13
Зяма потратил свои полтора часа на послеобеденный сон, а я – на то, что велеречивый Максим Смеловский назвал бы коммуникативными актами. Первый из них я провела с Денисом Кулебякиным – просто потому, что его телефонный звонок числился в моем списке пропущенных вызовов под номером один.
Безответственная бабуля мобильник совсем разрядила, так что разговаривать мне пришлось, сидя на тумбочке в прихожей. В нашей большой квартире лишь в этом помещении есть вакантная розетка, все остальные перманентно занимают различные важные приборы: холодильник, микроволновка и тостеры-ростеры в кухне, стиралка и фен в ванной, компьютеры, телевизоры, настольные лампы и такие мелкие штуковины с электроподогревом вонючих пластинок от комаров – в жилых комнатах. Относительно розетки в прихожей все члены нашей семьи давно договорились о целевом ее использовании для питания сотовых телефонов. На мое счастье, в данный момент доступ к «кормушке» был свободен. Я поставила свой телефон заряжаться и позвонила милому на мобильник, но Денис, видимо, уже потерял желание со мной общаться. Он долго не брал трубку, а, взяв ее, шумно засопел.
– Дениска, дорогой, привет, это я! – нежной птичкой зачирикала я, смекнув, что милый за что-то на меня сердится.
– Что тебе надо? Уйди! Оставь меня в покое! – забормотал он в ответ.
– Что?! – Я сразу же потеряла всякую кротость. – Мне – оставить тебя в покое?! Кулебякин, ты наглый хам!
– Ой, Инка, это ты? – встрепенулся Денис.
Сообразив, что прогонял он кого-то другого, я подобрела, но не сильно. Ровно настолько, чтобы не бросить трубку сей же миг. Этого короткого мгновения Кулебякину хватило, чтобы успеть объясниться:
– Хам не я, а Барклай! Это он совал мне трубку, пока не разбудил.
Это объяснение не показалось мне абсурдным. Я уже привыкла, что умница бассет по собственной инициативе служит Денису секретарем и подходит к телефону гораздо быстрее, чем хозяин. Это случается так часто, что у меня уже стала вырабатываться странная привычка начинать телефонный разговор не с банального «алло», а по-барклайски – с эмоционального «гау!». Еще немного – и я тоже стану облаивать своих телефонных собеседников.
Пока я оценивала перспективы такой необычной линии поведения в общении с надоедливыми поклонниками и непосредственным начальником, капитан Кулебякин перешел от защиты к нападению:
– Ты почему не отвечала на мои звонки? Где ты?
– А ты где?
Я запоздало сообразила, что воссоединение верного бассета с любимым хозяином может означать только одно: Денис уже вернулся из огорчительно непродолжительной командировки и отсыпается дома, готовясь, в частности, к полноценным коммуникативным актам со мной, любимой. В другое время я бы обрадовалась открывающимся постельным горизонтам, но сейчас это было совсем некстати. Можно было не сомневаться, что мой любимый мент обязательно воспрепятствует нашему с Зямой маленькому детективному расследованию: капитан Кулебякин питает глубокую неприязнь к сыщикам-дилетантам.
– Я-то дома, а ты где?
Мой вопрос мячиком вернулся ко мне же. Ответ я еще не придумала и принялась тянуть резину.
– Я-то где? Я здесь.
– Где – здесь?
– Ну, тут.
– Где – тут?!
– Сейчас, погоди, узнаю, как это называется...
Я яростно чесала голову, в которой, как на грех, не было ни одной дельной мысли. Что бы такого соврать?!
– Ты, что, не знаешь, где находишься? – Голос милого стал холодным, твердым и опасным, как айсберг, потопивший «Титаник». – А с кем ты там, можно узнать?
– Конечно! – вскричала я, хаотично озираясь по сторонам в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
На глаза очень удачно попался старый Зямин мольберт, который братишка давно собрался выбросить, но до помойки не донес, так и забыл в углу просторной прихожей. Кто-то из моих изобретательных родственников придумал использовать мольберт как доску объявлений, нововведение прижилось, и теперь на наклонной поверхности стенда разноцветными чешуйками трепещут бумажки, приколотые кнопками. Правда, ротация записок происходит медленно, и порой сообщение находит адресата бесконечно поздно. К примеру, я только сейчас обнаружила среди посланий разных времен и народов пожелтевшую записку, адресованную лично мне: «Дюшенька, купи мне, пожалуйста, свечи!» Подпись под текстом была неразборчивая, а даты и вовсе не имелось, так что я никак не могла понять, кто из близких просил меня сделать покупку, когда и какую именно. И что за свечи были нужны? Парафиновые? Бенгальские? Автомобильные? Ректальные? Успокаивало только одно: судя по заскорузлому виду бумажки, вопрос с покупкой загадочных свечей давным-давно как-то решился без моего участия.
