Глава 11
С Виктором я разговаривал довольно долго. Он совсем не удивился, увидав меня в комнате, наверное, забыв про то, что я представился сотрудником «Ниро», принял меня за милиционера.
Все мои разумные доводы разбивались о каменную стену упрямства Харченко.
– Нет, – тряс головой Виктор, – я не убивал! Да пойми ты, я считал ее мертвой, оттого и прятался.
В конце концов я устал и выдал ему информацию про окурки. Виктор замер, затем ссутулился на стуле.
– Меня там не было! Я вообще не знал, где живет Лера!
– Да ну? Она не переезжала, обитала на прежнем месте. Хотите убедить меня, что никогда не были в гостях у своей тещи?
– Я не знал, что Лера проживает по прежнему адресу. Думал – убил ее!
– А окурки?
– Их подбросили!
– Кто?
– Не знаю!!! Ищите.
– Но зачем? С какой целью кому-то втягивать вас в преступление?
Виктор будто не слышал меня.
– Нет, – словно заведенный твердил он, – нет, нет, нет.
В конце концов, ощутив полнейшее бессилие, я воскликнул:
– Хоть о дочери подумайте! Если не признаете свою вину, не раскаетесь, суд все равно сочтет вас убийцей и даст предельно большой срок. Ваша девочка будет воспитываться без отца, когда вы выйдете, она небось уже школу окончит и диплом в вузе получит. Рекомендую все-таки сознаться, и тогда вы получите намного меньшее наказание.
– Меня станут судить? – шарахнулся в сторону Виктор.
– Естественно, – ответил я, – так просто в нашей стране никого не сажают.
– Будет суд, – пробормотал Виктор, – Люся… Соня… Да, конечно, вот о них я и не подумал. Это катастрофа! А нельзя без суда?
Я удивился.
– Нет, конечно.
– И Люсе на работу сообщат?
– Право, не знаю, это нужно уточнить у следователя.
– Ага, – опечалился Виктор, – значит, меня от прилюдного осуждения ничто не спасет? А в зал, где судят, посторонних пускают? Зрителей? С улицы?
– Конечно, – ответил я, – есть определенная категория людей, которая любит ходить на такие заседания, мне, правда, их не понять, но кое-кто получает удовольствие от вида чужого горя.
– Значит, при всех, – тихо протянул Виктор, – и ничто меня не спасет! А тех, кто умер, судят? Если, допустим, человек в камере скончался, а суд не успел состояться, его считают виноватым?
– Нет. Смерть смывает все грехи, только с какой стати вы о кончине заговорили? Вы в самом расцвете сил.
Внезапно Виктор сжал руки в кулаки.
– Хорошо. Я сбросил на Валерию кирпич, а с какого этажа?
– С высокого, камень летел с ускорением.
– Она жила на старом месте?
– Да.
– Вы хотите, чтобы я показал, как совершил преступление?
– Помощь следствию облегчит ваше положение, – кивнул я.
– Тогда едем, но только прямо сейчас, пока я не передумал, – чуть ли не закричал Виктор.
Отправиться на место происшествия сразу не получилось. Леше и Косте пришлось оформить много документов, прежде чем чудом оказавшаяся свободной ментовская машина порулила в тихий московский переулок. В подъезде было сумрачно и пахло чем-то затхлым. Здание, в котором проживала Валерия, было далеко не новым, без козырька над входом в подъезд. Мы взобрались на нужный этаж. Виктора вел худощавый парень, его рука и запястье Харченко были схвачены одними наручниками.
Группа людей свободно разместилась на довольно большой площадке перед окном.
– Его надо открыть, – сказал Виктор.
– Действуй, – велел один из милиционеров.
– Погоди, – остановил его Леша, – рама, когда ты сюда пришел, была открыта?
– Да, – кивнул задержанный.
– Сергей, приступай, – велел Леша. – Хорошо, дальше что? Кстати, ты в чем кирпич нес?
– В пакете!
