Глава 25

Войдя в квартиру Норы, я невольно закашлялся. Пахло как в бане, чем-то травянисто-растительным. Я не слишком большой любитель греть кости на полке, но пару раз Макс затаскивал меня в парилку, и я очень хорошо запомнил дух от растворов, которыми приятель плескал на раскаленные камни. Вот и у нас, как в бане, жарко, просто дышать нечем.

Я прошел в свою комнату, снял пиджак, повесил его на спинку стула, потом отворил окно, оперся о подоконник и вытащил сигареты. Не знаю, как других людей, а меня угнетает жизнь в окружении высотных домов. Во времена моей молодости журналисты очень любили употреблять штамп «каменные джунгли». Правда, за этими двумя словами, как правило, следовали названия городов: Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон и другие, кроме тех, что принадлежали к соцлагерю. Это в их, чуждом нам капиталистическом мире люди задыхались в мегаполисах, а в Москве, Софии, Праге дышали свежим воздухом и слушали пение птиц. И что самое интересное, мы верили в это горячо, искренне.

– Вава, – закричала, вбегая ко мне, Николетта, – немедленно закрой окно!

Я повернул голову и спокойно ответил:

– В квартире жарко.

– Захлопни створки.

– Но почему?

– Дует.

– Прости, Николетта, моя комната в самом конце квартиры, место, где ты сейчас спишь, далеко отсюда…

– Это из-за мандрагоры, ее нужно готовить без притока свежего воздуха.

Я послушно затворил окно и сел в кресло.

– Ты очень скрытный, – надула губки Николетта, – нет бы рассказать, где бываешь, чем занимаешься! Я обязана быть в курсе дел! Вдруг ты попадешь в дурную компанию!

Все понятно, у Николетты очередной приступ материнской любви, накатывает он на нее примерно раз в пять лет и длится около часа. Далее события станут развиваться следующим образом: маменька откроет шкаф, переворошит вещи, сообщит, что мне следует купить себе новые костюмы, затем посоветует сходить в парикмахерскую, поцелует в щеку и упорхнет, очень довольная собой. Мне и в голову не придет делиться с ней сокровенными мыслями. Я никогда не откровенничал с матерью, не спрашивал у нее совета и не просил помощи, бесполезное это дело, а порой даже опасное. Любую полученную информацию Николетта, самозабвенная сплетница, не способна удержать при себе, все мигом станет известно заклятой подружке Коке, а уж та разнесет чужие тайны по всем гостиным.

Николетта подошла ко мне.

– Вава, тебе пора постричься.

Ну вот, я ошибся в последовательности действий, сейчас она рванет к шкафу!

Николетта бодро дорысила до гардероба.

– Ужасно, – заломила она руки, разглядывая вешалки, – совсем нет приличной одежды. Широкие лацканы давно не носят!

– Мне нравится.

– Отвратительно! А галстуки!

– С ними что?

– Слишком узкие.

– Я не люблю лопатообразные!

– Молчи, Ванечка, – замахала руками Николетта.

Я вздохнул. Похоже, маменька сегодня в ударе. Последний раз она называла меня Ванечкой лет… ну не припомню когда!

– А эти брюки! К ним же нужен пиджак!

– Вот он, на стуле!

– Ванечка! Разве так можно! Ты испортишь вещь! Плечи провиснут!

Николетта схватила пиджак, мирно висевший на спинке, и принялась интенсивно встряхивать его. На пол упала бумажка.

– Это что? – удивилась маменька.

– Обертка, я мороженое съел!

– Эскимо? А мне почему не принес? Вава!

Понятно, припадок любви закончился, я вновь Вава!

– Сходи в магазин, – потребовала Николетта, – принеси мне именно такое! Фруктовый лед!

– Он слишком калориен, – попытался я испугать Николетту.

Пальчик с идеально отполированным ноготком ткнул в строчку, напечатанную на бумажке.

