ГЛАВА 24

Три года тому назад где-то около девяти вечера в дверь к Клавдии Васильевне позвонили. Чтобы сэкономить электричество, старушка стала ложиться рано. Вечером телевизор показывает всякие ужасы, смотреть их ни к чему. Поэтому, когда раздалась веселая трель, баба Клава уже засыпала. Недоумевая, кому она могла понадобиться, бабуся распахнула дверь и увидела на пороге плотно сбитую даму со светлыми кудельками на голове.

– Вы Сироткина? – спросила гостья.

– Да, – кивнула хозяйка, – а чего случилось?

Тетка, назвавшись Валентиной, прошла в гостиную, открыла простую сумочку из кожзаменителя и выложила на стол двадцать сторублевых бумажек.

– Это что такое? – удивилась баба Клава, уставившись на розовые ассигнации.

– Берите, деньги ваши.

Но умная Клавдия Васильевна, которую жизнь научила, что бесплатный кусочек сыра лежит, как правило, в мышеловке, спокойно ответила:

– И за какую такую работу мне зарплата положена? Или пенсию повысили наконец?

Валентина усмехнулась:

– Нет. Скажите, вы отдавали деньги в «Просторы»?

– Ну, – кивнула Клавдия, – случилось такое, только все «сгорело».

Валентина спокойно села и рассказала совершенно невероятную историю. Баба Клава просто отказывалась верить услышанному.

– Я являюсь адвокатом Ярослава Рюрикова, – пояснила дама. – Ярослав Андреевич – человек верующий, очень тонкий и интеллигентный.

– Хорош верующий, однако, – фыркнула баба Клава, – спер наши денежки и в бега подался.

– Деньги лежали в банке, – спокойно разъясняла Загораева, – они пропали не из-за действий Рюрикова, а из-за нечестности банкиров. Ярослав Андреевич получил срок, можно сказать, за чужие преступления. Он ни в чем не виноват.

– Мне-то с этого чего? – обозлилась баба Клава. – Последнее пропало, ведь не лишнее ему снесли, единственную копейку!

Валентина кивнула:

– Понимаю. Ярослав Андреевич невероятно мучился из-за того, что простые люди пострадали, вот и решил теперь вам все возместить, да еще с процентами! Каждый месяц станете получать по две тысячи рублей.

– И как долго? – настороженно поинтересовалась баба Клава, боясь выдать радость. – Сколько времени?

В нашем народе сильно развито желание получить что-либо на халяву, то есть даром. Может, менталитет у российского человека такой. Мечта о бесплатной каше и молочной реке с кисельными берегами всегда была присуща нашему мужику. Вспомните хотя бы сказки: Емеля, поймавший щуку и живший потом без всяких забот и хлопот; Иван-дурак, женившийся на царской дочке и получивший разом все – от титула до богатства…

Клавдия Васильевна не была исключением. И потом, всю жизнь она считала рубли, а к старости пришлось перебирать копейки.

– До смерти, – совершенно спокойно ответила адвокат, – до самой кончины. Не волнуйтесь, никаких задержек или перебоев с поступлением денег не случится, есть только одно маленькое условие.

– Какое? – буркнула Клавдия Васильевна.

– Очень простое, – улыбнулась гостья, – нетрудное. Ярослав Андреевич не может сейчас вернуть долги всем. Он выбрал самых бедных, обездоленных, тех, кому следует помочь в первую очередь… Поэтому очень прошу: никому ни слова. Если крупные кредиторы вроде эстрадного певца Беладина узнают, то конец вашим деньгам, все себе отсудят, ясно? Хотите иметь ежемесячно две тысячи, никому ни гугу!

– Поняла, поняла, – радостно закивала Клавдия Васильевна, – молчу, как рыба об лед.

Сироткина сдержала обещание и ни одной душе не сообщила о неожиданном подарке.

– У нас во дворе одни змеюки подколодные, – растолковывала мне бабуля, – никто не порадуется, только завистничать начнут. Почтальонша, правда, полюбопытствовала, принеся очередное извещение:

– Откуда ты, баба Клава, деньги такие огромные имеешь?