– А где ты его подобрал?
Виктор молча стоял у окна, потом заговорил:
– Я хочу кое-что сказать, но мне стыдно, вслух это не могу произнести. Дайте бумагу, напишу пару строк и ему отдам!
И Виктор ткнул пальцем в мою сторону.
– Тащите бумагу, – приказал Леша.
Появились блокнот и ручка.
– На весу писать неудобно, – сказал Виктор.
– Положи на подоконник, – посоветовал Леша.
Харченко попытался что-то написать, но потом заявил:
– Наручники мешают.
– Их не снимут.
– Этот подглядывает, ко мне пристегнутый, – капризничал Виктор, – пусть отвернется.
– Юра, – ровным голосом приказал Леша, – не гляди туда.
– Больно надо, – пожал тот плечами.
Наконец процесс составления записки завершился, Виктор протянул мне сложенный листок.
– Потом прочтешь.
Я кивнул. Харченко отвернулся к окну.
– Готов давать показания.
– Сеня, снимай на камеру, – велел Леша, – всем видно? Начали.
– Сначала я приблизился к окну…
– Хорошо, дальше.
– Посмотрел вниз…
– Отлично.
– Увидел, что Валерия идет, и влез на подоконник.
– Зачем?
– Ну… хотел лучше прицелиться, – пожал плечами Виктор.
– Закройте окно, – приказал Леша, – а ты, Харченко, встань, как тогда стоял.
– Так окно же открыто было, – напомнил ему Виктор.
– Ничего, представь, что оно распахнуто.
Виктор заявил:
– Мне этот мешает, пристегнутый.
Пару секунд Леша втягивал и выпячивал нижнюю губу, потом принял решение.
– Сергей блокирует лестницу вверх, Женя – вниз. Андрей стоит у подоконника и держит Виктора за левую ногу, а ты, Юра, отцепи его и схвати за правую.
Через пару минут Виктор очутился почти под потолком.
– Дальше, – поторопил его Леша.
– Сволочи, – тихо сказал Виктор, – лишь бы человека засудить, не видать вам счастья на всю жизнь!
Леша открыл было рот, но тут события начали разворачиваться с невероятной быстротой, словно кто-то поставил кассету на перемотку, забыв отключить изображение.
Резким толчком Виктор выбил стекло. Мелкие осколки полетели в разные стороны. Харченко стал опрокидываться в окно. Андрей и Юра вцепились ему в ноги, но Виктор неожиданно сильно дернулся, выскользнул у них из рук и исчез.
На секунду я оглох. Видел только мечущиеся фигуры, красное, с вытаращенными глазами лицо Леши, бегущих по лестнице вниз Юрия и Андрея. Все милиционеры были в шоке, и лишь человек, снимавший происходящее на видеокамеру, продолжал бесстрастно запечатлевать события, скорей всего, он выполнял служебную инструкцию.
Через пару мгновений слух ко мне вернулся, в уши ударили звуки, несущиеся со двора. Это орали случайные прохожие.
– Мамочка, упал!
– Убился!
– В мешки угодил!
– Милицию зовите!
– «Скорую»!!!
На плохо слушающихся ногах я побрел вниз по ступенькам, обо мне в суматохе все забыли.
Прошло два часа после происшествия. Виктора умчала карета «Скорой помощи». Харченко повезло, он упал в груду мешков с отбросами, которые неаккуратные жильцы нашвыряли возле полных контейнеров.
– Я ведь мусорник третий день зову, – повторяла бледная до синевы домоуправ, – а он не едет! Уже народ ругается, вонища стоит. Сами-то виноваты. Во, наносили. А мусорник не едет! Зову, не едет…
Упорно твердя одну фразу, она повернулась ко мне:
– И ведь хорошо, что не приехал! А то бы он убился, а так живой!
