Глава 22

Наутро неожиданно ударила оттепель, и я пожалела о том, что помыла машину.

Раньше, в девятнадцатом, скажем, веке, для того, чтобы вызвать дождь, снег или буран, требовалось обратиться к колдуну и попросить того совершить ряд манипуляций. Но все равно стопроцентный успех задуманного дела никто гарантировать не мог.

В наши дни, дабы добиться интенсивного снегопада или проливного дождя, достаточно помыть и отполировать автомобиль. В моем случае это срабатывает всегда. Вот вчера, пользуясь тем, что образовалось свободное время, начистила свою малышку-иномарку, навела блеск, пропылесосила салон. И результат? С неба посыпался снег, моментально превращающийся на дороге в черную, липкую грязь, и моя «букашка» в мгновение ока стала похожа на одну из собак, что живут при ближайшей бензоколонке. Честно говоря, долгое время была уверена, что псы эти — сплошь брюнеты, но летом, после одного особенно проливного дождя, с изумлением обнаружила: они рыжие. Хотя капитальный ливень был в августе всего один. Может, случись такой же второй, собачки превратились бы в блондинок?

Больше всего оттепели удивлялись метеорологи, пообещавшие вчера вечером усиление морозов. Сейчас один из ученых как раз вещал из радиостудии:

— Случаются сюрпризы, нынешняя зима на них богата…

Может, мне попроситься на работу в Гидрометеоцентр? Стану мыть по их приказу машину, и все окажутся довольны. Или просто расскажу «погодникам», что в декабре, январе, феврале, а порой и в марте у нас бывают морозы, снегопады и гололед. А то они об этом, кажется, слыхом не слыхивали.

У двери, за которой должен располагаться НИИхимбиовит, сидел пожилой мужчина в темно-синей форме. Увидав меня, он отложил газету, снял очки и сурово спросил:

— К кому идем, гражданочка?

Я быстро окинула взглядом обшарпанный холл. Наверное, у них тут не слишком хорошо идут дела — никаких кожаных диванов, стеклянных столиков и новомодных светильников и в помине нет. С потрескавшегося потолка свисает пыльная люстра — точь-в-точь такая имелась в зале, где проходили репетиции оркестра, в котором, погибая от тоски, я когда-то нащипывала арфу.

— Так куда торопимся? — изменил форму вопроса охранник и грозно сдвинул брови.

Я горестно вздохнула. Наверное, дедушка считает себя молодым и резвым, людям свойственно неправильно оценивать собственный ум, красоту и физические силы. Но не следует обижать пенсионера.

— Здравствуйте, — улыбнулась я.

— Ну и что? — нетрадиционно отреагировал на приветствие старичок.

— Я из журнала «Химия в жизни», пришла писать о похоронах Антонова Михаила Петровича.

Дедулька аккуратно поправил очки.

— Ну и что?

— Ничего, просто хочу войти.

— Идите, — пожал плечами охранник, — только сначала на вопросик ответьте.

— Пожалуйста, — кивнула я.

Наверное, сейчас пенсионер спросит мои имя и фамилию, занесет информацию в толстую книжку и выдаст бейджик с надписью «Гость». Но старичок неожиданно поинтересовался:

— Взрывчатку или террористические наклонности имеете?

— Нет, — слегка обескураженная его вопросом, ответила я. — Могу сумку показать, в ней ничего, кроме обычной ерунды, нет.

Дедуся снял очки, закрыл глаза и погрузился в нирвану.

— Эй, — окликнула я его, — давайте пропуск!

— Так ступайте, — не поднимая век, разрешил охранник. — Главное, чтоб не шахидка. Правда, я сразу понял: приличный человек пришел, но бдительность проявить следовало, уж не обижайтесь.

Я посмотрела на расстилавшийся впереди длиннющий коридор, выкрашенный гадко-зеленой краской. Интересно, сколько таких божьих одуванчиков стоит на карауле у входа в разные предприятия? Какое количество охранников делает вывод о добропорядочности посетителя, лишь окинув незнакомца взором? Странная, однако, у людей логика. Если в помещение вваливается здоровенный детина в камуфляжной форме, с зеленой повязкой на голове и парочкой автоматов в руках, то это, ясное дело, террорист, а коли в учреждение, мило улыбаясь, входит хрупкая блондинка, она добропорядочная гражданка. Может, объяснить сейчас мирно задремавшему дедусе жестокую правду: люди, задумавшие теракт, могут нанять любого человека, желающего, как говорил жадный паренек в радиорубке школы Лизаветы, получить баклана в кудрях, а теория Ломброзо [9 - Чезаре Ломброзо (1835 — 1909) — итальянский криминалист; считал, что преступника можно вычислить по внешности: размеру лба, носа и т д. (Прим. автора.)] давным-давно признана несостоятельной?

