ГЛАВА 14

До улицы Пустовалова я добралась вмиг. Оказалось, что магистраль идет перпендикулярно Лесной улице от метро «Белорусская» в сторону центра. Дом был большой, старый, явно нуждающийся в капитальном ремонте. Квартира, в которой проживала немая Людмила, выглядела не слишком презентабельно, но дверь открыла вполне ухоженная дама лет тридцати пяти с отлично сохранившейся фигурой и великолепными тяжелыми волосами, свободно падающими на плечи.

Я никогда не имела дела с немыми и не очень представляла, как потечет наш разговор. Впрочем, можно ли назвать беседой общение с человеком, который не произнесет ни слова?

– Добрый день, вы Людмила? Следователь Тараканова.

– Проходите, – мелодично ответила женщина.

Я радостно побежала за ней на кухню. Все сразу стало на свои места. Очевидно, это сестра или подруга, служащая переводчицей. Небось тетка владеет азбукой глухонемых, и нам не придется общаться при помощи карандаша и листка бумаги.

Мы вошли в довольно простое помещение с самыми обычными кухонными шкафчиками, серенькими в розовый цветочек. Но там больше никого не оказалось. Дама подошла к электрочайнику и щелкнула рычажком.

– А где Людмила?

– Это я.

У меня разинулся рот.

– Но все говорили, что домработница Зверевой немая, и потом автоответчик…

– Все правильно, для клиентов я – убогий инвалид, но вам врать не хочу. Разговариваю, как нормальные люди, слышу и вижу прекрасно.

– Но к чему маскарад?

Людмила налила чай и пояснила:

– Для хорошей зарплаты.

– Немедленно объясните, – потребовала я.

– Пожалуйста, – пожала плечами хозяйка, – все очень просто.

Перестройка застала Людмилу на третьем курсе медицинского института. Пришлось бросить учебу и идти работать. Родители-инвалиды, денежные накопления превратились разом в пыль, цены скакали, словно обезумевшие обезьяны. Делать нечего, Люда взяла в руки тряпку и пошла мыть полы. Потом устроилась на работу к одной эстрадной певице, некой Соне Мрит, и вот та и подсказала случайно, как стать на рынке дешевой рабочей силы уникальным товаром.

– Всем ты, Милка, хороша, – пробормотала один раз обкуренная Соня, – убираешь чисто, с мужиком не кокетничаешь, не пьешь. Одно плохо – язык имеешь.

Люда, не обращая внимания на бред хозяйки, расстилала той постель. Однако следующая фраза Мрит заставила домработницу отложить подушку:

– Вон, Сафо своей бабе жуткие деньги платит, – гундосила Соня, пытаясь вылезти из облегающего ее, словно вторая кожа, платья, – а почему? Знаешь? Ну что эта девка такое особенное делать умеет, а? Вот и не догадаешься!

Мрит хрипло рассмеялась и плюхнулась прямо в туфлях на роскошное розовое атласное одеяло.

– Все как у всех, только она немая!

– Как это? – изумилась Мила. – И кому нужна инвалидка?

– На руки она здоровая, – пояснила Соня, – зато гарантия, что много не натреплет. Во всяком случае, с соседями во дворе сплетничать не станет. Затруднительно на бумажке писать!

Людмила мигом поняла, как поступить. От наркоманки Соньки она уволилась. Взяла в руки медицинскую энциклопедию – сказалось незаконченное высшее образование – и живо подобрала себе диагноз. Детская патология, недоразвитость голосовых связок. Крайне редкая, можно сказать, уникальная вещь. С одним на миллион приключается. Лучшая подруга Рита Костылева, работающая в поликлинике, дала нужную справку, и Люда отправилась в агентство по найму. Ей тут же предложили с десяток мест, но женщина остановилась на двух семьях, выбрав хозяйками Звереву и Виноградову. У одной Милочка убиралась в понедельник, среду и пятницу; у другой – во вторник, четверг и субботу. Людмила не случайно связалась с этими дамами. И в той, и в другой семье не было мужей, женщины жили с детьми, а Мила справедливо полагала, что хозяин не растеряется и залезет к хранящей вечное молчание девушке под юбку.