Стараясь не привлекать к себе внимания, я бочком, прижавшись к стене дома, добрался до своих «Жигулей», сел внутрь и тупо уставился на руль. Господи, до чего же тонка нить, удерживающая нас над пропастью вечности! Только что Виктор жил, разговаривал, чего-то хотел, и вот…
Я перевел взгляд на свою руку и увидел бумажку. Лихорадочно развернул ее. «Я не виноват. Разве стал бы прятаться, зная, что Валерия жива? Но все равно меня посадят и осудят при всех. Не хочу, чтобы на Люсе и Соне было клеймо. Лучше мертвый отец, чем зэк на зоне. Я не виноват. За что ты меня убил, Иван?»
Впервые в жизни у меня остро заболело сердце. В стекло постучали, я с трудом открыл дверь.
– Ты как? – мрачно спросил Леша.
– Не слишком хорошо, – прошептал я.
– Сам доедешь?
– Да.
– Ладно, – махнул Леша, – завтра поговорим, позвоню. Ну-ка, что за цидульку он тебе дал?
Я протянул Леше листок, он прочитал записку, нахмурился еще больше и попытался меня успокоить:
– Вот гад! Еще и выпендривается! По уши в дерьме сидит! Не бери в голову, он убийца! Езжай домой и ложись спать.
Я проехал три квартала, увидел вывеску «Кафе» и припарковался. Дома мне покоя не дадут, лучше посижу тут, попытаюсь сгрести мысли в кучу. На мое счастье, в третьесортной харчевне не было ни одного посетителя. Впрочем, когда принесли еду, стало понятно, отчего люди обходят это заведение стороной. Вместо капуччино тут подавали бурду со сливками. Заказанный мною сандвич принесли слегка влажным, а майонез неприятно пах.
– Еще что-нибудь? – лениво осведомилась официантка.
В ее глазах ясно читалась тоска.
– Спасибо, – кивнул я и углубился в свои мысли.
Говорят, что самоубийцы слабые люди, дескать, не хватает у них сил решать жизненные проблемы, вот и бегут от трудностей в могилу. Может, это и так, но лично у меня никогда не хватит мужества самому оборвать свою жизнь. Отчего Виктор решился на отчаянный шаг? Ответ содержался в записке. Харченко не хотел, чтобы Люся и Соня считались родственниками осужденного. Какая ерунда, скажете вы, конечно, году этак в 1968-м иметь на зоне отца или мужа было позором. Сейчас же, кажется, подобное положение вещей никого не смущает. Однако многие фирмы под разными предлогами стараются не брать на работу тех, у кого имеются близкие за решеткой. «Жена уголовника» – до сих пор эти слова являются клеймом. Конечно, хорошо воспитанные люди и глазом не моргнут, узнав о вашей беде, просто потом они не захотят иметь дело с женой или дочерью криминальной личности, перестанут приглашать их в гости, начнут избегать, да и с работы могут уволить. Кроме того, многие посольства, выдавая визу, требуют заполнить анкету, а в ней имеется пункт: «Были ли под следствием сами, не имеете ли осужденных родственников».
Но почему Виктор не стал доказывать свою невиновность, а предпочел покончить с собой? Похоже, он не верил в справедливость, небось считал всех ментов «волка́ми позорными», которые побыстрей хотят спихнуть дело с плеч. Он, наверное, находился в состоянии страшного стресса. Сначала решил, что его наконец настигло возмездие за убийство Валерии, затем узнал: жена была жива, его обвиняют в том, что он расправился с ней на днях. Ну и окончательно слетел с катушек!
Мне кажется, что Виктор невиновен. Произошла ужасная ошибка. Харченко решил, что я говорил об убийстве Валерии в санатории во время медового месяца, поэтому и отреагировал соответствующим образом. Он полжизни ждал, что за ним придут. И ведь Виктор сказал правду: ну зачем ему было столько лет прятаться, жить под чужим именем, не иметь возможности показать диплом, работать простым водителем. Он боялся сказать о высшем образовании исключительно из-за того, что считал Валерию убитой. А если знал, что она жива, так с какой стати скрываться? Виктор мог работать по специальности, получать хорошие деньги, но нет! Он работал водителем. Почему?
