Глава 20
Сначала я растерялась, потом обрела способность логично мыслить и попыталась наметить план действий. Захаркина говорила, что массовое заселение Евстигнеевки сотрудниками института случилось в начале шестидесятых годов. Вот отсюда и буду плясать.
Найду документы Колосковых, выясню, когда их тут оформили. Хотя прописана семья была в Москве, в Евстигнеевке имеются, скорее всего, так называемые дачные листы.
Не знаю, как сейчас, но в советские годы каждый шаг гражданина сопровождался справкой с печатью. Живешь в Москве, значит, имеешь штамп о прописке в паспорте, учетную карточку в домоуправлении и ее копию в отделении милиции. Приобрел дачу? Отлично. Местные органы заведут еще один листок учета, где будет указано: гражданин N владеет фазендой, с ним вместе проживают члены семьи: жена, дети, теща. Если дачник совершит преступление, ему не спрятаться от сельского участкового, тот запросит коллег из города, и уголовника задержат. Простая и очень эффективная система учета работала безотказно до начала 90-х годов прошлого века.
Значит, вычислю людей – сотрудников института, прослежу, куда они подевались… Мама родная, да мне всей жизни не хватит на осуществление этой задачи! Мало ли кто мог обидеться на Жозю? Может, сначала поискать тех, о ком упомянула Людмила Захаркина? Ну, допустим, мать Розы Маловой. Если в начале шестидесятых девушка училась в аспирантуре, следовательно, ей тогда было двадцать лет с небольшим. А матери ее, вероятно, слегка за сорок. Родительница могла появиться на свет примерно в тысяча девятьсот двадцать втором году. Господи, ей же сейчас, если дама жива, восемьдесят пять! Малова не могла влезть в окно первого этажа коттеджа Жози, потом подняться по винтовой лестнице и перебросить через подоконник тело Даны, одурманенной рецитолом. Такое под силу лишь физически крепкому человеку. Но возможно, у Розы есть сестра, которая решила отомстить за нее? Удачи тебе, Вилка!
Я начала перебирать пожелтевшие бумажки и невольно стала свидетелем беседы участкового и подростка.
– Сначала заполним бланк, – грозно пообещал Грибков.
– Хорошо, – покорно согласилась девчонка.
– Имя, фамилия, отчество.
– Филимонова Олеся Игоревна.
– Год рождения?
– Девяностый.
Однако девушка старше, чем выглядит!
– Теперь возьми анкету, – приказал участковый, – и внимательно заполни. Поставь крестиком галочки.
Я покосилась на Глеба. Поставить крестиком галочки? Лично меня этот приказ загнал бы в тупик. По меньшей мере я поинтересовалась бы: «Так что рисовать в графах? Галочки или крестики?»
– Все в твоих интересах, – продолжал участковый, – чем быстрее закончишь с бумагой, тем скорее начнем допрос.
Я опять глянула на Грибкова. Он издевается над Олесей? Хотя не похоже.
– Особое внимание обрати на вопрос, который отмечен флажком треугольного цвета, – бухтел милиционер.
Я подавила рвущийся наружу смех. Вот вам новый перл: флажок треугольного цвета.
– Че это ваще такое? – поинтересовалась Олеся.
– Из центра прислали, – вздохнул Глеб, – опросный лист для выяснения преступных наклонностей.
– Прикольно, – захихикала Филимонова. – Ну и вопросики! Дурдом!
– Чего непонятного? – начал терять терпение мент. – Уже сказал, против правильного ответа поставь крестиком галочки.
– А тут все неправильные! – возмутилась Олеся.
– Почему? – удивился Глеб.
– «Если вас на улице толкнул прохожий, то вы… – прочитала вслух задание Олеся, – а) извинитесь; б) пройдете мимо; в) скажете: «Ничего. Мне не больно».
– Ну и что? Пометь, как ты поступишь. Легче и не придумать!
– Я ему в ответ по носу вколочу, – заявила Олеся. – Но тут такой вариант не предусмотрен. Можно я оставлю пустую клеточку?
– Нельзя! – запретил Грибков. – Тогда анкету посчитают испорченной, и мне влетит. Ищи вариант, который подойдет.