Секьюрити начал похрапывать, я пошла вперед, спотыкаясь о выщербленную плитку. Какой смысл воспитывать дедушку? Только зря потеряю время. Ни одному террористу не придет в голову обратить внимание на эту цитадель науки. Да тут и сотрудников нет!

НИИ казался вымершим, все огромные двери были заперты, на стук никто не отзывался. Похоже, ученые вообще не ходят на работу. А может, у них сегодня какой-нибудь библиотечный или творческий день?

Коридор сделал резкий поворот, и снова перед глазами зазмеилось узкое пространство со стенами цвета гнилой травы и с разбитой плиткой на полу. Потеряв надежду встретить хоть одного живого человека, я мрачно брела вперед. Внезапно до носа долетел запах дыма. Я встрепенулась, ускорила шаг и, о радость, уперлась в приоткрытую дверь, за которой виднелась лестница. Я ощутила неподдельную радость. Наверное, тот единственный человек, который все же решил заглянуть сегодня на работу, курит сейчас, сидя на подоконнике.

И точно, на широкой доске, покрытой облупленной, видимо, некогда белой краской, возле железной банки из-под растворимого кофе, набитой окурками, виднелась худенькая фигурка в джинсах. Я, навесив на лицо самую милую улыбочку, подошла к девушке, мигом поняла, что она чуть старше Лизы, и весело воскликнула:

— Добрый день! Меня зовут Лампа.

— Добрее денечка в моей жизни еще не встречалось! — зло воскликнула девчонка. — Рада знакомству, я торшер.

— Кто? — удивилась я.

— Если у тебя хватило ума назваться лампой — шутка, однако, фиговая! — то не тушуйся, зови меня торшером, — гавкнула собеседница, потом она вытащила из кармана скомканный бумажный носовой платок и с чувством произнесла: — Сука!

Я опешила. Может, в этом НИИ работают люди с ограниченными умственными способностями? Ладно дедушка-охранник, он уже совсем старый. Впрочем, пенсионер и не думал обижать посетительницу, он был со мной вежлив, даже мил, просто попросил ответить честно на вопрос: не хочу ли я взорвать здание? А эта девочка накинулась на незнакомку, словно голодная крыса.

— Чего уставилась? — сердито продолжила курильщица. — Билет на шоу купила? Керосинка, блин!

Я вынула паспорт, раскрыла его на первой странице и сунула грубиянке под нос.

— Видишь, что написано? Евлампия. Но, согласись, имечко тяжеловато для произношения, вот приятели и сократили его до более простого — Лампа. Я настолько к нему привыкла, что представляюсь подобным образом, не думая о реакции человека, который услышит такое имя. Поэтому хорошо понимаю твой пассаж по поводу торшера. Но с чего ты решила, что имеешь право обозвать меня сукой?

Девушка молча промокнула глаза смятой бумажкой.

— Извини, — устало сказала она, — «сука» относилось не к тебе, а к Нине Леонидовне. Довела до ручки. Хватит, ухожу! Кстати, меня Светой зовут.

— Лампа, — повторила я.

— Ты сюда кем нанялась? — нервно поинтересовалась Светлана. — Лаборанткой?

Я кивнула, девушка опять потерла глаза платком.

— Давно? — спросила она с явным сочувствием.

— Сегодня первый день.

— И как тебе?

— Вот, брожу по коридорам, ищу живых людей. Что тут случилось?

— Здесь всегда так, — мрачно пояснила Света. — Ходят, когда хотят, задолбали. Нормальный рабочий день как устроен: в десять впрягайся, потом обед, в восемнадцать ноль-ноль домой. Тебе небось, когда устраивалась, в отделе кадров напели: служба легкая, есть библиотечный день… Так?

— Верно, — согласилась я.