Следовало признать, что мольберт объявлений является не самым эффективным средством связи, но в данный момент он мне очень помог.
– Я на вернисаже! – радостно вскричала я, с благодарностью погладив шершавую доску в маленьких разноцветных нашлепках. – На выставке произведений современных художников! Миниатюристов! Может, ты тоже сюда приедешь?
– Нет уж, лучше вы к нам! – Денис отреагировал именно так, как мне того хотелось.
Из всего многообразия событий, которыми чревата жизнь современного человека вообще и эксперта-криминалиста в частности, капитана Кулебякина меньше всего привлекали именно вернисажи, и тому есть серьезные причины.
Как-то на заре нашего знакомства я потащила Дениса на юбилейную выставку известного художника-иллюстратора, сделавшего себе имя на оформлении фантастической литературы. Честно скажу, мне его абстрактные рисунки не слишком понравились. Приходилось сильно напрягать воображение, чтобы найти в них хоть какой-то смысл. Поэтому я здорово удивилась, когда капитан Кулебякин в ответ на традиционный вопрос жаждущего комплиментов художника: «Как вам мои работы?» – с жаром принялся нахваливать авторские произведения. Мол, все просто здорово, очень натуралистично, а жареная курица вообще как живая... В результате выяснилось, что за книжку, великолепно иллюстрированную юбиляром, мой простодушный милицейский друг принял забытое кем-то на столике меню. Получился большой конфуз, после которого Денис старательно дистанцируется от всяческих культурных мероприятий богемного характера.
Вот и теперь он наотрез отказался примкнуть ко мне на воображаемой выставке, чему я была искренне рада. Более того, я успешно использовала эту же домашнюю заготовку в последующем телефонном разговоре с Катериной.
– Ты куда пропала в разгар рабочего дня? – очень недовольным тоном спросила коллега-трудоголичка.
– Я понесла в массы знамя компании «МБС»! – пафосно ответила я. – Без устали пиарю нашу контору в кругу потенциальных клиентов на выставке современного искусства.
– Я тоже хочу на выставку! – заныла Катя. Ее отношение к культурно-массовым шоу диаметрально отличалось от Денискиного.
– Давай, – коварно согласилась я. – Третьей будешь! Я тут с капитаном Кулебякиным. Помнишь его?
Еще бы Катерина не помнила Кулебякина! Она вместе с нами присутствовала на том историческом бенефисе иллюстратора и расценила комическое выступление Дениса как публичное позорище славного имени «МБС». Сказать, что после этого капитан Кулебякин стал для нее персоной нон-грата – значит, ничего не сказать. В общем, моя утонченная и чувствительная коллега побрезговала нашей плебейской компанией, и я не стала на нее за это обижаться. Пусть себе сидит в конторе, а я милым образом займусь своими делами!
Последней я позвонила Трошкиной. В отличие от Денискиного «секретаря» Барклая, она схватила трубку сразу же, но вместо ожидаемого приветствия послала мне такое громкое и грозное сопение, что я задумалась – не завела ли и моя подружка четвероногого адъютанта? Может, это новое модное веяние и мне тоже пора купить какого-нибудь дрессированного хомяка для транспортировки ко мне и от меня ультратонкого мобильника?
Пока я озабоченно соображала, не отстаю ли от времени, у Трошкиной прорезался голос, и она очень неласково спросила:
– Небось стыдно тебе?
Я прислушалась к своим ощущениям и честно ответила:
– Не очень... А должно быть стыдно?
Алка возмущенно ахнула и вскричала:
– Ты еще спрашиваешь?! Боже, у тебя совсем нет совести!
– Ты это сейчас с кем разговариваешь? – с интересом спросила я. – Если с Господом нашим, то выбирай выражения, а не то нарвешься за свою непочтительность на кару небесную!
– Ты сама нарвешься! – злобно пригрозила мне обычно милая и кроткая Трошкина.
В трубке загудело.
Очевидно, Алка была в бешенстве. На такое редкое зрелище стоило посмотреть, поэтому я немедленно отправилась к подружке – благо идти было недалеко: она живет в том же подъезде, что и я, только двумя этажами ниже.
Разгневанная Трошкина была прекрасна. Она трясла распущенными волосиками, размахивала кулачками, топала ножками и была примерно так же страшна, как рассерженный щенок пекинеса. С высоты своего далеко не среднего роста я с умилением посмотрела на эту фурию карликовой породы и добрым голосом Гулливера, предлагающего мировую воинственным лилипутам, спросила:
– Ты не иначе палец прищемила, Трошкина? Чего орешь и дергаешься?