Но Клавдия Васильевна не растерялась и в момент соврала:

– Квартиру по завещанию хорошим людям отписала. Одна ведь живу, после моей смерти «двушка» государству отойдет. Не хочу чиновникам подарок такой делать, вот и договорилась с очень дальними родственниками. Я им хоромы, а они меня до смерти содержат, поят, кормят и все такое…

Письмоносица мигом разнесла новость по дому, двор погудел неделю и умолк. Баба Клава даже была довольна, что так вышло. Теперь можно было спокойно ходить из магазина, не пряча продукты…

– Ну а мне-то зачем рассказали? – не удержалась я.

Клавдия Васильевна растерянно захлопала глазами. Ясное дело, ей просто захотелось похвастаться.

– Вдруг возьму да растреплю по округе? – не успокаивалась я.

– А и пожалуйста, – сообразила баба Клава, – болтай, сколько хочешь, главное, чтоб не у нас во дворе… Только ты ведь сейчас уйдешь – и все!

Я глубоко вздохнула:

– Это верно. Больше не встретимся.

Дойдя до метро, я завернула в огромный книжный магазин, вытащила с полки большой «Атлас Москвы» и отыскала нужную улицу. Ничего себе, она оказалась в Марьино, ближайшая станция подземки «Братиславская». Небось на дорогу часа два потрачу, не меньше!

Сев в поезд, я сначала раскрыла очередной роман Поляковой, но потом отложила томик. Интересная, однако, история приключилась с бабой Клавой. С чего бы это Ярославу Рюрикову, отбывающему срок где-то на зоне, заботиться о совершенно посторонней старухе? Вот уж диво дивное, не верю я в подобный альтруизм человека, преспокойненько обобравшего тысячи людей. Между прочим, деньги тогда так и не нашли…

Я закрыла глаза и, покачиваясь вместе с несущимся вагоном, принялась размышлять. Насколько помню, в ситуации с «Просторами» было много непонятного. Пирамида обвалилась, но ее создатель, пресловутый господин Рюриков, никуда не прятался, просто перестал выплачивать людям деньги и… преспокойненько сидел дома, ждал ареста. Ну почему он, обладая огромными средствами, не убежал в какую-нибудь безвизовую страну типа Кипра? В конце концов, имея под рукой миллионы, запросто можно было купить паспорт на чужое имя, не так уж это и сложно. Нет, ничего не предпринял, словно хотел, чтобы его арестовали. Чувствовал свою вину перед людьми и решил искупить ее, работая на лесоповале? Ну это какая-то достоевщина. И что связывает господина Рюрикова с Яковом Сироткиным? Ох, сдается мне, разгадка всех тайн кроется где-то рядом!

Выйдя на «Братиславской» на свежий воздух, я спросила у тетки, торгующей вафельными трубочками:

– Марьинский вал где?

– А вон туда, – словоохотливо пояснила баба, закутанная, несмотря на жару, в теплую кофту и платок, – между недостроенными домами ступай, через пустырь, сразу и упрешься…

Я побрела в указанном направлении. Район радовал глаз. Тут и там вздымались красивые высокоэтажные башни с разноцветными панелями, зеленели лужайки, шелестели листвой деревья… К тому же повсюду виднелись вывески: «Супермаркет», «Химчистка», «Хозтовары»…

Инфраструктура была тщательно продумана, и, судя по остановкам, с автобусами тоже полный порядок: не то пять, не то шесть маршрутов… Жить бы здесь да радоваться. Кстати, небось в этих домах новой серии и кухни большие, и комнаты хорошие. Но москвичи очень не хотят селиться в этом прекрасно оборудованном районе. Более того, злоязыкие столичные обитатели прозвали Марьино «какашкиными двориками». Дело в том, что еще не так давно тут не было ни прекрасных домов, ни лужаек, ни магазинов… Долгие годы в этих местах находились отстойные бассейны столичной канализации. Потом, когда они полностью заполнились, канализационные отходы начали «складировать» в другом месте. А на бывшем пустыре стал подниматься новый район – Марьино.