– Ерунда, – провозгласила маменька, – по сути, это просто замороженная вода.

– С красителями. А ты занимаешься очищением и омолаживанием.

– С соком, стопроцентным!

– Не верь рекламе.

– Вава!!!

– Уже иду, – покорно кивнул я.

– Всем купи.

– Николай с Верой такое не едят.

– Отчего же?

– Ну…

– Вава!!!

Я молча пошел к двери. Остановить ураган невозможно.

В супермаркете я потолкался между холодильниками и, о радость, нашел именно то эскимо, обертка от которого попалась Николетте. Девушка на кассе, увидав пакет с мороженым, предостерегла меня:

– Сюрприз не в каждой упаковке. На десять эскимо только одно с игрушкой.

– Без проблем, – улыбнулся я, – пробивайте.

Навряд ли Николетта, Николай и Вера будут переживать, если им не достанутся резиновые машинки.

Дома гулял сквозняк. Я вошел в столовую, обнаружил всех в сборе и спросил:

– Теперь уже можно открывать окна?

– Да, – кивнул Николай, – мандрагору сварили.

– Она не простудится? – съехидничал я.

– Нет, – совершенно серьезно ответил целитель, – следует соблюдать осторожность только при кипячении.

– Принес? – перебила его Николетта.

Я протянул маменьке эскимо.

– Вава! Что за манеры! Предложи сначала Николаю с Верой!

– Вряд ли вы захотите мороженое, – улыбнулся я, глядя на парочку.

– Отчего же? – удивился Николай. – С большим удовольствием.

– Оно, наверное, вредное, – не утерпел я, – холестерин, углеводы, ну и так далее.

– Фруктовый лед можно, – кивнула Вера, – изредка.

Троица принялась было разворачивать бумажки.

– Николетта, стойте, – спохватился целитель, – сначала нужно выпить мандрагору. Очень хорошо получится, снадобье любит сладкое. Заедите его мороженым. Я сейчас.

С несвойственной ему расторопностью Николай выскочил в коридор, потом вернулся, неся стакан, накрытый черным платком.

– Внимание, – провозгласил он, – день великолепный, не тринадцатое число, не пятница. Время подходящее, полдень миновал. Все встали сегодня с правой ноги… Ну, Николетта, бог в помощь!

Маменька размашисто перекрестилась, целитель сдернул платок. Николетта схватила стакан. Я во все глаза наблюдал за происходящим.

– Одним махом, – зудела Вера, – не отрываясь.

– Не ставьте пустой стакан на стол, – взвизгнул Николай.

Маменька замерла:

– Почему?

Целитель нахмурился:

– Ужасная примета, хуже черной кошки на дороге.

– Куда же его деть? – удивилась Николетта.

– Порожнюю посуду следует тут же отнести в кухню и поместить в раковину, желательно с водой.

– Стакан должен быть с водой или мойка? – решил уточнить я.

– Вава, – сердито заявила маменька, – у тебя просто отвратительный отцовский характер. Тася, забери стакан. Тася, Тася! Ну глухая, Тася!

– Вам чего? – всунулась в комнату Ленка.

– От тебя ничего, – рявкнула маменька, – где моя прислуга?

– Сами ж ее в химчистку отправили, – сообщила Ленка.

– Сделай одолжение, – попросил я, – унеси стакан.

– Этот?

– Да.

– Так поставьте его на стол, я потом заберу.

– Нет, – воскликнул Николай, – сейчас!

Ленка вытянула руку, маменька протянула пустую емкость. Домработница схватила стакан, тот моментально выскользнул из ее корявых пальцев. Цзынь! На полу осталась кучка мелких осколков.

– Во, уронила, – восхитилась Ленка, – ща замету.

Тяжело топоча, домработница ушла. Николай посерел.

– Что, что, что? – бестолково засуетилась маменька. – Плохо, да? Совсем?

– Нет, – проблеяла Вера, – ерунда. Давайте лучше мороженого поедим.