— Брехня! — отчеканила Света. — Это у научных сотрудников так, а нам никаких привилегий. К десяти как штык приди, пол помой, а затем банки, блин, склянки… тьфу! К часу дня ученые подтянутся, и ну болтать: бла-бла-бла… К пяти вечера натреплются и начнут штативами греметь. В шесть подойдешь к завлабу и скажешь: «До свидания», а он в ответ: «Ты куда? Мы все здесь». Здорово выходит! Они-то к обеду приперли, затем языком мололи, а я ведь в десять пришла! Да еще жаба эта, сука Нина Леонидовна… Ну, откуда она узнала!

— Что?

Света шмыгнула носом.

— Парень у меня есть. Скажи, кого это волнует?

— Никого.

— Во, и я так считаю. Но у Нинки иное мнение, ей все про народ знать надо. У-у-у, жабина, морда мерзопакостная…

— Чем тебя так Нина Леонидовна обидела? — заинтересовалась я.

Светлана вытащила пачку ментоловых сигарет.

— Аборт я ходила делать, в воскресенье, в свой законный выходной. Утром легла, вечером утопала, в понедельник, как всегда, на работе. Службу не пропускала, отгул не просила, все шито-крыто. Мама не узнала, подруги тоже, неохота мне всем о таком рассказывать.

— Ясное дело, — кивнула я, — интимное обстоятельство.

— А сегодня, — зло блестя глазами, выпалила Света, — подваливает ко мне Нина Леонидовна…

В общем, эта самая Нина Леонидовна вдруг с издевкой поинтересовалась у девушки:

— Как самочувствие?

— Спасибо, нормально, — ответила удивленная Светлана.

— Ты, деточка, зря в мини-юбке сейчас пришла, — склонила голову набок дама. — После операции надо беречься, легко заболеть, потом всю жизнь лечиться станешь.

— Вы о чем? — испуганно спросила Света.

— О твоем аборте, — вздернула брови жаба и с фальшивым сочувствием продолжила: — Ты с мамой-то посоветовалась? Опасная операция, можно навсегда бесплодной остаться. Хотя сейчас молодежь ужасная пошла, никто для вас не авторитет.

Светлана так и застыла с открытым ртом…

— Вот скажи, — недоумевала она сейчас, — откуда сука узнала?

— Ты бюллетень брала? — предположила я.

— Нет, конечно, — затрясла головой Света. — Говорю же, за выходной управилась. И вообще, личная жизнь никого волновать не должна. Но я-то умная, хорошо знаю: хочешь сохранить тайну, никому о ней не рассказывай. Поэтому об аборте молчала. Даже мой парень не в курсах, а Нинка знает!

— Значит, кто-то тебя выдал, — предположила я. — Если в больнице была, то документы свои показывала, а там имеются врач, медсестра, нянечки… Небось у Нины Леонидовны среди персонала знакомые есть.

— Похоже, Нинка повсюду информаторами обзавелась, — мрачно заявила Светлана. — Я вначале никак не врубалась, отчего с ней наш народ так внимателен, аж приседает и кланяется. Нинка всего лишь кандидат наук, а тут и докторов полно. Отчего ей такой почет? Еще она себя старейшим сотрудником называет, только Ольга Ильинична, которая лабораторией заведует, в НИИ пришла страх назвать в каком году, так долго не живут. Однако Ольгу Ильиничну не замечают, а Нинку постоянно и на все праздники в президиум сажают. Ой, тут недавно цирк случился! Представь, у НИИ нашего гребаного юбилей подвалил. Директор праздник устроил — фуршет убогий, денег-то нет, поэтому вот вам, дорогие, пирожки с пустом. А перед коллективной пьянкой начали слонов раздавать: одному грамоту, другому благодарность… Нет бы премию выписать, за фигом людям хрень в рамочке… А под конец вытаскивает наш Владлен Игоревич папку и вещает:

— Настал момент награждения самой старейшей сотрудницы, которая тут всю жизнь проработала…

Гу-гу-гу, ду-ду-ду… Нинка встала, пошла к сцене, все хлопают, в глаза-то ей народ улыбается. Не успела она к Владлену Игоревичу подняться, как на сцену выбегает Ольга Ильинична, чуть не плачет и кричит:

— Я сюда гораздо раньше пришла! Значит, грамота моя!

Владлен Игоревич вздрогнул, зал загудел. Нина Леонидовна, похоже, на секунду растерялась, а Ольга Ильинична тем временем выхватила у заклятой подружки красную папку и торжествующе воскликнула:

— Я молчала, пока вас превозносили на собраниях, но звания старейшей сотрудницы не отдам!

