Глава 9

Двухэтажное здание садика пряталось в глубине большого двора. Я вошел внутрь пропахшего щами помещения и увидел на стене объявление: «Дети выдаются родителям только в трезвом виде». Вот и гадай после этого, что имела в виду администрация. То ли пьяных воспитанников тут оставляют на ночь, то ли родители обязаны являться сюда трезвыми.

– Дядя, ты чей папа? – тронуло меня за штанину крошечное ангелоподобное существо.

Вместо того чтобы ответить: «Ничей», я присел на корточки и спросил:

– Скажи, солнышко, где можно найти нянечку Ираиду?

– Она на кухне, – сообщило дитя, – чай пьет, с печеньем. Если мы чего не съедаем, это потом нянечка скушает.

Я улыбнулся и пошел по длинному коридору, в который выходило бесчисленное множество белых одинаковых дверей. Нянечка нашлась за пятой. Она и впрямь баловалась чаем с курабье.

– Вы Ираида? – спросил я.

Нянька вытерла рукой губы.

– Ну?!

– Вам записка.

– Что?

Я сунул ей под нос листок.

Бабища близоруко прищурилась, потом поднесла к носу цидульку.

– Поня-ятно, – протянула она.

– Значит, девочка останется присмотренной? – обрадовался я столь скорому разрешению проблемы.

– Деньги за ночную группу уплочены, – мрачно буркнула Ираида, – я никакого права не имею возражать, хотя ясное дело, что ребенку лучше дома, чем тут. Любая мать, даже такая, как… Впрочем, ладно, хорошо хоть догадалась записку написать. Эх, ну и люди.

Не желая вступать в разговор с обозленной бабой, я вежливо сказал: «До свидания» – и пошел к двери.

– Эй, постойте-ка! – воскликнула Ираида.

Я обернулся.

– Слушаю вас!

– Ну офигеваю прямо, – взвизгнула она, – просто цирлих-манирлих. Вас Павлом зовут?

– Иваном Павловичем.

– А, значит Соня спутала. Она все говорит: «А про Павла рассказывать ни-ни!» Неужели вам не стыдно?

– С какой стати я должен испытывать душевные муки, – удивился я, – я ничего плохого не сделал!

– Ладно тебе, – махнула рукой Ираида, – Люся дочку запугала, та дома как могила молчит, а сюда придет и мне рассказывает. Зачем в семью влез? Некрасиво это! Девочку к себе привязываешь, подарки даришь. Уж и не знаю, как такое поведение назвать. Позавчера Соня куклу приносит, эту, как ее, Барби. Дает мне и шепчет: «Спрячьте на полку».

Ираида удивилась и отчего-то тоже шепотом поинтересовалась:

– А зачем ее убирать? И почему ты в детский сад дорогую игрушку притащила? Вдруг кто сломает. Давай положим в шкафчик, а вечером домой заберешь.

– Нет, – озираясь, ответила малышка, – мне ее дядя Павел подарил, нельзя к себе нести, вдруг папа спросит, откуда Барби взялась? Пусть пока тут посидит, а потом мама за дядю Павла замуж выйдет, и я ее заберу.

Ираида сначала оторопела, а потом спросила:

– Твоя мама надумала развестись с папой?

– А чего с ним жить, – по-взрослому ответила девочка. – Копейки приносит, а его за это кормить, одевать и обстирывать надо. Да еще на маму бросается, кричит: «Убью, зараза».

Я с легким изумлением слушал нянечку. Лично у меня создалось впечатление, что Люся очень встревожена судьбой Виктора – пока мы ехали в милицию, на ней просто лица не было.

– Так что, мил-человек, зазря ты в чужую семью лезешь, – с осуждением закончила Ираида, – дитя у них, тебе девочка чужая, как ни прикидывайся – родной не станет. Оставь их в покое, найди себе незамужнюю. Нехорошо!

– Вы ошибаетесь, – непонятно по какой причине я попытался разубедить няньку, – я не имею никакого отношения к Люсе.

Следовало просто молча уйти, но меня отчего-то потянуло оправдываться.

– Ага, – скривилась Ираида, – а то записки чужие люди носят? Ваще обнаглел, в садик явился! При живом отце.

