Глава 11

Без штурмана мне бы никогда не найти деревню Песково. Запутаться в проселочных дорогах плевое дело, да еще при полном отсутствии указателей. Часть пути мы проделали по асфальту и бетону, но потом пришлось съехать на проселок. Услыхав, как «Пежо» скребет днищем по земле, я испугалась. Еще сломается тут, не дай бог, что тогда делать? Но верный коняшка отважно справился со всеми испытаниями, мы взобрались на горку, скатились вниз, пересекли по шаткому мостику речушку, свернули в лесок, проскакали по ухабам и вырулили на опушку.

– Вон там, – кивнула Аня, – Песково.

Я посмотрела вперед. Штук шесть покосившихся в разные стороны избушек, невесть откуда взявшиеся лужи и стаи домашней птицы. Забытое богом место.

– Наша избушка вон та была, с зелеными ставнями, – затараторила Аня, – ох и повезло же нам!

– В чем? – для поддержания разговора спросила я, вылезая из машины.

«Пежо» пришлось оставить тут, в деревню вела лишь узенькая, изломанная тропинка.

– Так жить бы нам в Пескове, – частила Аня, – всю жизнь на двор бегать. Здесь-то ни газа магистрального, ни телефона, ни канализации, просто пятнадцатый век! А свет все время отключают, иной раз по неделе со свечами сидят. Да и мало электричества.

– Как мало? – удивилась я. – Его разве бывает недостаточно?

Аня снисходительно глянула на меня:

– Вы, городские, жизни не знаете! Вон баба Катя купила себе электрочайник, как включает, мигом пробки вышибает. Хочешь чайку вечером попить, гаси все, сиди в темноте, жди кипяточку. Да и телик тут только первый канал берет. Желаешь другие смотреть, антенну покупай, «тарелку». Так бы и мучились мы с братом, только приехал сюда москвич, ученый, избу хотел купить. Говорит, место здесь уникальное, экологически чистое, мозги хорошо заправляет. Мы и продали ему дом. – Аня тоненько засмеялась. – Теперь свои мозги тут чистит, в темноте, с сортиром в огороде, все-таки некоторые умные дикие дураки!

– Баба Рая где живет? – прервала я ее болтовню.

– Вот там, где крыша прохудилась.

Я побежала по дорожке, толкнула незапертую калитку, подлетела к избе и стала стучать в щелястую дверь.

– Так войдите, – посоветовала догнавшая меня Аня, – небось она не слышит, радио любит громко слушать.

Я пихнула створку, попала в темные прохладные сени, увешанные вениками и уставленные разнокалиберными пустыми банками, вошла в крохотную, всю в тряпках кухню, затем попала в большую комнату и заорала:

– Баба Рая!

Ни звука не раздалось в ответ. Я стала осматривать избу. Небольшая снаружи, внутри она оказалась огромной: четыре комнаты, кухня, две веранды и крохотная кладовка. Наверное, тут имелся и погреб, но искать его и спускаться туда я не собиралась, вышла на крыльцо и решила пойти на огород. Может, бабка там? За избой тянулось поле, усаженное картошкой. По бокам росли кабачки, у сарая огурцы и кое-какая зелень. Сорвав пару веточек укропа, я хотела уже сунуть его в рот, но тут меня затошнило, да так сильно, что пришлось бежать за сарай.

– Никак вы беременная, – заявила Аня, возникшая у меня за спиной.

– Нет, – простонала я, – с желудком плохо, тошнит все время.

– А вы к гинекологу-то сходите, – заботливо посоветовала она, – на токсикоз похоже.

Я молча вытащила из сумочки бумажные платки. Ну не рассказывать же девчонке правду про рао-вао-сао-мао? Так что насчет токсикоза можно не волноваться.

– Баба Рая-то померла, – выпалила Аня, – во как!

Я выронила платки:

– Как? Кто сказал?

– Анфиса.

– А ну веди меня к ней!

– И вести нечего, – пожала плечами Аня, – вон она, на скамеечке сидит.

Я вылетела из огорода, распахнула калитку и увидела на шаткой лавочке, расположенной у соседних ворот, худую, черную, носатую, похожую на ворону, женщину.

Не чуя под собой ног, я кинулась к ней:

– Вы Анфиса?

– Ага, – ответила тетка, – она самая. Из Москвы, что ль, Верка? И не узнать тебя, покрасилась, приоделась, хорошо, видать, живешь, что ж бабку бросила? Двадцать лет носа не казала!

Решив не переубеждать Анфису, я спросила:

– Раиса умерла?

– Точно, преставилась.

– От чего?