Она быстро содрала обертку и стала приговаривать, откусывая от эскимо:

– Ой, как хорошо! Замечательно. Ешь, Коля.

Целитель, странно притихший, тоже принялся за лакомство, но ел он его с таким видом, словно вкушал кутью на похоронах. Лицо Николая приняло торжественно-печальное выражение, а еще он постоянно мелко и быстро крестился, шепча:

– Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.

Появилась Ленка с веником.

– Тебя только за смертью посылать, – укорила ее Николетта.

– Не говорите так! – взвизгнул Николай. – Она рядом, услышит и придет!

– Кто? – не понял я.

– Черная с косой!

Чтобы, не дай бог, не высказать своего отношения к происходящему, я тоже принялся за десерт. Некоторое время мы молча лопали эскимо, и вдруг Николетта взвизгнула:

– Ой, смотрите!

Все уставились на крошечную зеленую лягушку, которую Николетта держала на ладони. Я улыбнулся.

– Это…

Но Николай мгновенно перебил меня:

– Вот! Мандрагора действует.

– В каком смысле? – слегка испуганно отреагировала маменька.

– Порча вышла! – авторитетно заявил Николай. – Мандрагора в кровь пошла, теперь нечисть выгоняет.

Вот тут я не утерпел и засмеялся в голос:

– Ерунда. Эскимо с сюрпризом. Внутри его лежала игрушка.

– Порча.

– Игрушка.

– Порча, – стоял на своем целитель.

Спорить с идиотом мне не хотелось, я решил воззвать к его разуму.

– Ну посмотрите же, лягушка резиновая. Каким образом, по-вашему, порча могла принять подобный вид?

Вера схватила безделушку, сжала ее в кулаке, потом раскрыла ладонь. Я удивился. От лягушки осталась кучка крошек.

– Это песок, – сообщила астролог, – такой обычно в почках скапливается. Все болячки от порчи. Но Николетта выпила мандрагору, и энергетическая сущность трансформировалась…

Слушать маразм далее у меня не хватило сил. Я дунул на ладонь Веры, крошки мигом просыпались на пол.

– Виноват, я ошибся. Просто мне попалась машинка из резины, а у Николетты в мороженом было печенье, покрытое глазурью, в форме лягушонка, сувенир для детей, наверное, малышам он по вкусу.

– Что ты наделал, – в обморочном состоянии прошептал Николай, – теперь все!

Вера закрыла глаза и занудила:

– От ворот поворот, уйди на вечерней звезде, укатись на ночной лошади…

Мне стало не по себе, парочка выглядела очень странно. Может, у них болит желудок? Едят какую-то дрянь, спят на мочалках, вдруг фруктовый лед «ударил» по их отвыкшим от нормальной пищи организмам? Тот же Женька Милославский рассказывал мне, что диета – это огромный стресс. К нему в клинику частенько привозят женщин, свихнувшихся на почве бесконечного подсчета калорий. Дурочки отказываются от всякой пищи, превращаются почти в кроликов, питаясь только салатом и капустой, а потом, когда заболевают от истощения, пытаются вернуться к нормальному режиму еды. Ан нет, вот тут-то их и подстерегает опасность. Организм не хочет принимать «человеческую» еду: суп, кашу, мясо. Долгое время уходит на адаптацию. Результат диеты: выкрошившиеся зубы, слоящиеся ногти, редкие волосы, кожа в прыщах, запах изо рта и вес… тридцать кило. Считается, что скелет, обтянутый пергаментной бумагой вместо кожи, с зияющими дырками во рту, тощими руками, полулысый, покрытый красно-синими пятнами, издающий смрад, вызывает особый интерес у большинства лиц мужского пола. Значит, я принадлежу к меньшинству, мне по вкусу женщины, похожие на наливное яблочко. Конечно, вес в сто пятьдесят кило является излишним, но есть же золотая середина. К тому же девица, жеманничающая над тарелкой, всегда вызывает у меня сомнение: небось она и по жизни такая кривляка. А та, что с аппетитом уплетает обед, скорей всего, веселый человек, без лишних комплексов.