– Извиняться я не стану, – забормотала Олеся. – На хрен перед козлом, который на тебя налетел, расшаркиваться! И болтать с ним ни к чему. Ладно, пройду мимо!
– Вот видишь, – менторски кивнул Глеб, – если подумать, все получится.
Олеся засопела, в кабинете повисла тишина, прерываемая лишь шуршанием. Пока девушка мучилась с опросником, Грибков вновь взялся за изучение прессы.
– Все! – объявила девица.
– Теперь о деле, – сурово заявил Глеб Сергеевич. – Поступило заявление из клиники, где ты проходишь практику, овладеваешь благородной профессией медсестры. Жалоба! Плохо, Филимонова, опять ты за старое взялась!
– Вы че, Глеб Сергеевич, – заныла девчонка, – я теперь даже не гляжу на травку! Бульбулятор давно выкинула, косяки не забиваю. Уже не малолетка! Я хорошо учусь, планирую потом в медицинский институт попасть, хочу кардиохирургом стать. С прошлой компашкой я порвала! Вы же в курсе, их всех пересажали, а я благодаря вам за ум взялась.
– Да уж, – крякнул Грибков, – выпила ты у меня немало крови!
– Простите, Глеб Сергеевич, дурой была. Но теперь завязала!
– А заявленьице о твоем плохом поведении поступило.
– И чего в нем?
Участковый вынул лист бумаги, откашлялся и голосом диктора программы «Время» начал озвучивать текст:
– «В клинике после тяжелой, продолжительной болезни скончался пациент Николаев А.Б. Старшая медсестра Ковалева Е.С. велела практикантке Филимоновой О.И. подготовить тело умершего к отправке в морг. Но через пять минут к Ковалевой Е.С. подошла вдова трупа Николаева А.Б. и попросила попрощаться с умершим в палате. Учитывая факт, что труп Николаев А.Б. занимал отдельную палату, без соседей, Ковалева Е.С. вошла в положение жены трупа и отвела родственницу в нужное помещение. Войдя в палату, вдова сначала закричала, а потом упала в обморок. Умерший труп Николаев А.Б. сидел на полностью оплаченной койке в пижаме, опираясь спиной на три подушки, на носу у него имелись очки, на одеяле лежала газета, у стены работал телевизор, у окна, хамски улыбаясь, стояла практикантка Филимонова О.И. Когда Ковалева Е.С. спросила, по какой причине тело находится в подобной позе, Филимонова О.И. ответила: «Я спросила у вас, что надо сделать перед отправкой тела в морг, а вы ответили: «Приведи его в максимально естественный вид». А поскольку труп Николаев А.Б. всегда смотрел телик и листал газету, я выполнила ваш приказ с аккуратностью». Просим вас принять меры в отношении…» Ну, дальше неинтересно. Филимонова!
– А? – очнулась девчонка. – Чего?
– И как тебе подобное в голову пришло? – с возмущением спросил Грибков.
– Мне велели мертвяка в естественный вид привести, я все и выполнила, – заморгала нахалка. – Надо же, сначала приказывают, а потом заявы строчат…
– Хулиганка, – возмутился Глеб Сергеевич.
– Че я вечно плохая? – Олеся попыталась пустить слезу. – Учусь замечательно. На оценки гляньте – одни пятерки. Говорила уже, я хочу в институт попасть. На кардиохирурга. Представляете, Глеб Сергеевич, приключится с вами инфаркт, привезут вас в операционную на шунтирование, наркоз подготовят, к столу привяжут, и тут я выхожу: «Здрассти, Глеб Сергеевич, ща вас здоровеньким сделаю».
Грибков перекрестился.
– Упаси господи, я сразу умру! Надеюсь никогда с тобой в больнице не встретиться!
Олеся оттопырила нижнюю губу.
– Да это все Жанка Бирк. Ее идея! Ну типа… мы шутканули. В свободное время.
– Слушай внимательно, – процедил Грибков, – еще одна подобная хохмочка, и не я тебя в операционной увижу, а ты меня из КПЗ, куда за глумление над телом угодишь. Значит, так! Беседу я с тобой провел?
– Ага, – закивала Филимонова.
– Впредь, если на работе нечем заниматься, пойди и помой полы.
– Угу.