– Да ты садись, – Анфиса похлопала по скамейке рукой, – все тебе и расскажу, спокойненько, не торопясь.

Я плюхнулась около нее, и она монотонно, по-деревенски обстоятельно, завела рассказ.

Дни у жителей Пескова похожи друг на друга, словно горошины. Рано утром, часов в шесть, встанут, подоят скотину, позавтракают и на огород, чтобы не по жаре ковыряться в земле. Затем не спеша обедают, смотрят телик, болтают с соседями, снова доят корову и в восемь на боковую, не годится зря электричество жечь, оно денег стоит. Заведенный порядок не менялся годами, и Анфиса очень удивилась, когда однажды не увидела бабу Раю на грядках.

Впрочем, сначала просто подивилась, а потом подумала, что у старухи подскочило давление. Решив навестить соседку после обеда, Анфиса повела борьбу с колорадским жуком, прополола укроп, поела макарон с маслом, наглоталась чаю, полежала чуток и около пяти прошла через боковую калитку к бабе Рае.

– Только дверь открыла, сразу поняла – несчастье, – причитала она сейчас, – все нараспашку, газ на плите горит, кастрюля с супом почти выкипела…

Анфиса пробежалась по комнатам, потом заскочила в кладовку, увидела открытый подпол, глянула вниз и заорала.

У подножия высокой, крутой лестницы лежала, скрючившись, баба Рая, рядом валялась разбитая банка с солеными огурцами.

Воя от ужаса, Анфиса побежала к новому соседу, мужику, купившему тут недавно избу. У того был мобильный телефон. «Скорая помощь» прибыла почти ночью, будь баба Рая по случайности жива, она бы все равно скончалась до приезда медиков, милиция же заявилась лишь на следующее утро.

Распространяя сильный запах перегара, парни осмотрели место происшествия и вынесли вердикт: подслеповатая старуха споткнулась и упала в подпол, сломав себе шею. Смерть пришла к бабе Рае мгновенно, не мучая ее и не причиняя страданий. Власть уехала, не удосужившись опечатать избу.

– Всем бы так убраться, – вздыхала Анфиса, – а то сволокут в больницу, или парализует, не дай господи, доживай тогда в постели. Вот уж повезло Раисе! А ты, Верка, все-таки дрянь!

Я только хлопала глазами, глядя на тетку.

– Двадцать лет назад в город перебралась, – стала отчитывать меня Анфиса, – выучилась, в люди вышла. Забыла, кто тебе харчи посылал, когда в институте училась? Раиса! Она ж вместо матери тебе была! Отблагодарила ты бабку, скрасила старость! Ни разу не приехала, не спросила: «Бабуль, может, надо чего, а?» А теперь заявилась, на наследство рассчитываешь, на избу? Обломалось тебе, небось уж Наташка подсуетилась, она-то роднее! Тоже не наезжала! Я прям обомлела, когда увидела!

Я попыталась спокойно выстроить в ряд бунтующие мысли. Значит, Анфиса приняла меня за некую Веру, родственницу Раисы.

– Наташка – это кто?

Анфиса всплеснула руками:

– Надо же такой беспамятной быть! Сестра твоя двоюродная, дочь Клавки!

– И когда она тут побывала?

Анфиса нахмурилась:

– Ну… дня бы за два, за три до того, как Раисе умереть. И ведь чудно!

– Что?

– К Раисе-то никто не приезжал, а тут зачастили.

– Да? И кто же?

– Сначала баба явилась, не из наших, белая, губы красные, на носу очки черные, о чем-то с Раисой толковала.

Увидав незнакомку, Анфиса чуть не скончалась от любопытства и вечером понеслась к соседке узнавать, что к чему. Раиса не стала таиться, налила Фисе чаю и сообщила:

– Наташка прислала знакомую свою, Аллой звать. Хочет она мою избушку прикупить, летом жить на свежем воздухе желает, вон Васякины продали халупку и в Истру переехали. Я чем хуже? Меня Вера к себе зовет, в Москву, поживу на старости лет в удобстве.

Анфиса пригорюнилась. Сейчас все поразбегутся, а ей оставаться с незнакомыми, с москвичами. Вот плохо будет: ни поговорить, ни чаю попить, понаставят заборов.

На следующий день после посещения Аллы баба Рая в восемь утра вышла из дома.

– Ты куда? – окликнула ее возившаяся в огороде Фиса.

– На рынок, – коротко ответила соседка, – на автобус бегу.

Анфиса от удивления выронила тяпку. До сих пор Раиса никуда не ездила, только раз в год, на Пасху, в церковь, да иногда еще она ходит в Криково, в магазин.