– Вера, пошли, – вскочил Николай, – может на нас перейти.

– Да что случилось? – сердито спросил я.

И тут Николетта вынула изо рта еще одну лягушку.

– Вот, – подскочил Николай, – сколько порчи!

Я выхватил у маменьки кусок печенья:

– Посмотрите! Это всего лишь сухой бисквит!

Николай шарахнулся в сторону.

– О… о… о, ужасно! Ты взял все чужое на себя! Теперь… Николетта, что у тебя болит?

– Ну… ноги, – пролепетала маменька, – туфли узкие, жмут!

– А из внутренних органов? – перебила ее Вера.

– Желудок, печень, сердце, легкие, – стала перечислять обожающая изображать из себя смертельно больную маменька.

– С этой секунды все твои хвори перейдут на Ваню, – отчеканил Николай. – Ужасно!

Наверное, он думал, что испугал Николетту, но та выглядела очень довольной. Маменька с удовольствием отдаст мне свои болячки. Одно хорошо – она здорова, как первый космонавт.

Я встал:

– Извините, господа, мне пора, хочу приятно провести вечер.

– Ваня, ты куда? – в голос закричали Николай и Вера.

– По делам.

– Не ходи!

Но я уже вышел за дверь. Ей-богу, мое терпение лопнуло. Подобное случается крайне редко, но сегодня именно такой день. Интересно, сколько на свете дураков, верящих целителям и астрологам вроде Николая и Веры? Оторопь берет, когда начинаешь понимать, до чего глупы некоторые люди!

Я сел в машину, завел мотор, поехал к арке, повернул… и тут прямо под колеса мне метнулась черная тень. Кошка! Нога немедленно нажала на педаль, но сразу остановить «Жигули» сложно, даже если скорость небольшая, их протащит чуть-чуть вперед. Но именно этого чуть-чуть и будет достаточно, чтобы убить глупое животное. Только не следует думать, что, пообщавшись с Николаем и Верой, я превратился в дурака, который опасается черных кошек. Вовсе нет, просто я не способен нанести вред никому живому.

Поняв, что машина все еще движется вперед, я крутанул руль и въехал в стену дома. Послышался неприятный звук. С ужасающим мяуканьем мурка улепетнула в окно подвала. Я вышел и стал обозревать «морду» своей «коняшки». Слава богу, ничего особенного, всего лишь разбитая фара.

Не успел я сесть за руль, как затрезвонил телефон.

– Послушай, Ваняша, – зашептала Тася, – может, ты вернешься?

– Что-то случилось?

– Ну… нет.

– Тогда с какой стати я должен возвращаться обратно?

– Эта Вера…

– Говори быстрей.

– В общем, она тут гадать села и сообщила, что у тебя сегодня будут сплошные неприятности от кошки, пустого ведра, священника и трубочиста. Лучше возвращайся домой!

– Спасибо, Тася, – каменным голосом ответил я, – очень мило, что ты сочла нужным предупредить меня.

Швырнув трубку на заднее сиденье, я выехал на проспект и поспешил в сторону Кольцевой дороги. Встретить в Москве черную кошку неудивительно, намного реже попадаются бабы с пустыми ведрами, священников я видел на улицах столицы всего пару раз за всю жизнь. А вот трубочист! Да, я слышал, что столкновение с ним сулит несчастье, только скажите мне на милость, где эти специалисты? Я уже не мальчик и никогда не видел трубочистов, так сказать, живьем, нечего даже думать об идиотских выдумках.

