Глава 23
Она думала, что Соболев начнет отпираться, но он, покачав головой, сказал:
— Очень давно.
— Очень? — удивилась Далила, доставая из магнитофона кассету и укладывая ее в свой карман. — Насте всего двадцать четыре года.
— Двадцать пять, — не прекращая массировать грудь, уточнил Соболев. — Настя старше моей Веты на год. Простите, мне срочно нужно сделать звонок.
Он поднялся с кровати и тяжелой походкой вышел из комнаты, но вскоре вернулся и, протянув руку, решительно приказал:
— Давайте сюда.
Далила попятилась:
— Что давать?
— Давайте сюда кассету.
— Может, лучше я сама отнесу кассету в милицию?
Соболев рассердился:
— Прекратите делать из меня подлеца! Я люблю свою дочь!
— Но еще больше себя, а значит, и Настю, — сказала Далила и твердо добавила:
— Это я вам говорю как психолог.
Как психолог она знала, что по-разному в этой жизни бывает, но на этот раз хотела знать точно, что кассета, добытая с риском для жизни, не исчезнет бесследно.
— Я уничтожу ее, эту тварь, — процедил сквозь зубы Соболев, вновь принимаясь массировать грудь.
В его прищуренных глазах были злость и ненависть. Далила поняла, что он говорит о Насте, и протянула ему кассету, спросив:
— А с пистолетом что делать?
— И с пистолетом я разберусь. Милицию сейчас вызову и разберусь.
Он в упор взглянул на Далилу:
— Вы прячете мою дочь?
— Нет, не я, но я знаю…
Соболев поднес палец к губам:
— Ш-ш-ш, молчите. Вы знаете, а мне пока знать не надо, где Ветка прячется. Вы ей одно передайте, Ветке моей. Я ее обязательно…
Лицо его исказила гримаса, он запнулся и, обреченно махнув рукой, попросил:
— Ничего ей не говорите. Она про Настю даже не подозревает.
Далила кивнула:
— Понимаю.
Соболев беспомощно на нее взглянул, снова сел на кровать и прошептал:
— Но зачем она это сделала?
— Что?
— Зачем Киселева и Трахтенберга убила?
Далила заверила:
— Настя их не убивала.
Он опешил:
— А кто их убил?
— Другая женщина. Имени ее я не знаю, но она очень похожа на вашу дочь.
Соболев перестал массировать грудь, вскочил и закричал:
— Да-да! Именно так! Настя и наняла эту женщину! Я и не говорил, что Киселева и Трахтенберга она своими руками убила! Настя — заказчица!
— Говорите, пожалуйста, тише, — попросила Далила. — В прихожей слишком много ушей.
Соболев отмахнулся:
— Своим людям я доверяю.
— И напрасно. Вы говорили Насте, что завтра в квартире намечается обыск?
— Не обыск! Не обыск! — с жаром воскликнул он и тихо добавил:
— Просто придут посмотреть на комнату Веты. Насте, конечно же, об этом я не говорил.
— Но она как-то узнала.
Соболев растерялся:
— Выходит, да. Настена перед обыском пистолет подложила. Но зачем она Вету мою подставляет?
Он вдруг испуганно посмотрел на Далилу и воскликнул:
— А почему она его не забрала, пистолет этот? Если вы ее разоблачили, то какой смысл пистолет здесь оставлять? Был записан ваш разговор…
— О кассете она не знает, — перебила его Далила. — А про пистолет впопыхах и от растерянности Настя могла забыть.
— А могла и не забыть, — продолжил Соболев. — Уверен, Настя теперь будет меня шантажировать.
— Ну-у, если она надеется и вами еще управлять, тогда без кассеты вообще доказать невозможно, что пистолет подложила она.
Далилу вдруг осенило:
— Погодите! А как охранник узнал про меня?
— Он видел, как вы проскочили в лифт.
— Но как он узнал, что вошла я в вашу квартиру? Соболев усмехнулся и снисходительно сообщил:
— На табло загорелся этаж, на котором вы вышли, это во-первых. Во-вторых, на моем этаже всего две квартиры. А в третьих, все этажи снабжены видеокамерами. Охранник подошел к монитору, увидел, как вы вошли, и позвонил мне в офис.
— Информация с камер слежения записывается?
— Да. И долго хранится.
Далила подытожила:
— Значит, должна остаться запись того, как Настя проникла в квартиру. Значит, вы не можете это дело замять. Следовательно, ей бесполезно вас шантажировать.
— Вы правы, — слегка ободряясь, согласился Соболев. — Тогда я немедленно вызываю милицию.
— Нет, погодите, — остановила его Далила. — Сначала давайте попробуем понять, зачем Мироновой эти убийства. Может, она из ревности решила Вету подставить?
Соболев опешил:
— Из какой такой ревности?
— Она ревнует вас к старшей дочери, к вашей семье.