– Тяжело, наверное, за весь день не произнести ни слова, – покачала я головой.

Люда вздохнула.

– Очень. Первое время прямо невмоготу было, иногда, думала, не выдержу, брошу, но как про деньги подумаю!.. Конечно, и накладки случались.

Она засмеялась.

– Только у Виноградовой работать начала, схватилась за сковородку, а ручка отлетела. Раскаленный блинчик мне прямо на голую ногу шлепнулся. Как заору! По счастью, дома только дочка ее семилетняя была, прибегает, такая встревоженная. Что случилось, да кто кричал? А я уже блин подобрала, слезы утерла и пальцем в окно тычу. Она и успокоилась.

Да уж! Наш человек изобретателен, и в его стремлении заработать ему нет равных, ни перед чем не останавливается:

– Вы хорошо знали Ольгу Леонидовну?

– Конечно, – усмехнулась Людмила, – она меня не стеснялась совсем.

– Хозяйственная?

– Ой, горе, – отмахнулась Мила, – ничегошеньки не умела.

Они с Алисой до моего появления всякую дрянь жрали, полуфабрикаты из коробок. Ольга отродясь готовить не умела, да и некогда ей – целыми днями на работе, вечером прямо падала. Говорила, в операционной чем-то сильно пахнет, спиртом, что ли, у нее аллергия началась, а бросить службу не могла. Но, правду сказать, зарабатывала бешеные тысячи, не нуждалась. Алиску одевала как куклу, питались они великолепно, по два раза в год отдыхать ездили: Турция, Испания, Канары. Машина есть, «Жигули», цвет, правда, противный: ярко-зеленый.

– Она любила сама окна мыть?

– Кто? Ольга? Да вы чего! Ей бы и в голову не пришло. Мне как Алиса сказала, что мама выпала во двор, поскользнувшись на подоконнике, я прямо прибалдела. Что-то тут не так, вы разберитесь как следует.

– Обязательно, – пообещала я, – к ней гости часто ходили?

– Нет, наоборот, крайне редко. Ольга очень замкнутая, даже неприветливая, у нее и подруг-то по сути нет, к Алиске Надя шлялась из первого подъезда, девчонки из класса иногда заходили.

– А мужчины? Не монашкой же она жила? Красивая, молодая…

Людмила опять включила чайник.

– Ольга официально считалась замужем. Муж ее иногда заглядывал, но никаких интимностей между ними не существовало. Работали вместе, в паре. Он хирург, она наркоз дает. У нее был другой кавалер.

Мила замолчала.

– Кто?

Домработница слегка замялась, потом сказала:

– Ну теперь-то и рассказать можно. Помните, рекламу лет пять тому назад по телику крутили? «Коммерческий дом «Просторы»?

Еще бы. Время дикого зарабатывания денег, когда бешеные состояния появлялись буквально из воздуха. Фирма «Алиса», «МММ», «Русский дом «Селенга», «Хопер-инвест»… Где они все теперь? Насколько знаю, их основатели ловко ушли от ответственности и, превратив отданные им беспечными российскими Буратино деньги в доллары, живут припеваючи в разных местах и странах. Хотя, что это я ехидничаю? Сама, между прочим, отнесла в МММ кровные рублики, надеясь получить густой «навар». Естественно, на следующий день финансовая пирамида лопнула, погребя под обломками и мои медные копейки. На память о собственной глупости остались нежно-голубые бумажки, «мавродики», словно в издевку украшенные портретом пронырливого математика. Хотя, чтобы там ни говорили злые языки о Мавроди, он – гений. Сначала ухитрился убедить почти всю страну раскошелиться, а потом додумался пообещать людям вернуть награбленное при условии, что его выберут депутатом. И ведь избрали! Нет, на подобные дела способны только россияне, мои милые, незлобливые, наивные соотечественники.