– Поверьте, я сегодня впервые в жизни увидел Харченко, – продолжал бубнить я.

Ираида сморщилась. Я слегка растерялся, может, стоит рассказать про арест Виктора? Но вдруг Люся не хочет, чтобы о задержании супруга знала каждая собака? Да и с какой стати я обязан давать отчет няньке? Просьбу Люси я выполнил, а уж на семейные секреты госпожи Харченко мне абсолютно наплевать.

Я повернулся и пошел к двери.

– Бесстыжие глаза, – полетели мне в спину злые фразы, – наглая морда! Ну погоди, господь-то все видит, ничего не простит. Плохо тебе будет!

В самом мерзком настроении я сел за руль, услышал треньканье мобильного, глянул на дисплей и увидел номер Николетты. Первой мыслью было не отвечать, но потом я справился с детским желанием спрятаться в шкаф при виде неприятности и спросил:

– Что случилось?

– Вава, – затрещала маменька, – ты где?

– Ну, в принципе не так уж далеко от дома.

– Прелестно. Немедленно купи мочалку.

– Что?

– Мо-чал-ку, – по слогам повторила Николетта, – такую мягкую, длинную. Ясно?

– Абсолютно, – ответил я.

– Как окажешься в магазине, позвони.

– Зачем?

– Важен цвет.

– Мочалки?

– Да.

Я снова не стал спорить. Долгие годы общения с Николеттой научили меня: если хочешь сохранить психическое здоровье, никогда не занимайся выяснением ненужных подробностей. Желает маменька мочалку определенного цвета? Приобрету без проблем и отправлюсь спокойно читать Рекса Стаута. Начну совершенно справедливо объяснять ей, что цвет губки никак не влияет на ее качество, получу жуткую истерику. Да и какая мне разница, с чем Николетта отправится в ванную?

Приехав в супермаркет, я соединился с маменькой.

– Стою в отделе хозяйственных товаров.

– Ну-ка, – оживилась Николетта, – скажи, какая там гамма красок?

– Серые, голубые, зеленые, красные.

– Вава! Это же синтетика! – закричала маменька.

– Виноват, пошел искать натуральные губки, – быстро ответил я.

Походив между стеллажами, я наконец наткнулся на желтые мягкие пористые мочалки и снова позвонил Николетте.

– Нашел!

– Какой цвет?

– Песочный.

– А должен быть рыжий, – не сдалась маменька.

Я оглянулся, увидел продавщицу и поинтересовался:

– Такой же товар, но кирпичного оттенка есть?

– Нет, – последовал быстрый ответ, – и не бывает. Это же не искусственная вещь, она без красителя, экологически чистая.

– Ладно, – сдалась маменька, когда я пересказал ей монолог продавщицы, – наверное, это то самое. Просто у тебя, Вава, нет чувства цвета, что для меня рыжее, тебе кажется желтым. Кстати, это губка или мочалка? Мне нужна последняя.

– А какая между ними разница?

– Вава! Спроси у продавца, если сам отличить не можешь, – заворчала Николетта. – Губка и мочалка! Кто же их спутает. Это все равно что не отличить чулки от колготок!

Я тяжело вздохнул. Лично мне кажется, что это одно и то же, хотя вроде чулки на подвязках.

– Вава! – гневалась Николетта. – Почему ты молчишь?

Внезапно я почувствовал смертельную усталость, чтобы побыстрей избавиться от Николетты, я быстро сказал:

– Это мочалки!

– Хорошо, бери.

– Одну?

– Нет, конечно!

– А сколько?

– Ну… думаю, килограммов пять! И поторопись, потому что время уйдет.

Я заморгал. Пять килограммов? Зачем Николетте столько?

– Ты не оговорилась? Может, пять штук?

– Нет, – заорала маменька, – не надо считать меня идиоткой! Именно килограммов! Ну сколько можно говорить одно и то же!

Я опять подозвал продавщицу:

– Девушка, мне нужны вот эти штуки.

– Натуральные губки?

– Именно.

– Берите.

– Боюсь, их тут мало.

– Здесь двадцать штук, – мило улыбнулась девушка, – они просто сжались.

– Понимаете, мне нужно пять килограммов.

Продавщица отступила назад.

– Пять килограммов губок?

