Глава 23
– Вы меня с кем-то перепутали, – твердо ответил я, – думаю, с Павлом, скорей всего.
Римма снова заморгала:
– Хочешь сказать, что ты не он?
– Нет, конечно, вот мое удостоверение, кстати, в нем вовсе неплохая фотография.
Девушка сосредоточенно изучила документ.
– Что вы от меня хотите? – совершенно другим тоном спросила она.
– Вы дружили с Ветой?
– Сильно сказано. Скорее мы просто общались, в соседних квартирах жили.
– Отчего она скончалась?
– Аборт решила сделать, ей отказали в больнице, срок уже большой был, – мрачно сказала Римма, – пришла ко мне, плакать стала, ну я ее к Насте и отправила. Настя многим помогает в такой ситуации, уколы какие-то делает, ну и выкидыш получается. Но у Ветки оказалась аллергия на препарат. Кто ж знал? Там вся клиника на уши встала, однако ее не спасли.
– Клиника? Вы же только что сказали, будто ее выгнали, не стали аборт делать.
– Это официально, – кивнула Римма, – только со мной в медучилище, в одной группе Настя Лаптева училась. Она теперь в центре «Восход» работает. Настька уколы ставит, и проблемы нет. Всем помогало, наши к ней по многу раз ходили, а Ветке не повезло. Настька испугалась, врачей кликнула, да все равно кирдык вышел.
– Настя до сих пор работает?
– Нет, – помотала головой Римма, – Настьку уволили. Я с ней не дружу, так только, здороваюсь.
– И не осудили? – недоумевал я.
Римма хмыкнула:
– Вроде нет.
– Скажите, Римма, а что вам Вета рассказывала о Павле? – поинтересовался я.
– Ну… говорила, что скоро выйдет замуж. Хвасталась очень, богатый мужик попался, кучу всего имеет: и машину, и квартиру, и дачу. Ветка-то нищая была, у нее мать вечно пьяная, отца нет, голодная ходила, оборванная…
– Зачем ты врешь, – раздался чей-то голос.
Я вышел из машины и обнаружил около багажника невысокого кряжистого парнишку в сильно потертых джинсах.
– Че вру? – вскинулась Римма.
– Все брешешь, – ринулся в атаку парень, – Ветка вовсе не такая была.
– Дурак ты, Юрка, – с жалостью проговорила Римма, – за нос тебя водили, фигу показывали…
– Вета никогда не ходила голодная, она в кафе работала, – гнул свою линию юноша, – их там кормили.
– Так не в смысле еды, – уточнила Римма, – а так, по жизни, скажешь, у нее мать не квасила?
– Вета тут ни при чем, – напрягся Юра, – дочь за родителей не ответчица.
– Ты по ней просто сох, – подвела черту Римма, – вечно следом таскался, сумочку носил. Только Ветке на тебя плевать было, она только потешалась да хихикала. Замуж за богатого хотела. За этого Павла, хоть он и старый козел. Ветка под себя лапой гребла. За фигом ты ей, с дырками в кармане, сдался?
Юра сжал кулаки и кинулся на Римму. Противная девица, только что специально доводившая парня до взрыва, взвизгнула и ринулась было прочь, но юноша оказался проворнее ее. Он ухватил Римму за футболку, заломил ей руки назад и начал тыкать лицом в капот моих «Жигулей», приговаривая:
– Ну и… ты…, ну и…!
Я попытался пресечь расправу:
– Немедленно остановитесь!
– Не мешай, – пропыхтел Юра, – сейчас урою падлу!
– С дамами нельзя так обращаться.
На секунду Юра замер, потом с еще большим остервенением начал колотить девушку головой о капот. Изо рта молодого человека полилась речь, в которой не было ни одного цензурного слова.
– Ты помнешь машину, и придется оплачивать ремонт, – выдвинул я более понятный этому джентльмену аргумент.