– Ах, так! Ах, ты! И он тоже! Вы оба! – зайцем заверещала взбешенная Алка.
– Разрабатываешь тему «Местоимение»? – Я подивилась, как широко распространился в массах филологический зуд.
Определенно, это какая-то инфекция. Вот уже и Трошкина вслед за Смеловским, не щадя себя, грызет гранит родной словесности! Того и гляди, без зубов останется!
Пока что зубы у Алки были в порядке, и она ощерила их, как маленький злобный хомячок:
– Как можешь ты, моя лучшая подруга, почти что сестра, давать телефон своего брата чужим теткам!
– Погоди, не так быстро, – я немного запуталась в перечислении близкородственных связей. – Какие тетки? Какой телефон?
– Зя... Зя-а-а...
Не договорив, Трошкина бурно разрыдалась. Пришлось ее успокаивать, утешать, отпаивать водичкой и между делом вникать в суть очередной маленькой трагедии.
Оказывается, побитый Зяма после кулачного боя на поминках отправился зализывать раны не куда-нибудь, а к Алке!
– Старая любовь не ржавеет! – пробормотала я, узнав эту сенсационную новость.
За Трошкиной действительно не заржавело оказать раненому бойцу первую помощь, но сугубо медицинскими процедурами дело не ограничилось. Пока сочувственно ахающая Алка спешно откупоривала пузырьки с зеленкой и йодом, Зяма вел себя вполне прилично, но когда она стала рвать на бинты ветхую простынку, братец проявил себя с худшей стороны. Или с лучшей – это как посмотреть... Короче, простынке они нашли другое применение, и все было хорошо и даже прекрасно до того момента, когда неожиданно зазвонил Зямин мобильник.
Произошло это в четвертом часу утра. В это время утомленный войной и любовью Казимир Великолепный уже спал, а растроганная Трошкина, как и подобает идеальной боевой подруге, стерегла его богатырский сон и от нечего делать перебирала в уме пикантные подробности последней постельной битвы. Гортанный крик мобильника, радостно распевающего «Акапулько, ай-яй-яй-яй!», очень некстати пришелся на кульминационный момент сексуальной ретроспективы. Потревоженная Алка испугалась, что песенный вопль разбудит почивающего Зяму, и, не зная, как выключить чужой телефон, сама ответила на звонок.
– Я же не знала, кто это! – оправдываясь, буркнула она. – Я думала, это что-то важное, может, по семейной части...
Оказалось, что звонок был не по семейной части, а по личному вопросу. Когда Трошкина, прикрываясь ладошкой, приглушенным голосом аллекнула в трубку и вполне логично поинтересовалась личностью звонящего, какая-то незнакомая баба вместо ответа сказала:
– Это не Инна.
– Да, это не Инна, это Алла! – сердясь, ответила ей Трошкина. – А если вам Кузнецова нужна, то звоните на мобильный ей, а не ее брату!
Хотя Алка старалась быть вежливой, ее отповедь прозвучала достаточно резко. Незнакомая тетка живо положила трубку и больше уже не звонила, но Трошкина все равно ужасно расстроилась. Она до утра хлюпала в подушку и к моменту Зяминого пробуждения чистосердечно раскаялась в содеянном. Не в том, что подняла трубку, а в том, что снизошла до ее хозяина – неисправимого распутника, моральное падение которого продолжается теперь уже при попустительстве его ближайших родственников.
Я даже не догадывалась, какая из знакомых теток могла среди ночи искать меня через моего брата, но почувствовала вину перед Трошкиной авансом. Я ведь и в самом деле собиралась организовать Зяме новое знакомство, весьма многообещающее в смысле ускорения его морального падения!
Если бы не желание разобраться в истории с убийством, я бы отказалась от этой затеи, но любострастная Дашенька нужна была нам как источник информации о пропавшей парикмахерше Сигуркиной. Кто, кроме моего обольстительного братца, мог побудить этот источник фонтанировать? Поэтому, боюсь, мои заверения, будто Зяма уже исправился, остепенился и обратил свой взор в сторону Трошкиной в надежде на серьезные, прочные и долговременные отношения, прозвучали недостаточно убедительно. Алка мне не поверила и после моего ухода наверняка вернулась в остывшую постель с целью затопить ее горючими слезами.
Мысленно я поклялась себе в ближайшее время найти в своем плотном графике самозваного детектива окошко для продолжительной умиротворяющей беседы с подругой и пошла будить Зяму. Пора было отправляться с визитом к золотой леди Дашеньке Павелецкой.