«Коммерческий дом «Просторы» действовал по принципу МММ. Раз по двадцать за вечер на экранах телевизоров появлялись всевозможные рекламные ролики, главная мысль которых сводилась к простому постулату: отдайте нам сегодня свои денежки, завтра получите в десять раз больше. Первое время система работала четко. Те, кто подсуетился раньше других, на самом деле ухитрились неплохо заработать. По Москве мигом пополз слух: лучше и надежнее всего иметь дело с «Просторами», тем более что их рекламировали с голубых экранов всенародные любимцы: актеры и спортсмены. Обитатели моей хрущобы в массовом порядке кинулись в данный коммерческий дом после того, как популярный член российской хоккейной сборной снялся в рекламном ролике с таким категоричным призывом: «Веришь мне? Иди в «Просторы»!» Надеюсь, не надо пояснять, чем все закончилось? Уж не знаю, как ощущал себя тот хоккеист, когда увидел толпы плачущих людей, пытавшихся взять штурмом здание центрального офиса «Просторов» на Калиновской улице.

Однако создателю этого коммерческого дома Ярославу Рюрикову в отличие от Мавроди не повезло. Где-то через полгода его арестовали и осудили за мошенничество в особо крупных размерах. Данная статья подразумевает конфискацию имущества. Шикарный дом Рюрикова, парочка машин и куча всяких вещей отошли государству. Денег не нашли, они словно испарились. Огромные суммы, исчисляемые миллионами… Ярослав вел себя демонстративно. При аресте торжественно заявил:

– Вы от меня не услышите ни слова!

И сдержал обещание. На всех допросах он хранил молчание, в камере не общался с заключенными и на суде изображал из себя немого, упорно не раскрывая рта. Беспрерывно говорили лишь три нанятых им адвоката. Судья была обозлена до крайности, прокурор потребовал дать ему пятнадцать лет, народ ликовал. Наконец хоть кто-то ответит за воровство. Люди уже не желали возврата денег, они требовали крови Рюрикова.

Приговор оказался мягче, чем думали: семь лет в колонии общего режима. Пронырливым адвокатам удалось обломать «судейскую бригаду». Ярослава отправили на зону, через год о нем и «Коммерческом доме «Просторы» все забыли.

– Этот Ярослав и был настоящим мужем Ольги, – пояснила Людмила, – он ей и квартиру купил, и машину, и вообще все! Странно, однако…

– Что?

Людмила вытащила сигареты и, помолчав, продолжила:

– Развод Ольга со своим мужем-хирургом не оформила, и в ее паспорте стоял штамп о браке. Отчего-то такое двусмысленное положение устраивало и ее, и Рюрикова. А может, мужик понимал, что загремит в конце концов на нары, и не хотел портить биографию любимой женщине. Подробностей Люда не знала, она застала уже финал истории, пришла в дом незадолго до ареста Ярослава.

Ольга, не стесняясь «немой» прислуги, обсуждала с любовником всякие детали.

– Деньги они спрятали, – пояснила Люда. – Где-то в Подмосковье оборудовали тайник и зарыли, как я поняла из обрывочных замечаний. Даже место знаю, деревня с жутко смешным названием… «Старые собаки». Умора, нарочно не придумаешь. Но, где точно, понятия не имею.

– Почему же милиции не сказали? – возмутилась я.

Людмила осеклась, потом забормотала:

– Почему, почему, по кочану! Мало ли кто что услышит! Точно ведь не знаю, а вдруг неправда? Ольга бы мигом за дверь выставила! Весь заработок потеряла бы!

– Сейчас зачем тогда рассказываете?

– Так Ольги уж нет! Да и деньги давным-давно вырыли…

Людмила начала торопливо распахивать холодильник и вытаскивать наружу сыр, колбасу, масло. Она явно жалела о том, что в пылу разговора выдала лишнюю информацию, и теперь пыталась понравиться «следовательше». – Странная Ольга была, – суетилась Людмила.

– Почему?

– Ну посудите сами. Жила с Ярославом, вроде любила. Она ведь в свое время от мужа к нему сбежала. Он-то не сразу богатым стал!

– Кто?

– Как – кто? Слава Рюриков. Знаете, где они познакомились?

– Нет, конечно.

– В метро!