Юра замер, Римма ловко вывернулась из его рук и, отбежав подальше, завопила:
– Кретин! Идиот! И чего выслеживал! Она тебе даже палец не протянула, а со стариком трахалась, трахалась, трахалась, вся истаскалась! Э-э-э…
Высунув язык, Римма принялась подпрыгивать и кривляться. Юра, снова сжав кулаки, шагнул было вперед, но я быстро схватил его за плечи.
– Стой, не связывайся с Риммой, она специально тебя на драку вызывает.
Парень покорно кивнул:
– Да, верно, обидно ей.
– Почему?
– Римка глазки мне давно строит, в кино зовет, только не нравится она мне, грубая очень и со всем двором перепихнуться успела. А я брезгливый, мне сорок пятым быть совсем неохота. Остальные посмеиваются, говорят: чего не взять, если само в руки плывет, но меня от таких, как Римка, блевать тянет.
– Ты вовсе не одинок, я сам бы ни за какие коврижки не согласился иметь дело с подобной особой, – кивнул я.
Юра молча окинул меня взглядом.
– Уж и не знаю, следует ли мне радоваться оттого, что на вас похож, – протянул он.
– Ты правда следил за Ветой? – Я решил не обращать внимания на его хамство.
Юра кивнул:
– Да.
– Видел Павла?
– Угу.
– Послушай, нам надо поговорить, – обрадовался я, – но только не в этом дворе! Садись в машину, тут есть где-нибудь кафе?
– Не о чем нам толковать, – мрачно ответил Юра и отвернулся от меня, – да и времени нет. Меня у метро ждут.
– Могу подвезти.
– Здесь рядом, через двор, – сообщил парень, – Ветку-то никакой болтовней не вернешь. Знал бы, что она беременна, предложил бы расписаться, какая разница, от кого ребенок.
– Ты ее любил? – тихо спросил я.
Юра помрачнел еще больше:
– Теперь неважно, прощайте.
– Постой секунду.
– Ну что еще?
– Павел, мужчина, с которым жила Вета, очень непорядочный человек, он подозревается в убийстве. Кстати, извини, я не представился.
Юра молча изучил мое удостоверение.
– От меня чего хотите? – буркнул он наконец.
– Ты видел, где Павел живет?
– Предположим.
– Скажи его адрес.
– Не хочу, потом по судам затаскаете.
– Я частный детектив, никому не разглашу твоего имени.
– Однофигственно, кто вы. Дела иметь ни с кем не желаю, – твердо заявил Юра и пошел прочь.
– Сильно же ты любил Вету, если позволяешь человеку, загнавшему ее в могилу, спокойно разгуливать безнаказанным! – воскликнул я.
Юра обернулся:
– Он-то чем виноват?
– Будь другом, давай поговорим, – взмолился я.
Юра посмотрел на тротуар, потом присел, завязал шнурок на кроссовке и неожиданно согласился:
– Будь по-вашему, у метро кафешка есть.
В небольшом павильончике оказалось пусто.
– Коктейль «Москвич», – велел Юра.
Девушка за стойкой понимающе кивнула и посмотрела на меня.
– А вам?
– Эспрессо.
– У нас растворимый.
«Однофигственно», – чуть было не ответил я, но вовремя поймал себя за язык. Вращаясь в силу необходимости в чуждой среде, не следует с ней ассимилироваться.
– Спасибо, выпью любой, – кивнул я.
Мы сели за столик, мне подали картонный стаканчик с бурой жидкостью самого неприятного вида, Юре принесли кружку с пивом. Почему напиток из хмеля тут громко именовался коктейль «Москвич», осталось непонятным.
Пока Юра прихлебывал пиво, я вкратце обрисовал ему ситуацию и закончил речь страстной просьбой:
– Ты единственный, кто может дать мне его адрес! Сделай божескую милость, назови улицу.
– Не могу, – ответил Юра и закричал: – Эй, повтори!
Последняя фраза относилась к барменше, которая мигом притащила вторую порцию.
Я опять стал уговаривать парня:
– Почему? Хочешь, заплачу за информацию?
– Я ее не знаю!
– Ты же только что сказал, что следил за Ветой.
– Ага.
– А теперь говоришь, что не знаешь улицу?