Все очень просто, он боялся разоблачения. Следовательно, он не виновен, я ошибся, и из-за моей глупости пострадал человек. Правда, Виктор пока жив, падение смягчили мешки с мусором, но я слышал, как врач «Скорой» сказал одному из милиционеров:
– Скорей всего, не довезем его, совсем плохой.
Значит, на моей совести будет жизнь Виктора.
Я схватил чашечку, отхлебнул «кофе» и тут же выплюнул назад. Может, не стоит корить себя? А улики? Сигареты, вернее, окурки? Экспертиза не ошибается, их оставил Виктор. Следовательно, он был в подъезде. Или нет? Кто-то принес бычки и бросил под батарею? Зачем? Откуда бы этому неизвестному знать о том, что окурки найдут? Виктора подставили? С какой целью?
Внезапно в голове всплыл рассказ Валерии о том, что в тот день в «Артемоне» испортился электрический чайник, и Валерия попросила хозяйку терьера поставить на огонь эмалированное чудовище. Тут и грянул взрыв.
Что мне кажется странным в этой ситуации?
И тут на меня снизошло озарение. Йорка перед выставкой причесывали в «Артемоне». Ох, похоже, кто-то из сотрудников салона замешан в деле по полной программе. Валерия сама стригла собак некоторых клиентов. Естественно, в «Артемоне» все знали об этом. Некто выяснил, что йорка потащат в цирюльню ночью, чтобы привести его в порядок непосредственно перед отлетом на всемирную выставку. Этот «некто», затаивший злобу на Валерию, сначала испортил электрочайник, а потом перед самым закрытием салона устроил утечку газа. Допустим, слегка отвернул гайку, при помощи которой гибкий шланг от плиты крепится к стационарной газовой трубе. Хитрый убийца знал: Валерия явится в салон, начнет стричь йорка, через некоторое время захочет чайку, отправится на кухню и вместо неисправного электрического чайника воспользуется обычным, включив газ. Следовательно, мне нужно срочно рулить в «Артемон» и начинать расследование.
Я схватил мобильный телефон, набрал номер справочной и спросил:
– Нет ли у вас адреса салона «Артемон»?
– Минуточку, – отозвался приятный девичий голос, – салон красоты для собак, работает до последнего клиента, пишите.
Надо же, как мне повезло: парикмахерская, где братьям меньшим накручивают волосы на бигуди, расположена в двух шагах от места парковки моих «Жигулей».
Не знаю, как вы, но я никогда до сего момента не бывал в цирюльне для болонок и сейчас оказался немало удивлен. Холл заведения выглядел весьма респектабельно. Пара диванов, кресла, столики, заваленные журналами, и симпатичная, чуть флегматичная девочка за столом, на котором стоит табличка «Администратор Светлана».
– Здрассти, – обрадовалась мне девица, – вы к нам?
Я кивнул.
– Очень хорошо, – улыбнулась она, – впервые пришли?
– Раньше здесь не бывал, – осторожно вступил я в разговор.
– Тогда давайте сразу расскажу о наших услугах, – загорелась администратор.
Минут десять она рассказывала о салоне, показывала каталог собачьих причесок, демонстрировала прейскурант и вообще вела себя очень мило. Я машинально кивал, раздумывая, каким образом перейти к своему делу.
Вдруг Светлана поинтересовалась:
– Кто у вас? Ну, порода какая?
Вопрос застал меня врасплох. Честно говоря, я не слишком разбираюсь в таких тонкостях, у меня никогда не было собаки, хоть я очень люблю животных. В раннем детстве я просил купить мне лохматого друга, но Николетта стояла насмерть, заявляя:
– От полканов одна докука.
В результате принесли черепашку, но никакой радости она у маленького Вани не вызвала.
– Так какая порода? – не успокаивалась Светлана.
– Сиамская, – ответил я.
