Поначалу все было вполне безобидно. Банкир и Карлуша ругались. Шепотом. Банкир все бубнил, что его заманили обманом, речь якобы шла лишь о том, чтобы ограничиться разговором с Зоей, а теперь выясняется, что все не так.

Сидя в чуланчике, Денисия напряженно прислушивалась и ничего не понимала.

«Что — не так? Чего им от Зойки надо?» — гадала она, с удивлением обнаруживая, как за ворот свитера заползает холодок ужаса.

Совсем не трусиха — девчонкой с отцом ходила даже на кабана, — Денисия понять не могла, откуда вдруг взялся этот беспричинный страх. Банкир и спутник его — наверняка приличные и уважаемые люди. Зойка — любимая жена, к тому же она в своем доме. Ей ничего не грозит. Правда, сама Денисия прячется в чулане, но что это в самом деле за грех? За это не убивают. Разоблачи ее, конечно же, рассердится чертов банкир, но лупить Зойку не станет. Так, пошумит немного, и все. Это Денисия точно знала.

Лютует старый дурак лишь тогда, когда Зойка дает повод, когда ревность одолевает его…

«А может, Зойка как раз и дала повод? А может, банкир про Александра проведал и теперь будет допытываться? А если узнает, что к этой афере причастна и я… Мама дорогая, не дай бог», — с ужасом подумала Денисия и поежилась, и попятилась, вплющиваясь спиной в стену — дальше отступать было некуда. А ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться, что угодно, лишь бы не видеть семейного скандала, не слышать душевыворачивающего Зойкиного визга. Зойка так умеет визжать, как никто не умеет. Визг — ее коронка. Еще в детстве она научилась им мастерски пользоваться во всех затруднительных ситуациях….

На секунду Денисия унеслась мыслями в прошлое, вспоминая хитрющую Зойку, но тут же вернулась обратно. В прихожей по-прежнему шел спор.

— Ты что, шутишь? — шипел банкир. — Нет.

Я этого не могу. Это черт знает что такое. Если бы я знал, на что ты рассчитываешь, то никогда не привез бы тебя сюда…

— Ты и знал, — резко оборвал его Карлуша. — Зачем, по-твоему, надо было увозить ее из Москвы?

Что, мы там не могли с ней побеседовать?

— Ну-у… — растерялся банкир.

— Вот и не нукай. Все ты знал. В Москве консьержка, охрана, домработница — толпа народу. Мы не можем войти в твой дом незамеченными, а здесь нас никто не видел. Что ты трясешься? Будь мужиком.

Возьми себя в руки. Выбора у нас нет. На. Иди.

Несмотря на запредельный страх, Денисии стало любопытно, что он там такое ему дал — банкир даже заикаться начал.

— Н-нет, н-нет, — мямлил он. — Я не м-могу.

Карлуша презрительно сплюнул:

— Тьфу! Ну ты и слизняк. Неужели не ясно?

У нас нет другого выхода.

Банкир перестал заикаться и с жаром заговорил:

— Выход есть. Мы можем ей все объяснить, уговорить, она понятливая, мы ей заплатим. Клянусь, она будет молчать.

Карлуша усмехнулся и зло прошипел:

— Даже и не думай об этом. А если молчать не будет? Что тогда? Я рисковать не хочу. Речь идет о наших с тобой жизнях. Неужели ты не понял: или мы, или она? Иного не дано. Короче, не жуй сопли. Нам повезло, что она спит. Иди.

— Н-нет, н-нет, — снова начал заикаться банкир. — П-почему о-о-обязательно я? М-можно же ее, к-как бы это…

— Заказать? — удивился Карлуша. — Тебе нужны лишние свидетели? Тебе нужна канитель? Зачем, когда все так просто? Прямо сейчас вопрос и решим.

— Н-но это оп-п-пасно.

— Опасно привлекать свидетелей. Об этом должны знать только я и ты. И не трясись. Бояться нам нечего, у нас железное алиби. К тому же ты вне подозрений. Всем известно, как ты обожал жену. Оставим открытым сейф, инсценируем ограбление…

У Денисии подкосились ноги. Наконец до нее дошло со всей ясностью то, во что трудно было поверить. Ей захотелось выскочить из своего укрытия и скорей (скорей!) мчаться в гостиную, предупредить сестру, но подкосились ноги. И не слушалось тело.

Окоченевшая Денисия даже не уверена была, может ли она дышать. Против ее воли в голове пульсировало: исчезнуть, затаиться, смешаться, слиться со стенами, сделаться незаметной.

Вопрос Карлуши прозвучал из такого далека, что Денисия не сразу поняла его смысл — к тому же шумело в ушах.

— Так ты не пойдешь?

— Не смогу, — с непередаваемой болью выдохнул банкир. — Она жена моя, я ее люблю. Пощади.

— Слюнтяй, — презрительно процедил Карлуша.

Затем Денисия услышала шаги: туда и обратно.

Потом Карлуша шепнул два слова: «порядок» и «уходим». И все.

Нет, не все. Хлопнула дверь, и потом уже все.

Когда с Денисии сошло оцепенение, она подумала: «Что это за история?»

Ясно ей было только одно: банкир и неизвестный Карлуша ушли, так ни на что и не решившись.

