12
В кабинете без кондиционера было жарко и душно, как в бане. Следователь Ваня Красиков обмахнулся картонной папочкой, потянулся за салфеткой и беспомощно выругался. На нежно-розовой упаковке влажных салфеток «Нюанс» кто-то из Ваниных коллег-шутников изобретательно почеркал красным маркером. Теперь салфетки носили непристойное название «Ню-анус», и применять их для освежения физиономии уже как-то не очень хотелось.
Следователь тяжко вздохнул, привстал на стуле, дотянулся до оконной рамы и толкнул ее. Окно проскрипело что-то неразборчивое и распахнулось настежь, едва не стукнув по соломенной шляпе бабусю, устроившуюся на тротуаре с тремя ящиками черешни. По-хорошему, пенсионерку с ее несанкционированной коммерцией следовало бы отогнать от милицейских стен куда подальше, но хитрая бабка, появившись на точке, первым делом отнесла пакет крупной черной черешни дежурному, а затем без устали крутила кулечки для каждого служивого, возникающего на пороге отделения. Следователь Красиков получил свою порцию витаминного продукта прямо в окно. Черешня была замечательно вкусная – не оторваться. По Ваниным прикидкам, милицейская братия слопала не меньше ящика полезного лакомства, так что было бы сущим свинством не позволить доброй старушке распродать остаток товара в облюбованном ею месте.
– Извините, бабуля! Не задел я вас окошком? – виновато крикнул Ваня, опускаясь на мягкий стул, сделавшийся теплым, как насиженное гнездо.
– Не бешпокойща, шынок! – прошамкала бабуленция. – Хошешь еще щерешенки?
Красиков очень хотел «щерешенки», но постеснялся в этом признаться. Насколько он успел заметить, изредка поглядывая в окошко, торговля у бабки шла вяло, на большой заработок ей рассчитывать не стоило – вернуть бы стоимость бесплатно съеденного милицейскими сынками. Окончательно объедать щедрую пенсионерку следователю было совестно.
– Нет, спасибо, сыт уже! – неискренне отказался Ваня и откинулся на спинку стула.
Жарко было – хоть стреляйся. Красиков с нездоровым интересом подумал о табельном оружии, еще пару раз обмахнулся папкой с надписью «Дело» и все-таки вытер вспотевшую физиономию салфеткой с неприличным названием. Стало прохладнее, но совсем чуть-чуть и ненадолго. Ваня ухватил футболку за подол и совершил несколько энергичных взмахов, охлаждая разом и лицо, и живот. Одежда противно липла к телу. Красиков сложил пальцы щепотками, правой и левой ухватил футболку в районе груди, оттянул трикотажную ткань подальше и потряс руками. По животу пробежал приятный холодок. Ваня блаженно зажмурился и повторил процедуру.
– Ты че это делаешь, Ванек? – озадаченно спросил оперуполномоченный Суслов, едва не подавившись черешней при виде следователя, энергично и с нескрываемым удовольствием трясущего воображаемым бюстом.
– Работаю, – быстро сказал Красиков, сдернув, как прищепки, с майки конвульсивно скрюченные пальцы.
На местах их крепления образовались вытянувшиеся трикотажные соски. Опер посмотрел на них с опасливым интересом и сказал:
– Небось с маньяком работаешь? Вижу, вижу. С кем поведешься, от того и наберешься!
– Не знаю, о чем ты, – краснея, пробормотал следователь.
Он сцапал папку, машинально обмахнулся ею, покраснел еще больше, шлепнул «дело» на стол и строго сказал:
– Ну, что там у вас?
– У нас – вот, – добродушно ответил Суслов, протянув ему кулечек с краснобокой черешней.
– А по делу? – Ваня одной рукой залез в газетный фунтик с ягодами, а другой постучал по картонной папке.
– А по делу голяк, – вздохнул опер, на лихой кавалерийский манер устраиваясь на свободном посадочном месте.
Руку с кулечком Суслов удобно установил на спинке стула, и Красиков подвинулся к краю своего стола, чтобы тоже дотягиваться до угощения.
– Никаких следов? – с сожалением спросил следователь, ловким броском отправив в рот черешенку.
– Ну, ты же знаешь – ливень был просто тропический! – напомнил опер, выплюнув в кулак косточку.
Красиков с тоской посмотрел в окно, за которым уже ничто не напоминало о тропическом ливне, заливавшем город поутру. Водосточные трубы и канавы, в жилах которых не так давно бешено клокотала вода, вновь были сухими, как внутренний объем бамбуковой удочки. Едва яростное солнце выпуталось из одеяла грозовых туч, мокрый асфальт задымился, и лужи высохли даже раньше, чем доползли до своих тенистых убежищ загулявшие виноградные улитки.
А ведь этого дождя Екатеринодар ждал неделю! День за днем в метеосводках все громче звучала тема грядущего потопа, приближение грозового фронта дотошно отслеживалось в километровом исчислении, и все только и говорили – когда же, когда? Наконец окончательная дата прорыва хлябей небесных определилась с точностью до трех часов, и истомленные жарой горожане приготовились расчехлять запылившиеся зонтики.
Красиков перевел взгляд на собственный зонт, растопырившийся в углу кабинета. Непромокаемая ткань давно просохла и туго натянулась, как кожа на старом армейском барабане.
– Тропический ливень прошел бесследно, – вздохнул Ваня.