– Имей в виду, завтра тебе старшая медсестра неожиданную проверку устроит.
– Ага.
– И будешь ходить сюда на профилактические беседы.
– Ну… не надо!
– Надо! – Грибков стукнул кулаком по столу. – Один раз в неделю, по четвергам и вторникам.
Я прикусила нижнюю губу. Грибков неподражаем! «Один раз в неделю, по четвергам и вторникам». Потрясающе!
– Йес! – подскочила Олеся и ринулась к двери. – Спасибо, я все поняла! Непременно! Вы мой учитель!
Дверь хлопнула о косяк, Грибков вытер пот со лба и пожаловался в пространство:
– Лучше ночное задержание провести, чем с современной молодежью беседовать. Че у них на уме? Разврат и глупость. Я в ее годы о работе думал!
Следовало бы напомнить возмущенному менту об его адюльтере с Расторгуевой, но я не стала тратить времени зря, вернула ящик на место и пошла к выходу.
– Уже все? – обрадовался Глеб.
– Голова заболела, – на ходу ответила я. – Приму таблетку, подышу свежим воздухом и непременно вернусь. Чуть позднее.
Филимонова бойко шагала по улице.
– Олеся! – закричала я.
Девушка обернулась и увидела меня.
– Чего надо? – мрачно осведомилась она.
– Давай познакомимся. Виола. Но лучше зови меня просто Вилка.
– Меня Грибков отпустил.
– Я не из милиции.
– Да? А в кабинете сидели, бумажки перебирали… – недоверчиво отметила Олеся.
– Пишу книгу об истории Евстигнеевки, поэтому пришлось изучать архив.
– Нашли на что время тратить, – захихикала Филимонова.
– У вас раньше в поселке жили замечательные люди, ученые.
– Может, и так, – без энтузиазма отметила девушка, – но сейчас здесь обитают одни гоблины тупорылые. Ничего тут хорошего нет, ни кино, ни кафе, ни магазинов. Маршрутка до станции вечно ломается.
– Зато воздух свежий!
– Лучше в Москве бензином дышать, – уперлась девица. – Там метро есть, хачмобили ездят. А у нас хрен! Утром придешь на остановку, скачешь дурой – нет автобуса. Вот и тащись, Олеся, пешочком до больницы. Ненавижу Евстигнеевку! А все мама… Знаете, как мы в этой дыре оказались?
– Нет, – поддержала я разговор.
– Папахен мой, долдон, узнал, что деревня под снос запланирована. Вроде тут олигархи поле для гольфа делать хотят. Значит, жителей выселят и хорошие квартиры дадут. Мы тогда в Истре жили, в однушке, втроем. Вот отец и подсуетился, поменялся на избу. Сарай, е-мое! Сортир во дворе, зимой с горшком живем, чтобы по снегу через огород не бегать. И ведь говорила ему мама: «Игорь, проверь, точно в Евстигнеевке поле будет? Не ошибись!» А папахен в ответ: «Молчи, баба! Ты дура! У меня повсюду начальники друганы, в каждом кабинете свои пацаны сидят». И получилась полная жопа! Поле построили, только в Нахабине. Евстигнеевка как жила, так и живет, а мы из однушки в Истре в сарай угодили. Папахен помер, а нам с мамой мучиться. Красиво?
– Кто такая Жанна Бирк? – перебила я медсестру.
– Подруга моя. А че?
– У нее редкая фамилия.
– Нельзя, что ли, такую иметь? – агрессивно спросила Олеся.
– Не кипятись. Просто я слышала про Жанну Бирк, но ей сейчас должно быть немало лет, по возрасту она совершенно не годится тебе в закадычные подружки.
– А, так вы, наверное, про ее бабку слышали, – неожиданно заулыбалась Олеся. – Жанку в ее честь назвали. Прикольная старушка, как начнет про свою жизнь рассказывать, заслушаешься! Не то что моя мать, у той ну ничего интересного: в школе отучилась, замуж выскочила, меня родила – и ку-ку, помирать скоро. А у Жанкиной бабки прямо кино! У ней муж был Феликс… Его убили и ограбили… Унесли огромную ценность – попугая. Дорогого! Бандиты знали, что у Феликса статуэтка будет. В поезде напали!
