь ректора. Оцениваешь последствия для Бархатова?

– Гадость, – поежилась я. – Конечно, Соня совершила ужасный поступок, изуродовала жизнь двоюродной сестры и Юры. Но и родители их хороши! Требовать крупные суммы за увечье!

– А на какие тугрики детей лечить? – вздохнула Эстер. – Лидия Сергеевна уперлась, не хотела отдавать накопления. И тогда Андрей Валентинович сообщил ей о смерти Елены.

Экономка показала пальцем на проем, за которым находилась столовая.

– Они там сидели, а я здесь картошку чистила. Хорошо помню тот их разговор…

В комнату вошел Бархатов и сказал жене:

– Елена скончалась. Соня теперь убийца, а мы родственники преступницы.

Лида ойкнула, а муж продолжал:

– Если правда наружу вылезет, Софья пойдет под суд, потом будет отбывать срок в колонии. Рухнет наша жизнь, тебя как мать уголовницы уволят из института красоты, о себе лучше промолчу.

– Есть хоть какой-нибудь способ нас спасти? – заплакала Лида. – Ну за что мне такое горе? Господи, только подумаешь: «Слава богу, все обошлось», – как вылезает новая голова гидры!

– Я тебе уже предлагал мирное решение вопроса, – напомнил Андрей Валентинович. – Надо заплатить всем. Но ты же не хочешь.

– Мы умрем в нищете! – взвизгнула Лида.

– Ничего, справимся, – пообещал ученый. – Соню отдам в специнтернат, я нашел подходящий, там из нее человека сделают. Заработаю я семье на кусок сыра, но только при условии, что дочь останется на свободе. Иначе я окажусь без работы, меня не возьмут учителем истории даже в ПТУ, где готовят дворников.

– Распатронить заначку? – закричала Лидия. – Ах, какие же они сволочи! Нет бы по-дружески промолчать! Неужели у нас совсем ничего не останется?

– Ни копейки, – мрачно подтвердил муж…

Эстер замолчала, потом произнесла:

– Вот еще одна причина, по которой профессор про смерть Лены сказал: понял, что только в таком случае супруга согласится деньги со сберкнижки снять. Она у них была в совместном владении, если один вкладчик вознамерился снять крупную сумму, необходимо было разрешение второго.

– Странно, что супруги обсуждали столь деликатную ситуацию в присутствии экономки, – пробормотала я.

– А чего им таиться? – усмехнулась Эстер. – Я в доме жила, все видела.

– Да? И что же происходило шестнадцатого сентября, после того как детей в больницу увезли?

– Андрей Валентинович Софью в спальне запер и сам тоже в клинику в Прохоровке подался. Лидия мне велела кровавое пятно на полу гостиной отмыть, но сначала Соню вниз привести. Я приказ выполнила. Стала паркет тереть. Тут хозяйка принялась на дочь орать: «Поняла, что ты сделала? Сообразила?» Девочка сидит на диване, глаза как пуговицы, неясно, слышит она мать или нет, вид у нее как у зомби. А Лида ее трясет: «Помнишь, как Лену толкнула? Говори: «Да, мама, да, мама, да!» Я не выдержала и вмешалась: «Оставьте бедняжку, ей нехорошо». Лидия как завизжит: «У нас у всех шок будет, когда сюда милиция приедет!» Схватила дочку за руку и на второй этаж поволокла. Соня безропотно за матерью пошла, но двигалась, как кукла деревянная, видно было – плохо ей.

– Дальше, что дальше? – поторопила я рассказчицу.

Эстер вздохнула и продолжила:

– Девочка так взаперти и просидела, пока родители ее судьбу решали. Я Соне еду носила и видела, как ей плохо. Тогда слово «стресс» не употребляли, говорили «нервный срыв». Один раз доктора ей вызвали, но он не помог. Бедняжку постоянно тошнило, то ее колотило в ознобе, то трепало жаром, глаза красные, губы потрескались. Помню, велел ей Андрей Валентинович к машине идти, когда уже в интернат везти собрался, так я ему и шепнула: «Лучше Соню хорошему врачу показать. Гляньте, на привидение девчонка похожа». А хозяин как рыкнет: «Не лезь куда не просят!» Я и заткнулась. А вскоре мне расчет дали.

– Смею предположить, что вы тоже получили от хозяина деньги, – твердо произнесла я.

Экономка склонила голову к плечу.

– Да. Но в отличие от остальных я никогда Бархатовых не шантажировала, не говорила им: «Платите, иначе все растреплю про трагедию». Наоборот, я очень удивилась, когда конверт открыла. Если прислугу внезапно увольняют, хозяева обычно дают ежемесячное жалованье, а если очень повезет, то перепадет двойной оклад. Но Андрей Валентинович прямо-таки расщедрился. Хотя я молчала бы и без денег. Так уж воспитана, никогда не выношу сор из избы. Мне было их всех очень жаль. Но, как оказалось, семейные несчастья после раздачи слонов не завершились. Софья как раз поступила в институт, когда у Андрея Валентиновича нашли опухоль мозга.

– О боже! – воскликнула я. – Откуда вы об этом узнали, если с бывшими хозяевами не общались?

– Мне сегодня ночью Лидия рассказала, – вздохнула Эстер. – Бархатов очень растерялся, пал духом. Вот тут он оказался совсем не боец, проявил слабость характера, собрался умирать. Зато Лидия Сергеевна в отличие от подавленного супруга сохранила трезвость рассудка и начала его лечить. В ход пошли все методы, вот только от операции насмерть перепуганный Бархатов отказался. «Не хочу превратиться в слепого или глухого идиота! Заденут в голове что-нибудь, останусь живым, но буду инвалидом!» – твердил он. Надо отдать должное Лидии Сергеевне, она решила бороться до победного конца. В погоне за красотой и молодостью Бархатова свела знакомства со многими знахарями и целителями. Она пригласила в дом некоего Семена Бурмакина, экстрасенса.

– Вот уж глупость! – опешила я. – Не ожидала ничего подобного от Лидии. Бархатова дипломированный врач, хорошо понимает, что онкология не поддается пассам.

– Оно, может, и так, – протянула Эстер, – но Бурмакин Андрея Валентиновича вылечил.