Но, если не знать, на каком «фундаменте» стоят домики… Хотя что в этом такого ужасного? В конце концов все это было когда-то съедено…

Внезапно я буквально наткнулась на шестнадцатый дом. Высокая блочная башня со сплошь застекленными лоджиями была здесь единственным заселенным домом. Справа и слева тянулись кварталы недостроенных домов.

В подъезде не было домофона, зато сидела лифтерша, довольно молодая женщина.

– Вы к кому? – строго спросила она.

– В седьмую квартиру, к Загораевой.

– Она на работе, – сурово ответила консьержка.

– Спасибо, подожду на лестнице.

– Это невозможно, – ответила лифтерша с каменным лицом, – вот, читайте.

И она ткнула пальцем в большое объявление, висевшее между лифтами: «Уважаемые дамы и господа. В связи с ухудшением криминогенной обстановки в городе Москве, а также учитывая возможность террористического взрыва, совет жильцов постановляет: а) после 23 часов запирать входные двери; б) запретить посторонним лицам находиться внутри здания; в) обязать всех жильцов в обязательном порядке сообщить свои рабочие адреса и телефоны».

– Да, – пробормотала я, – однако у вас тут и муха не пролетит, не то что лица кавказской национальности.

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – неожиданно подобрела неприступная консьержка.

– И что, все это вот так четко и соблюдаете?

– Конечно, а еще ночью два раза обход делаем. Никому неохота на воздух взлететь. Если бы все москвичи были такими бдительными, как мы, – вздохнула лифтерша, – жить стало бы безопаснее.

– И рабочие адреса всех жильцов записаны?

– Конечно.

– А телефон Загораевой не посмотрите.

– Зачем? – вновь проявила бдительность дама.

– Да вот привезла ей посылочку из Киева, поезд у меня отходит через пару часов…

– Я не возьму, – моментально отреагировала консьержка.

– И не надо, просто подскажите, где Валентина работает. Может, не так далеко отсюда…

Несколько секунд лифтерша колебалась, потом, пробормотав: «Ну, думаю, в этом секрета нет», открыла толстую книгу и сообщила:

– Улица Красные Поля, дом сорок четыре.

– Далеко отсюда?

– Да нет. Видите, вон та длинная магистраль, что ведет к факелу?

– Куда?

– Да к факелу, – спокойно повторила тетка, – у нас там нефтеперерабатывающий завод.

Я подняла глаза вверх и увидела за большим, чисто вымытым окном железную вышку, отдаленно напоминающую буровую установку. Над ней, словно платок на ветру, метался язык пламени. Зрелище было впечатляющее, напоминавшее кадр из фантастического фильма.

– Дойдете до факела, – спокойно поясняла лифтерша, – и свернете налево, это и будут Красные Поля.

– Как ее место работы хоть называется?

– Она не указала, написано просто – учреждение.

Тяжело вздыхая, я пошла к гигантскому факелу. Дома закончились. Справа и слева расстилался пустырь, потом, откуда ни возьмись, появилось шоссе с бешено несущимися по нему машинами. Я шла и шла, проклиная все на свете: себя, Якова Сироткина, бабу Клаву, Ярослава Рюрикова, «Коммерческий дом «Просторы»… Огнедышащая конструкция вместо того, чтобы приближаться, почему-то отдалялась… Потом в ушах возник тревожный гул, и я внезапно оказалась почти у самой вышки.

Налево шла дорога, вернее дорожка, изрытая ямами. На сером бетонном заборе болталась перевернутая полуободранная вывеска «Красные Поля». Обрадовавшись, я полезла в грязь. Вокруг не было видно ни одной живой души. Минут пять я брела по колдобинам и уперлась в железные ворота. На них значилось: «КПП». Я подумала, постояла, потом начала колотить ворота ногой… Полная тишина. Подергав створку, я обнаружила, что она не заперта. На жутко захламленной территории прямо посередине двора стояла раскладушка, на которой преспокойненько валялся солдатик в камуфляжной форме.

– Вам чего? – вяло спросил он.

– Загораеву позовите.

– А нету.

– Она ушла?

– Не-а.

– Как же так? Если не ушла, должна быть тут.

– Кто сказал? – равнодушно пробубнил мальчишка.

– Она сама.

– Не-а.

– Что – не-а?

– Нету.

– Куда же подевалась Валентина? – обозлилась я.