– Купить чего надумала, – продолжала интересоваться Анфиса, – али продать?

Баба Рая улыбнулась:

– Мыло мне надо, все кончилось.

Пока Анфиса собиралась с мыслями, бабуся с прытью, несвойственной ее возрасту, потрусила по дорожке к шоссе.

Когда Фиса опомнилась, соседки и след простыл. До обеда Анфиса пребывала в изумлении: мыло! Зачем же на рынок? В Крикове его полно, какое хочешь: дешевое, дорогое, кусковое, жидкое…

Но еще большее удивление ждало ее впереди. Назад баба Рая явилась не одна, а с женщиной, одетой как картинка и пахнущей таким ароматом, что Фиса чуть не прослезилась, нюхая воздух. Это какие же духи и сколько они стоят?

Гостья пробыла недолго, минут пятнадцать, от силы двадцать, а потом ушла, неся в руках довольно большую коробку. Анфису чуть не разорвало пополам от любопытства. Она вылетела из двора и увидела, как незнакомка быстро поднялась на горку, села в ярко-синюю большую машину и исчезла.

Фиса понеслась к Раисе.

– Ну, купила мыло? – заорала она с порога.

– Какое? – шарахнулась от нее бабка.

– Так зачем на рынок гоняла?

– А… а… – протянула старуха, – мыло! Взяла, конечно, детское, дешево сторговала, не зря каталась.

– Кто ж тебя привез? – не утерпела Фиса.

– Разве не узнала? – усмехнулась бабка.

– Нет.

– Наташка, дочь Клавки.

– Вот те на, – оторопела Фиса, – какая стала, прямо барыня.

– Точно, – кивнула Раиса, – хорошо живет.

– Чего приезжала?

– Навестить, – коротко уронила старуха, – давно не виделись.

Анфиса покачала головой. Уж точно, что давно, лет пятнадцать, не меньше!

– Никак ты ей подарок сделала, – продолжила она «допрос».

– Какой? – спокойно поинтересовалась баба Рая.

– Коробку она несла!

– Экая ты глазастая, – скривилась соседка, – все приметила. Отдала ей две иконы.

Анфиса невольно бросила взгляд в красный угол. Все образа висели на месте, под ними теплилась маленьким огоньком лампада.

– Не эти, – бабка перехватила взгляд Фисы, – другие, на чердаке лежали, от отцовой матери остались. Мне ни к чему, пусть Наташка владеет.

В моей голове поднялась буря. Ярко-синяя машина, джип «Лексус» был у Вики. Это она приехала к бабке, Анфиса, очевидно, подслеповата, меня она приняла за Веру, а Вику за Наташку.

Очень хорошо помню, как в тот трагический вечер, доставая из шкафа сервиз, Столярова рассказывала:

– Вот повезло! Посадила бабку в машину, довезла до богом забытой деревеньки и купила сервиз за триста баксов! Чистое серебро! Ей от родителей остался! Да я похожий недавно в антикварном, на улице Комолова видела, жаба задушила купить, десять тысяч за него просили, уехала, потом спохватилась, ну чего жадничаю, ведь уникальная посуда! Только поздно, пока я, глупая, колебалась, другие, умные, подсуетились и купили, ушел сервизик! А тут! Такая удача!

– Баба Рая бедно жила? – спросила я у Анфисы.

– Как все, – ответила та, – от пенсии до пенсии, на похороны собрала, мы только на водку скинулись, чтоб помянуть по-человечески! Когда пенсию задерживали, плохо было, ничего в магазине не купить, с огорода ели. Вот телевизор у Раисы сломался, прям горе, за починку столько заломили, пришлось ей из «смертных» вынимать!

– Что же она сервиз не продала?

– Какой? – вытаращилась Анфиса.

– Ну тот, серебряный, неужели никогда не видели?

– Чего? – совершенно обалдела соседка. – Сервиз? Из серебра?

– Ага, достался ей от матери.

Анфиса тоненько захихикала:

– Ты, Верка, совсем в своем городе всякую память потеряла. Раиса-то из сирот, по молодости в колхозе работала, ни отца, ни матери не помнит, какое серебро! Когда ее Колька замуж брал, у Райки исподнего не имелось. Сама я не видела, но мне мать рассказывала. Вот мы хорошо жили, справно, масло ели каждый день, а Райка голытьбой родилась, такой и померла. Колька пил горькую, откуда у них деньги? Напутала ты с посудой. Кружек у ней полно, эмалированные, фарфоровые, пластмассовые… Еще скажи про золотые вилки!