Я схватила Олесю за руку.
– Адрес Бирк знаешь?
– Конечно.
– Говори!
– Улица Ленина, дом пять.
– В Москве есть такая улица? Я думала, остался лишь Ленинский проспект, – изумилась я.
– Бирк живет в Палашовке, – уточнила Олеся. – Туда надо ехать на маршрутке. Это городок, где наша клиника находится. Но можно и пешком, напрямик через лес.
– У Жанны есть телефон?
– Конечно, – снисходительно кивнула Филимонова, – у каждой уважающей себя девушки есть мобильный в сумке.
– Сделай одолжение, позвони ей и предупреди о моем приезде.
– Нашлась хитрая! Стану я на вас деньги тратить!
– Да, конечно, ты права. Скажи номер, с моего аппарата звякнем.
– Ну ладно, – после некоторого колебания согласилась Олеся.
Я вытащила из кармана сотовый и удивилась:
– Отключился!
– Так нажмите на кнопочку сверху. У меня похожий был, – авторитетно заметила Филимонова, – неплохая моделька, но дешевая. Моя круче! Во, глядите, самый последний вариант. Офигенных бабок стоит! Мне все девки завидуют, круче ни у кого нет!
Я пропустила хвастливые речи девчонки мимо ушей.
– Почему аппарат не включается?
– Батарейка села, – подсказала Олеся.
– Точно! Давно не заряжала телефон. Послушай, позвони по своему мобильному, а я оплачу расход.
– Тысяча рублей, – не растерялась будущий кардиохирург.
– Что за тариф такой?
– Не хотите, не надо.
– Ну ладно, я согласна.
– Сначала бабки!
Кипя от негодования, я открыла кошелек, выхватила из него купюру и только тут увидела трубку, которой хвасталась Олеся. Аппарат выглядел вызывающе дорого: корпус не пластиковый, а обтянутый красной кожей, заднюю панель украшали стразы, кнопки походили на леденцы.
– Прикольная штучка, – пробормотала я. – Сколько стоит?
– А не знаю, – кокетливо дернула плечиком Олеся. – Это подарок.
– Кто же потратил такую уйму денег?
Филимонова загадочно усмехнулась.
– Познакомилась с парнем, он и отвалил.
– Повезло подцепить олигарха?
Олеся выпятила вперед хилую грудь.
– Я красавица!
– Верю.
– Умею себя подать в выгодном свете.
– Отлично!
– Кирилл сразу влюбился.
– Его зовут Кириллом?
– Ага.
– И как с ним связаться?
– Зачем?
– Дай мне номер телефона щедрого кавалера!
– Чего привязались? Отстаньте! Вот Жанке я звякну, раз договорились, не подведу.
– Олеся, – сказала я, – присвоение принадлежащей другому человеку вещи называется воровство!
– Вы о чем? – сделала шаг назад девчонка.
– Я близкая подруга Даны Гарибальди и вижу у тебя в руках ее мобильный.
– Ни фига подобного! – нервно воскликнула Филимонова.
– Дорогая, лучше не спорь. Смотри, вот тут крепилась цепочка, которую оторвали, когда брали телефон. Сильно сомневаюсь, что кто-то из твоих одногодков способен приобрести столь дорогую вещь, тем более подарить ее. А если все же ты не врешь… То в комплекте с аппаратом непременно идет особая зарядка, она тоже покрыта красной кожей и усеяна блестящими камушками. Можешь ее предъявить? Нет? А у Гарибальди она осталась и имеет тот же номер, что и телефон. Простое сравнение цифр сразу прояснит дело. И тогда ты беседой с Грибковым не отделаешься! Нехорошо сажать труп в кровати, надевать ему на нос очки и включать телик. Но мелкое хулиганство сошло тебе с рук, а вот с телефоном будет сложнее. Это уже воровство. И, учитывая стоимость мобильного, в особо крупном размере. Пара лет за решеткой навсегда похоронят твою мечту о кардиохирургии!
Олеся заплакала.
– Тетенька, я нечаянно, – сквозь слезы заявила она, изображая первоклашку.
– Давай сядем в тихом месте, – предложила я, – и спокойно побеседуем, без чужих ушей и глаз.