Девушка засмеялась:
– Ой, ну вы и шутник! Собаки не бывают сиамскими, только кошки.
Я улыбнулся:
– Хотел развеселить вас, у меня этот, ну… как его… пудель.
– Королевский, малый, средний или той? – продолжала расспрашивать администратор.
Ну надо же! Оказывается, пудели бывают разные! Кто бы мог подумать!
– Малый, – ляпнул я наугад.
– Тогда вам Рената нужна, – сообщила Светлана, – она по малым спец. Вы подождите, сейчас я ее позову.
Я снова сел в кресло и стал читать проспект, посвященный шампуням для собак. Уже на десятой строчке меня охватило удивление. В каталоге были представлены средства для мытья белой шерсти, черной и многоцветной, шампуни для кудрявых, длинношерстных и почти голых псов, кондиционеры, ампулы с витаминами, пудры, масло и… лак для когтей.
– Что-то хотите купить? – поинтересовалась Светлана.
– Наверное, лучше прежде посоветоваться со специалистами, – вывернулся я.
– Правильно, – одобрила она меня и перенесла свое внимание на женщину, пришедшую с лохматым существом размером чуть больше банана.
– Ах, Винни, – защебетала администратор, – как растолстела.
– Ты считаешь? – испугалась хозяйка. – Впрочем, я и сама вижу, надо перестать ее орешками кешью угощать, но она их так любит!
Я усмехнулся. Вот уж не подозревал, что собаки едят орехи. Тут из длинного коридора быстрым шагом вышла молоденькая девушка, почти девочка. Она приблизилась ко мне, подняла огромные, цвета фиалок глаза и голосом, похожим на колокольчик, пропела:
– Вы ко мне? Я Рената.
Девочка была так хороша собой, что я закашлялся, а потом пробормотал:
– Да, я по поводу пуделя. Можно ли его постричь?
– Отчего же нет? – улыбнулась Рената и стала еще симпатичней. – Кусается, да? Вы не волнуйтесь, у меня со всеми псами контакт. Я даже когти стригу.
Да уж, будь я самым кровожадным аллигатором, и то спокойно протянул бы лапы для обработки этому небесному созданию. Даже каннибал, никогда ни к кому не испытывающий жалости, и тот бы расцвел в улыбке при виде Ренаты!
– Он у вас пожилой? – спросила парикмахерша.
Я с трудом стряхнул оцепенение.
– Пожилой? Вовсе нет, недавно сорокалетие справил.
Рената громко рассмеялась:
– Пудель? Сорок лет?
Я рассердился на себя. Надо же быть таким идиотом! Впал в ступор при виде хорошенькой мордашки! Иван Павлович, ты стареешь, коли начал интересоваться детьми. Этому ребенку нет еще и восемнадцати, приди в себя и займись делом.
– Разве возраст собаки влияет на качество стрижки?
Рената наклонила голову набок.
– На качество нет, а вот на фасон – да. Пожилых лучше попроще стричь, чтобы долго не стояли. Вы ведь у нас в первый раз? Раньше куда ходили? Или на дом вызывали?
– Валерия Ермилова нас в порядок приводила, – я решил закинуть удочку с крючком.
– Ой, – прижала к лицу узкие ладошки Рената.
– Вам плохо?
– Нет, нет, – дрожащим голоском ответила она.
– Вы знаете Леру?
– Конечно, она же наша хозяйка, вернее, была, то есть, нет, а впрочем…
Окончательно запутавшись, Рената замолчала. Мне стало жаль милую крошку. Скорей всего, тот, кто занял место Ермиловой, запретил парикмахерам рассказывать клиентам о смерти Валерии. Хотя подобное поведение глупо, скрывай не скрывай, а правда рано или поздно выберется наружу.
– Раз вашу собаку Валерия стригла, – вдруг быстро проговорила Рената, – я пришлю к вам Инессу.
– Погодите… – начал было я, но девушка уже убежала.