– Послушайте, – не выдержала я, – не далее пяти минут назад вы заявили, что Зверева была нелюдимой дамой, даже не имевшей подруг. Откуда тогда подобные сведения о ее личной жизни?

Мила улыбнулась.

– Вот и видно, что вы никогда не работали в прислугах. Через какое-то время хозяева перестают воспринимать вас как человека, а меня, немую инвалидку, тем более.

До смешного доходит. Один раз слышу, Ольга у Алиски спрашивает:

– Кто-нибудь приходил?

Та в ответ:

– Нет.

Мать подошла к холодильнику, распахнула дверцу и удивилась:

– А откуда все продукты, с утра же ничего не было?

– Ты же службу 77 вызывала, – спокойно пояснила Алиса, – курьер привез в пять часов.

– Я же спрашивала, кто приходил?

– Так никто, это же просто курьер!

Людмила помешала ложечкой кофе.

– А насчет знакомства в метро… Вообще-то Ольга никогда не пила, но бутылок в баре у них целая батарея стояла. Клиенты приносили в подарок. Она даже шутила, что если бы была расположена, то точно спилась бы! Но в день, когда судили Рюрикова, явилась никакая, просто в дым, еле-еле на ногах держалась.

Мила раздела хозяйку и приняла отчаянные меры по «реанимации». Посадила в холодную воду, дала выпить пару стаканов воды с нашатырным спиртом, чтобы вызвать рвоту, потом напоила крепким сладким черным кофе и попыталась запихнуть Ольгу в койку.

Но женщина отказалась ложиться. Уселась на кухне и принялась рыдать горючими слезами. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Ольга неожиданно принялась рассказывать историю своих взаимоотношений с Чепцовым и Рюриковым.

– Ничего-то ты не понимаешь, – бубнила Зверева, – садись, слушай, немтыка.

Люда сначала попыталась избежать ненужных разговоров, но Ольга с тупым пьяным упорством твердила:

– Садись, слушай, коли велю!

Пришлось устраиваться напротив и качать головой, изображая заинтересованность. А Звереву словно прорвало. Привыкшая к сдержанности женщина неожиданно принялась вываливать на голову домработницы такие интересные детали, что Люда только диву давалась, слушая откровения вконец окосевшей хозяйки.

С Чепцовым у Ольги не вышло семейного счастья, но в профессиональном плане они сработались замечательно. Хирург и анестезиолог – чудная пара. Можно проводить вдвоем операции и ни с кем не делиться заработком. Основав клинику, Феликс Ефимович сделал жену своим заместителем. Ольге он доверял полностью, как себе. Так они и существовали: жили в разных квартирах, ведя совершенно свободный образ жизни, но считались супругами. Наверное, подобное положение вещей устраивало обоих.

Потом в метро, в вагоне поезда, следующего к «Белорусской», Ольга случайно поставила сумку возле незнакомого молодого мужчины. Находившаяся в торбе жирная и вкусная каспийская селедка протекла, и вонючая жидкость измазала белые брюки соседа. Смущенная Ольга позвала парня к себе. Ехать дальше в штанах, напоминающих по запаху порт Владивостока, случайный знакомый не мог. Это был не слишком удачливый бизнесмен Ярослав Рюриков.

Так начался их безумный, невероятный роман. Ольга влюбилась, как двенадцатилетняя девочка. Она одела, обула и откормила мужика, который до встречи со Зверевой неоднократно пытался проворачивать какие-то дела, но ему фатально не везло.

И вскоре словно сказочный дворец возник «Коммерческий дом «Просторы». Несколько лет Зверева и Рюриков жили как в раю, Людмила не застала этот период дикого богатства. Потом Ярослава арестовали, и тут Ольга повела себя более чем странно. Умиравшая от любви к мужику баба ни разу не пришла на свидание, не передавала передач и не явилась на суд. На все вопросы следователей Ольга спокойно отвечала:

– Никогда не знала, чем занимается любовник. Он не рассказывал, а я не спрашивала, не муж ведь, а так, просто мужик для постели. Говорил, что бизнесмен, вроде компьютерами торгует… Уж извините, но я в первый раз про «Просторы» слышу.