— Из ревности хлопнула двух компаньонов? Как вам только в голову это пришло. Дело, которое Настя провернула, — сложное, грандиозное даже. Сами судите: убить двух человек в один день само по себе непросто. Их на ту трассу надо было как-то еще заманить, а потом все так устроить, чтобы на Ветку мою убийства свалить.
— Да, вашей любовнице пришлось потрудиться, — согласилась Далила.
Соболев с укором заметил:
— Нашли время кусаться. И без этого тошно.
— Простите, — ей стало стыдно. — Продолжайте, пожалуйста, мне интересно знать, как вы мыслите.
— А мыслю я следующим образом. Здесь пахнет деньгами и большими. Только из-за денег организуются такие сложные и затейливые убийства. Это я вам говорю, как съевший собаку на этом деле. А ревность…
Соболев покачал головой:
— Нет, для таких сложных конструкций ревность — слишком слабый мотив.
— Плохо вы знаете женщин, — огрызнулась Далила и подумала: «Но он прав».
— Как с Веткой беда случилась, — продолжил Соболев, — голову себе я сломал, размышляя над тем, кто дочку мою подставляет. Чего только не передумал. Перебрал всех своих врагов, с друзьями советовался.
— И что?
— А ничего! Не вижу резона! Теперь же, когда выяснилось, что Настя заказала Киселева и Трахтенберга, я совсем уже ничего не пойму. Зачем это ей, Ветку мою подставлять? Они же подруги. И про отношения наши Вета не знает.
— Странно, — удивилась Далила. — Неужели вы думаете, что Настя только для того и убила двух бизнесменов, чтобы вашу Вету подставить?
Соболев отрезал:
— Именно так я и думаю.
— Но почему?
— Потому что других версий не нахожу. Бизнес этих убогих покойничков здесь ни при чем.
— А слияние? Если бы Киселев и Трахтенберг были живы, они не стали бы в холдинг вливаться.
— Совершенно верно, они расторгли бы с ней договор. Ну и что? Насте плевать на холдинг.
Соболев посверлил Далилу глазами и вдруг спросил:
— Это вы подсылали ко мне ту ушлую даму!
— Лизу?
— Да-да.
— Почему подсылала?
— А что, сами прийти не могли?
— Я действовала в интересах вашей дочери. Вета боялась, что за вами следят. И как только я выйду из вашего офиса, сразу начнут следить и за мной, а я бываю у Веты.
Соболев рассмеялся:
— Поразительная наивность! Неужели вы думаете, что я пустил это дело на самотек? Во-первых, в моем офисе столько народу бывает, что на всех не хватит ментов. А во-вторых, менты эти у меня на содержании. Они докладывают мне все, что касается Веты.
— Выходит, с пистолетом Настя старалась зря? — прозрела Далила.
— Ну, конечно! Нет, те показания, которые в деле возникли раньше, чем я о нем узнал, изъять нельзя. Пока нельзя. А там посмотрим. Дела и горят, и тонут. Не беспокойтесь, дочку в обиду не дам.
— Ну, тогда я вам не нужна.
Соболев удивился:
— Вы что, обиделись?
Далила пожала плечами:
— С чего?
— Значит, вы не правильно меня поняли. Я хотел не только Ветку спасти, но и виновного наказать.
— Хотели, пока не знали, что здесь замешана Настя, — уточнила Далила.
Он рассердился:
— Не придирайтесь к словам. Всего лишь имел в виду, что дорожу каждой мелочью, каждым свидетелем, потому что понимаю: тот, кто это затеял, тоже не беден.
— Точнее, понимали. Теперь вы точно знаете, о ком идет речь.
— Знать-то знаю, — согласился Соболев, — но что это меняет? Вопросов осталось много. Настьке это зачем? Кто ее сбил с панталыку?
— Думаете, Мироновой кто-то руководит?
— Я говорил уже вашей подруге и вам скажу. Нет у Насти мотива Киселева и Трахтенберга убивать. Я ее к Брусницкому в холдинг пристроил, я просил за нее.
— А может, Брусницкий и руководит вашей любовницей. Вы хорошо его знаете? — спросила Далила.
Соболев взорвался:
— Прекратите произносить это слово! Только и слышу от вас «любовница» да «любовница»! Нарочно меня злите? Не пойму, правда, зачем. Вроде, ничего вам плохого не делал, — уже спокойней закончил он.
Далила пообещала:
— Ладно, больше не буду.
— Аркадий Брусницкий — мой друг, — как ни в чем не бывало, продолжил Соболев. — Он тяжело заболел. Онкология. Выкарабкается или нет, никто не знает.
— У него наследники есть?
— Да, есть наследник, Артем. Всего на веку своем повидал я, но такое убожество вижу впервые. Как Аркашка его таким неумехой во всем воспитал, все поражаются. Отец любому даст сто очков вперед; сын — полная противоположность. Какое дело ни поручи — завалит. Брусницкий на смертном одре больше всего переживает за сына, потому меня и просил присмотреть за холдингом. Слезно молил: «Андрюха, не бросай моего лошка-Артема. Умереть не успею, как все у него отберут».