– Угу.
– Издеваешься?
– Не-а! Могу просто показать, а ее название мне неизвестно, – икнул Юра.
– Поехали. Куда рулить?
– М-м-метро «Автозаводская», – прозаикался Юра и зевнул. – Заплати.
Я пошел к стойке и, увидев сумму, удивился:
– Какое у вас пиво дорогое!
– Это коктейль «Москвич», – поправила барменша.
– Из чего он состоит?
– Сто граммов водки и «Жигулевское».
Теперь понятно, почему Юра стал заикаться и по какой причине его потянуло в сон. На улице стоит жара, и банальный ерш, хоть он и называется тут красивым словом «коктейль», свалит с ног любого.
Когда я вернулся к столику, Юра спал, уронив голову на грудь.
– Уноси его отсюда, – велела барменша, – вечно тут нажирается. Надоел прямо.
Я выволок неподатливое тело из кафе, кое-как впихнул его на заднее сиденье и направился в сторону «Автозаводской».
Припарковавшись неподалеку от метро, я обернулся к парню и сказал:
– Юра, доброе утро.
Он тряхнул головой:
– Я и не спал вовсе! Теперь налево.
– Там нет проезда, «кирпич» висит.
– Я ногами хожу, – зевнул Юра, – ты тут тачку брось, и почапали.
Пришлось идти пешком. Довольно долго мы брели через проходные дворы, потом неожиданно вынырнули на площадь. Слева шумел проспект.
– Вот этот дом, – Юра ткнул пальцем в высокую кирпичную башню, – сюда она шастала, квартира сто восемнадцать. Сидела там долго, а потом с мужиком уходила, таким… противным, твоих вроде лет, ну, может, чуть моложе, в общем, совсем неподходящий ей кадр.
– Зачем же мы со стороны «Автозаводской» добирались? – изумился я. – Намного проще с проспекта, прямо к подъезду подъехать можно.
– Вета от метро плюхала, – сообщил Юра, – другой дороги я не знаю. Еле выследил ее, столько раз из виду терял. Она в один вагон сядет, я в другом затаюсь, чтобы не заметила, вроде хорошо ее вижу через стекло, отвернусь на секунду, блин, пропала! А уж как сюда за ней бежал, вообще улет.
– Зачем же ты за Ветой следил?
Юра прикусил нижнюю губу.
– Думал, она уйдет, а я потом в квартиру поднимусь и этого старика урою. Морду ему набью, зубы повышибаю, ну за каким фигом он к молодой полез? Живи со своими старухами, – горячился Юра. – Целую неделю я выслеживал, вынюхивал, квартиру вычислил и… ушел.
Он замолчал, затем принялся ковырять носком кроссовки асфальт.
– Вы решили не выяснять отношений с Павлом? – спросил я. – Благородное поведение.
Юра с тоской посмотрел на меня:
– Чудик вы. Просто не захотел драться.
– Почему же? Столько сил потратили на слежку.
Юноша подтянул джинсы.
– Ага, вот тут сел, на скамеечке, за машинами. Отличное место. Меня от подъезда не видно, а я полностью ситуацию контролирую. Ну, думаю, сейчас Вета выйдет, а я наверх…
Он снова замолчал.
– Она не появилась?
– Да нет, вышла на улицу, – мрачно сообщил Юра, – только вместе с этим папиком. Я увидел их и замер. Ветка на старикана такими глазами смотрела… На меня она никогда так глядеть не станет. Римка сука, но в одном права, Вете я не был нужен ни в каком виде, она того паразита любила до смерти. Вот я и не стал скандалить.
Он опять начал ковырять тротуар.
– Ты еще встретишь свою любовь, – попытался я приободрить юношу, – все у тебя впереди.
Юра покачал головой, затем, не сказав ни слова, ушел. Я кинулся в подъезд и, забыв про лифт, помчался по ступенькам вверх. Добежал до нужной квартиры, не думая ни о чем, ткнул в звонок, с огромной радостью услышал звук открывающейся двери и в тот же момент понял, что натворил. Если сейчас на пороге возникнет Павел, благообразный бабник моих лет, как прикажете поступить?