Инкриминировать Ольге было нечего, и правоохранительным органам пришлось отступить. Ей только прислали повестку в суд, вызвали в качестве свидетеля. Но женщина туда не пришла, прислав справку о болезни. На том дело и закончилось.

– Вот стерва, – негодовала Мила, – пока вместе жили – хорош, а как посадили – всему конец? Ну не по-человечески это! Так не поступают!

Какое-то время Ольга жила одна, а затем у нее появился новый хахаль.

– Кто?

– Не знаю, – покачала головой Людмила, – ни разу не столкнулись.

– Почему тогда решили, что у нее был любовник?

Мила усмехнулась:

– Так белье постельное меняю, все и понятно сразу стало: не одна спала.

В клинику я влетела слегка запыхавшись. Надо же как задержалась! Сейчас Галочка станет ругаться. Но медсестра преспокойненько читала «Космополитен». Увидав меня, она зевнула:

– Пришла? Отличненько, вот сиди тут у поста, гляди «Космо».

С этими словами толстушка подхватилась и исчезла в сестринской, откуда через пару минут раздался скрип дивана.

Я позвонила домой.

– Алло, – сказала Кристина.

– Кристя, не приду сегодня ночевать, не волнуйтесь, все в порядке. Мама Сережи Михалева попросила остаться у них, она должна ехать в больницу.

Не успев договорить ложь до конца, я уже пожалела о вырвавшихся фразах. Сейчас умненькая Кристя мигом поинтересуется: «Какой Сережа? Июнь на дворе, все дети на дачу уехали». И я попаду в неловкое положение. Но Кристя повела себя загадочно:

– Очень хорошо, – отчего-то шепотом произнесла она.

– Почему? – удивилась я.

– Завтра поймешь, – сообщила девочка и отсоединилась.

Недоумевая, я принялась проглядывать толстый журнал. В отделении стояла сонная тишина, прерываемая только скрипом дивана из сестринской. Небольшое ложе явно не было рассчитано на вес Галины.

Неожиданно я почувствовала дикий, прямо зверский голод. Желудок заурчал, есть хотелось невероятно. Очень тихо я прошла в сестринскую и порылась в небольшом шкафчике. На столе, правда, по-прежнему возвышались руины торта, но хотелось чего-нибудь нормального, а не бисквита, сдобренного кремом.

Наконец в руки попался пакетик – «лапша быстрорастворимая». Повертев в руках изделие трудолюбивых китайцев, я нашла инструкцию и углубилась в чтение. «Нельзя есть, если вакуум портится. Жиреть по китайскому и европейскому вкусу». Но безграмотность переводчика еще полбеды. Больше всего мне не понравилась другая информация. В углу хрустящего пакетика красовалось изображение верблюда, а строчки, набранные мелкими черненькими буковками, сообщали: «Компания по экспорту и импорту местных продуктов и побочных продуктов животноводства». Хорошо еще, если данная лапша местный продукт, а если побочный? От верблюда известно, что побочное бывает. Говорят, очень ценная в пустыне вещь, там на такое высушенное дерьмо высокий спрос. Без него нельзя ни костер развести, ни дом построить. Но обнаружить его в лапше как-то не очень хотелось.

Я задумчиво вертела перед глазами заманчивую лапшу. Товары из Китая, как правило, отвратительного качества, зато недорогие, хотя иногда инструкции к ним звучат загадочно.

Мне попалась один раз упаковка, на которой значилось: «Ароматная стелька». Уже само название товара звучало двусмысленно, но следующая фраза была еще великолепней: «Нога, корень здоровья». А Тамара как-то купила у метро пакетик с чаем, который, если верить глазам, произвела «Всекитайская угольная промышленность»…

Нет уж, лучше просто выпью какао, вон из той банки с длинноухим кроликом…

Ночь прошла абсолютно спокойно, никто ни разу меня не позвал, люди мирно спали. Впрочем, в этой клинике, наверное, всегда так. Ведь лежат тут фактически здоровые люди. Только в шесть утра появился угрюмый мужик в синем комбинезоне и направился в операционную. Я решила проявить бдительность.