– Точно, – кивнул я, ощущая себя идиотом.

– Но зачем?

– Надо.

– А-а… а… – вдруг протянула девушка, – наверное, вы надумали гуманитарную помощь оказать, да? В детский дом отправите?

– Верно, – кивнул я, – там хотят именно такое количество.

– Но они у нас поштучно продаются.

Я взял одну губку.

– Сейчас узнаю, сколько она весит, и вернусь.

– Конечно, конечно, – защебетала девушка и захихикала.

Я дошел до отдела, где отпускали сыр, и попросил:

– Сделайте одолжение, взвесьте ее.

– Зачем? – изумился парень с той стороны прилавка.

– Вам трудно?

Продавец пожал плечами:

– У нас весы электронные, кладу товар, набираю его код, аппаратура сама выставляет цену: выползает чек, который потом наклеивается сверху. Но губки поштучно идут.

– Мне надо знать вес!

– Ну… ступайте в овощной, у них другие весы есть.

Я порысил в противоположный конец магазина, подошел к даме постбальзаковского возраста, мирно укладывавшей яблоки горкой, показал губку и снова услышал песню об электронных механизмах и чеках. Следующие десять минут я пытался объяснить продавщице, зачем мне понадобилось взвешивать губку. Наш разговор заинтересовал как свободных продавцов, так и некоторых покупателей, поэтому вскоре около нас собралась толпа.

– Чего вы мне голову дурите! – обозлилась наконец дама.

Она явно собиралась продолжить фразу, вероятнее всего, сейчас всем предстояло услышать ее мнение о моих умственных способностях, но тут вдруг из подсобки вынырнул подросток в грязных джинсах и прошептал ей что-то на ухо.

Вмиг продавщица стала приторно любезной, просто сахарная вата, а не женщина.

– Уж и как вам помочь, прямо не знаю! – участливо воскликнула она. – Для нас покупатель завсегда прав. Любой его каприз исполним. Но только губочку, чес слово, взвесить не на чем! Поверьте!

Я пригорюнился. И тут подросток сказал:

– А пусть он на весы для картошки встанет, сначала один, а потом с этой дрянью!

– Молодец, – одобрил хор голосов.

– Сюда, сюда, – заквохтала тетка. – Кстати…

В ту же минуту она горделиво выпрямилась, выпятила пышную грудь, попыталась втянуть живот, не справилась с этой задачей, поправила волосы, откашлялась и сообщила:

– Меня зовут Галина Сергеевна Пилипенко, я продавец первой категории, в торговле тридцать лет, награждена грамотами и отмечена записями в трудовой книжке, имею среднее специальное образование, а это мой сын Владик, он тоже хочет стать продавцом, идет по моим стопам.

Сказать, что я удивился, это не сказать ничего. Перед моим носом неожиданно оказалась пухлая рука с безвкусным золотым кольцом, в котором слишком ярко сверкал искусственно выращенный рубин. Пришлось пожимать бабе длань и представляться.

– Очень рад знакомству, Иван Павлович Подушкин.

– Становитесь сюда, – велела Галина.

Я ступил на железный прямоугольник. Владик ловко подвигал гирьки.

– Восемьдесят пять, – сообщил он, – а теперь с губкой.

Я покорно повторил маневр.

– А столько же… – протянул подросток.

– Она очень легкая! – крикнул кто-то из толпы.

Я приуныл.

– Да, и как же мне купить пять килограммов?

– А зачем? – удивился Владик.

– Чего ты любопытничаешь? – оборвала его Галина. – Раз надо человеку, значит, надо, наше дело товар отпустить. На фига было покупателя взвешивать? Мы сейчас барахло в мешок натолкаем, пять кило весы покажут. Эй, Света, Нина, тащите губки.

Работа в магазине была парализована. Со склада притащили невероятное количество серо-желтых губок, вам и в голову не придет, какого размера мешок получился.

Провожаемый взглядами и хихиканьем, я добрался до кассы. Толпа следовала за мной, впереди мощным авианосцем плыла Галина, в кильватере шел Владик, за ними остальные продавцы и покупатели. Возле кассы нервно улыбалась стройная женщина в деловом костюме.