– Хрен ее знает, – завел парнишка, потом подумал и добавил: – Да нет здесь никаких баб, казарма тут наша.

Мне захотелось взять раскладушку за бок и перевернуть ее вместе с солдатиком. С трудом подавив это желание, я постаралась как можно более вежливо поинтересоваться:

– Это учреждение?

– Не-а, колония дальше.

– Колония? – изумилась я. – Какая?

Мальчишка со вкусом зевнул, потянулся, сел и, яростно почесываясь, ответил:

– Как – какая? Исправительно-трудовая.

– Мне нужно учреждение, – растерянно сказала я.

– Так она так называется – учреждение, – начал лениво пояснять паренек.

– Как туда пройти?

– Вверх, – начал солдатик, и тут раздался телефонный звонок.

Крайне медленно, с жуткой неохотой, еле-еле передвигая ногами, мальчишка побрел к одноэтажному кирпичному домику. Я за ним, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть парня под зад. В маленькой, вернее крохотной, комнатенке работал телевизор. Около мерцающего экрана восседал с сигаретой в зубах еще один солдатик.

– Мог бы и снять трубку-то, – недовольно пробурчал мальчишка, входя внутрь.

– Ты дежурный, тебе и брать, – спокойно возразил телезритель, – у меня выходной.

– КПП слушает, – со вздохом ответил мальчишка.

Я перевела взгляд на экран телевизора. Шла передача «Мир криминала». Сначала бойкая девушка рассказывала о пожаре, потом камера показала железные ворота, и бесстрастный голос за кадром произнес:

– В гараже возле дома на Новопесчаной улице произошло убийство.

Камера отъехала в сторону, картинка сменилась, на экране возникло странно знакомое, изуродованное мужское лицо.

– Сегодня утром, около семи часов, – абсолютно спокойно вещал корреспондент, – один из автовладельцев спустился в подземный гараж и обнаружил на полу, неподалеку от въезда, тело сторожа, шестидесятидвухлетнего Василия Козлова…

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног. Как же это? Только вчера разговаривала с мужиком! Тем временем комментарий к ситуации начал давать довольно бойкий молодой человек, чье лицо на экране было «прикрыто» черным квадратом.

– Пока рано говорить об окончательных выводах, – равнодушно тарахтел он, – но предварительные таковы: ночью в гараж въехал один из автолюбителей, очевидно пьяный, не справился с управлением и задавил сторожа. Испугавшись содеянного, преступник бежал. Ведется следствие.

– Значит, вы полностью исключаете иную версию? – спросил корреспондент.

«Черный квадрат» помолчал секунду, потом ответил:

– Ну за каким шутом убивать старика? Денег у него никаких, в кошельке девять рублей нашли. Машины не тронули… Нет, должно быть, случайно вышло.

Я тяжело вздохнула. Эх, парень, ничего-то ты не знаешь! Это Яков Сироткин, сообразив, что Василий может стать свидетелем, поспешил избавиться от несчастного. Только почему? Зачем он всех убивает? И каким образом оказался в живых, если с зоны прислали матери похоронное извещение?

Мальчишка-дежурный тем временем закончил разговор и занудил:

– Исправительная колония дальше, идите вверх по пригорку.

Я послушно подчинилась и полезла через горы мусора и кучи отбросов. Узенькая тропиночка, петляя и извиваясь, привела меня на небольшую площадку. Справа громоздилась автосвалка, в которой самозабвенно рылись несколько человек, слева вздымались скособоченные и полуразвалившиеся ступеньки, посередине торчали железные ворота, выкрашенные в черный цвет. Поднявшись по ступенькам, я обнаружила дверь и окно, забранное решеткой. Вход украшала табличка: «Учреждение УУ 2672/9». Нашелся и звонок, но бойкая трель никого не взволновала. В окошко были видны письменный стол, телефон и решетка, дежурный отсутствовал. Следующие полчаса я била в дверь и ворота ногами, давила на пупочку звонка, но внутри словно все вымерли.

– Эй, мужики, – заорала я, – тут один вход?

Автолюбители оторвались от каких-то железок и ответили:

– Один.

– Почему нет никого?