Но дверь открыла старушка, маленькая, кругленькая, очень опрятная, со старомодной укладкой на голове. Седые волосы отливали светло-фиолетовым оттенком, блузку украшала камея.
– Что вам угодно? – пропела она.
– Право, с моей стороны крайне невоспитанно беспокоить вас, – улыбнулся я.
– В жизни случается всякое, – благосклонно кивнула старушка.
Я почувствовал себя в родной стихии. Так говорят все маменькины подружки.
– Ничто не способно оправдать бестактность.
– Иногда нам приходится забыть о воспитании в силу форсмажорных обстоятельств, – отбила мяч бабуся, – очевидно, вы в подобном положении. Слушаю вас, милейший.
– Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин.
Бабуся взяла мою визитку:
– Очень приятно. Эстер Львовна Фонар. Чем обязана?
– Боюсь, я напрасно вас побеспокоил.
– Я вся внимание.
– Один мой друг, по имени Павел, дал мне этот адрес как свой, и вот сейчас я ехал мимо и, имея свободное время, набрался окаянства заявиться к вам без предварительной договоренности.
– Павел? – изумленно переспросила Эстер Львовна. – Павел?! Ах, да! Увы, ничем не сумею помочь. Он покинул сии стены, отбыл прочь!
– Куда? – Я на секунду выпал из образа мужчины, замученного светским воспитанием.
Эстер Львовна мягко улыбнулась:
– Прошу вас, проследуйте в гостиную.
Я церемонно раскланялся, втиснулся в прихожую, стащил ботинки и был препровожден в уютную комнату, заставленную темной мебелью, обитой синим шелком. Эстер Львовна опустилась в кресло, указала мне сморщенной рукой на диван и хорошо поставленным голосом преподавателя сказала:
– Давайте сначала уточним, об одном ли человеке мы ведем речь? Данную жилплощадь временно занимал Павел Николаевич Бурцев, москвич, врач. Это ваш друг?
– Да, да, – поспешно согласился я. – Отчего же Паша решил жить на съемной квартире? Вы не интересовались?
Эстер Львовна деликатно кашлянула:
– Естественно, сама бы я ни за что не стала проявлять неуместного любопытства, но Павел Николаевич, человек деликатный, разъяснил ситуацию. Он развелся с женой, оставил ей квартиру и, пока не приобрел новую, снимает жилье. Исключительный человек, оплатил сразу за три месяца. Ничего не испортил, не сломал, не разбил, оставил после себя полнейший порядок и уехал. Я бы с удовольствием продлила наш контракт, но Павел Николаевич, к моему глубочайшему сожалению, уже успел решить квартирный вопрос. Ах, конечно, не слишком хорошо так говорить, но вы понимаете меня, не так ли?
Я кивнул:
– Конечно, сдать квартиру сейчас трудно, да и опасно. Всякие люди встречаются, много безответственных, балующихся алкоголем.
Эстер Львовна снова кашлянула:
– Совершенно согласна с вами. Кстати, если надумаете, могу вас пустить, потому что вы производите впечатление человека нашего круга. Ваши родители, случаем, не из мира науки? Мы с покойным мужем всю жизнь преподавали русскую советскую литературу в МГУ, увы, сейчас жестокое время, и доктор наук, у которого десяток монографий, я имею в виду себя, вынужден съезжать на дачу, а в свои апартаменты пускать чужих людей, чтобы не умереть с голоду.
– Мой папенька не имел никакого отношения к науке, он был писателем. Павел Подушкин, очень популярный в советские годы автор, а матушка – актриса, она в добром здравии, но сейчас уже не играет на сцене.
– Павел Подушкин, – всплеснула ручками Эстер Львовна, – боже! Какой пердюмонокль! Вон там, в шкафу, много его книг, часть с автографами. Одна из моих аспиранток писала кандидатскую на тему «Образ русского барина в советской прозе на примере книг Павла Подушкина». Вот тогда мы и свели знакомство. Ну-ка, подождите!