Я молча посмотрела в сторону покосившегося домишки. Всякое случается у людей, живут впроголодь, болеют, ходят босиком, а семейные ценности не продают. И соседке Раиса могла ничего не показывать, небось стоял сервиз в самом укромном месте, под кроватью у бабки. Деревенские люди осторожные, хвастаться достатком не станут. Это немцы, чуть заработав, начнут перекрывать крышу и ремонтировать дом; наш крестьянин, если не пропьет, спрячет денежки в чулок, на черный день. Во-первых, он не приучен жить в красоте и уюте, а во-вторых, не хочет стать объектом зависти, выделиться из толпы. Нет уж, плохо, грязно, без воды и газа, зато как все.

– Можно мне взять на память фотографию бабы Раи, – спросила я, – в избе на стенках висят?

– Мне-то что, – пожала плечами Анфиса, – хоть все выноси. Твое теперь имущество будет, пополам с Наташкой, других наследников нет.

Оставив Анфису на скамейке, я прошла в избу, потом, высунувшись в окно, крикнула:

– Аня!

Девушка мигом прибежала на зов. Я указала на снимки.

– Подскажи, кто из них баба Раиса?

– А вон она, – сказала та, тыча пальцем в изображение женщины лет семидесяти с суровым взглядом и плотно сжатым ртом.

Маленькая фотография, похоже, сделанная для документов, была воткнута за рамку другого снимка, запечатлевшего молодого парня.

– Это она на паспорт фотографировалась, – пояснила Аня, – меньше трех штук сделать нельзя было, две в милиции забрали, ну а эта ей досталась. Вот баба Рая себя к дяде Боре и подсунула. Это сын ее, его в драке давно убили, еще до моего рождения.

Я молча постояла возле снимков, потом подошла к углу, где висели иконы, и пошарила за божницей. Насколько знаю, старухи любят прятать там документы.

Пальцы нащупали тоненькую тетрадочку. Я вытащила ее, открыла и увидела на пожелтевшем от времени листочке в косую линейку пару строк, сделанных неровным почерком человека, редко берущего в руки перо. «Наталия Федоровна Самохвалова, Москва, улица Ясная, дом 49, корп. 2, квартира 12». Скорей всего, это был адрес той самой Наташи, за которую и приняла Вику Анфиса. То ли дочь, то ли внучка старухи, во всяком случае, единственная родственница, уж она-то должна знать, был ли в семье серебряный сервиз.

Я осторожно вырвала листок, сунула его в сумку и велела Ане:

– Пошли, довезу тебя до Истры.

– Да не надо, – стала отмахиваться девушка, – вы же мне заплатили, на автобусе докачу.

– Не спорь, – сказала я, – тут рядом, не на плечах же тебя понесу, машина повезет.

– Ну неудобно, – стала ломаться Аня.

Я быстро шагнула вперед, споткнулась о домотканую дорожку и, естественно, упала.

– Ой, мамочка, – заголосила Аня, – убились!

– Прекрати, – рассердилась я, – ну шлепнулась, с кем не бывает!

– И сумочка вся высыпалась!

– Сейчас соберу.

– Помогу вам, – Аня кинулась поднимать разлетевшуюся по комнате косметику, – какая у вас пудреница красивая! Мне бы такую!

– Забирай, – прокряхтела я, ползая по дорожке и подхватывая всякую ерунду: ключи, расческу, ручку, несколько ирисок, при взгляде на которые меня вновь затошнило.

– Не жалко?

– Нет, дарю!

– А карандашик зачем? – любопытствовала Аня.

– Это губная помада.

– Да ну? Никогда такой не видела.

Конечно, Анечка небось не посещает салон «Риволи», где я приобретаю «мазилки».

– Цвет не мой, – горестно заявила Аня, открыв футлярчик, – светлая больно, мне лиловая к лицу.

Я тактично промолчала. Лиловая так лиловая, не стану сейчас читать ей лекцию о правильном макияже.

– А это чего за ложечка? – задала очередной вопрос любопытная девица.

Я всмотрелась в небольшой предмет, лежащий не на слишком чистой ладошке. Совочек для сахара, ручка украшена орнаментом из листочков. Моментально перед глазами возникла столовая в коттедже Андрея и Вика, разливающая чай.

«Классный сервиз, – восторгалась она, – и масленка, и молочник, и сахарница. Эх, жаль, совочка нет, потерялся!»

«Может, его и не было, – предположил Андрей, – не расстраивайся, котик».

«Нет, видишь, вот тут в сахарнице выемка, – не успокаивалась Вика, – как раз для ложечки».

«Ладно, кисик, – обнял жену муж, – купишь совочек, вот уж это, думаю, не проблема».