Меня всегда интересовало, кто посещает огромные торговые дома ночью? Но сейчас в пустом зале площадью в несколько тысяч метров я был далеко не один. От стеллажей зарябило в глазах. Десятки кастрюль, сотни чашек, тысячи кухонных принадлежностей, миллионы безделушек… Голова начала кружиться. Нет, мне никогда не понять женщин, обожающих бегать по лавкам, на мой взгляд, нет более утомительного занятия, чем покупка всякого ненужного барахла типа сто сороковой статуэтки свиньи. Вон их сколько стоит, керамических поросят всех видов и размеров.

Вспомнив, что дочь Юли говорила про посуду, я пошел сквозь строй стеклянных, чугунных, эмалированных и стальных емкостей, предназначенных для приготовления пищи. В самом конце длинного ряда стоял стол, а за ним сидела хрупкая женщина, самозабвенно читавшая книгу. Продавщица была настолько увлечена сюжетом, что, когда я спросил: «Простите, вы Юля?», она взвизгнула:

– Ой! Кто здесь!

– Вы Юля? – повторил я вопрос.

– Ну, в общем, да, – осторожно ответила продавщица, – ну и напугали же вы меня! Думала, собака подкралась! Меня в детстве укусила овчарка, так теперь я всех псов до одури боюсь!

Я тяжело вздохнул. Интересно, где она встречала говорящую псину, способную рявкнуть: «Вы Юля?»

Но я не стал ехидничать.

– Очень приятно, меня зовут Иван Павлович Подушкин.

Юля отложила книгу.

– И что? Кастрюли купить хотите?

Я развел руками.

– Вон те не советую, – Юля приступила к выполнению профессиональных обязанностей, – дорогие, а бестолковые. Пойдемте, покажу хорошие.

– Извините, но я не собираюсь заниматься утварью, – остановил я ее порыв.

Юля заморгала.

– Меня прислал Паша, – быстро сказал я.

– Какой? – совершенно искренне удивилась продавщица.

– Неужели не помните?

– Не-ет, – протянула Юля, – а… а… а, наверное, тот, что в субботу набор брал! Пришла его сковородка, только сегодня днем получили! Уж извините, я знаю, что задержали заказ, только это не моя вина, на фирме…

– Юля, я приехал по поручению Павла Николаевича Бурцева. Вы ведь хорошо его знаете, – строго сказал я.

– Павла? – медленно повторила Юля. – Павла? Он же погиб!

– Нет, – отрезал я, – нет. И вы…

Но докончить фразу не успел. Юля странно всхлипнула, вытянула руки вперед, шагнула вбок, наткнулась на стеллаж, забитый пластмассовыми изделиями, и обвалилась на пол. На нее хлынул дождь разноцветных емкостей из пластика. Я кинулся к Юле, отшвырнул миски, коробочки, крышки и понял, что она не притворяется, а на самом деле потеряла сознание. Слегка испугавшись, я попытался привести продавщицу в чувство, похлопал ее по щекам, расстегнул пояс у брюк, подул на лицо. Наконец Юля открыла глаза.

– Где? – спросила она.

– Все нормально, – быстро ответил я, – вы на работе, просто упали.

Если честно, то я надеялся, что Юля забыла, по какой причине она лишилась чувств, но продавщица внезапно вскрикнула:

– Где? Он где?

– Кто?

– Павел. Неужели жив? Господи, не может быть!

Я помог Юле встать, усадил ее на стул, а сам устроился на табурете, стоявшем рядом. Нет, ни одной актрисе в мире не сыграть столь ярко и убедительно, а если все же Юля притворяется, то театр потерял гениальную лицедейку, которой Сара Бернар и в подметки не годится.

– Павел, – бормотала Юля, – просто невероятно. Неужели из-за той ссоры он так поступил! Нет! Невозможно! Я чуть не умерла тогда.

Тяжело вздохнув, я вытащил удостоверение.

– Юлечка, бога ради, простите дурака!

– Вы кто? – прошептала женщина, снова серея.

Испугавшись, что она опять обвалится без чувств, я быстро добавил:

– Выслушайте меня.

– Да, – кивнула Юля, – хорошо.