И тут Денисию затрясло. Ее так трясло — зубы выбивали чечетку. Но, несмотря на страх и озноб, как это ни странно, потекли обыденные мысли. Буквально разрывало от необходимости сделать многое, слишком многое: надо и к Зойке бежать, рассказать ей то, что услышала, предупредить об опасности, а тут еще этот неприятный разговор об Александре…

О нем потом, да и Пыжик заждался, а вечером придется мчаться за Федору дежурить…

«Странно, — вдруг удивилась Денисия, — а Зойка-то почему молчит? Все еще притворяется, перестраховщица. Не слышала, как муженек ушел?»

Она выбралась из чулана и крикнула:

— Зоя!

Тишина.

— Зойка, отзовись, черт возьми! — рассердилась Денисия. — Нашла время шутить!

И опять тишина.

Сердце бешено заколотилось.

— Зоя, ты где? — Денисию вихрем вынесло в гостиную…

Зоя, закрыв глаза, полулежала в кресле, до самого подбородка прикрытая шотландским мохеровым пледом. В ее красивом мраморном лбу темнела маленькая дырочка, из которой струилась кровь.

— Ма-моч-ка, — жалобно пропела Денисия, хватаясь за сердце, медленно складываясь и роняя себя на пол.

Потолок бешено закрутился, но сознания Денисия не потеряла. Она лежала на полу, смотрела на этот вертящийся потолок и беззвучно плакала. Плакала от страха за себя, от жалости к сестре, и к себе, и к другим сестрам…

Сквозь страх и жалость пробивалась ненависть к банкиру и уже сквозь ненависть — непонимание: как такое могло произойти? Он же муж ее. Он же любил Зойку…

Потолок вдруг остановился, и мелькнула мысль:

«Это что же получается, убил, и все? И концы в воду?»

Денисия с унизительной ясностью осознала разницу между собой и банкиром. Разницу, созданную не природой, а обществом. Он может безнаказанно убить, а она — нет. И попробуй его разоблачи. Ей никто не поверит. В милиции ее и слушать не станут.

Может, даже сами ее и сдадут на расправу банкиру.

А почему бы и нет? Все возможно в стране, в которой одних годами держат на нарах за мешок моркови, а другим присуждают девять лет условно за краденые миллионы. Девять лет — условно! Это же смешно. Почему не пожизненное? Или, еще лучше, приговорили бы к смертной казни условно. Его уже давно казнили, а он по-прежнему ворует…

— Господи! — завыла Денисия. — О чем я думаю?

Зойка! Зоенька моя!

И тут ее осенило: «Я же труп! Труп, если вякну о том, что слышала… Что же делать? Молчать?»

Ее переполняла злоба, переполняла ненависть к банкиру. Ненависть просто сводила с ума.

«Моя сестра, моя Зойка, моя красавица мертва, а этот ублюдок, этот мешок с дерьмом будет жить в свое удовольствие?! Ну уж нет!»

Денисия вскочила на ноги и под клацание собственных зубов принялась судорожно сдирать с себя одежду. Оставшись в одних трусиках, она сбросила с Зойки плед и аккуратно ее раздела. Осторожно, стараясь не испачкаться в крови, она натянула на Зойку свой свитер, грубую драповую юбку, дрожащими пальцами застегнула «молнию» на бедре и, придав телу прежнее положение, вернула на место плед.

Осталось самое тяжелое: надеть на себя вещи сестры. Денисия подержала в руках Зойкино шерстяное платье — дорогущее, о таком невозможно даже мечтать — и, собравшись с духом, оделась.

В прихожей она отыскала Зойкину шубку и сумочку с ключами от дома, от гаража, от машины, от квартиры… От всего, что было у Зойки. Документы — Денисия знала небрежность сестры — наверняка остались в машине.

Надев на свои стройные ножки стильные Зойкины сапоги, Денисия вернулась в гостиную, глазами, полными слез, глянула на сестру, шепнула: «Прости» — и хотела уже уходить, но вдруг испуганно ахнула и бросилась в кабинет банкира за ножницами.

Возвратившись, она постояла над Зоей минуту-другую, не отваживаясь нарушить ее уже мертвую красоту, и, наконец решившись, выделила из волос одну прядь, отчаянно чекрыжнула ножницами — на простреленный лоб упала короткая челочка.

— Теперь ты, Зоенька, жива, — прошептала Денисия и, в последний раз взглянув на сестру, уже уверенно вышла в прихожую.

Накинув на плечи шиншилловую шубку, она задержалась у зеркала, придирчиво себя рассмотрела, достала из Зойкиной сумочки косметичку, тушью мазнула по ресницам, провела по губам губной помадой и застыла. «Нет, что-то не то. Челка. Опять эта челка».

Небрежно зачесав назад волосы и оголив высокий лоб, Денисия снова придирчиво себя осмотрела — а теперь то. Именно то.

«Что ж, бесстрашно вперед. Навстречу новой жизни».

Модные каблучки простучали по мраморным ступеням, распахнулась дверка «Феррари», нога решительно надавила на газ… ;

Этим событиям предшествовала целая жизнь, но один только день сыграл в жизни Денисии роковую роль. С него и начнем.