– Эй, вы куда?

– Из «Медтехники», – буркнул парень, лицо которого скрывал длинный козырек бейсболки, – у вас наркозный аппарат сломался. Сама-то кто? Тут сегодня Галя дежурит.

– Она спит, а я уборщица.

– Она завсегда спит, – вздохнул техник и исчез.

Минут через десять он вышел и, насвистывая, двинулся к выходу.

– Работает? – спросила я.

– Как часы, – ответил мастер и пропал.

Около восьми утра началась суета. Забегала дневная смена: медсестры со шприцами и ампулами, пошли обходом врачи, потом часть клиентов нехотя потянулась на завтрак, остальные самообслуживались в палатах. По коридору проплыл изумительный запах свежесваренного кофе… Затем провезли каталку, где лежала накрытая простынями довольно полная женщина.

– Куда ее? – поинтересовалась я у Гали.

– На операцию, – ответила та и недовольно прибавила: – Вечно Тамарка опаздывает, а я жди лишний час после ночного дежурства!

Я только вздохнула. Ну разве можно беспробудный сон называть дежурством?

Взяв ведро и швабру, пошла в самый конец коридора, чтобы начать оттуда трудовую вахту. В противоположной стороне вспыхивала красным светом надпись: «Не входить. Идет операция». Недовольная Галя продолжала ругать соню Тамарку, я опустила тряпки в ведро, и… раздалось оглушительное «бум»!

Стеклянные двери, ведущие в операционный блок, тихо осыпали стекла на пол. Медики мигом кинулись в сторону взрыва. Из приоткрывшихся створок валил черный дым. Словно посланец ада, в нем возник молодой мужчина, отчего-то по пояс голый, весь в крови и саже. На ногах у него болтались какие-то рваные тряпки – остатки одежды доктора. Окровавленные руки парень держал перед собой. Секунду он покачался на пороге, потом пробормотал:

– Идите скорей, там ужас, – и упал на пол.

Поднялась суматоха. Чтобы не мешаться под ногами, я забилась за диван в самый дальний угол и молча наблюдала за происходящим из своего укрытия.

Приехали пожарные, милиция, «Скорая помощь» из ожогового центра института Склифосовского. В воздухе стоял жуткий запах, и повсюду носились черные, жирные хлопья. Перепуганные клиенты заперлись в палатах. Люди из высшего общества, по крайней мере большинство из них, никогда не станут, разинув рот, любоваться последствиями несчастного случая, как простонародье.

Примерно через час рыдающая Галочка рухнула возле меня на диван. Ее плечи мелко-мелко тряслись, тщательно нанесенный утром макияж размазался, волосы стояли дыбом, а на голубом халате тут и там виднелись черные пятна.

– Ужас, ужас, – твердила она.

– Что случилось?

– Баллон взорвался с кислородом! Жуть, жуть! Феликса Ефимовича на месте убило. Зинке, медсестре, руку оторвало. Владимира Михайловича, анестезиолога, контузило да еще обгорел, а у ассистента Дмитрия Николаевича ожоги…

– А больная…

– Жива, – всхлипнула Галя, – легче всех отделалась, может, потому, что лежала? Ой, какой кошмар! Слышала, конечно, что в других больницах такое случается… Но чтобы у нас? Черная полоса началась с погибшей девки. Затем, пожалуйста, Ольга Леонидовна, потом Феликс Ефимович… Все, клинике конец, больше сюда никто не поедет! Ой, горе, ужас!

– Что за девка погибшая, о которой ты вспоминаешь? – поинтересовалась я.

Галя шумно высморкалась и пояснила:

– Видеоинженер у нас работала, если только ее труд можно назвать работой. Пленки в камеру вставляла, операции записывала. В час дня домой уходила, скажи, разве это тяжело?

– И что с ней случилось?

– В машине подорвалась.

– Как ее звали? – тихо спросила я, заранее зная ответ.

– Полина Леонова, – ответила Галя и вновь разрыдалась.