…Светлана тогда чуть не умерла от хохота. Нет, старухам совсем крышу поотрывало, того и гляди они из-за клочка бумаги передерутся. Это ж как весело!

Драка и в самом деле случилась, только была она вербальной. Нина Леонидовна прищурилась и звонко воскликнула:

— Ошибаетесь, Ольга Ильинична, старейшая я! Пришла на работу в год основания НИИ, мне едва исполнилось семнадцать. Покойный Сергей Лазаревич лично приказ о приеме в лабораторию подписал. Так-то.

— Ага! — азартно воскликнула вторая претендентка на старейшинство. — Анна Сергеевна, ну-ка, скажите громко всем, когда я тут появилась?

— Если верить записи в трудовой книжке, то вы приступили к службе раньше, — пискнула главная кадровичка.

— Вот! — топнула ногой Ольга Ильинична. — Правду не зарыть, не спрятать. Сергей Лазаревич сам позже меня пришел, охотно верю, что он приказ о вашем приеме в лабораторию подписывал. А меня зачислял сам Натан Львович, отец-основатель нашего НИИ, академик из великих!

В зале стало так тихо, что было слышно, как у директора трясутся руки. Именно трясутся — Владлен Игоревич положил кисти на стол, и пальцы помимо воли хозяина дергались, стучали о полированную доску.

И тут Нина Леонидовна улыбнулась.

— Орест Михайлович! — нежно пропела она. — Не вижу вас! Скажите, коллеги, наш юрисконсульт тут?

— Здесь я, душенька, — проблеял законник, — весь в вашем распоряжении.

— Разберитесь с казусом, — по-прежнему улыбаясь, потребовала Нина Леонидовна. — Можно и даже нужно это сделать прямо в данную секунду. Смотрите, получается, я поступила на работу в наш НИИ позже Ольги Ильиничны…

— Да, — торжествующе перебила ее соперница, — о чем безоговорочно свидетельствуют документы.

— Никто и не спорит, — кивнула Нина Леонидовна, — вопрос в ином. Я трудилась непрерывно, а Ольга Ильинична увольнялась — уходила на три года, а потом вернулась. Следовательно, мой стаж в институте непрерывен, а Ольга Ильинична хоть и пришла раньше, тридцать шесть месяцев отсутствовала. Кто старейший?

— Вы, душенька, — закивал Орест Михайлович, — какие уж тут сомнения.

Зал снова зашумел, Ольга Ильинична затопала ногами, обутыми в чемоданообразные ботинки.

— Вранье! Я не увольнялась! Никогда!

Нина Леонидовна засмеялась:

— Ольга Ильинична, вы, похоже, вследствие возраста забыли кое-какие детали своей биографии. В тысяча девятьсот семьдесят втором году вашего мужа, Виктора Андреевича, арестовали за убийство.

Все присутствующие ахнули, а Нина Леонидовна методично продолжала:

— Виктор, мир его памяти, задушил свою любовницу, к тому же беременную. Вы очень испугались. Конечно, не слишком хороший факт в биографии члена КПСС, коим вы в отличие от меня являлись. Сообразив, что вам грозят неприятности, вы, Ольга Ильинична, быстренько уволились и затаились. Собирались пересидеть беду в амплуа домашней хозяйки. Но тут Виктор решил избавить семью от позора и повесился. Ясное дело, покойников не судят, вы так и не стали женой осужденного, анкета осталась чистой. Правда, сразу вернуться в НИИ побоялись, слишком много людей знало о ситуации, пришли через три года. За это время болтовня утихла, и Сергей Лазаревич, добрейшая душа, вас назад взял. Вот так. Не хотела напоминать никому о малоприятных фактах вашей биографии, но вы первая начали.

— Не было такого, — придушенно прошептала Ольга Ильинична.

Нина Леонидовна улыбнулась:

— Было, было. Правда, почти все, кто знал данную историю, давно покойники: и Виктор, и Катя, и Сергей Лазаревич. Но есть документы, приказы о приеме на работу и увольнении. Желаете посмотреть? Это легко устроить, они в кадрах хранятся!

Ольга Ильинична, зарыдав, бросилась со сцены, Нина Леонидовна царственно кивнула Владлену Игоревичу:

— Можете продолжать церемонию моего награждения…