– Именно, что бесследно! – согласился с ним Суслов. – Ни отпечатков обуви, ни следов протекторов – ничего! Преступники выбрали идеальный момент: заехали в лесополосу еще до ливня, когда земля была сухой и твердой, как асфальт. Там, даже если бы по ней слоны скакали, ни ямки не осталось бы!
Красиков усилием воли развеял в своем воображении прелюбопытную фата-моргану в образе скачущего, как балерина, слона и спросил:
– А трава? Помяли же траву машиной!
– Траву помяли, – снова согласился опер. – Машина-то, надо думать, тяжелая, не микролитражка – какой-нибудь добрый джип! Шутка ли, двести кило груза в багажнике припереть! И багажник наверняка такой, из которого цементную чушку поднимать не надо, можно ее просто выкатить.
– Точно, джип, – пробормотал следователь.
– Или полугрузовая тачка-фургон, или вообще маршрутка – у «газели» сзади дверцы очень удобно распахиваются, – сказал опытный опер Суслов и вздохнул. – Можем гадать сколько угодно, следов-то никаких! Если и осталось что-то после них, то утренний ливень все смыл к чертовой бабушке.
– Кстати, о бабушках! – встрепенулся Красиков. – Вот с ними-то преступникам здорово не повезло!
– Очень не вовремя нагрянули бабки, – кивнул Суслов. – Сразу после дождя сухой овражек так затопило, что теперь там три поколения лягушек вырасти успеют! Явись старушки в лесок часом позже – увидели бы на месте ерика с трупом непроглядную водную гладь.
– А приди они часом раньше, могли бы заметить преступников, – с сожалением сказал следователь.
– Не факт! – возразил ему опер. – Тело могли намного раньше привезти. Приблизительное время смерти – от двадцати двух часов до полуночи.
– Убивали, конечно, в другом месте, – вставил Красиков.
Это был даже не вопрос – утверждение.
– Ясное дело, в другом! Не в лесу же они цемент замешивали!
– Они? – въедливый следователь уцепился за слово.
– Конечно, они! Представь, сколько возни! Положим, затолкать труп в большой мешок – не проблема, можно и в одиночку справиться. Да и раствор замесить не вопрос одному, без помощников. Но чтобы залить цементной жижей тело в мешке, уже нужны двое, не меньше: один мешок придерживает, другой раствор льет.
– А что по составу цемента? – с надеждой поднял глаза Красиков.
– Что – по составу? Хороший цемент, наш, местный. Такой в городе на двадцати строительных рынках и еще на сотне точек по загородным трассам продается, бери – не хочу! – Опер развел руками, показывая, что сам-то он брать хороший местный цемент как раз не хочет. – И получается, братец Иванушка, что ничего у нас нет, кроме обрывков лопнувшего мешка. А на нем после дождичка ни единого пальчика, пятнышка, ни-че-го не осталось!
– Вот досада! – с досадой сказал Ваня, выгребая из кулечка последние черешни. – Остается надеяться только на показания того мужика, с пейджером. Он оказался в лесополосе раньше, чем бабки. Может, успел что-то увидеть?
Суслов заглянул в кулечек, ничего там не увидел, с сожалением вздохнул и сказал:
– Хочешь знать мое личное мнение? По-моему, это какие-то маньяки орудуют. Ты экспертное заключение читал? Про выстриженные на макушке волосы?
– Не выстриженные, а срезанные, – поправил Красиков, заглянув в папочку. – Обоюдоострым режущим орудием, возможно – медицинским скальпелем. Узнаваемая деталь, да?
– Незабываемая! – кивнул опер.
И зловеще добавил:
– Похоже, водниковский маньяк вернулся на тропу войны...
В душном кабинете установилось гнетущее молчание. В тишине послышался шамкающий старушечий голос:
– А вот кому щерешенка, шладкая щерешенка!
– Эй, бабка! – встрепенувшись, гаркнул бесцеремонный опер. – Что там у тебя еще осталось? Один ящик? Я его покупаю. Хороша у тебя черешенка, мать!
– Ой, хороша, шынок! Хороша! – радостно поддакнула старушонка. – Сама по полтиннику за кило покупала!
– Так ты, бабка, спекулянтка? – свесившись из окна, заржал веселый опер.
Низко перегнувшись, он подхватил ящик с черешней и затащил его в кабинет.
– Убери свою кормушку с моего окна! Устроил балаган из кабинета следователя! – рассердился Красиков.
Он подвинул Суслова с его ящиком и закрыл окно, едва не зацепив бабулькину голову в соломенной оплетке во второй раз.
– Нервный парнишка! – неодобрительно пробормотала старуха, проводив взглядом закрывающиеся створки.
С уходом со сцены ментов дикция у бабки значительно улучшилась, да и согбенная спина заметно распрямилась. Она дождалась, пока окно полностью закроется, сняла шляпу и, обмахиваясь ею, как веером, подобралась к подоконнику. Под прикрытием соломенного чепца пошарила в уголочке и ловко спрятала найденный предмет в карман застиранного ситцевого фартука.
Маскировочная черешня закончилась очень своевременно, засиживаться под окном кабинета следователя сверх необходимости бабуля не планировала: диктофон хоть и был рассчитан на двадцать четыре часа непрерывной работы, но за закрытым окном не улавливал ни звука.