Далила с сарказмом заметила:
— И поэтому вы любовницу свою быстро пристроили управлять холдингом друга. Из великодушия, так сказать. Она что, эта Настя, еще на что-то способна, кроме как в вашу постель нырять?
На этот раз Соболев не обиделся.
— Настя совсем не глупая и хорошо образована. Опыта ей действительно не хватает, но я всегда рядом.
— На соседней подушке, — вставила ядовито Далила и повинилась:
— Ну ничего поделать с собой не могу. Само из меня прет.
Соболев с горькой усмешкой покачал головой:
— Ну, вы, бабы, все же и змеи. Выходит, Настя тоже змея. Я хотел одним махом все проблемы решить: и Настьку к делу пристроить, и другу помочь.
— И себя не обременить.
— Да, а почему бы и нет? Мое собственное дело отнимает все время, все силы.
— Ну, не все, — на этот раз игриво уточнила Далила.
Соболев на ее подколки устал реагировать.
— Пусть не все, — махнул он рукой. — Дело не в этом. По-любому не мог я доверить управление холдингом чужому и опытному человеку. Времена сейчас непростые. Оглянуться не успеешь, ан нет его, холдинга. У опытного он уже. А Настька под полным моим контролем. Кстати, слияние с Киселевым и Трахтенбергом я ей и присоветовал.
Далила была поражена:
— Вы?!
— Ну да. Очень выгодное слияние для Аркаши Брусницкого, а вот Насте одни только хлопоты от этого. Почему и понять не могу, какая муха ее укусила.
— А почему вы не допускаете, что эта муха и есть сам Брусницкий?
Соболев изумленно вскинул одну бровь:
— Аркаша? Да ну! Ерунда! Он тонкий политик, он привык миром решать дела. Тем более сейчас, когда он в двух шагах от могилы. Нет, Аркаша не способен подставить мою дочь.
— А сын его? — спросила Далила.
— Не смешите меня. Я же сказал, Артем — полный лох. Кстати, он сам это знает и не суется давно уже никуда.
— А раньше совался?
— Да поначалу пытался проявлять инициативу. Даже не пытался, отец его все толкал. Нет, Артем живет своей странной жизнью и бизнесом не интересуется.
— Чем же он занимается?
— А он у нас музыкант.
Далила призналась:
— Я хотела бы на него взглянуть.
Соболев удивился:
— Зачем?
— Как психолог хочу убедиться, что этот Артем действительно не причастен к убийствам.
— Артем? Причастен к убийствам? Не смешите меня! Если бы вы его видели…
— Именно этого я и хочу, — перебила его Далила. — Вы можете мне поспособствовать?
Соболев растерялся:
— Даже не знаю. Артем в ссоре с отцом, не живет дома, не ходит в больницу.
Взглянув на часы, он вдруг заспешил:
— Извините, мы заговорились. У меня есть неотложное дело. Могу я обременить вас одной просьбой?
— Пожалуйста, если это в моих силах.
С виноватым видом он попросил:
— Дайте мне визитку свидетельницы, этой вашей банкирши. Я сам с ней договорюсь.
— Да нет никаких проблем, — шаря по карманам, согласилась Далила.
— И больше вам не надо в это дело вникать, — смущенно продолжил Соболев. — Я сам справлюсь.
— Я не против.
— И еще. Если вам не трудно, за Веткой моей присмотрите. Ей сейчас плохо. Ободрите ее, поддержите морально. Вот за это я буду вам благодарен весьма. Чувствую, не зря она к вам пришла. У вас сын есть, наверное?
«Он решил, что его дочь влюблена в моего сына», — догадалась Далила и оскорбилась:
— Я что, так старо выгляжу?
Соболев успокоил ее:
— Нет, конечно. Вашу подругу я принял…
Она уточнила:
— Речь о Лизе?
— Да, ваша Лиза вообще тянет лет на двадцать, не больше. Вот я и предположил…
Далила его огорчила:
— Нет, мой сын с вашей дочерью не знаком.
— А почему тогда Вета к вам за помощью обратилась? — удивился Соболев.
— Мой племянник с ней немного знаком.
— Немного знаком? Всего лишь немного?
— Да, поверьте, ничего серьезного.
— Тогда передайте вашему племяннику, что он очень благородный человек.
Разговаривая, Далила обшарила все карманы, но визитки Филипповой не нашла.
— Вы уж меня простите, — призналась она, — но свидетеля я потеряла. Или ваша Настя ее унесла, эту банкиршу, Елену Филиппову.
Соболев побледнел:
— Без ножа меня режете. И на память не помните ни одного ее номера?
— И на память не помню, но это неважно. В одном роддоме с моей подругой лежит ее родная сестра.
— Уф-ф, — вздохнул с облегчением Соболев. — Тогда найдем. Без труда.