Легко вскочив, Эстер Львовна подошла к полкам, вынула хорошо знакомый мне том в бордовом переплете, раскрыла его и сказала:
– Смотрите.
Я глянул на слегка пожелтевшую страницу и ощутил болезненный укол в сердце. Знакомым, мелким, очень аккуратным почерком была сделана надпись: «Уважаемой Эстер Львовне от автора с наилучшими пожеланиями. Павел Подушкин».
– Это ведь ваш папенька писал? – ажитированно воскликнула профессор.
– Совершенно верно, – дрогнувшим голосом ответил я.
– Боже! – занервничала Эстер Львовна. – Вот так встреча! Что же мы сидим без чаю? Голубчик, Иван Павлович! Впрочем, можно вас Ванечкой звать?
Я только кивнул, так как потерял дар речи. Надо же, я считал, что отец давно незаслуженно забыт. Странные люди современные издатели, сейчас выпускается море второсортных произведений, а собрание сочинений Павла Подушкина стоит нетронутым. Большое количество великолепных, как теперь их называют, дамских романов, ну почему они не востребованы? Впрочем, я давно смирился с несправедливостью и решил, что отец умер не только как физическая сущность, но и как литератор. Но, оказывается, еще есть люди, у которых дома бережно хранятся его книги!
– Эстер Львовна, – спросил я, справившись с нахлынувшими чувствами, – не сообщил ли вам Павел адрес своей новой квартиры?
– Нет, Ванечка, он просто попрощался и уехал.
– И как его найти?
– Понятия не имею.
– Может, знаете, где он работает?
– Увы, мне известно лишь, что Павел Николаевич врач, похоже, по женской линии.
– Отчего у вас возникла такая уверенность?
Эстер Львовна улыбнулась:
– Проказник он. После того, как квартира освободилась, сюда женщины звонить начали, Павла спрашивать. Одна по отчеству его величала, другая просто по имени, третья по фамилии. Я, естественно, всем отвечала: «Он уехал».
Стоило Эстер Львовне объяснить, что Бурцев покинул съемную квартиру, как начинали доноситься крики:
– Не может быть? Куда? Почему?
Очень скоро Эстер Львовна сообразила: милый Павел ловелас, юбочник, неуправляемый бабник. Профессор не осудила Бурцева, молодой, свободный мужчина волен вести себя, как ему заблагорассудится. Ей было жаль глупых женщин, двое из которых даже явились к ней лично. Одна, совсем молоденькая, с круглым детским личиком, услыхав от Эстер Львовны про отъезд Павла, заплакала и все повторяла:
– Ну посмотрите в комнате, вдруг он для Веты письмо оставил! Не может быть, чтобы ничего не было. Неправда!
Другая, сильно размалеванная, в невероятном наряде, тоже не хотела уходить.
– Вы понимаете, с кем имеете дело, – топала она ногами, наступая на Эстер Львовну, – я лучшая актриса современности, звезда… Дайте номер его мобильного, адрес, живо.
Выслушав рассказ пожилой дамы, я только горестно вздохнул:
– Вот беда, я очень надеялся найти хоть какой-то след Павла.
Эстер Львовна засмеялась:
– Ну вам, милый Ванечка, сыну Павла Подушкина, я помогу с радостью.
– Каким образом? Ведь вы не знаете его новый адрес.
– Зато имею данные его старой прописки, – усмехнулась профессор. – Павел Николаевич, когда мы документы в агентстве оформляли, естественно, паспорт показал, его адрес, ну тот, где он с женой жил, в договоре указан. Павел очень просил меня никому его не сообщать, не хотел, чтобы кто-нибудь его бывшую супругу тревожил. Уезжая, он предупредил меня, что среди его пациенток есть много психически неадекватных женщин, которые, влюбившись в доктора, способны на глупые поступки. Я знаю, что такое случается, впрочем, мне думается, Павел Николаевич и сам был не промах, но не о нем речь. Я никому адреса не разгласила, а вам дам с огромной радостью.