– Хрен их знает, ори громче!

Приободренная этим указанием, я завопила что есть мочи:

– Откройте!!!

Вдруг раздалось лязганье, и из-за двери высунулся тощий мужичонка в камуфляже:

– Чего тебе?

– Загораева здесь работает?

– Валька?

– Она.

– Тут.

– Можно пройти?

– Пройти нельзя.

– А как с ней поговорить?

– Ща вызову.

Дверь захлопнулась, и потекли минуты. Наконец вновь раздался отвратительный железный скрежет, и появилась женщина примерно сорока лет, невысокого роста, коренастая, с крашеными пережженными волосами. Лицо у нее было полное, маловыразительное, с мелкими глазами, носом-картошкой и нечетким ртом, но доброе, а по вискам бежали лучики морщинок. Такие получаются у людей, любящих повеселиться от души. Окинув меня оценивающим взглядом, тетка сказала:

– Это вы на место Кожуховой, на время ее декрета?

На всякий случай я кивнула.

– Пошли, – велела Валентина.

Мы миновали несколько железных дверей, пересекли отвратительно захламленный дворик, пробрались между какими-то непонятными конструкциями, добрались до невысокого здания из красного кирпича и вошли внутрь…

Валентина распахнула первую дверь и велела:

– Садитесь и давайте документы.

Я аккуратно устроилась на колченогом стуле и оглядела крохотное помещение.

– Ну, – поторопила Загораева, – документы давайте.

– Что?

– Трудовая книжка, диплом.

– Интересно, как…

Валентина вздернула брови:

– В чем дело?

– Интересно, – повторила я, – очень интересно, как получилось, что адвокат Ярослава Рюрикова оказалась на службе в исправительно-трудовой колонии?

Загораева вспыхнула так, что на глазах у нее показались слезы.

– О чем вы, не пойму?

– Да ладно тебе, – отмахнулась я, – мне Клавдия Васильевна Сироткина все рассказала. Ты, Валентина, посылаешь ей каждый месяц по две тысячи рублей, а почему?

– Значит, вы не бухгалтер? – догадалась Валентина.

Я нагло ухмыльнулась:

– Конечно, нет.

– Безобразие, – возмутилась Загораева, – сейчас вызову охрану…

– Отлично!

– Почему? – оторопела женщина.

– Потому что сама не уйду, пока не узнаю, зачем ты прикидывалась адвокатом Рюрикова. Ну-ка, говори быстро, кто тебе велел отсылать ей деньги? Не хочешь отвечать? Тогда прямо сейчас пойду к твоему начальству.

– Кто вы? – тихо спросила Загораева.

Я сначала хотела было заявить, что я частный детектив, но потом отчего-то передумала и сказала:

– Дочка Клавдии Васильевны, младшая. Меня долго в Москве не было, жила с мужем на погранзаставе. Приехала, а мать какую-то чушь несет… Деньги, Рюриков… Имейте в виду, дорогая, если надеетесь получить квартирку, то абсолютно зря! Знаем, знаем таких благодетелей – сначала запудрят мозги, копейки дадут, а потом бумажку подписать подсунут – и все, прощай жилплощадь!

– У меня есть квартира, – вяло сопротивлялась Валентина.

– Ага, у Муньки в заду, на «какашкиных двориках», – хмыкнула я, – а у моей матери Таганка, самый центр, лакомый кусочек. Зачем адвокатом прикидывалась, зачем врала? Нет, сейчас же иду к твоему начальнику, ишь ведь придумала старухе голову дурить!

– Погоди, – устало сказала Валентина, – никто никого обмануть не хочет. Ей действительно Рюриков деньги шлет.

– Врешь!

– Хочешь, он тебе сам подтвердит?

– Кто? – изумилась я.

– Ярослав!

– Где же я его увижу?

– Он тут сидит, в колонии – на поселении.

– Врешь!

Валентина усмехнулась:

– Ты какие-нибудь другие слова знаешь? Или на твоей погранзаставе только этот глагол известен. Заладила: врешь, врешь.

– А ты не ври!

– Да правду говорю, здесь Рюриков, в воскресение увидеть сможешь, а насчет бабки… В общем, слушай…