– Сидоркович Раиса Сергеевна, – представилась она, – директор магазина, вы довольны обслуживанием?

– Более чем, – кивнул я.

– Считай, Инна, – велела Раиса Сергеевна.

Девушка за кассой принялась вынимать губки и пробивать их, процедура заняла довольно много времени. Наконец мне вручили чек, который смело можно было вешать в туалете вместо туалетной бумаги, и назвали стоимость покупки. Цифра оказалась невероятной, но отступать было некуда. Тихо радуясь тому, что Нора обязала меня всегда носить с собой большую сумму денег на случай форсмажора, связанного с расследованиями, я расплатился, взвалил мешок на плечо и пошел к выходу.

– А где букет? – закричала Галина.

Я обернулся.

– Простите…

– Цветы дарить не будут?

– Кому?

– Вам.

– Мне? За что?

– Ну как же! – возмутилась продавщица. – Я сколько раз по телику видела! Потом розы дарят и кричат: «Розыгрыш, розыгрыш!» Нас же сейчас для передачи снимали!

Я моментально понял, отчего Галина и директриса магазина представлялись мне по всей форме, чуть ли не с предъявлением паспорта, и по какой причине другие продавцы толпились около весов с идиотскими улыбками. Они решили, что в их супермаркет прибыло телевидение и тайком запечатлевает на пленку происходящее. Может, кто-то из вас видел передачу «Розыгрыш»? Я пару раз нападал на нее и даже смеялся. Жаль, но придется разочаровать персонал.

– Простите, но мне и в самом деле нужны губки, никаких камер нет.

Раиса Сергеевна моргнула раз, другой, третий.

– Пять килограммов? – ошарашенно поинтересовалась она. – Но зачем?

Я вцепился в покупку и дал деру. Следующая проблема поджидала меня на улице. Запихнуть огромный куль в «Жигули» было не так просто. Я по наивности подумал, что губки мягкие и легко сомнутся, но они пружинили и никак не желали деформироваться. Кое-как я все же сумел наполовину затолкать мешок в салон и в этот момент был остановлен милиционером, юным парнишкой с наивной физиономией. Сначала он тронул меня за плечо, потом сурово сказал:

– Сержант Федорчук, чем мы занимаемся? Что в мешке?

Я прислонился к машине и вытер со лба пот.

– Губки.

– Какие?

– Натуральные.

– А ну покажь!

– Смотрите на здоровье.

– Вымай, – велел сержант.

– Но я с таким трудом начал впихивать груз в машину, – сопротивлялся я.

– Давай, не спорь, – не дрогнул парнишка, – а вдруг ты террорист, а там взрывчатка!

– Побойтесь бога, молодой человек, – возмутился я, – представляете, какое количество тротила должно находиться в подобной таре! Его хватит, чтобы взорвать пол-Москвы!

Но сержант не стал слушать мои справедливые возражения, пришлось высыпать губки.

– Эт-та чего? – изумился милиционер, увидав начинку мешка.

– Объяснил ведь уже, губки, натуральные.

– Зачем?

– Ими моются, в ванной.

– Не, зачем тебе столько? Торгуешь? Тогда показывай накладную.

– Я вовсе не занимаюсь продажей банных принадлежностей, для себя купил.

– Столько? За каким фигом?

– А вот это мое личное дело, – осерчал я, – вы искали тротил, его нет, теперь я могу уезжать?

– Просто мне интересно, – по-детски ответил юноша. – Давайте помогу мешок внутрь засунуть.

Когда куль оказался на заднем сиденье, я сел за руль и сказал:

– Спасибо.

– А все-таки, – не успокаивался сержант, – чего вы с ними делаете?

Я тяжело вздохнул. Сказать правду? Мол, имею матушку, которая попросила приобрести пять килограммов губок? Мальчик мне никогда не поверит.

– Я их ем, – выскочило у меня помимо воли, – оздоравливаюсь!

– И вкусно? – вытаращил глаза сержант.

– Знаете, – вздохнул я, – то, что полезно, никогда вкусным не бывает, чем гаже продукт, тем он здоровее.

– Может, с майонезом и ничего будет, – протянул простодушный мальчик, – с провансалью что угодно слопать можно! А от чего они помогают?

– От всего, – ответил я и укатил.